Четвёртое ноября

/Как назвать то,
во что была запряжена
чёрная лошадь
четвёртого ноября
тысяча девятьсот девяносто шестого года?
Хотела назвать «телега», но нет –
интернет определяет эту конструкцию
как «кабриолет»/

Итак, деревенский кабриолет,
который своими руками
собрал мой дед;
двое мужчин:
один – великан и брюнет,
другой – приземист и сед
(мои родные дядя и дед);
с ними девочка
трёх с половиной лет
в красном комбинезоне,
тёплом, душном,
ещё советском,
должно быть, на вате;
и чёрная лошадь,
которую в своё время
едва не заездили в колхозе,
но спас человек – мой дед.
Кобыла с тех пор окрепла и залоснилась,
но осталась «пуганой»,
как  говорил мой дед:
боялась вида крови,
боялась красного цвета.

/Звук «р» не звенит, тонет во рту,
никнет на непослушном кончике языка/

Бока на бегу перекатывались ритмично,
на них бликовало тусклое небо,
на фоне размокшей земли мелькали копыта.

Остановились у административного здания,
не помню названия:
сельсовет
или нет.
С виду простой деревенский дом,
вроде того,
что своими руками построил мой дед.

/Он так и не получил партбилет.
Но трудился в колхозе четыре десятка лет.
Мужики его там уважали.
И даже часами
был награждён
он.
И дома тоже
всегда при деле,
всегда в работе:
кролам накосить,
воды наносить
для баньки.
То в мастерской –
плотник заправский,
выделывать шкуры мастер.
А если приляжет передохнуть –
с книжкой в руках,
иначе не мог.
Дарёные фирменные часы
берёг,
не носил.
Да и куда?
Некуда.
Достанет, посмотрит –
и вновь запрёт
в комод/

Бока у кобылы остановились,
блестят, остывают.
Взрослые слезли,
привязали лошадь к бетонному столбу.
Сказали, вернутся скоро.
Девочка осталась наверху,
словно на троне,
смотреть туманные дали
сквозь голые перелески и призрачные холмы.
Кобыла, косясь назад,
встряхнула гривой
раз, другой,
всхрапнула, забила копытом,
в безумном порыве привязь разорвала
и понесла.
Летела подобно осенней буре,
то и дело косясь назад огненно-чёрным глазом,
сама себя доводила до исступления.
Ей казалось –

/следом не отставая
гонится красная смерть/

Девочка ещё не умела выговаривать «р».
А так старалась
произнести по буквам «тпру».

/Если бы получилось,
наверняка бы лошадка остановилась
(так было всякий раз,
когда «тпру» говорил мой дед)/

Чувствуя, что не справляется с «р»,
девочка обернулась назад в отчаянии,
схватилась руками за спинку телеги-кабриолета,
и спустя мгновение всё померкло
в бескрайнем синем цвете

море не море
скорее ткань
бесконечная синяя материя
укутывает с головой

/Когда-то в нашей деревне
был храм
в честь Казанской иконы Божией матери,
но его разрушили большевики.
Моя прабабушка
много икон спасла
из сгоревшего храма.
Некоторые до сих пор хранятся у нас дома.
В том числе главная храмовая икона/
………………………………………………
Мир возвращался медленно,
проступал
сквозь тошнотворный запах бензина.
Крепкие руки держали её вертикально.
Кто-то кусочком ваты
ей обтирал лицо
от жирного курского чернозёма.
Тогда вдалеке снова возникли
бледно-коричневый,
охра в сыром тумане,
последняя прозелень.
Перед глазами возникло
ставшее белым, незнакомым, окаменелым
лицо моего деда.
Крепкие руки держали меня вертикально.

/На иконе
изображена Богоматерь
в синем платье
из-под красного
покрывала.
Вместе с Младенцем
смотрят строго и ласково/

А лошадь нашли и вернули домой.
Она прожила у нас ещё много лет.
У неё даже жеребята были.