Мой Бог, когда успели нагрешить
Те, знавшие лишь крохи общей боли,
И чинно поучаемые в школе
Всему тому, чего не должно быть.
И, прянув в рост, что сорная трава,
Издревле окружавшая подворье,
И правильные вызубрив слова,
От нравственной излечивались кори.
На землю глядя с праведных высот,
Отцовские примеривая взлеты,
Вы знали, что до свадьбы заживет
Та ранка, что саднила отчего-то.
Но жизнь была по-своему права:
Тянулись дни «Емелиной недели»,
У одного кружилась голова,
А у страны - тяжелое похмелье.
Да был ли он один у нас таков?
Не пустовали креслица и кресла.
На умника хватало дураков,
На вящем днище распластавших чресла.
Урча, слова жевал искусный рот,
Летели в нас остатки слюнок сладких,
И слизывая их, мельчал народ,
Размениваясь на пьянчуг да хватких…
Если каждый по отдельности кристалл -
К поднебесью устремлен подъем скалы.
Коль никто своей души не променял,
Не страшны тягчайшей тягости валы.
Лишь тогда, когда предел мечты - трюмо,
Мягкий стул, сулящий честь, почет и власть,-
Прах кристалла превращается в дерьмо,
Норовя к ногам вышестоящим пасть.
А потом уже приходит вечный страх
За свое, пускай не шибкое, добро.
На семи житейских скаредных ветрах
На медяшки мы меняем серебро.
Свидетельство о публикации №124110107246