Танго

Танго танец "страсти". Но только танец. Именно, холод танцоров так распаляет зрителя. Во-первых, как необходимое условие для филигранного исполнения всех па. Во-вторых, как нулевая точка амплитудного апогея танцевального рисунка (страсти). Физиологическая страсть лишена дара речи. А танец ни что иное как рассказ языком условленных движений. Зритель ждет именно рассказа, а не откровенной демонстрации того, что у нормального большинства не предназначено для посторонних глаз. Почему так? Потому что рассказ сохраняет дистанцию между предметом показа и зрителем, служа как бы защитным механизмом от возникновения синдрома "третьего и так далее лишнего" и тем самым обнуляя зрителя на время показа, сообщая последнему состояние ино (не) бытия. Разделение "храма искусства" на зал и сцену — из этой же "оперы" и ей в помощь. Сами танцоры, в этот момент, не носители страсти, но только фигуры, ее изображающие посредством воспроизведение игрового, иносказательного пространства методом пластической автотрансформации. Подлинная, физиологическая страсть, напротив, лишена любой видимой, хореографической красоты, устремлена внутрь объекта (и субъекта) и не заинтересована быть дезавуированной. Страсть это и есть умирание. Танец — рассказ об этом умирании, как попытка продлить жизнь.


Ф. Тютчев

Люблю глаза твои, мой друг,
С игрой их пламенно-чудесной,
Когда их приподымешь вдруг
И, словно молнией небесной,
Окинешь бегло целый круг...

Но есть сильней очарованья:
Глаза, потупленные ниц
В минуты страстного лобзанья,
И сквозь опущенных ресниц
Угрюмый, тусклый огнь желанья.