На деревне все на виду, гл. 2

Глава 2

Отслужил Митька в армии, вернулся домой. Неделю гулеванил, а мать переживала, как бы он не подрался.
– Митенька, ты уж там аккуратно, не спорь ни с кем, не дерись, – напутствовала она каждый раз сына, собирающегося в клуб. – Придержи язычок с кулаками на привязи.
– Не боись, мам! Всё будет окей!
Она с нетерпением дожидалась его возвращения домой. И, только, убедившись в целости и невредимости сына, засыпала. Понятное дело: молодо-зелено – погулять велено, но таково материнское сердце. Муж ворчал, чтобы дурью не маялась, ничего с мазуриком не случится, явится как миленький к утру. А подерётся, так не без этого, и он в молодые годы дрался.
Но всё обошлось, и Митька в один прекрасный день, пошёл в сов-хоз устраиваться на работу. Пока он служил, в декабре 1992 года совхоз преобразовали в Акционерное общество закрытого типа, короче АОЗТ, но люди по привычке называли его «совхоз».
Бывший солдат надеялся, что его примут с распростёртыми объятиями. Но никаких хвалебных слов и восторгов в свой адрес не услышал. Приняли Митьку трактористом. Но ему дали старый трактор. Новоиспечённый тракторист был очень недоволен.
– Батя, что это такое? Человек отдал свой долг родине, а ему дали корыто – пни по колесу и развалится. Не-е-ет, так наши не пляшут! Я пойду к директору на разборки!
– Угомонись, Митрий! Пока на этом поработаешь, а там, глядишь, и другой дадут.
– Аха, дадут да ещё поддадут. На какие шиши они другой приобретут? Уеду на хрен в город!
– А как же мы с маткой?
– Ка;ком! Ладно, батя, попробую поработать до осени.

В августе неожиданно нагрянула к Рудаковым незнакомая девушка. Она пришла с теплохода, уставшая, с небольшой сумкой через плечо и хозяйственной сумкой в руке. Дом показала вездесущая Луша Боботуха. Она, как обычно, оказалась в нужном месте и в нужный момент. Что делать пенсионерке? Не сидеть же сиднем дома, вот и выходит она на улицу: до магазина сходить, а то и просто прогуляться, новости узнать. Любопытная баба попыталась выпытать: зачем девица явилась к Митьке Губнику. Та уклончиво ответила, что по делу.
Подойдя к указанному дому, девушка несмело поднялась по сту-пенькам крыльца и отворила дверь в сени. В сенях было темно, и она растерялась. Немного помедлив, незнакомка негромко крикнула:
– Эй!
Молчание. Она крикнула погромче:
– Эй! Есть тут кто-то?
Людмила Ивановна открыла дверь и включила свет.
– Можно к вам? – спросила девушка.
– Можно. Заходите. Вы к кому?
– Я к Дмитрию Васильевичу Рудакову.
– Митька, выйди, тут к тебе пришли! – окликнула она сына.
Тот вышел. И удивлённо уставился на гостью.
– Варя, ты откуда? Зачем приехала?
– Из дома, к тебе. Поговорить надо, Митя.
– Из-за этого ты тащилась в такую даль? Мы вроде обо всём пого-ворили.
– Ещё надо.
– Пошли на крылечко.
Уселись на скамейку, Митька закурил.
– Митя, не кури, нам вредно.
– Кому это нам? – поперхнулся Митька.
– Митя, я беременна.
– Как это? – у Митьки и челюсть отвисла от такого сообщения. – Ветром, что ли, надуло?
– Так ведь было у нас.
– Один-то раз всего. Да и ты уже не девушка была. Может, ты уже того, была беременна. Мы с тобой три раза и встречались в увольнении. Нет, Варвара, я на это не подписывался. И в гости тебя я не приглашал.
– Митя, не было у меня после тебя никого.
– А до меня? И откуда у тебя мой адрес?
– В паспорте у тебя подсмотрела. До тебя было давно, мы расстались с парнем полгода назад. Митя, меня тётка из дома выставила, куда мне идти? Я всё-всё умею, я тебе хорошей женой буду.
– В двадцать лет хомут на шею повесить?
– Митя не поживётся, я уеду, у ребёнка хоть отец будет.
– А я плати алименты восемнадцать лет! А потом окажется, чужому ребёнку. Свалилась как снег на голову!

Разговор подслушала мать. На неё словно ведро холодной воды вылили. Она не знала, что и делать. Сказать нежданной гостье, чтоб убиралась подобру-поздорову или пусть пока останется? Как же это так Митька обмишулился?* И ведь не где-нибудь, а в армии. Теперь позор на всю деревню. Вот наехала какая деловая! Надо всё обдумать. Она вышла на крыльцо.
Митька вздрогнул.
– Мама, ты всё слышала?
– Слышала. Давайте порешаем, как быть. Для начала скажите: когда вы переспали?
– Вам число и месяц назвать? Я не помню, – ответила Варя.
– А ты Митька, помнишь? Дело-то было в увольнении, должен вспомнить. Варя, какой срок у тебя по твоим подсчётам?
– Месяца три.
– Митрий, вспоминай, когда в увольнение ходил?
– Где-то перед майскими. Нет, десятого апреля, точно. Мишке Сухову был день рождения. Мы вместе в увал ушли.
– Давайте считать, чтобы всё по-честному. Митька пришёл 21 мая, сегодня десятое августа. Значит, он дома два месяца и двадцать дней, прибавим к этому ещё месяц и десять дней. Получается четыре месяца. Вот такая арифметика получается.
– Вы почему мне не верите? Может, я ошиблась в подсчётах.
– Хорошо. Оставайся пока у нас. Завтра я свожу тебя на медпункт, встанешь на учёт и возьмём направление в Березник на УЗИ.
– Зачем на УЗИ?
– С недавних пор всегда отправляют, чтобы узнать: кто родится и какой срок. У нас медичка на этот счёт строго относится.
– А почему не с Митей сходим?
– Ему на работу надо, да чтобы лишних разговоров не было. Любопытных в деревне хватает.
УЗИ показало, что срок примерно два месяца и незадачливая невеста из Березника уехала обратно.
– Мама, где Варька? – спросил Митька, увидев, что мать вернулась одна.
– Уехала.
– Как это?
– А так вот это! Не твой, получается, ребёнок. Срок маловат для твоего. Митька! Сказывай как на духу: больше таких подруг из армии не появится?
– Не появится, – буркнул сын. – Я только с Варькой встречался. Вот сучка такая, хотела чужого ребёнка на шею повесить.
– С башкой дружить надо! Как бы в деревне не прознали про твою «невесту». Народ-то у нас языкастый, любит подшутить да подтрунить. Один твой батько чего стоит! Вечно у него шуточки-прибауточки.

Но Боботуха разве утерпит? Конечно, она уже доложила каждому встречному-поперечному, что к Митьке Губнику невеста приехала, да ещё, кажись, с приплодом. Митька, как услыхал эту новость, чуть в осадок не выпал. От злости у несостоявшегося жениха перехватило дыхание. Подкараулил он знаменитую деревенскую сплетницу тёмным августовским вечером, когда она пьяненькая шла от подруги.
– Тётя Луша, подожди минутку.
– Жду. Чего надо?
– Ты чего про меня плетёшь?
– Я чего? Я ничего! Тебе поблазнило*.
– Так вот тебе и про невесту поблазнило, запомни это, – угрожающе произнёс Митька. – Иначе я за себя не ручаюсь. Ещё одна сплетня про меня – и тебе кранты! Понятно? Понятно, я спрашиваю?
Он взмахнул рукой, и в тусклом свете луны блеснула бляха от армейского ремня.
– Понятно, – ответила перепуганная насмерть Лукерья.
– То-то же, – удовлетворённо произнёс Митька.
Ему вдруг нестерпимо захотелось напиться. У матери, если и есть – не выпросишь. Батя с Варягом где-то же берут. Митьке талоны не положены, только через год, когда исполнится 21 год. Но, как говорится, на ловца и зверь бежит. Навстречу идёт Лизка Мухомориха.
– Тётя Лиза, здравствуйте, – вежливо, насколько получилось, поздоровался Митька. – У вас случайно не найдётся выпить?
– Здравствуй, Митрий! Надо подумать. Кажись, что-то было. Пошли ко мне.
Лизка уже два месяца без кавалера, а тут такой молоденький. Она, не раздумывая, подхватила парня под ручку и увлекла за собой.
– Вот мы и пришли! Заходи, заходи, Митя.
– Да нет, я на крыльце подожду.
– Заходи, заходи не стесняйся! У меня в доме только кот, живу одна-одинёшенька. И я с тобой маленько выпью, что-то на душе кошки с утра скребут, настроенье никуда не гоже. У меня бражка с неделю как наставлена. Такая она удачная получилась в этот раз! Сама бы пила, да деньги надо! Шутка! Мы маленько выпьем с тобой, и я тебе ещё в бутылку с собой налью.

Митька послушно пошёл следом. Лизка засуетилась, собирая на стол. Поставила сковороду жареной картошки с грибами, отрезала пару ломтей хлеба, поставила стаканы, положила рядом две вилки. Сходила на кухню и принесла половину трёхлитровой банки мутной жидкости – браги. Налила полные стаканы.
– Давай, Митенька, выпьем за знакомство.
– Мы знакомы с вами вроде.
– Так за близкое знакомство. Ты у меня не бывал ни разику. Посмотришь моего житья-бытья. Держи стакан и давай до дна! Не побрезгуй! Бражка сладенька-сладенька, сама тебе в горлышко польётся. Я мастерица бражку ставить, заходи в любое время, как выпить захочешь. Лучше вечером, так сплетен меньше будет.
Митька выпил половину стакана, взял вилку и потянулся к сковороде закусить.
– Э, нет! Так наши не пляшут, – хохотнула Лизка. – Первую надо обязательно до дна!
– Пей до дна – не видать добра, – приговорил захмелевший Митька, но стакан послушно взял.
Он допил и стал закусывать. Хозяйка лишь пригубила.
– Тётя Лиза, а сама почему не выпила.
– Выпью, Митенька. Я хозяйка, мне гостя надо угощать.

В это время на всех парах, насколько хватает сил, мчалась Лукерья к дому Рудаковых. После неприятного разговора с Митькой она, дрожа от страха, побрела на ватных ногах домой. И вдруг услышала голоса. Боботуха притаилась за сараем, вглядываясь в серую темноту. Она увидела идущих Лизку с Митькой, которого та держала под руку.
– Ах ты, сучка гулящая, молоденького захотелось, – прошептала Лукерья и заторопилась предупредить подругу юности.
Они с Людмилой дружили, когда та приехала по распределению работать на маслозавод, и два года, пока Губник служил в армии, они были неразлучны. Лукерья постучалась в окно. В дом она решила не заходить. Муж подруги недолюбливал её за длинный язык. Людмила отодвинула занавеску и выглянула в окно.
– Кто там, не вижу?
– Люда, это я, выйди на минутку.
– Ты чего по ночам бродишь?
– Какая тебе ночь?
– Да я устала, повалиться пораньше хотела. Васька нажрался, храпит на весь дом, Митька где-то бродит, – Людмила зевнула во весь рот.
– Сейчас, подруга, тебе будет совсем не до сна. Митька твой бродит у Мухоморихи дома.
– Как это, у Мухоморихи?
– Она него на бражку пригласила. Молоденького тела, видно, захотелось.
– Откуда знаешь?
– Своими глазами видела, как она его под ручку повела.
– Подожди, сейчас оденусь.
Через минуту Людмила вышла.
– Пошли!
– Нет, подруга, иди одна. Митька мне ремнём с бляхой пригрозил.
– За что?
– За невесту приезжую. Я ляпнула не подумавши где-то, ему донесли и он на меня и наехал.
– Лукерья, когда ты научишься язык за зубами держать?
– Наверно, никогда. Тебе вот про Митьку доложила, ты хоть не скажи ему про меня.
– Не скажу. Побежала я.

Людмила Ивановна вошла в комнату, когда Лизка уже сидела на коленях у Митьки, что-то нашёптывала ему в ухо и заливисто смеялась. Они не услышали, что кто-то вошёл.
– Так, сучка гулящая, молодого мяска захотелось? Я тебе сейчас все глазища выцарапаю, все космы выдеру! – подскочила разъярённая мать к Мухоморихе.
– Людка, проходи, и тебе налью. Ты не заводись, парень взрослый, и может делать, что хочет, – с пьяной улыбкой предложила Лизка.
– Сойди с коленей, гадина!
– Ну, сошла.
Лизка взяла со стола нож.
– Попробуй, тронь только!
– Рук марать о г…о не хочу! Митька, пошли домой. Столько девок молодых, а ты на старуху позарился! Пошли, Митька!
– Мать, ты того, иди домой, не ругайся. Я уже вырос и могу делать, что хочу. Вот бражку с тётей Лизой пьём.
– Митька! Дурак безмозглый! Она в бражке свои затычки после месячных полощет, чтобы мужиков приваживать.
От этих слов Митька побледнел, глаза стали вылезать из орбит, он зажал рот рукой и ринулся на улицу. Мать пошла следом.
– Не говори, чего не знаешь! – крикнула вслед Мухомориха.
Она в сердцах кинула нож на стол. Так хорошо начинавшийся вечер так плачевно закончился. Опять одна на всю ночь.

На улице Митьку долго выворачивало. Ему казалось, что всё нутро вывернет наизнанку. Наконец отпустило. Он сел на землю.
– Мама, ты правду сказала?
– Про затычки? Правду. Вся деревня про это знает. Она сама как-то проговорилась по пьяному делу.
– Пошли. Ты как узнала, что я тут?
– Сорока на хвосте принесла.
– Сороку не Боботухой зовут?
– Какая тебе разница, кто? Радуйся, что сказали. Назавтра позору было бы не обойтись. Лизка не утерпела бы ни за что. Все бы знали, что ты у неё ночевал. Шагай вперёд, жених!
Дыма без огня не бывает. Кто-то видел, как мать водила незнакомку на медпункт, как они вместе пошли на «Зорьку», а вернулась Людмила Ивановна домой одна. И как-то само собой получилось: стали называть Митьку женихом. Митька злился, но чем больше оправдывался, тем больше подтрунивали над ним. На деревне все на виду. Потихоньку всё вернулось на круги своя: Митька опять стал Губником. Он, как водится в деревне, унаследовал от отца прозвище. Про его поход к Лизке никто не узнал. Лукерья сдержала слово и никому не рассказала про Митькино приключение.

Мать очень расстроилась. Да что же это такое: парень только из армии пришёл, а то одна дура, то другая пытались охмурить. Крайне надо подружку ему завести, ровесницу желательно. Вот где её взять? Не остаётся молодёжь в деревне. Хотя выбор вроде есть. Маринка Рухлова, продавщица, чем не девка ему? Что не красавица, так с лица воды не пить, была бы человек хороший. А Верка бухгалтерша? Тихая, скромная, идёт по деревне – глаз не подымет от земли. Кринку растопленного масла на голову поставь – пройдёт: ни капли не прольётся. Не любят ребята тихонь. Оно и правда, не зря говорится: в тихом омуте черти водятся. Галька Пирогова тоже не худая девка, в городе ребёнка прижила, дояркой работает. Ребёнок вырастет и уедет, а они своих нарожают.
– Тьфу! – плюнула с досады Людмила Ивановна. – Размечталась! Разве Митька послушает? Хоть бы уехать не собрался.
И как в воду смотрела. В ноябре Митька сказал, что уезжает к армейскому другу в Северодвинск. На завод требуются рабочие, а там, может, и выучится на кого-нибудь. У завода есть большое общежитие, с жильём проблемы не будет.
– Митенька, как там, в городу-то, один будешь? Здесь пришёл с работы, а у меня всё сварено, бельё выстирано, у батька банька натоплена. Там под душем только грязь по телу размажешь.
– Успокойся, мать, – одёрнул отец. – Задумал, пускай едет! Не он первый, не он последний деревню на город меняет.
– На что жить будет? Всё дорожает.
– А здесь что делать? Трактор разваливается, больше на ремонтах стою. Не получится – вернусь обратно. Возьму для начала картошки, грибов-ягод, опять же банок твоих с заготовками. Не боись, мать! Всё будет окей!– заверил родителей сын.
– Много ли на горбу утащишь? Девку хоть там приличную найди.
– А это в первую очередь! – рассмеялся Митька.
И уехал. Писем не писал, изредка звонил. Мать с оказией посылала картошку, мясо, закрутки овощные.