Гайдамаки 5

При всей щепетильности проблемы (межнациональных отношений), которой я здесь касаюсь, хотелось бы избежать однобокости-предвзятости.
Помимо польско-украинского (особенно с Уманью да Волынью), там (в нашем росповеде) ещё свербит (ой, и не слабо!) – российское (имперское-великоросское), еврейское (местами, но – очень больно) и, если уж к «Волыни» – по крайней мере, германское и советское.
Ну, и – своё, беларускае (начинающее возбухать с позапрошлого века – с затуханиями, пыхами, разворотами). Своё – вроде бы, и краешком, но тоже болюче...
Хай пока П–У всё остальное и затирает. К нему и вернёмся.

[17-23 февраля 1943 года состоялась третья конференция ОУН(б), большинство участников которой поддержали предложение начать вооружённую борьбу против немецких оккупантов, рассчитывая в перспективе на признание со стороны США и Великобритании. Против этого предложения выступали Шухевич и Клячкивский – последний считал главными врагами ОУН поляков.
Также в июне именно он обратился к украинцам с ещё одним воззванием, вновь обвинив поляков в активной антиукраинской деятельности, помощи советским партизанам и сотрудничестве с немцами. Он также заявил, что в ответ на эти действия готов устроить новую резню («Колиивщину»).]

К чему эта вставочка?!
Как-то к тому, «кто первым начал?» и «чьими молитвами» у кого-то оно дошло до совершенного безумия-озверения.
Если кто не в теме, то Клячкивский Дмитрий Семёнович (Дмитро Семенович), 1911-1945 – он же «Клим Савур» (и пр.). Один из создателей УПА (Украинской повстанческой армии), возглавлявший её с 13 мая 1943 г. по 27 января 1944 г. Вне зависимости от того, что там звучало в июньском, ответственность за Волынскую Колиивщину ложится прежде всего на него. Как и на командиров тех соединений (отрядов), которые приняли в устроенной резне непосредственное участие. Вроде Ивана Самойловича Литвинчука (1920-1951) – «Дубовага», возглавившего кромешный набег на Липники ещё 26-27 марта. Из 182-х сожжённых и убиенных там кроме поляков оказались 4 еврея и один русский. Большинство из погибших было зарублено-покромсано в дренажной канаве «при помощи холодного оружия и сельскохозяйственных орудий». Факт (не единичный) вовлечения (с украинской стороны) в сие «священнодейство» простых селян (не токмо «активистов») выглядит особенно омерзительным. «Идея» – понятна: Повязать вражьей кровью всю нацию (от мала до велика). А колониальные задраи межвоенной польской державы и проказы (неслабые) конкурирующей с УПА Армии Крайовой возложить на всех поляков без исключения. В смертную войну, так сказать, между народами. Тотальную! В «остаться должен только один» (по крайней мере, на этой земле-округе).
Степень вовлечения в массовые забойства (зачистку земли) поляков «мирных» жителей украинских сёл (включая женщин) мне не известна. При желании её можно как раздуть, так и свести почти до нуля. Но призывы к тотальной войне (в круговую поруку) – а вернее, к избиению «понаехавших колонистов» – имели место быть. Как и в той (под Умань) Колиивщине.
Так что ТарасОвы «Гайдамаки» аукнулись. Ну, и остатки народных преданий-былин-песен (на кои в 1840-м опирался и кобзарь Григорьевич).

Із-за лісу, з-за туману
Місяць випливає,
Червоніє, круглолиций,
Горить, а не сяє,
Неначе зна, що не треба
Людям його світу,
Що пожари Україну
Нагріють, освітять.
І смерклося, а в Чигрині,
Як у домовині,
Сумно-сумно. (Отак було
По всій Україні
Против ночі Маковія,
Як ножі святили.)
Людей не чуть; через базар
Кажан костокрилий
Перелетить; на вигоні
Сова завиває.
А де ж люде?.. Над Тясмином,
У темному гаю,
Зібралися; старий, малий,
Убогий, багатий
Поєднались – дожидають
Великого свята.
У темному гаю, в зеленій діброві,
На припоні коні отаву скубуть;
Осідлані коні, вороні готові.
Куди-то поїдуть? кого повезуть?
Он кого, дивіться. Лягли по долині,
Неначе побиті, ні слова не чуть.
Ото гайдамаки. На ґвалт України
Орли налетіли; вони рознесуть
Ляхам, жидам кару;
За кров і пожари
Пеклом гайдамаки ляхам оддадуть.

А слепой кобзарь (дід) подбухторивает

Годі ж, не журіться;
Гарно помоліться,
Братайтеся з нами,
З нами, козаками;
Згадайте Богдана,
Старого гетьмана;
Будете панами,
Та, як ми, з ножами,
З ножами святими,
Та з батьком Максимом
Сю ніч погуляєм,
Ляхів погойдаєм,
Та так погуляєм,
Що аж пекло засміється,
Земля затрясеться,
Небо запалає...
Добре погуляєм!

Во-во! Погойдаем. Ляхов. Всіх! Ну, и жідів, вестимо. Заодно.
Гуртом-народом погойдаем. А ещё и волохов с молдованами к себе притянем. А за каждого вбитого буйной шляхтой ктитора (титаря – как Оксаниного батька) по селу-городу на ножи-колы посадим. Тотально! Подчистую. До малого кореньчика.
Так всё – за Правду да мати-Украину.

Не дайте матері, не дайте
В руках у ката пропадать.
Од Конашевича і досі
Пожар не гасне, люде мруть,
Конають в тюрмах, голі, босі...
Діти нехрещені ростуть,
Козацькі діти; а дівчата!..
Землі козацької краса
У ляха в’яне, як перш мати,
І непокритая коса
Стидом січеться; карі очі
В неволі гаснуть; розковать
Козак сестру свою не хоче,
Сам не соромиться конать
В ярмі у ляха... Горе, горе!
Молітесь, діти! Страшний суд
Ляхи в Україну несуть –
І заридають чорні гори.

И как тут не залютовать!? В ответ-праведный. З освячення попів православних.

...Не плачте, братія: за нас
І душі праведних, і сила
Архістратига Михаїла.
Не за горами кари час.
Молітесь, братія!»
Молились,
Молились щиро козаки,
Як діти, щиро; не журились,
Гадали теє... а зробилось...
Над козаками хусточки!
Одно добро, одна слава –
Біліє хустина,
Та й ту знімуть...
А диякон
«Нехай ворог гине!
Беріть ножі! Освятили».
Ударили в дзвони,
Реве гаєм: «Освятили!»
Аж серце холоне!
Освятили, освятили!
Гине шляхта, гине!
Розібрали, заблищали
По всій Україні.

В свято, так в свято. В кровь за кровь. За ручьи, да за слёзы Оксаны – реками. Морем-Заревом.

А сю ніч уп’єшся. Пекельнеє свято
По всій Україні сю ніч зареве;
Потече багато, багато-багато
Шляхетської крові. Козак оживе;
Оживуть гетьмани в золотім жупані;
Прокинеться доля; козак заспіва:
«Ні жида, ні ляха», а в степах Украйни –
О Боже мій милий – блисне булава!»
...................................................

Кругом пекло; гайдамаки
По пеклу гуляють.
А Ярема – страшно глянуть –
По три, по чотири
Так і кладе. «Добре, сину,
Матері їх хиря!
Мордуй, мордуй: в Раю будеш
Або есаулом.
Гуляй, сину! нуте, діти!»
І діти майнули
По горищах, по коморах,
По льохах, усюди;
Всіх уклали, все забрали.
«Тепер, хлопці, буде!
Утомились, одпочиньте».
Улиці, базари
Крились трупом, плили кров’ю.
«Мало клятим кари!
Ще раз треба перемучить,
Щоб не повставали
Нехрещені, кляті душі».
....................................................

Провітрився. «Батьку! брате!
Чом я не сторукий?
Дайте ножа, дайте силу,
Муки ляхам, муки!
Муки страшної, щоб пекло
Тряслося та мліло!»
«Добре, сину, ножі будуть
На святеє діло.
.......................................................

На улицях, на розпуттях
Собаки, ворони
Гризуть шляхту, клюють очі;
Ніхто не боронить.
Та й нікому: осталися
Діти та собаки –
Жінки навіть з рогачами
Пішли в гайдамаки.

Отаке-то було лихо
По всій Україні!
Гірше пекла... А за віщо,
За що люде гинуть?
Того ж батька, такі ж діти –
Жити б та брататься.
Ні, не вміли, не хотіли,
Треба роз’єднаться!
Треба крові, брата крові,
Бо заздро, що в брата
Є в коморі і на дворі,
І весело в хаті!
«Уб’єм брата! Спалим хату!» –
Сказали, і сталось.
Все б, здається; ні, на кару
Сироти остались.
В сльозах росли та й виросли;
Замучені руки
Розв’язались – і кров за кров,
І муки за муки!
Болить серце, як згадаєш:
Старих слов’ян діти
Впились кров’ю. А хто винен?
Ксьондзи, єзуїти.

Треті півні проспівали. И понеслось... Село за селом. Бенкет (пир) за бенкетом.
Вот – у Лисянці.  Дуже гарний!

А серед базару
Стоїть Гонта з Залізняком,
Кричать: «Ляхам кари!
Кари ляхам, щоб каялись!»
І діти карають.
Стогнуть, плачуть; один просить,
Другий проклинає;
Той молиться, сповідає
Гріхи перед братом,
Уже вбитим. Не милують,
Карають, завзяті.
Як смерть люта, не вважають
На літа, на вроду
Шляхтяночки й жидівочки.
Тече кров у воду.
Ні каліка, ані старий,
Ні мала дитина
Не остались – не вблагали
Лихої години.
Всі полягли, всі покотом;
Ні душі живої
Шляхетської й жидівської.
А пожар удвоє
Розгорівся, розпалався
До самої хмари.
А Галайда, знай, гукає:
«Кари ляхам, кари!»
Мов скажений, мертвих ріже,
Мертвих віша, палить.
«Дайте ляха, дайте жида!
Мало мені, мало!
Дайте ляха, дайте крові
Наточить з поганих!
Крові море... мало моря...
Оксано! Оксано!

Праздник! Душа ликует. Но – всё мало. Даже моря. Крови... До самой Умани. Жесть!
В общем – было что вспомнить. Клячкивскому да компании. Уже под своё – Волынское. Вспомнить, в грязь лицом не ударить. Перед памятью да славой предков. Правда те – правобережцы, были, вроде, православными. Как и подринувшие к ним запорожцы-сечевики.
А по Волыни-Галиции – как бы уже и греко-католики вбольшую. И не так, чтобы с религиозным, но всё одно – с фанатизмом.
А будто «крайовцы» не мордовали (украинцев, по сёлам)?! Было... Перепадало. Пусть и не так...
А кто первым начал?! А кто меры не знал?!
И конца-края тому не видать.

Ну, а евреев, их-то – за что?! В одной той Умани (в 1768-м) за 10 тысяч враз поклали...
А за то, что при ляхах уладкавались. Золото лопатами загребали. Кровопивцы-эксплуататоры! Так, ещё и Христа... Того! –
Не они!? А кто тогда?!
Да уже за одно то, что евреи! Жидівська собако…
Ой, Тарасе-Тарасе…
Понятно, что между строк и другое чуется. В сожаление (Жити б та брататься). Или это (с «братанием») – только про ляхов?!
Однако!
И это ещё про самую жуть (что в поэме), да ещё в наговор (на геройствовавшего Гонту) не вспомнили. Под ту Колиивщину.
Ну, и про вчерашнее (за 43-й) да сегодняшнее (тлеющее-пыхающее) много чего (и – кому) остаётся.
Гайдамаки мои-наши (?!), гайдамаки... Мстители народные! Патриоты разномастные...
Про тех уже мало кто помнит. А за сороковые прошлого века (и округ них) гораздых снова приподнять и на свой колок-хоругвь насадить – хватает. Со всех сторон. Докторов-идеологов и прочего люда. Каждый – под свою шарманку и в своё (не редко) завирание. В «историческую память». При том, что там – считай, каждому перепало.
И не я это расшевеливаю (тем более не со страниц СМИ или с TV-экранов, да и не в раздувание).

31.10.2024