Джойс. Улисс. 6 глава. Аид

31.10.2024.
Джеймс Джойс. Улисс.
6 глава. Аид.

Ну, что ж: все здесь. Карета-гроб
Закрылась. Тронулись. Умами.
Всего лишь временно, но чтоб
Memento mori помнить. С нами
Ведь это, не исключено,
В конце случится. Позже всё же.
Сейчас посмотрим как кино,
Сыграем роли. Строже рожи.
Но анекдотец рассказать –
Чего ж так хочется смеяться,
Когда на кладбище стоять
Опять придётся. Смерть паяца
И короля – ждёт. Не уйдёт
Никто из лап Аида. В царство
Теней, червей, тоски исход
Народам всем. И для ирландца –
Гроб – дом. Да, чёрен юморок,
А что ещё, когда кладбИщу
Несут в гробу опять оброк -
Свежейший труп мертвецкой пищи.
А рядом Ботаничский Сад,
Что ж, мертвецы полезны почве,
Так Прозерпина свой обряд
Вершит внизу, чтоб зрели почки,
Потом цветы взошли весной,
Благоухая среди лета.
И со святыми упокой,
И все стирает река Лета:
Тела, и души, имена –
Всё забывается живыми.
И лишь надгробья письмена,
Последний след на монолите,
Как отголосок: этот жил,
Жила, любил, любила, всуе
Жизнь миновала. Средь могил
Снуёт крысеныш, не взыскуя
Особых почестей за то,
Что приглядит за обитаньем
Тех, кто теперь уже никто,
Хотя он чужд всем состраданьям,
Как птица, что сидит, глядит
С высокой ветки, и рогатка
Ей не страшна. Надежда спит.
И веры нет. И смерть – разгадка
Всего, что в жизни не понять.
Хотя: что там, за этой гранью?
Неведомо. И не узнать.
А ладно, пусть. Пойдём, помянем,
Чтобы скорее позабыть
Покойного. Покойся с миром.
Раз Бога нет, не будем ныть,
Развеем сумрака химеры…
Читатель Джойса, Блум таков,
Не верит, не боится, впрочем,
Просить немножечко готов,
Ведь он еврей, рекламщик, отче
Подросшей дочери, жене –
Неверный муж, она – ему же…
Эх, сладка истина в вине,
Причастие на жизни ложе,
Пока ты вовлечен в сей круг –
Кружись, куражься и усердствуй,
И подними «за здравье!», друг…
А смерть вблизи. Стоп - по соседству...

Пожалуй, читать эту главу было тяжко. Как будто побывал на кладбище, присоединяясь к траурным проводам, описанным Леопольдом Блумом. Впрочем, не только вовне в карете – метафоре гроба, лодке Харона, четверо дублинцев отправилось на кладбище, чтобы проводить в последний путь своего друга – Падди Дигнема. Poor Dignam. Бедный Йорик. Шекспировские параллели. Они обязательно появятся в середине, когда появятся могильщики, чтобы опустить гроб.

Тема смерти. Тема похорон. Метафоры наслаиваются на картинки сюжета. Старуха смотрит из окна: хорошо, что пока не меня. Маленький гробик – хоронят ребенка. Стадо скота ведут на убой. Церковь и отпевание. Смотритель кладбища, рассказывающий анекдот в качестве утешения страждущих и скорбящих. И каждый сюжет, цепляясь за внутренние мысли и чувства героя, запускает в нём внутренние поводы, чтобы думать о трупах, о смерти. И не только. Леопольд Блум, скрывающий под благопристойным поведением свои атеистические, паталогоанатомические,  препарирующие все и вся, мысли, скорее жив, чем мёртв. Хотя и мыслит о загробном, но с черным юмором, с каким-то отстраненным сознанием принятия всего, но без страдательного эффекта. Без трепета и пиетета. Без пафоса и прилиствующей моменту скорби. Конечно, только внутренне. Вовне он – приличный католик, соблюдающий все ритуалы, становящийся на одно колено, под которое подстелена газетка, во время молитвы, а думающий под аккомпанемент заупокойного бубнения священника о том: почему у него, у его жены и у покойников газы?..

Эта глава, безусловно, вобрала в себя много литературных отсылок: к Шекспировскому «Гамлету», к Дантевскому аду из «Божественной комедии», церковным ритуалам и «Одиссею» Гомера, который тоже посетил Аида благодаря Тересию, чтобы встретиться с матерью. Блум же в дороге на кладбище, встречается со своими воспоминаниями о сыне Руди, умершем трех дней от роду, и отцом, который покончил жизнь самоубийством.

Смерть и ее разные аспекты – главное действующее лицо, точнее пространство и время, она задает тон и фон. И все персонажи подчинены ей. Но Блум внутри себя противостоит ее затхлому и смрадному дыханию, пытаясь думать о своем, хоть и бренном, но бытийственно будящем и пробуждающим жизнь. Bloom – цветение в переводе с английского. Герой пока в цвету, и не намерен отрекаться от своей жизненности. Да, он помнит о смерти, отдает ей дань уважения, но – не покоряется ей вокруг благоухает и призывает к себе жизнь.

Что ж, последую и я примеру Джойсовского Одиссея: не вовлекаться надолго в игры со смертью. Читать, писать, творить себя в своем мире и мир в себе. Пока жизнь длится. Пока смерть не поставила свою метку. Пока я здесь и сейчас: живу, мыслю, чувствую, осознаю, творю, счастлива.