Дочь Монтесумы

25. Часть 1, вторая ниже                Часть Сокровища Монтесумы
Пока я лежал не поднимаясь, Куитлауак был коронован императором вместо своего умершего брата
Монтесумы. Меня приковали к ложу две раны: одна от
меча де Гарсиа, а вторая от жертвенного ножа жреца.
Эта рана не успела зажить: во время яростного боя в
«Ночь печали» она снова открылась и начала сильно
кровоточить. Долгие годы она доставляла мне немало беспокойства, и даже сейчас я ее чувствую с приближением осени.
Отоми заботливо ухаживала за мной. Странная
вещь – сердце женщины! Из-за того, что я не погиб и
даже прославился в бою, она словно позабыла о постигшем ее горе, о смерти отца и братьев, и с увлечением рассказывала мне о пышной церемонии коронации.
Ацтеки поистине обезумели от радости. Наконец-то
теули ушли! Все забыли или делали вид, что забыли
о гибели тысяч воинов и знатнейших людей, цвета нации, и, казалось, совсем не думали о будущем. От дома к дому, из улицы в улицу носились группы юношей
и девушек в венках из цветов, громко выкрикивая:
– Теулей нет! Радуйтесь вместе с нами! Теули бежали, веселитесь!
И горе тем, кто не смеялся вместе с ними, несмотря
на то, что многие семьи посетила смерть.
На большой пирамиде снова отстроили храмы я поставили изваяния богов, а с воздвигнутым испанцами
распятием ацтеки поступили так же, как в свое время испанцы с идолами Уицилопочтли и Тескатлипоки, то есть сбросили его вниз с теокалли, предварительно принеся перед ним в жертву несколько испанских пленников. Об этом святотатстве мне рассказал
Куаутемок, впрочем, без особого восторга. Я ему уже
кое-что говорил о нашей вере, и хотя Куаутемок был
слишком закоренелым язычником, чтобы отречься от
своих идолов, в глубине души он считал, что бог христиан – это бог истинный и всемогущий. К тому же Куаутемок, как и Отоми, никогда не был сторонником человеческих жертвоприношений, однако ему приходилось это скрывать, опасаясь жрецов, ибо власть их
была велика.
Выслушав его рассказ, я пришел в такую ярость,
что утратил всякую осторожность и воскликнул:
– Слушай, Куаутемок, брат мой! Я поклялся в верности вашему делу и породнился с вашим народом.
Но сегодня я говорю тебе: дело ваше отныне проклято! Ваши кровавые идолы и жрецы сами обрекли его
на погибель. Те, кто поклоняется истинному богу, скоро вернутся с новыми силами. Поруганный крест бу-
дет снова стоять на месте ваших идолов, и уже никто
его никогда не свергнет!
Так я сказал ему, и мои слова, хотя никто мне их
не внушал и я говорил просто в порыве гнева, оказались пророческими. На месте жертвенников в Мехико
сегодня возвышается церковь.
– Ты слишком неосторожен, брат мой, – проговорил в ответ Куаутемок. Он казался довольно спокойным, но было видно, что мое мрачное пророчество его
встревожило. – Повторяю, ты слишком неосторожен.
Если кто-нибудь услышит твои слова, ты снова встретишься со жрецами, которых поносишь, и тогда ничто
тебя не спасет – ни твое положение, ни твои заслуги
в бою и перед советом, ни твое бегство с жертвенного
алтаря. И потом, что мы такого сделали христианскому богу? Ведь твои белые единоверцы точно так же
осквернили и оскверняют наших богов! Но не будем
об этом говорить! И прошу тебя, брат, если ты дорожишь моей любовью, больше не повторяй таких пророчеств, чтобы не накликать беду. Скажи лучше, ты
вправду думаешь, что теули вернутся?
– Ах, Куаутемок, это так же ясно, как солнце светит.
Вы держали Кортеса в своих руках и упустили его. После этого он ухитрился выиграть битву при Отумбе24
.
24 Речь идет о так называемом «чуде при Отумбе», когда обескровленная армия испанцев и тласкаланцев с помощью смелого маневра два-
Неужели ты думаешь, что такой человек сложит оружие и безропотно канет во мрак бесчестья и неизвестности? Не пройдет и года, как испанцы снова будут
стоять у ворот Теночтитлана.
– Видно, сегодня ночью ты меня вряд ли чем-нибудь утешишь, – проговорил Куаутемок. – Но боюсь,
что ты прав. Ладно, если придется сражаться, постараемся победить. По крайней мере – у нас теперь нет
Монтесумы, и никто не станет согревать змею у себя
на груди и ждать, пока она укусит.
Куаутемок поднялся и вышел, не проронив больше
ни слова. Я видел, что на сердце у него было тяжело.
На следующее утро после этого разговора я смог
покинуть свое ложе, а еще через неделю я был уже
совершенно здоров. Куаутемок снова навестил меня
и сказал, что император Куитлауак повелел ему и мне
завершить одно важное дело, требующее абсолютной тайны. Только узнав о чем идет речь, я понял, насколько мне доверяют вожди ацтеков, ибо дело это
касалось ценностей, отнятых у испанцев в «Ночь печали», и прочих неисчислимых богатств, извлеченных
из тайных хранилищ империи. Мне и Куаутемоку было поручено надежно спрятать все эти сокровища.
С наступлением темноты мы с Куаутемоком и друдцати всадников близ селения Отумба разгромила 14 июля 1520 года
многочисленное войско ацтеков и их союзников.
гими знатнейшими ацтеками отправились к пристани,
где нас ожидало десять больших лодок, тяжело нагруженных какими-то предметами, укрытыми хлопковыми тканями. Всего под предводительством Куаутемока было тридцать человек. Надеясь, что нас никто не
видел, мы сели в лодки – по трое в каждую – и два с
лишним часа гребли поперек озера Тескоко, пока не
пристали к противоположному берегу в том месте, где
у Куаутемока были обширные владения. Здесь мы сошли на землю и сняли покровы с нашего таинственного груза.
В лодках оказались большие глиняные вазы и мешки с золотом, драгоценными камнями и ювелирными украшениями, а кроме того, всевозможные ценные
предметы и среди них – отлитая из массивного золота голова Монтесумы, настолько тяжелая, что мы с
Куаутемоком едва-едва ее подняли. Что же касается
глиняных ваз – насколько помню, их было семнадцать
штук, – то каждую с трудом перетаскивали на носилках из весел шесть человек.
Весь этот бесценный груз мы постепенно перенесли на вершину холма, расположенного футах в шестистах от озера, и уложили возле входа в отвесную шахту на куче выброшенной земли. Когда в лодках ничего
не осталось, Куаутемок тронул за плечо меня и еще
одного высокородного ацтека, чья мать была тласка-
ланкой. Он спросил, не хотим ли мы спуститься вместе с ним в шахту, чтобы помочь ему уложить сокровища.
– Охотно, – ответил я, потому что мне хотелось увидеть подземелье. Однако ацтек замешкался и, только
преодолев нерешительность, согласился пойти вместе с нами себе на горе.
Куаутемок взял факелы, и его спустили вниз. Затем настала моя очередь. Словно паук на паутине,
висел я на веревке, опускаясь все ниже: шахта оказалась очень глубокой. Наконец я достиг дна и очутился рядом с Куаутемоком. При свете факела, который он держал в руке, я увидел выложенный по стенам шахты на высоту человеческого роста карниз из
сухих глиняных кирпичей. На нем стояла прислоненная к стене огромная каменная плита с высеченными ацтекскими письмами-рисунками, которые теперь
я разбирал без труда. В надписи говорилось о том,
что в первый год правления Куитлауака, императора
Анауака, здесь погребены сокровища его страны; далее следовало ужасающее проклятие, грозившее тому, кто на них посягнет. Позади нас в правом углу шахты открывался горизонтальный ход длиной шагов в
десять и довольно высокий – по нему можно было идти, не сгибаясь. Он оканчивался пещерой примерно
такой же величины, как эта комната, где я сегодня пи-
шу. У самого входа в пещеру был приготовлен известковый раствор и штабеля адобов, напомнившие мне
штабеля обтесанных камней в севильском подземелье, где была замурована заживо Изабелла де Сигуенса.
– Кто вырыл эту пещеру? – спросил я.
– Те, кто не знали, что они роют, – ответил Куаутемок. – А, вот и наш помощник! Прошу тебя, брат, ничему не удивляйся и помни, – если я так поступаю,
значит, у меня есть на то причины…
Прежде чем я успел что-либо спросить, знатный ацтек оказался рядом с нами. Затем оставшиеся наверху начали спускать вниз мешки и глиняные сосуды. Куаутемок отвязывал веревки, и мы с ацтеком перекатывали груз по проходу в пещеру точно так же, как у
нас в Англии перекатывают бочки с элем. Так мы трудились часа два с лишним, пока не разместили все
сокровища. Последний мешок разорвался, когда его
спускали, и на нас хлынул белый дождь драгоценных
камней. Большое ожерелье из поразительных по красоте и величине изумрудов упало мне прямо на голову и повисло, зацепившись за мое плечо.
– Возьми его себе, брат, на память об этой ночи! –
рассмеялся Куаутемок, и я с радостью спрятал бесценный дар на груди. Это ожерелье до сих пор у меня. С него-то я и снял тот изумруд, один из самых ма-
леньких, который подарил нашей милостивой королеве Елизавете. Долгие годы его носила Отоми, и потому я хочу, чтобы ожерелье похоронили вместе со
мной. Знающие люди говорили, что ему нет цены, но
какое мне до этого дело! Сколько бы оно ни стоило,
ожерелье будет погребено в моей могиле на дитчингемском кладбище, и горе тому, кто задумает отнять у
мертвеца эту драгоценность! Пусть поразит его проклятие, начертанное на камне, скрывающем под собой сокровища ацтеков.
Закончив работу, мы вышли на пещеры в подземный ход и начали закладывать пещеру стеной из адобов. Когда кладка достигла высоты двух-трех футов,
Куаутемок разогнулся и попросил меня поднять факел повыше. Я повиновался, недоумевая, что он еще
хочет тут разглядеть. Тогда принц отступил шага на
три по проходу и окликнул нашего спутника-ацтека.
– Знаешь ли ты, друг, какая судьба ожидает разоблаченного предателя?
– заговорил Куаутемок, высвобождая из ременной
петли свою боевую палицу, усаженную обсидиановыми остриями. Голос его звучал очень спокойно, и от
этого казался еще страшнее.
Ацтек посерел, несмотря на смуглую кожу, и задрожал от страха.
– Что ты хочешь сказать, господин? – прохрипел он.
– Ты сам знаешь, что, – ответил Куаутемок тем же
ужасающе спокойным тоном и поднял палицу.
Обреченный рухнул на колени, моля о пощаде.
Вопль его прозвучал так жутко в глубине безмолвного
подземелья, что я от страха едва не выронил факел.
– Врага я мог бы еще пощадить, но предателя никогда! – ответил Куаутемок и, бросившись на ацтека,
сразил его одним ударом палицы. Затем он поднял
труп могучими руками и швырнул в пещеру с сокровищами. Там он и лежит до сих пор среди золота я
драгоценных камней, жуткий страж, раскинувший руки, словно пытаясь прижать к себе два больших глиняных сосуда.
Я взглянул на Куаутемока, полагая, что теперь настал мой черед. Когда принцы тайно прячут свои сокровища, они стараются избавиться от лишних свидетелей, – это я знал достаточно хорошо. Но Куаутемок
сказал:
– Не бойся, брат. Этот человек был изменником,
трусом и вором. Мы узнали, что он дважды пытался
предать нас теулям. Мало того! Он хотел найти этот
тайник, чтобы рассказать о нем нашим врагам, если
они вернутся, и поживиться добычей вместе с ними.
Все это мы узнали от одной женщины, которую он считал своей возлюбленной, но в действительности она
была нашей шпионкой, подосланной, чтобы проник-
нуть в тайные замыслы его черной души. Вот он и получил свою долю сокровищ! Смотри, как он их обнимает! Даже белый человек не смог бы крепче вцепиться в золото. Ах, теуль, если бы земля Анауака не приносила ничего, кроме маиса для еды да кремней и меди для стрел, никто бы не посягал на нашу свободу.
Будь прокляты все эти сокровища! Ведь из-за них заморские акулы хотят перегрызть нам горло. Проклятие на них, говорю я! Пусть они никогда больше не засверкают при свете солнца, пусть исчезнут навечно!
И Куаутемок снова яростно принялся за работу,
стремясь поскорее замуровать пещеру.
Скоро стена была почти готова. Когда осталось положить всего несколько квадратных адобов, похожих
на те кирпичи, какие у нас в Норфолке идут на постройку амбаров и батрацких хижин, я просунул в
отверстие факел и последний раз заглянул в сокровищницу, ставшую одновременно могильным склепом. Она была вся завалена мерцающими драгоценностями. Поверх одного из сосудов лежала, сверкая,
золотая голова Монтесумы с инкрустированными изумрудными глазами. Казалось, они смотрели прямо на
меня. А внизу, привалившись спиной к этому же сосуду и обнимая руками два других, полулежал сраженный предатель. Но, казалось, он не был мертв. Может быть, это мне почудилось, только я увидел, как
его глава открылись и уставились на меня так же, как
изумрудные глаза золотого изваяния, только взгляд
их был еще ужаснее.
Я поспешно выдернул факел из отверстия, и мы в
полном молчании продолжали работу. Когда все было кончено, мы вернулись по ходу к шахте. Здесь я с
облегчением снова увидел высоко над головой сияющие звезды.
Сделав на конце веревки двойную петлю, мы дали
сигнал, и нас подняли на высоту верхнего края черной
мраморной глыбы, которой суждено было стать надгробной плитой над сокровищами Монтесумы и над
тем, кто с ними остался.
Огромный камень едва держался. Мы начали его
раскачивать руками и ногами, пока он не обрушился вниз прямо на специально приготовленный кирпичный уступ, наглухо закрыв отверстие шахты; теперь
проникнуть внутрь можно было, только взорвав каменную плиту порохом.
Веревку снова потянули, и скоро мы благополучно
достигли поверхности.
Кто-то спросил, что случилось со знатным ацтеком,
который спустился вняв вместе с нами и не вернулся.
– Как достойный и преданный слуга, он предпочел
остаться, чтобы охранять сокровища, пока они не понадобятся его повелителю, – мрачно ответил Куаутемок
Хагард