Творческое воспоминание

Тогда мы были просто неопытными студентками. За нами «по пятам» ходила манюся, обремененная опытом многолетних театральных интриг, которая умудрилась превознести «на недосягаемую высоту» актёрство.И это – большой минус. Актёрство – в прямом смысле, рабочая профессия.
Театр этот всегда был скандальным. Хотя, если подумать, что может быть скандального в прикладной деятельности: мизансцен, череды номеров и куплетов и борьбе с собственными несовершенствами и комплексами?
Прекрасно помню, как в семье манюси на втором или третьем курсе произошел какой-то тайный скандал. И этот семейный скандал был связан с театром. Как следствие, жертвой этого скандала выступила её дочь, которую виновные, впоследствии, задаривали подарками. Тайну этого скандала,  по-театральному, скрывали.
И хотя у меня был первоначальный опыт тренировок и репетиций, свою жизнедеятельность с актёрством я никогда не связывала. Не знаю и никогда не знала, какую информацию они распространяли обо мне вне учебного класса. Но когда я приходила после занятий на какие-то просмотры, то всегда чувствовала леденящий холод. Рассматривали нас тоже –                «под микроскопом». Вообщем, это было сделано по договоренности: полнейшее «обнуление» творческих и развитых данных, которые, на самом деле, имели место быть! Потому что у многих, на сегодняшний момент, нет и моих сценических данных: полный рост, шаг, выворотность, прыжок, растяжка, платика рук, постановка головы. Всё остальное – постановка – дело техники и труда. Но лучшая моя роль – этот миманс: роль статуи в любом месте: на балконе, на лестнице, в зале,  у входа, у выхода, у дерева, у колонны. При чем последнее время, эти свои роли я играю за собственный счет. То есть я могу стоять, но за свои же собственные деньги. И говорить я могу, но также – за свои же собственные деньги.
После обучения я прошла абсолютно все испытания на трех (!) площадках вступительных экзаменов, то есть трижды я поступала в самарские ВУЗы. Конкурс в тот год был огромным, даже по самарским меркам, а экзаменационные требования - завышенными. Базовый театральный курс в училище при драматической сцене завершился последним выпуском в 1990 году. Этот процесс нас не конснулся, потому что мы учились на исторической кафедре. Сейчас мы понимаем, что это вполне обычное дело: реорганизация, расформирование или организация программ.                Сейчас этот процесс очень мобильный: с легкостью набирают они курсы и программы, и с легкостью и непринужденностью их расформировывают.                Но тогда эти вопросы решались по-другому. Нам было категорически запрещено (с условием отчисления, в случае неповиновения) участвовать в каких бы то ни было массовках, мимансах или быть статистами. И, тем не менее, у меня был именно театральный уклон, поскольку, со временем мне поступило предложение о разработке учебного курса «Музыкальное оформление спектакля». Несмотря на то, что сценический опыт у меня был небольшой и больше - зрительский, этот курс я разработала самостоятельно: меня никто не курировал, никто ничего не подсказывал и никуда не направлял. В тот момент, учебное заведение бессменно ставило какой-то один и тот же бытовой любительский спектакль – по «Капитанской дочке» и про русалок. При чем эти детские спектакли считались «очень взрослыми». А теперь вообще, все взрослые спектакли называют «детскими». И вот это массовое «впадение в детство» очень раздражает. Начальный курс постоянно зазывал меня на репетиционные просмотры, потому что они были не только не опытными, но и духовно-незрелыми, «зелёными», неуверенными в собственных силах, и их нужно было подбадривать и поддерживать. Затем эти скандалы стали сыпаться, как из рога изобилия. Мы привыкли никогда и ни в чем не противоречить манюсе и доверять ее суждениям.Хотя сейчас я понимаю, что именно она и была заказчицей большинства скандалов и интриг. Почти не помню положительных рекомендаций из ее уст, относящихся к кому бы то ни было. То есть это была такая(!) абсолютная – даже не критика, а неприятие всего, что осуществляется в классах, что аналог этого неприятия мало где можно встретить. При чем собственное мнение она никогда не подвергала критике. На самом деле, я никогда и ни на что не смотрела «глазами манюси». И вообще, мне надоели её преследования, а иначе, как это ещё можно назвать? Но эти преследования были во всем, пока её дочь находилась в декретном отпуске.
Эстетика советского театра закончилась давно. И что только не делали, и каких попыток только не предпринимали для «изживания советской эстетики» в театре.
Разумеется, самым безобразным был скандал, срежиссированный, вероятно, по прихоти семьи той же манюси, её дочерью, который, как теперь это ясно, как Божий день. Все разговоры манюси, обычно, сводились к моей квартире. Хотя наша жилплощадь никогда не имела отношение к бедному областному управлению культуры, и сейчас, тем более – иметь не будет! То есть одна дешевая интрига следовала за другой, а один скандал- сменял другой, потому что им без скандалов скучно жить. Скандальность – или она есть, или ее нет! Но любой скандал имеет под собой режиссуру. То есть постоянное выяснение личных отношений и претензий не по адресу, некрасивых сцен и необоснованных претензий и манипулирование чужими жизнями и судьбами.
Огромное литературное и жизненное впечатление на меня произвела современная повесть "Виллисы", напечатанная в "Парусе". Теперь я не просто догадываюсь, а практически в этом - уверена, что повесть - чистейшей правды повествование о современной непростой жизни воспитанниц "корды". Повесть эта меня потрясла также, как и повесть "Отчим", которую, с официального разрешения отца, я прочла в 14 лет. Так что могу сказать, что обе эти современные повести стали для меня сильнейшим стимулом и ориентиром в жизни. В 14 лет я точно знала, что не хочу быть "виллисой", а "снежинкой" я была в группе детского сада, и не хочу никаких родов от заезжего акробата.
Позже, я стала для своих воспитанниц еще и продюсером: я лоббировала их интересы, содействовала созданию их роликов, что, по тем временам, было явлением не благотворительным, а дорогостоящим. Но мы поддерживали первые благотворительные проекты во всех сферах жизни. А моё театральное трикотажное платье, сшитое по лекалу "Бурды", сейчас может войти в коллекцию эксклюзивных романтичных модельных "летящих" платьев 1990-х годов.
Случайно, лет десять назад, я попала на творческий вечер самарского балета в библиотеке или точнее, того. что от него осталось. Раскол? Раскол там был и до меня, и после меня. И сейчас он есть, но просто менее заметен. Впервые я слышала их, отторгнутых театром. А иначе чем можно объяснить эту бесприютность и невозможность найти зал для своих мероприятий? Впервые они говорили что-то вслух. И впервые  я слышала их голоса, потому что даже свои интервью они всегда проговаривали шёпотом, и только "да" или "нет", и каждое слово приходилось, буквально, вытягивать, потому что производило это тягостное впечатление. Они были виноваты за свои вывихнутые мениски, растянутые связки и отвислые после родов животы. А их урок предназначался для женщин послеродовой депрессии, в которой они не знали что делать, потому что нужно возвращать прежнюю форму. И вот это, прямо пожизненное чувство вины - неизвестно перед чем,  и даже за то(!), чего они не совершали.Поэтому на этот состав не повлияли годы различных составляющих, различных способов управления. Государство? Разумеется, всё это происходит в нашем государстве.Это - не частная антреприза, а государственный уровень. И это всё происходит на государственном уровне.
Желаю познавательного чтения.