26. 09. 2021. Сон

       После чая с мятой и яблоком заснул легко и скоро. И сквозь сон слышу: – «Ну что же ты спишь, война идёт». Голос вещающий не надрывный, не гневный, не строгий, а скорее усталый и негромкий. Как будто-бы просыпаюсь и вижу, что сплю в каком-то скромном номере гостиницы. Очень остро понимаю, что мне стыдно. Рядом стоит воин в «афганке» с каким-то незнакомым мне оружием в руках и лик его невидим потому, что объят жарким пламенем. И вот он молвит: – «Смотри». Отодвигает занавеску на окне. Я подхожу к окну и вижу, что на первый взгляд, как-будто, ничего особенного – обычная будничная городская суета, НО! Среди людей, идущих по своим делам, ведущих за руку детишек, встречающихся и здоровающихся, обсуждающих друг с другом что-то на ходу, есть другие люди, которые в ужасе бегут, а за ними спешат воины с пламенеющими ликами. Но никто из прочих не видит ни убегающих в страхе, ни преследующих их. И я беру в углу комнаты это непонятное оружие и выхожу вместе с воином на улицу. Никто не обращает на нас внимания, как не видят нас вовсе. Я удивлён и задаю вопрос напарнику: - «А как понять с кем война»? Он и отвечает мне: – «Вот смотри, кто видит тебя и ужасается, тот и есть враг, кому есть чего бояться, кому есть страх за содеянное, кто скрывает коварные и недобрые помыслы». И я вижу одного такого, прячущегося за прочих людей, боязливо озирающегося на нас и спешащего скрыться в толпе. Бегу за ним. Он опрятно одет, ухожен, но выдаёт его то, что невозможно увидеть, но совершенно точно можно ощутить – это ужас и что-то негативное, вибрирующее, как виброзвонок гаджета. Он ловко уворачивается от моих выстрелов, прячется за людей, но выстрелы из моего оружия никак не действуют на обычных людей, они разбиваются об них в мелкие синеватые искорки, их никто не слышит, т.к. звука-то нет, и даже не замечает. И, как-будто, убегающий очень хорошо знает этот, незнакомый мне город, он ловко маневрирует в закоулки, арки, дворы, кусты и через ограды. Я, с непривычки, выбиваюсь из сил, спотыкаюсь и падаю, но встаю и бегу снова и вижу, вижу преследуемого. При всей своей усталости и своей немощи, долгом беге с препятствиями, я не потею, не задыхаюсь, мне кажется, что я не живой вовсе, но я существую. И вот, в залитом солнцем осеннем скверике мой выстрел настигает преследуемого и он рассыпается в чёрную пыль. Никто из молодых и пожилых пар, восседающих на скамейках, никак не реагируют на происходящее…
      Вечер. Бредём с напарником уставшие, я боковым зрением вижу его, но рассмотреть лик никак не получается – только пламень. До сознания доходит, что в полутьме этот пламень горит, но вокруг ничего не освещает, горит не так, как костёр… Я спрашиваю: – «И где же мы будем ночевать? У меня здесь нет никого родных или знакомых». И напарник отвечает: – «Не переживай, нам всегда уголок есть, он всегда и везде для нас есть». И он ведёт меня в какое-то общежитие. Через лабиринты коридоров в которых полно молодёжи и каких-то работяг, снующих в душевые, кухни и обратно, общающихся и подшучивающих друг над другом. Приходим к женщине администратору. Совершенно обычная женщина, лет сорока, сорока пяти, средней полноты, с добрыми глазами (цвет не запомнил), в длинной тёмно-серой юбке и шерстяной сиреневой водолазке, она видит нас, представляете, видит! И узнаёт, и приветливо кивнув, говорит, что есть свободная комната из которой только что съехали жильцы и эта комната до утра наша. И добавляет, обращаясь ко мне: – «А Ваши «Шутовские песни» мы давно поём». Иду в номер в полном недоумении… Просыпаюсь теперь уже взаправду.