Marshmallows and chain reactions Otryvok

Маршмэллоуз



Наконец я дома, и что же?  Зрелище, представшее моим глазам, в первый момент поражает меня. Что я вижу? Мой муж и брат, конечно. И как всегда ссорятся. Из-за двери мне слышны их повышенные голоса, они звучат почти истерически. Я прислушиваюсь. В чем дело, очевидно совсем не сразу.
- Потому что я не ты, - говорит Том.
- Еще бы, отвечает Джэк. – Только чем тут гордиться?
За этим следует долгая пауза, в течение которой я стараюсь понять, в чем дело. Оба, кажется, злы и возбуждены до последней степени. Стараясь сдержать дыхание, я прикладываю ухо к двери.
- За деньги ты сделаешь все, что угодно, - говорит Том. – И не потому, что это тебе действительно нужно, хотя это тоже верно. А просто потому, что так ты себя чувствуешь лучше других. Но ты не лучше, ты хуже.
- Лучше делать что-то, чем ничего, - говорит Джэк.
- Это все? Слабоватое обоснование, в смысле жизненной позиции, - усмехается Том.
Постепенно контуры того, что происходит, прорисовываются четче. Дело в том, что Том недавно ушел с работы. И даже не недавно, а уже пару лет назад. И, может быть, не он ушел, а его ушли, если это такая уж большая разница. В любом случае, больше он этим не занимается. И как ни странно, похоже, абсолютно доволен ситуацией, во всяком случае, не ищет нового места. Вообще, Том для меня загадка. Что-то вроде сложной компьютерной игры, в которой только кое-что понятно, и то не до конца. Почему он не ищет нового места? Устал? Лечит какую-то душевную травму? Но ведь, по идее, душевной травме не повредит нахождение нового места? Может, дело в том, что место преподавателя живописи не так-то легко найти? Если не сказать невозможно. И вот он не хочет портить свой собственный имидж. Если кто-то спросит, где он раньше работал – есть хороший, достойный Тома ответ. Там, в университете Х, где это было в последний раз.
И еще что-то. Может, он не хочет быть как Джэк? Если Джэку так уж важна работа, а это, очевидно, так, Том не хочет считать ее важной. Фиг с ней, в жизни есть вещи поинтересней.  Мой муж Джэк говорил мне, и не раз, что если б он не уехал когда-то в Австралию, то спился бы, наверно. Чушь. На плаву  если что его и держит, так это работа, а ее и там достаточно. Но если так – Том не хочет работать, и не пьет. Совсем. Грустно, конечно. Чтобы знать, как что-то кончилось бы для тебя, например, жизнь в другой стране, отказ от эмиграции или эмиграция в другую страну – надо это попробовать. Увы, это уже невозможно. Что еще можно сделать? Посмотреть, как кто-то попробовал, и примерить это на себя? Работа не волк, в лес не убежит. Замечательно, что эта знаменитая русская пословица непереводима. Что у них вместо нее? Work and life balance. Баланс работы и жизни. И тоже, между прочим, плохо переводимый.
Я все еще стою, приложив ухо к двери и время от времени заглядываю в замочную скважину. Они все говорят и говорят, на повышенных тонах, и не похоже, что становятся дружелюбнее.
- Единственная причина, по которой ты все это делаешь, - говорит мой деверь Том Джэку, - это не иметь нужды в деньгах. Не потратить их на что-то определенное, а так просто, чтоб были. В отличие, например, от тех, кто остался там.
- Почему ты так думаешь? – Джэк, как всегда, краток.
- Да вижу я.  Том некоторое время колеблется, продолжать ли, и добавляет: - просто тебе хочется иметь достаточно денег, чтобы ими можно было сорить. Ты считаешь, что это достаточно веская причина, чтобы ездить ежедневно на работу? Воздух, между прочим, от этого не становится чище.
Какое-то время Джэк молчит, может быть, думает? Оскорблен?
- Не ежедневно, - наконец выдавливает он .
- Даже не ежедневно, а, скажем, через день – слишком часто, - замечает Том.
Надо на что-то решаться. Не стоять же мне здесь за дверью целый день. Жаль , не похоже, чтобы эта перепалка близилась к концу. Я делаю вдох и широко распахиваю дверь. Том прощается и выходит, ему надо в магазин, сделать закупки для семьи на неделю. Джэк тоже должен ехать, пора на работу, обьясняет он.

11.
Я остаюсь в комнате одна. Оглядываюсь по сторонам и усаживаюсь на стул. На столе что-то осталось. Я поднимаюсь разглядеть это получше. Кредитная карточка. Видимо, Тома, он ведь только что был тут. И, во всяком случае, не Джэка и не моя. На ней имя Тома.
Мне кажется, я видела, как Том вынул ее из кармана и положил на стол. Мне кажется, я смутно припоминаю, как он пользовался ею в магазине. Мы же близкие друзья, вместе покупали еду для вечеринки, вот я и заметила.
Я, кажется, знаю, в чем состоит объяснение. Это одна из тех дополнительных карт, они их называют additional. У них есть основной владелец и дополнительный, а вся документация, номер счета и прочее на имя основного. Оба имеют к счету доступ, но если дополнительный потерял карту  - собственно, доказать, что кто-то когда-то оформил ее для него и дал доступ к своему счету – почти невозможно. А может, и возможно, все зависит от того, какую инфу на этот счет они там хранят и сколь долго. Интересно, как получилось, что Том и М. завели себе такую штуку?
Немного пораздумав, я опускаю карточку себе в карман. Надо написать себе где-нибудь, чтоб не забыла вернуть, и поскорей.
Потом я следую своему обычному расписанию: обед и ужин, немножко уборки. Наконец, до меня доходит: а Том-то так и не вернулся! Уже два дня как его нет, кредитка, которую он оставил, так и лежит на столе (в конце концов, я решила, что лучше будет положить ее обратно на то же место). Интересно все-таки, он нарочно оставил ее там или в самом деле забыл? Зачем он ее вынул? Никто не знает, ни я,ни Джэк, ни даже его жена М.
Да, тут надо сказать, что все мы – Том и М., Джэк и я – живем рядом. Два наших дома стоят на соседних участках. При желании, можно переговариваться через забор.
- Боюсь, что Том исчез,- говорю я, когда мы в следующий раз встречаемся за ужином.
- - Может, все равно поужинаем, - предлагает Джэк. - И обсудим заодно, - добавляет он. – За свиной котлеткой лучше думается.
- Зачем, интересно, он мог это сделать? – начинаю я.  – Я имею в виду, не уехал, а оставил кредитку на столе? -Что если он обиделся. – говорю я Джэку – и не хотел ею больше пользоваться?
- Что ты имеешь в виду?
Интересно, может Джэк просто забыл все то, что он наговорил Тому? Все эти жестокие и намеренно оскорбительные вещи? Пока я раздумываю, стоит ли напомнить ему об этом, он задает следующий вопрос.
- А что за карту он оставил? О которой ты так беспокоишься?
- Дополнительную, то есть additional, - отвечает М.
- Как это дополнительную? Это что?
- Ну, знаешь, когда еще у кого-то есть карта, привязанная к этому счету.
- А, знаю, - замечает Джэк. – Это вроде как совместный счет. Туда что-то начисляют, обычно чью-то зарплату, и одновременно два человека имеют доступ к ней. Например, зарплату мужа, к которой таким образом получает доступ его жена, хотя, на самом деле, они могут быть и друзьями или какими-то другими родственниками.  Я пользовался такой много лет.
- Похоже, - говорит М., - но у него была дополнительная карта,  это не совсем то же самое.
- А в чем разница?
- Разница в том, - объясняет М., что в случае совместного счета обе стороны представлены как равные, не оговорена разница между ними, хотя, возможно, и даже чаще всего, только кому-то одному из них платят туда деньги. А в случае дополнительных карт есть основной владелец счета, и дополнительный, который имеет физическую карту, кусочек пластика, на котором его имя. А все документы обычно бывают на имя основного владельца, на счету может быть только его имя, стейтмент приходит ему, и так далее. Не знаю, может, это не всегда так, но часто.
-Откуда ты знаешь? – спрашивает Джэк. Кажется, он удивлен.
- Знаю, и все. – Отвечает М. Видела. – Стейтмент приходит на мое имя, они его присылают каждый месяц.
- А-а. Это все непросто переварить. Почему интересно, из этих двух опций – совместный счет и дополнительные карты – они выбрали ту, в которой сразу указывается, кто есть кто?  И кто из них, интересно, выбрал эти дополнительные карты?
- А что, если Том потеряет свою карту?  - спрашиваю я у М. – Если счет на твое имя, и оно всюду, кроме этого кусочка пластика, то есть его карточки, - как можно доказать, что она вообще была? Может, в случае, если он ее потеряет, это выглядит, как будто он украл твою? И все время пользовался чужой?
- Не знаю, - отвечает М. задумчиво. – Может быть. С чего бы ему что-то терять? Но если вдруг, мы сходим туда вдвоем, и закажем новую.
- Все-таки, странно все это, - говорит Джэк. – Это вообще безопасно, эти дополнительные карты?
-А почему нет?
- Представь себе такую ситуацию. Два человека только что познакомились – я не имею в виду вас двоих, естественно, вы семья – и один из них сильно богаче, чем другой.  Случается, разве нет? И тот, кто богаче, своему компаньону заказывает такую вот дополнительную кредитку. И просто для интереса еще представь, что они вместе путешествуют, куда-нибудь заграницу. Более бедный компаньон может пользоваться кредитной картой, но имя его более богатого друга всюду – на счету, документах, кроме самой пластиковой карточки – их две разных, с одним номером, у каждого на его собственное имя. Из чего следует, если вдруг что-то случится – что более бедный компаньон с этой дополнительной картой вообще был? Вынь у него из кошелька его пластиковую кредитку, пока он спит – и ничего не было.
-М-м, - это я. – Ты излагаешь это дело так, как будто это легкий способ прикончить своего партнера, когда он тебе надоел.
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М.
- Конено, нет, - отвечаю я. – Это я чисто теоретически. Пытаюсь представить себе, что вообще может случиться. Строго говоря, это зависит от того, какую инфу они там держат в банке на этот счет – где вообще записано, что к этому счету имело отношение два человека. Боюсь, что это бывает по-разному.
-А-а.
- А так, если не держат, можно вообще убить кого-то и сделать вид, что человека не было, - я продолжаю гнуть свое. – Что указывает на то, что он был, кроме кредитки – с ней неясно, - и мобильного телефона?
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М. опять, подумав.
- Естественно нет. Я и не предполагаю ничего подобного. В любом случае, - дело, видимо, в чем-то другом – он же оставил карточку на столе и уехал. Кстати, он какие-то деньги снял? А я так, - просто фантазирую на тему о том, что может быть.
- Ясно.
- Почему, как вы думаете, он мог оставить кредитку дома? – это Джэк.  – Она ему что, не нужна?
- Кстати, - встреваю я, - а почему Том не работал? – мне всегда хотелось это знать.
- Не знаю, - отвечает М, - Наверно, хотел, чтоб голова и руки были свободны для творчества.
- В смысле для его стритарта? Он ведь, кажется, им со студенческих времен занимался?
- Да, давно.
- И что же? – продолжаю наседать я. – Что случилось? Почему раньше ему хватало свободы на все, и можно было работать, а теперь уже нельзя?
- Нет, я этого не понимаю, - замечает Джэк.
- То есть?
- Все хотят быть свободными и иметь достаточно времени для творчества, и тэдэ, и тэпэ. Это общее место.  Однако ж большинство людей не делает никаких телодвижений, чтоб к этому идеалу приблизиться, и тем более, не бросает работы. Что-то должно было произойти, для того чтобы Том это сделал и уехал к тому же. Что именно?
- Не знаю, - повторяет М.
- А кто знает? – хочется спросить мне. – Если не ты? Ты же его жена? Однако я воздерживаюсь. Ситуация и так не из приятных, где Том, мы не знаем, а собрались мы здесь, в конце концов, для того, чтобы помочь нашим друзьям, Тому и его жене М.
- Он бы должен сказать тебе спасибо, - теперь Джэк обращается  к М. – Он мог делать то, что хотел, то есть рисовать свои картинки, - потому что вы были вместе и ты работала. Что случилось? Ты же должна знать? Кто его знает лучше тебя?
М. вздыхает.  Она должна, конечно. И до сих всегда чувствовала, что знает о Томе все. Неужели это уже неправда?
- Но вообще-то, - говорит Джэк, - для того чтоб человек начал заниматься такой бунтарской вещью, как стритарт, нужен, наверно, какой-то толчок. И тем более, для того, чтоб он бросил для нее все остальное? В какой момент он понял, что больше не может принять окружающей действительности? Вот я, скажем, про себя это знаю точно.
- Ну, и в какой? – мне интересно.
- В момент эмиграции из России в Австралию.
- В сам момент переезда?
- Да нет, позже конечно.
- Ты знаешь, когда?
Джэк задумывается.
- Навряд ли это относится к Тому, - замечаю я. – Он прожил много лет спокойно, и сам себя поддерживал, занимаясь преподаванием живописи в каком-то маленьком вузике. И что-то, видимо, треснуло сейчас...Или, может, недавно?
- У них там было сокращение, - объясняет М., помолчав несколько секунд.  – Тома вместе с еще человеками пятидесятью уволили. Это было  три года назад.
-  Так может, он травмирован? -  высказывает предположение Джэк. – Это был для него большой удар?
- Я думаю, да, - отвечает М. – Но скорее дело в том, что он устал.
- Еще бы устал, - это я. – У вас чересчур много детей. Всегда удивлялась, как вам это удается. Кто, например, отводит двух младших в школу по утрам?
- Том отводил, - отвечает М. – Потому что мне надо было уезжать раньше, чтобы успеть к девяти.
- Он что, каждый день это делал?
- Да, каждый день.
- Можно же было оставлять их в продленке местной, - предлагаю я. Как ее? After care?
- Гм-м, - говорит М. Похоже, она раздумывает, объяснять или нет такую очевидную вещь, как нежелание отправлять ребенка на продленку.
- Так что же? Он отвозил их в школу, а потом, не заезжая домой, ехал на работу?
- Нет, - говорит М. – Это было бы слишком далеко. Он оставлял машину дома и ехал в город на поезде. Это легче и даже быстрей, в случае плохого траффика.
- Ясно, - говорю я. – Еще бы, тут каждый устанет. И так изо дня в день . Может, он просто не хотел, чтобы дело выглядело так, будто ты со всем этим в состоянии справиться сама?
- Что ты имеешь в виду? Похоже, я нагрубила М. и она обиделась. Однако остановиться мне уже трудно.
- Ну как же? Кто- то должен в этой ситуации посвящать себя дому целиком, и это взял на себя Том.
- Какое это сейчас-то имеет значение? – перебивает Джэк. – Давайте лучше разберемся с его картой.
- Мы можем, если известен номер, позвонить в банк. Может, и даже наверняка, они знают что-то, проливающее свет на ситуацию. Например, сколько денег он снял в последний раз.
- А зачем? – спрашивает М.
- Как зачем? Если он снял большую сумму в тот день, когда он исчез, это нам кое-что говорит. Значит, скорее всего, он это планировал, и подготовился.
- Я могу позвонить, - говорит М. – Счет-то ведь на мое имя. Они должны ответить на все мои вопросы.
- Как насчет его красок? И прочих материалов для работы? – спрашиваю я.
- А что?
- Ну, он их взял?
- Надо посмотреть, - отвечает М. – Не знаю.
- Где он покупал все это? – встревает Джэк. – Никогда, кстати, не мог понять как они это делают. Краски могут быть дешевыми, конечно, но все эти подъемники должны быть запредельно дорогими? И если у человека нелады с властями, кто ему позволит пользоваться подъемником?
- А почему нелады? – спрашивает Джэк.
- Ну ты же знаешь, если картина на стене не заказана, не commissioned то есть, ее могут потребовать удалить. И  случается, цепляются, и оштрафовать могут.
- Да, я знаю, - говорит М.-  Все-таки, действительно, давайте попытаемся выяснить, сколько он снял денег. Это должно быть нетрудно.
- И зачем оставил здесь кредитку, - добавляет Джэк.


14.
На следующий день М. наконец собралась позвонить в банк. Для начала пришлось провести минут сорок, общаясь с автоответчиком. Почему-то он никак не хотел понимать, что нам надо.
-In a few words, tell me, what would you like to do today,  - металлический голос повторил это раз десять, а ответа понимать не хотел.
- My husband Tom has disappeared, - M. повторила это несколько раз.Наверно, это было неправильно. Потом она говорила еще что-то про additional card, оставленную им на столе. И о том, что хотела бы знать, какую сумму денег он снял перед отъездом. Видимо, это было чересчур сложно, но она, очевидно, волновалась.
- Sorry, - повторил автоответчик. – I have difficulty understanding this. In a few words, tell me.
- А между прочим, - Джэк вдруг оживился и у него улучшилось настроение. – Даже если он снял деньги, они ведь все равно рано или поздно закончатся. Скорее рано, чем поздно. И что он тогда будет делать?
- Не знаю, - сказала М. – Почему ты думаешь, что скорее рано? Хотя, конечно, на этом счету никогда много не лежало.
-Тебе нужно не звонить им, - говорит Джэк, а просто проверить баланс. Пользуйся преимуществами того, что у вас общий счет.
- Я уже проверила, - говорит М. – Как ты догадался? Перед тем как исчезнуть, он снял тысячу долларов. Дело в том, что это превышает его дневной лимит. Поэтому стоит поговорить с ними, по идее, ему нужно было зайти в branch, чтобы это сделать, и его кто-то мог видеть.
- А-а, - до меня, наконец, доходит. – Ясно. Только навряд ли кто-то будет отвечать на такие вопросы, тем более, по телефону.
- Попробуем.
Сделав еще пару попыток, М. наконец прорвалась через автоответчик. Джэк подсказал ей, что надо не рассказывать истории из своей жизни, а воспользоваться одним из предлагаемых в меню примеров и повторить его.
- Credit card statement query – наконец выговорила М. Это была одна из тех вещей, про которые можно было спросить, - так говорил автоответчик.
- I have difficulty, - упрямо повторил автоответчик.
- Ты неправильно говоришь, - опять влез Джэк. – Квери неправильно произносишь. Надо говорить так, чтобы получалось что-то среднее между е и и. Редуцированные гласные называется.
- Это не редуцированная гласная, - заметила М. – Потому что здесь ударение. Квери-двери.
- А что, под ударением не бывает редуцированных? – спросил Джэк. Он опять задумался. Может быть, надо лучше знать, что там можно знать про редуцированные, и тогда все это, буквально все – будет лучше получаться. Маловероятно, конечно.
- А может, он чувствует, что я думаю о ментах, когда говорю стейтмент? – вдруг мелькнуло у М. – Чушь, что автоответчики могут чувствовать?
Когда, наконец, на том конце провода трубку взял живой человек, подтвердилось только то, что они уже и так знали. В день своего исчезновения Том снял тысячу долларов. Чтобы поговорить с кем-то, кто мог видеть, как он это сделал – потребовались еще кое-какие усилия. В конце концов М. это удалось. Но разговор не принес никакой новой информации. Да, Том заходил в банк, для того чтобы снять эти деньги, но никто не знал, с кем он там виделся, или не хотел говорить М. Да и зачем это может быть нужно? Чтобы установить точное время, когда он мог уехать? Жаль, на транзакциях его больше не указывают, - подумала М. А то можно было бы узнать, когда он купил себе билет. Впрочем, он не взял с собой карты все равно, а видимо, кэш на первое время.
- А мобильный телефон он взял? – вдруг спросил Джэк. – И вообще, может обратимся в полицию? Что-то мне это перестало нравиться. Хотя, конечно, если денег у него только эта тысяча, беспокоиться особенно не о чем. На нее не очень-то разгуляешься.
-  Мобильник выключен, - сказала М. – В полицию я обращаться не хочу, он вернется, я уверена.
- Если он снял заранее деньги, это указывает на то, что его не похитили,  - говорю я. – Интересно, в каких случаях это верно? А что, если его заставили? Или он сам хотел навести нас на ложный след? Уж больно скромная сумма, что на нее можно сделать? У него были здесь где-то недалеко близкие друзья?
- Нет, - отвечает М. – Он вообще нелюдим, ты же знаешь. Не очень общительный человек.
- А другая кредитка у него была? – спрашивает Джэк.
- Насколько я знаю, нет, - отвечает М. – Та, что он оставил на столе, - его единственная карта.
- Как-то это кажется невероятным,  - возражает Джэк. – Без карты вообще неудобно, а он собрался путешествовать, по всей видимости. Зачем, интересно, он ее бросил? Может, забыл?
- Странно, что, все-таки, могло его подтолкнуть к этому? – спрашиваю я. Какие-нибудь идеи? Вы поссорились?
- Мы никогда не ссорились. – отвечает М.
- Как никогда? Так не бывает. Может, у него была другая женщина? Это бы все обьяснило. В любом случае, куда он мог двинуть, если решил уехать на короткое время?
- Мы не поссорились, - повторила М. – Мы никогда не ссорились.
- Правда?
- А другой мобильник у него был? – спросил Джэк.
- Был, - подтвердила М.
- Я думаю, мы можем поискать, не найдется ли чего интересного в его другом телефоне. В такой ситуации мы имеем право, мне кажется.
М. вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках старый мобильник Тома. После минутной паники мы нашли подходящую зарядку и зарядили его. Чтобы открыть инбокс с электронной почтой, не нужен был пароль, хотя нужен был интернет на мобильнике; его удалось купить, зная номер.  Пару минут спустя М., низко опустив голову, чтобы лучше видеть, уже читала сообщения, поступающие в электронную почту Тома. Я сидела рядом с ней и читала то же самое через ее плечо. Похоже, у Тома была подружка. То, что мы сейчас читали, не оставляло никаких сомнений на этот счет. Как же он с ней познакомился? Может, онлайн? Девушка, которую звали Бэтти – она подписывалась – не только писала, но и звонила. Звонила она, судя по номерам, из-за границы – значит, жила где-то далеко? Может, в результате такого телефонного звонка они и познакомились?
- Иногда мне звонят совершенно новые люди, - заметил Джэк. – Промоушн того и сего. Может, она тоже так позвонила?
- Этот номер, кажется, румынский, - сказала М.
- Можно потом посмотреть, что это за номер, - сказала я. – Но так или иначе, навряд ли он мог взять тысячу долларов и убежать с ней на край света? Это кажется невероятным. Сколько времени можно протянуть на тысячу долларов?
- А кто она? – спросил Джэк. – Что нибудь выясняется, кроме того, что ее зовут Бэтти?
- Это все, - отвечаю я, - или почти все. Бэтти, значит женщина. Номера заграничные, но разные, почти всякий раз новый. О чем они говорили, здесь не написано, как ты понимаешь.
- Мне кажется, маловероятно, что они сейчас вместе, - сказала М. – У Тома просто не хватило бы на это ресурсов. Но можно это проверить попозже.
- А что еще ты нашла? – спрашиваю я. - В электронной почте ее следов практически нет. В основном, она посылала смски и звонила.
- А что-нибудь интересное в электронной почте есть? – спросил Джэк.
- Из нее видно, например, что время от времени Том поселялся в отели, - ответила М. – Но это я и так знала.
- Как часто? – спросил Джэк. – И зачем, смею вас спросить? С этой, как ее, девушкой из Бухареста?
- Будапешта, - поправила его М. – В основном, она звонила с телефонных номеров, у которых будапештский код. Не думаю, что он жил там с ней. Похоже, она никогда сюда не приезжала. Обычно он останавливался в одиночных номерах.
- А сколько это стоило? – спрашивает Джэк.
- Примерно около сотни долларов за ночь, - говорю я. – Я знаю.
-  У Тома были любимые места в нашем городе, - заметила М. – Иногда он останавливался там в отелях, чтобы рано утром выйти погулять.
- Это какие например? – спрашивает Джэк. – Дороговатые получаются прогулки, разве нет?
- Какие? Ему всегда нравился центр Мельбурна, мост через Ярру, и рынок Квин Виктории. И все места, где можно погулять по морю. Альтона, Мордиаллок. Том всегда говорил, что море искупает все.
- Искупает? В каком смысле? Что нужно искупить?
- Послушайте, - встреваю я, - ну какое это сейчас имеет значение?
- Имеет с точки зрения того, была она тут или нет, - говорит Джэк. – Мне кажется, пока нет.
- Давайте лучше посчитаем, сколько это могло стоить. Если, скажем, Том имел в виду провести около недели в отеле в таком месте – или другом подобном, - то это стоило бы около семиста долларов. Если он с этой именно целью снял тысячу долларов, он скоро вернется. К тому же, есть и пить ему ведь тоже надо.
- А что, если что-то случится, и ему понадобится больше денег? И раньше, чем он предполагал? Безумству храбрых поем мы песню.
- Что случится? Если ты ждешь, что что-то случится, лучше сидеть дома. – замечает Джэк. – А он когда-нибудь раньше это делал?
- Что?
- Ну исчезал вот так из дома?
- Нет, - сказала М.
- А у него было какое-то любимое место? Которое ему нравилось больше всего? Там бы и посмотреть, в первую очередь...
- Да, было одно место, - задумчиво говорит М. – Черт, я кажется, не очень помню название. Charles den, или что-то в этом роде. Это в центре, рядом с трамвайной линией. Снизу рынок, он открывается рано утром, его слышно и видно в окно, из кое-каких комнат, правда, не изо всех, и ему нравилось это. И трамвай, конечно, тоже. Они же начинают ходить раньше метро. Хочешь ехать куда-то в пять утра – пожалуйста.
- Не раньше, - возразил Джэк. – Метро там открывается в четыре утра с копейками.
- Ну не раньше, примерно в то же время. Достаточно рано.
- А он знал там кого-то? – спрашиваю я. – По идее, если он там достаточно часто бывал, должен был кого-то знать. Вот бы найти их...
- Я думаю так, - говорит М. после секундного раздумья. – Надо разбиться на группы, наверно. Ты и Джэк пойдут вместе, - обращается она ко мне. – И я, в отдельной группе, сама. Мы можем постепенно проверить все отельные места, где он останавливался в последнее время. Может, кто-то что-то знает. Видел, слышал. Не думаю, что это займет много времени. И, кроме того, нужно, конечно, связаться с этой его подружкой из телефона. Это тоже не должно быть особенно трудно, у нас же есть номер, и не один.

15.
- Почему бы тебе не обратиться в полицию, - Джэк опять пристает к М. с этим вопросом. – Или найми частного сыщика. В любом случае, лучше иметь дело с профессионалом, мне кажется.
- Это если и правда случилось что-то серьезное, - возражает М. – А мне кажется, ничего серьезного не случилось. Он вернется, я уверена. Зачем раздувать пожар, которого, может, и нет?
- Да, пожалуй, - соглашается Джэк. – Может и нет, все зависит от того, как мы смотрим на это дело.  Хотя это, в общем, denial. Так что гостиницы?
На следующий день М. начинает проверку любимых гостиничных мест Тома. Прежде всего, конечно, Charles den; она знает, что он туда захаживал. Было и еще одно место, но лучше начать с этого. Место было, судя по всему, очень дешевым, с общим душем в коридоре и кухней для желающих, но отдельная комната стоила сто долларов. Что тянуло сюда Тома? Может, вид из окна? Вид был классный, если повезет, конечно, вселиться в комнату с хорошим видом. М. привычно подумала, что, в сущности, давно перестала понимать Тома. А может, его притягивала близость к станции метро?
Приближаясь к гостинице, М. чувствовала себя немножко нервной. Том приезжал сюда довольно часто, просто отдохнуть. Иногда он говорил ей об этом. Не такое уж дешевое удовольствие для Тома. Значит, ему сильно этого хотелось? Но зачем? Он мог бы и дома отдохнуть. Может он приезжал потому, что встречался здесь с этой девушкой, Бэтти? Но не похоже, чтобы кто-то ее видел в этом городе. Ей бы уже сказал кто-нибудь? А может, наоборот? Он встретил Бэтти, потому что приезжал сюда отдохнуть? Тогда ей наверняка удастся это выяснить. Все-таки, до чего странная форма эскапизма – убежать из дома и снять номер в гостинице. Может быть, эскапизм – или как там это называется – был для Тома важнее, чем Бэтти? Это следует из того, что она, М., знала об этом. Мы знаем все существенное о тех, кто нам близок – интересно, это правда? М. всегда верила, что да.
Между прочим – продолжала она прикидывать – как правильно искать людей, с которыми он мог познакомиться здесь? Она попросила показать ей комнату, в которой обычно останавливался Том, и объяснила, что она его жена. Если он исчез, ответили ей, то да, конечно, покажем. 
Комната была маленькой, кровать – довольно узкой, и одеяло выглядело каким-то тонким, холодным и побитым молью. Стена была кирпичной, а окно расположено так, что виден был угол, где две стены сходились вместе. Этаж третий. Зато вид из окна был выше всяких похвал. Видна была и трамвайная линия, и крыша рынка, и даже столы с зеленью и фруктами, и небоскребы города Мельбурна.
Иногда Том останавливался в других комнатах, в том же Charles Den. Может быть, та комната, в которой он останавливался обычно, была занята, а может, он просто хотел сэкономить. В этом случае в одной комнате с Томом могли оказаться другие люди. Он должен был познакомиться с кем-то в этом случае, - М. была уверена в этом. Тогда она найдет этих людей – они где-то близко. Он никогда особенно не гнался за новыми знакомствами и не был охоч до них – и вообще – М. была уверена – скорее скрывался здесь, в Charles den, от людей, чем искал их. Иногда скрыться просто невозможно, - увы.
Том всегда был немного странным. Это было ясно. Каким-то не вполне социальным, что ли.  Если бы он вырос здесь – кто его знает, как бы все обернулось. Может, на него повесили бы диагноз? Вон их сколько, по видимости почти нормальных людей – которых кто-то посчитал не совсем нормальными. Зато они кое-что выигрывают, во всяком случае, деньги-то им платят, если уж признают нездоровыми.  К Тому это не относилось. Он был здоров, возможно, потому, что в том месте и времени – где он вырос – нормы были другими.
Том, несомненно, выиграл от этого – у него была семья, и образование, и какая-никакая работа – если не всегда, потому что, честно сказать, он плоховато ладил с людьми и часто с ними ссорился – то часто, большую часть его жизни. Творчество, наконец. Но желание спрятаться от людей, иногда сильное настолько, что было непреодолимым, - осталось.
Может дело в том, что Том не слишком хотел того, чего мы все хотим, - вдруг подумала М. И с годами эта его особенность не сглаживалась, а проявлялась только сильней. Как это? Эксперимент с маршмэллоуз. М. уже забыла где она слышала об этом – а может, читала? Семинар по психологии, родительское собрание для родителей учеников специальной школы? А может, какой-то научный журнал? Черт их знает, она забыла, где это ей встретилось так прочно, что вспомнить уже не могла. Суть эксперимента состояла в том, что если школьников с проблемами развития награждать за выполнение кое-каких действий маршмэллоуз, то можно выяснить, какими социальными концептами они уже владеют, а какими – еще нет. Например, кое-кто из них способен отсрочить gratification – получение конфеты в награду – и не требовать ее, путем нажатия нужной кнопки, сразу. И тогда им дадут больше маршмэллоуз. А другие, предположительно, менее продвинутые испытуемые отсрочить награду не хотели и получали меньше маршмэллоуз. М. всегда казалось, что, как часто бывает, это неправильный эксперимент. Что если человек не хочет целой горы маршмэллоуз, а – худо –бедно – может съесть только одну или две, да и то запивая чем-нибудь? А что если он вообще не любит конфет? А что если у него аллергия на конфеты, и с этой аллергией связаны поведенческие и другие проблемы и, как часто бывает, о том, что нужно и не нужно есть, он слышит ежедневно?
Тогда этот вид изучения мотивации и наград в его случае не работает. Однако ведет он себя так же, как тот, кто не понимает, что нужно делать, и во многих случаях таким и считается.
М. тяжело вздохнула. В каком-то смысле, вся наша жизнь так устроена, - подумала она. – Мотивация и как ее еще  там. В случае Тома это как-то особенно очевидно. Может, он просто не хотел того, чего все хотят, - вот и жил как придется. Странно, что с возрастом это как будто проступало все острей. Может, дело в том, что пока человек молод, все хотят примерно одно и то же? Если, конечно, его сразу не подбить и не повесить на него диагноз. Как же, все-таки, Том выиграл из-за того, что этого не произошло! Можно сказать – что бы там ни было потом – они оба.
Да, Том был относительно нормальным. Если, конечно, это можно назвать нормальным . Он приходил сюда – она опять оглядела отдельную отельную комнату –кое-какой стол, узкая кровать под почему-то зеленым одеялом, розетка для зарядки телефона, все  -  чтобы провести ночь вдали от людей. Зачем? У него же были дом и семья? Приходил, приходил – и вот на тебе пожалуйста. Завел подружку Бэтти. Наверное, у нее есть квартира, и можно не ютиться по гостиницам.
Похоже, у нее все-таки румынский номер. Чаще всего она звонила из Бухареста. Интересно, - продолжала гадать М. – Charles Den назван в честь принца Чарльза? Впрочем, какое это имеет значение?  Странные люди делают своих близких тоже немножко странными. М. казалось, что ее внутренняя речь звучит как-то  смешно. Зато, если Тома не было рядом – всегда было с кем поговорить. У них много одинаковых названий, названий улиц в том числе. Наверняка Charles den есть где-то еще. Надо прийти сюда еще раз, решила М. Вдруг ей удастся найти кого-то, с кем он познакомился здесь?

16.
Уже на следующий день М. пришла в Charles den еще раз. Прямо напротив нее была общая комната с телевизором. Том Хэнкс говорил что-то с экрана, и показался М. еще лучше, чем всегда, а несколько человек сидело в небольшом зальчике и смотрело телевизор.
- Я ищу одного человека, - М. обратилась к одному из людей среднего возраста, сидящих в зале, - он приходил сюда регулярно. Человек не обратил на нее внимания.
- Я ищу своего мужа, - сказала она. – Он приходил сюда время от времени.
- Он должен что-то ответить, - решила М. Сейчас спросит, как он выглядел и тому подобное. Но никто не спрашивал ее об этом. Не хотели говорить, и дело с концом. Наконец, кто-то признался, что видел Тома. Только это было около двух недель назад. Это ведь было до того, как он исчез – не так ли?
- Что он тут делал две недели назад? – спросила М. Вопрос казался несколько неуместным, чересчур откровенным, может быть? С другой стороны, если человек исчез, она, безусловно, имеет право. Может быть, они считают, что она должна знать, что он тут делал? Но она не знала.
- Что он тут делал? – повторила она свой вопрос.
- Да как обычно, - человек пожал плечами. – Вселился в комнату, потом вышел на минутку, купил банку пива, потом пришел обратно и поднялся в свою комнату. Иногда, прежде чем лечь спать, он смотрел телевизор, обычно около часа.
- Всегда? – М. казалась удивленной.
- Ну да.
- А что он еще мог тут делать? – человек опять пожал плечами.
        Ей хотелось спросить, откуда он.
- Откуда ты? – спросила М. – Обычно она спрашивала об этом людей только тогда, когда спрашивали ее. Но сейчас не могла удержаться.- Откуда, а?
- Сардиния, - ответил парень.
- Ну и как, здесь у нас  лучше? - продолжала допрашивать М. Она чувствовала, что пора остановиться, но не могла. – Правда?
- Намного лучше, - сказал парень и покачал головой.
Можно было бы спросить чем, чем именно лучше, и очень хотелось это сделать, но вместо этого она спросила, чем он занимается.
- Фрукты собираю, - ответил он коротко. – В сезон.
Вопрос о том, какие фрукты, М. решила оставить тоже на потом. Как бы это могло помочь найти Тома? 

М. добралась до дома и с грустью заключила, что узнала она немного. Что еще можно сделать? Опять позвонить в банк? Может, он снял еще денег? По крайней мере, это будет означать, что он жив? А также, по-видимому, что не собирается вернуться в ближайшее время.  Может, посоветоваться с Джэком? Ей очень хотелось посоветоваться с Джэком.
- Ну как, продралась через автоответчик? – спросил Джэк, когда они наконец увиделись. – Тяжело было? – он пытался шутить.
-Да уж, - вздохнула М. – Нелегко.
- У меня такое чувство, когда я разговариваю с банковской поддержкой, подхватила я, - что я не умею считать до десяти. И говорить тоже. Во всяком случае, не могу объяснить, что мне нужно. Причем интересно, что до того, как я начинаю с ними разговаривать, у меня обычно не бывает такого чувства.
- Это говорит о высоком профессионализме поддержки, - опять встрял Джэк.  – Но, между прочим, это относится не только к банковской поддержке. К другим ее видам тоже.
- К каким? – спросила М. Джэк задумался
.- Ты, главное, выучи как хорошо говорить квери, - наконец сказал он.
- А я вот тут получила от них шесть долларов назад, - похвасталась я.
- За что?
- А за какой-то пакетик чипсов, якобы съеденный на станции метро. Я не ела и не покупала. И чипсов таких нет.
- А откуда ты знаешь, что это на станции метро? – спросил Джэк.
- Да так, там написано в стэйтменте. Мне его кто-то помог прочитать.
- Да, - подхихикнул Джэк. – Чипсы на станции за шесть долларов. Кто же их купит-то, действительно?
- Это из vending machine, - объяснила я. И там действительно есть чипсы, правда, с другим названием и не за шесть долларов.
- Стоит беспокоиться из-за шести долларов? – вопросила М.
- Важен принцип.
- Какой принцип?
- Принцип вообще. Не хочу, чтоб меня обсчитывали и не хочу, чтоб кому-то было интересно, что за чипсы я жру. Принцип.
- А почему им интересно?
- Это общечеловеческое, - объяснил Джэк. – Про чипсы всем интересно. В фигуральном смысле, конечно.
- Может и общечеловеческое, но есть разные способы это показывать, - заявила я. Наступило молчание.

Пришлось признать, что визит в гостиницу принес не слишком много результатов.  Наверно, надо приниматься  за подружку Тома, подумала М. Если все так и есть – у него есть подружка – кто, как не она, знает, куда он мог поехать?  Мы посовещались и решили начать с текстовых сообщений на старом мобильнике Тома. Как многие люди, он хранил несколько старых мобильников – по крайней мере, за последние лет пять – и М., конечно, знала, где они. Удобно – заряди телефон и заходи в ящик электронной почты. Если установлено приложение – иконку видно на экране, и пароля для этого не требуется. Номер мобильника не менялся сто лет, и текстовые сообщения тоже высвечивались. Надо, правда, купить интернет, чтобы читать сегодняшнюю интернет-почту, но это можно сделать по номеру. 

17. Бэтти, подружка Тома.
- С чего начнем? – спросил Джэк. – Здесь несколько телефонных номеров, и все под одним именем, Бэтти. Фамилии нет.
- Какие?
- И все, между прочим, начинаются с разных кодов города. Один венгерский, вроде как Будапешт, другой романский, Бухарест. Наверное, нарочно, чтобы легче было перепутать. Звучат-то они похоже, сам забудешь, откуда звонили, со временем.
- Надо попробовать оба. Допустим, мы ей позвоним, и она подойдет, что мы скажем?
- Почему бы не сказать правду? Мы друзья Тома, он исчез, и мы его ищем.
- Да, это годится, - согласилась М. Интересно, она соласится нам помогать? Она же нас не знает?
- А где он нашел ее?
- Он мне рассказывал, - сказал Джэк. – Он нашел рекламу какой-то фирмочки онлайн. Что-то такое, что помогает с инвестициями, трэйдингом, брокерами и прочей такой мутью. Акции  - знаете? В принципе, наверно, все знают немножко. Как инвестировать в акции, в этом помогает брокер, их обеспечивала эта фирмочка.
-  Чего- чего? – услышанное поразило меня настолько, что не хватало слов.
- Как? – М. тоже казалось удивленной. – Какие акции? Ты знаешь, Том был очень небогат.
-Это не вопрос богатства, - уверенно сказал Джэк.
- А чего?
- Люди инвестируют в акции не потому, что они богаты, а потому, что им хочется стать богаче.
- Как это? – спросила М.
- Да очень просто. Ты покупаешь акции – это называется инвестировать – и если их цена вырастет – ты станешь богатым. Ну, не богатым, конечно, но если стоимость акций возрастет, то денег у тебя как бы станет больше – это называется выросла инвестиция.
- А сколько нужно денег для начала? – спросила я.
- Везде по-разному, но можно начать с очень небольшой суммы, типа пары сотен долларов.
- Звучит интересно и убедительно, - заметила я. – А в чем ловушка? Что например будет, если цена того же самого  упадет?
- Тогда ты потеряешь деньги, естественно, - объяснил Джэк. – Хотя предполагается, что тебя вовремя предупредит брокер – специалист в этом деле – и ты успеешь что нужно продать.
- Обычно цена всего поднимается – не забывай, существует инфляция.
- Ну да, цена колеблется, то вверх, то вниз – но в целом через год, скажем, та же сумма стоит меньше из-за инфляции, хотя денег у тебя, в абсолютном выражении, может быть, и стало больше.
- И что Бэтти? – спросила я. – Работала для такой фирмочки?
- Ну да, я же говорю, - ответил Джэк. – Том выразил желание иметь с ними дело, заполнил какую-то анкету онлайн, и она позвонила. Так они начинают отношения с клиентами. Если ты заполнил анкету, это еще не значит, что положишь деньги на счет, ее дело – убедить тебя в том, что это нужно сделать.
- Н-да. Что- то мне не очень это нравится. Так в чем ловушка? Инфляция?
- Не только. – сказал Джэк. – Есть и другие.
- Как например?
- Ну например, есть такая вещь как проблемы с выводом, - объяснил Джэк.
- Это еще как? – удивилась М.
- Ну, говоря попросту, может в результате того, что ты что-то куда-то с ними вложил, или, как это называется, инвестировал, твои деньги и выросли в абсолютном выражении, но это еще не значит, что ты можешь вот так взять и снять их когда захочешь.
- Как это? Кто мне будет указывать, что делать, и зачем?
- Ну как же, как же. Джэк похоже не предполагал, что можно не знать таких простых вещей. К тебе припишут специального консультанта, мужчину или женщину, брокер называется. И он или она будут тебе давать советы, что купить и что продать, вроде как на кого поставить на скачках. С помощью их советов ты выиграешь больше. И без их санкции и помощи то, что ты таким образом выиграл, или как они говорят, заработал, ты обычно взять не можешь.
- Почему? – я, наконец, решила что пора что-то сказать. – Бред какой-то получается. Если это мое, то почему я не могу взять? Это смысл слова мое. А если не мое, то причем здесь вообще я?
- И что же, Бэтти была таким брокером? – М., кажется, этого не знала.
- Ну да, Том мне рассказывал, - подтвердил Джэк.
- Вау, - это я.
- Между прочим, на скачках есть какой-то способ жульничать, - сказала М. – Выигрывает тот, кто они хотят, чтоб выиграл. Это решено заранее, существует тайное соглашение на этот счет. За деньги тебе могут это знание продать, и ты выиграешь тоже. Точно не скажу, но что-то в этом роде. Здесь тоже так?
- Что-то в этом роде, - подтвердил Джэк. – Они редко ошибаются, брокеры то есть, но он ведь профессионал.
- А где их делают? – спросила я. – Каждый может, или они где-то учатся?
- Да, учатся, - опять подтвердил Джэк. Есть специальные академии и курсы, а кто-то, может, просто кончал что-то экономическое. А может, это и необязательно, если ты самородок.
- Интересно, - я почти задохнулась, так было интересно. – А Бэтти, что,  она была самородок?
- Ну откуда же я знаю, - Джэк рассердился.
- И она, - я продолжала давить, - просто как бы возникла ниоткуда.  Как он с ней познакомился, объясни-ка еще раз?
- Он заполнил форму онлайн, наскочил на нее в фейсбуке. Она позвонила и они познакомились. Говорили по телефону много раз, в течение нескольких недель. Это видно из его мобильника.
- И что же, вы всерьез полагаете, что он мог сорваться с места и поехать с ней встречаться куда-то на другой конец света? Сколько это будет стоить? Бухарест, ты говоришь?
- Не знаю, - Джэк был задумчив. – Люди иногда делают странные вещи.
- А что за форма? Как называется?
- Getrichfast.
- Это их сайт?
- Ну да.
- Он что-то заработал с ними? Сколько он вложил?
- Насчет заработал не знаю, а вложил, кажется, сотни три. Он их снял со своей additional карты в тот день, когда открыл с ее помощью счет у них.
- Вы с ума не сошли? – наконец спросила М. – Вы всерьез полагаете, что он мог поехать встречаться с ней в Бухарест? Или Будапешт?
- Кстати, - встряла я, - определенный код города еще не значит, что звонящий именно там и находится.
- Сошли, не сошли, - пробурчал Джэк. – В этом нет ничего невозможного.
- Кроме денег, - возразила М.
- Так может, он их заработал?
- А из чего, собственно, следует, что они состояли в романтических отношениях? – спросила М.
- Почитай, - Джэк протянул ей телефон Тома. – Что они пишут.
- Действительно,  -пожалуй и состоял, - признала я.
- А это что за номер? – спросила М.
- Какой?
- Ну вот этот. Это вроде не ее номер, потому что код города другой, и не местный. Что это?
- Надо попробовать позвонить, - сказал Джэк.
- Да, и ей тоже. Бэтти, я имею в виду, - добавила М.
Пару дней спустя Джэк рассказал мне о результатах.
- Номер оказался номером поддержки телефонного приложения.
- Какого приложения?
- Ну как же. С ее помощью, Бэтти то есть, он занимался трейдингом валюты. Если курс одной валюты по отношению к другой, скажем, вырастет, и ты это предвидел, ты заработаешь что-то, а если упадет, то потеряешь деньги. Существует телефонное приложение для того, чтоб это делать, плюс Бэтти помогала ему советами.
- А-а.
- Я им позвонил и сделал вид, что я это он, Том. Спросил, как забрать деньги, это называется вывести. Объяснил, что я передумал.
- И что же?
- Они говорят, надо связаться со своим брокером.
- То есть с ней? С этой девицей Бэтти? Зачем?
- Если я хочу забрать назад свои деньги, надо связаться с брокером. Так они говорят.
- Это как-то странно, - заметила я. – А что, если она уехала – по личным или рабочим делам? Заболела или умерла? А если ты понял, что имеешь дело с жуликами, и больше не хочешь? И, наконец, что если что-то случилось и деньги нужны срочно?
Типа ремонта дома или небольшой операции?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Похоже, если ты расстался таким способом с какой-то суммой, назад ее легко не получишь. Но если это двести-триста долларов, которые надо вложить для начала – тут ведь нет трагедии, правда?
- Я знаю, что нужно сделать, - вдруг сказала М. – Мы можем позвонить ей и притвориться, что мы тоже так хотим.
- Как?
- Хотим завести такой аккаунт – и, как там это называется? – инвестировать с ее помощью что-то куда-то. Она позвонит и так мы больше узнаем.
- А если еще кто-то позвонит?
- Посмотрим. Надо для начала найти онлайн эту фирмочку и заполнить анкеты.
- Как называлась фирма?
- Become rich fast. А может, Get rich fast. Посмотри в гугле, там, наверно, одна такая. Заполним анкету и она нам позвонит, она всегда звонит prospective clients.
- Не вижу, что может не получиться, - сказал Джэк. – А какого результата мы ждем? Ты, например, - он кивнул в сторону М.
- Мы узнаем, кто она такая, и что делает, и, надеюсь, где живет, - я отвечаю за М. – Если исчезновение Тома имеет какое-то к ней отношение, это нам поможет.
- А ты в этом сомневаешься?
- А ты как думаешь? Представь себе: человек вступает в онлайн флирт с какой-то женщиной, с которой он случайно познакомился онлайн же, потом снимает тысячу долларов и исчезает. Значит ли это, что он поехал к ней?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю. По крайней мере, это необязательно.
- В любом случае, нам как будто особенно нечего терять здесь?
- Разве что триста долларов.
- Почему триста?
- Ну или сколько у них там минимальный инвестмент. Если мы хотим пройти по пути Тома, надо триста долларов вложить, как она скажет. Это не то чтоб целое состояние, и интересно, разве нет?
- Да, очень интересно, - я с трудом преодолеваю задумчивость. Наверно, ему тоже было интересно. Но вот так вот взять и с бухты барахты двинуть в Бухарест?
- Что ты заладила...- возражает Джэк. – Может, она ему показала, как финансировать это путешествие, вот он и сорвался.
- И вообще, люди искусства они такие, - добавляю я. – Часто непредсказуемые.
- Тоже открыла Америку, - Джэк почти обижен. – Тома с натяжкой можно назвать человеком искусства. Так, мелкий учителишко.
- А тебе не нравятся его картины на стенах? Может, он поехал куда-то рисовать?
- Нравятся, - вздохнул Джэк. – Очень нравятся. Да на какие шиши?
- А вдруг он неожиданно получил выгодное предложение и комиссию?
На это Джэк не нашелся, что ответить. Только пожал плечами, всем своим видом выражая: может быть.

18.
Все шло по плану. Мы с Джэком заполнили анкеты онлайн , и буквально через пару дней нам позвонила молодая женщина. Представилась Бэтти. Признаться, я боялся, что может позвонить кто-нибудь еще, ведь навряд ли для вербовки новых клиентов у фирмочки, пусть даже самой маленькой, был только один человек. Однако это была она, Бэтти  – вне всяких сомнений. Та самая девушка, которая посылала Тому любовные смски. И который пока не вернулся.
- Ты не думаешь, надеюсь, что он сорвался и двинул в Бухарест? – кажется, я говорила это Джэку не в первый уже раз. Нет, наверно, это кажется абсолютно невозможным, но ведь где-то он был?  Если он жив, конечно.
- Вообрази, хотя бы на минуту, что у него в кармане миллион, - ответил Джэк. – В этом случае, что невероятного в том, чтобы сорваться и двинуть в Бухарест? Почти как выйти в соседнюю комнату, или доехать до следующей станции метро.
- Где он мог взять миллион, по-твоему?
- Что если он заработал его с ее помощью? Она же нам показала, в принципе, как. Покупаешь одну валюту и продаешь другую. Курс все время меняется, поэтому, если ты все делаешь вовремя и попадаешь в струю, то заработаешь кое-что.
- Кое-что или миллион?
- Почему ж не миллион?
-Знаешь что?
- Ну?
- А что, не бывает, что на разных платформах у одной и той же валюты курс разный? Скажем, я смотрю телевизор, и там говорят – наш австралийский доллар к американскому – тю-тю-тю, столько-то центов. А потом на своем телефоне открываю это ихнее приложение, и там курс другой. Не то чтоб в два раза другой, или даже полтора, но все-таки другой чуть-чуть, на десятые доли цента.
- Это не меняет принципиально общей картины.
- Принципиально, не принципиально, - заладил. Может, не принципиально, но меняет, сколько-то, что я могу заработать. Чем больше сумма, тем больше меняет, очевидно. Это они все время говорят: вложи больше, если хочешь заработать.
- Они это говорят, очевидно, чтоб заставить тебя расстаться с большей суммой.
- В этом смысле мне особенно нравится, что оставшиеся деньги можно вывести не всегда.
- Как не всегда?
- Да не всегда, тут же тебе уже объяснял кто-то. Если, скажем, у тебя осталось на их счету пара сотен, и ты понимаешь, что деньги только теряешь, и хочешь забрать, что осталось, то без Бэтти не дадут.
- Без брокера то бишь?
- Ну да.
- Вот он и убежал с ней.
- Рассказывай. На самом деле, там есть какое-то правило, согласно которому две сотни – это ниже порога вывода, слишком маленькая сумма, то есть. А если ты ровно столько хочешь положить на счет, - всегда пожалуйста.
- Не может быть, - замечаю я. – Просто средневековье какое-то, вассалы и смерды, и кто там еще был. Если я что-то положу на счет – их или еще какой – это мне принадлежит, что, собственно, и значит, что я всегда могу это взять. Это смысл слов, понимаешь? Мой, мое, моя, принадлежит, и тому подобное.
- Не всегда, - сказал он после секундного раздумья. Кое-какие, как их, фонды не позволяют вывести деньги в любой момент.
- Кое-какие супер фонды, пенсионные то есть, так устрены. Это твое, но деньги доступны по достижении определенного возраста.
Прошло еще пара дней.
-  Ладно, давай попробуем, - сказала я наконец. Между прочим, если ее номер начинается с румынского кода, это еще не значит, что она действительно находится в Румынии.
- Я знаю. Как, между прочим, они это делают? И зачем?
- Я не знаю, но факт остается фактом. Наверно, затем, чтоб было труднее их найти. Вот ты же собралась искать Тома, а заодно и Бэтти, а заодно и выяснить, что значат все эти коды городов. Ia ne znaiu, no fakt ostaetsia faktom.
- Ну, это исключительная ситуация, а в нормальной жизни зачем бы мне пришло в голову ее искать?
- Ну например, чтобы деньги назад получить с своего приложения телефонного, те самые, которые ты с ее помощью вложила, - сказал Джек.
- Серьезно, похоже, что Том выбрал на сей раз какое-то другое направление, вместо его обычных однодневных вылазок с ночевками в отелях. И, думаю, он поехал с ней встречаться, А мы, между прочим, не знаем, где она. Номер мало что значит.
- А паспорт он взял? – меня вдруг посетила хорошая мысль. – А может, М. первой догадалась, что это нужно узнать, но я первой задала прямой вопрос.
- Если он где-то здесь недалеко, ему, очевидно, не нужен паспорт. С другой стороны, если он рехнулся настолько, что поехал с ней встречаться в Бухарест, Будапешт и тому подобное, так он бы паспорт взял. Так он его взял?
- Хороший вопрос, - заметил Джэк. У него их два, между прочим, как у всех нас. Один местный австралийский, и другой  российский.
- Надо у М. спросить, - заметила я, - насчет паспорта. Она-то знает.
М. знала. Том взял два паспорта, значит, очевидно, собирался заграницу. Зачем только он взял два? И куда собрался с русским? Это оставалось неясным.
-Между прочим, - заметила я глубокомысленно, - это одна из тех довольно немногих ситуаций, когда русский паспорт может пригодиться. Раз Бэтти писала по-русски, а это следует из почты Тома, значит, скорее всего, у нее был русский паспорт. И жила она, вполне вероятно, в России. И Тому русский паспорт очень даже может пригодиться. Если, конечно, правда, что он поехал встречаться с этой русской девушкой, с которой познакомился онлайн, в Румынию. 
- Я думаю да, - сказал Джэк. Чем, интересно, он оплачивает это путешествие? Но не русским же паспортом? Зачем он ему в этой ситуации?
-  С девушкой из телефонного приложения. Как оно называется, еще раз?
- И все это доказывает, что это не пустой вопрос: если она, брокер то есть,  сбежала с любовникм, заболела, умерла, и т.д. и т.п., как деньги-то обратно взять?
- А-а, - сказала М. Похоже до нее наконец дошло в полной мере.
- Да, похоже он уехал за границу, раз паспорта взял, - еще раз повторил Джэк. – Что делать-то теперь? Но почему немногих?
- Что немногих? – переспросила М.
- Ну кто-то из вас говорил: одна из немногих ситуаций, в которых имеет смысл иметь два паспорта и второй паспорт зачем-то нужен.
-  Да, я действительно так думаю, - подтвердила я. – Потому что когда последний раз ты ездил туда, в Россию? И сколько времени там провел?
- Да в прошлом году, - ответил Джэк, помявшись. – И был около недели, как всегда. Ты знаешь.
- И что ты там делал?
- Провел какое-то время с друзьями, как всегда. Ты знаешь, - сказал он еще раз.
- Так для этого не нужен паспорт, - тон у меня был, я сама как-то с удивлением заметила, обвиняющий. – Совершенно не нужен. Можно было визу получить.
- А в чем разница? Почему бы не иметь его, если можно? Паспорт, я имею в виду? – спросил Джэк.
- Ну есть кое-какая. Для кое-кого. И странно, что ты этого не чувствуешь, - почему-то, опять заметила я, объяснять мне не хотелось, но обвинять хотелось. – И потом, если ты держишь русский паспорт, мог бы больше времени там провести, и делать что-нибудь, что имеет смысл.
- Как например?
- Ну что люди делают, нормальные там? Работать и учиться, жить, как люди живут. А если ты этого делать не собираешься, зачем тебе паспорт?
- А у меня времени нет, - сказал Джэк. Почему-то гордо. Хотя чем тут гордиться?
- Чем тут гордиться? – спросила я. Он задумался.
- Я работаю, - наконец объяснил он. – Ты же знаешь.
- Черт, ты похож на попугая, - не выдержала я. Ты же знаешь, ты же знаешь, заладил. Ну знаю, ну и что? Это не значит, что я это всецело одобряю и поддерживаю. И в любом случае, зачем тебе паспорт, если провести там ты можешь ровно неделю в году? Он тебе тогда не нужен, и нечего людям голову морочить.
- Каким людям? Ты знаешь, - добавил Джэк, подумав, - это всегда было для меня важно, иметь паспорт. Может, дело в том, что это просто кто я есть на самом деле?
- Русский?
- Ну да, русский?
- По-моему, ты человек без времени и зачем-то с русским паспортом. Зачем? Как ты думаешь, его наличие, особенно у всей компании – я имею в виду у нас всех, а мы все за тобой следуем – хорошо или плохо для нас? И зачем тогда Австралия?
Джэк молчал. Я гадала, понял он меня или нет. Может, как всегда, обиделся?
- Наверно, Том тоже считал, что он русский, если он влюбился в эту девицу и уехал, - наконец сказала я. – Если, конечно, все так и было.
- Какая связь? – возразил Джэк. – Какое отношение знакомство с девушкой и любовь имеют к паспортам? Какие паспорта у него были, да какие он взял, и так далее и тому подобное. Ну какая тут связь может быть? Скажи. Так же, как и с деньгами. Общеизвестно, что здесь связи нет и быть не может. Деньги и паспорта – отдельно, а любовь – отдельлно. Как мухи и котлеты, а может быть и еще больше.
- Ну ведь девица-то русская была, - возразила я. – И познакомился он с ней, потому что он сам русский.
- Это еще почему?
- Ну как же, как же. Он читает русский сегмент фейсбука, и так с ней и познакомился. Там ее выкопал где-то, среди заманчивых финансовых предложений для русско-говорящих людей.
- А-а, - сказал Джэк. – В общем и целом, хочу заметить, что ты рассуждаешь, как моя жена. Зачем русский паспорт, зачем русский паспорт, - передразнил меня он. Хочу и держу, тебе-то какое дело? Каждый сам для себя решает эти вопросы.
- Но если тебе всегда некогда им пользоваться нормально, чем тут гордиться? – сказала я. – Ну абсолютно нечем. И если тебе твоя контора это позволяет, и ты не чувствуешь, что без веских оснований этого делать не следует, их надо бы того...Я щелкнула пальцами в воздухе. – К ногтю. Потому что это, вообще-то, мало кому позволяется. Может быть, Тома потому и уволили? И теперь он шляется невесть где, невесть с кем. С какими-то брокерскими девушками из Бухареста. Поставь себя на место М., - закончила я.
- Я еще за Тома отвечаю? – Джэк стал таким красным, что почти что черным. – Он влюбился, понимаешь влю-бил-ся, - он произнес слово по слогам, видимо, чтобы мне было ясней. Влюбился и, судя по всему, убежал с возлюбленной.
Я пожала плечами. Действительно, повторять одно и то же, в конце концов, надоедает. И это тоже фактор в принятии решений, небезызвестный. Однако ж если он поехал в Бухарест, то на какие, как говорится, шиши? М., между прочим, еще хорошо держится.

Однако сколько бы мы ни копались в мотивах Тома, мы по-прежнему не знали, где он. Единственное, что прояснилось – он все это планировал и, видимо, довольно давно.
Бэтти звонила каждый день. Мы были теперь ее клиентами, так же как и Том, если, конечно, он все еще им был. Она была нашим брокером, и мы задавали ей массу вопросов. Мы говорили совсем не только о деньгах и финансах. Видимо, - это осознание пришло недели через две – близость, во всяком случае интеллектуальная, а может быть – и всякая другая – неизбежно возникает в этих отношениях. Бэтти очень нравилась Джэку, но и я почти не отставала от него. Будь на том конце провода мужчина или женщина  – какая, в сущности, разница? Особенно, если вы познакомились онлайн, и всегда, или почти всегда, говорите по телефону о деньгах и финансах?

30.
В следующий раз во время разговора с Бэтти я прямо спросила ее, не знает ли она, где Том. Он наш близкий друг, - объяснила я, - мой и Джэка, М. он приходится мужем, поэтому, мы, естественно, знаем, что у него был аккаунт на их – как ее? – платформе, и Бэтти помогала его поддерживать. Он исчез примерно через месяц после того, как открыл аккаунт – добавила я. И, кажется, уехал заграницу.
- Нет, - сказала Бэтти. Она не знала, где Том, и ничего не слышала о том, что он уехал заграницу. – У нас были чисто деловые отношения, - закончила она. Похоже, оправдывалась, хотя в чем, собственно, можно оправдываться, если она ни о чем ничего не знала?
- Вы по-прежнему часто говорите с ним по телефону? – спросила я.
- Нет, - опять сказала Бэтти, после секундного колебания. Она не имела ни малейшего представления о том, где может быть Том, и по телефону с ним больше не разговаривает. Теперь, - добавила она, - если мы хотим открыть аккаунты на ее сайте, нам надо пройти верификацию. Каждый, кто открывает у них счет, должен это сделать.
Когда Бэтти, наконец, повесила трубку, я задала М. все тот же вопрос. Может, обратиться в полицию? Или куда там еще обращаются в подобных ситуациях? Но М. была уверена, что рано или поздно Том вернется – и зачем тогда делать его исчезновение – как это? – публичным и официальным?

19. Верификация.
Пару дней спустя Бэтти позвонила нам, как и обещала, чтобы помочь с верификацией.  Надо подтвердить наши персоны, объяснила она, и без этого нечего и думать использовать их сайт.
- А что, у вас есть какие-то сомнения насчет нас? – рискнула я спросить. – Почему, собственно?
С другой стороны, у меня тоже были сомнения насчет Бэтти. Это ведь была девушка – которая вдруг, после заполнения найденной онлайн анкеты, позвонила, как говорится, out of the blue – откуда-то оттуда, из находящегося за пределами моего дома бескрайнего финансового пространства, по указанному в анкете номеру. По идее, она могла быть просто кем угодно – например, кем-то, кто знал о том, что я заполнила анкету. Однако ж кем бы она ни была – теперь она требовала подтверждения наших личностей – Джэка и моей. Следовало загрузить, с ее помощью, документы и фотографии.
Мне хотелось спросить, почему бы не использовать чьи-то еще фотографии – особенно, учитывая, насколько сомнительным выглядит это их предприятие, - но я удержалась.
- Все фотографии отфотошоплены, - только и сказала я. – Чтобы было красивей. И других нет.
Поэтому нас будут снимать видеокамерой, в разных ракурсах, - объяснила Бэтти. Можно было бы спросить о том, как полученный видео имидж будут затем сравнивать с моей персоной на том конце провода – по идее, это предполагает непрерывное использование видеокамеры? – но я опять воздержалась.  Только пожаловалась на то, что уж больно процедура-то, верификация эта, сложная.
- Что делать, так это устроено, - только и сказала Бэтти. Похоже, ‘это’  было чем-то вроде большого чешуйчатого монстра с многими головами. После того, как ему отрубали одну голову – самую большую и голодную, - немедленно вырастало еще две.
Прошло еще пару дней. Время от времени я вспоминала о Бэтти и, наконец, решила поговорить о ней с Джэком.
- Ты осуждаешь Бэтти за то, чем она занимается? – спросила я Джэка.
Он задумался и не спешил с ответом.
- Ну знаешь, есть хорошее правило: не осуждай людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Может, его к Бэтти применить? В самом деле, может она большую семью содержит этими манипуляциями? Это делает ее лучше, на твой взгляд?
- Не уверен, - наконец сказал Джэк. – Сама подумай. Она убеждает людей, для которых двести и триста долларов что-то значат, расстаться с ними и выгодно вложить в их предприятие – эту самую платформу, где можно играть на относительном курсе валют и других вещах. При этом всю дорогу она знает, что, скорее всего, никто из них не увеличит вложенную сумму вдвое – кое-где у них правила такие, что сумма должна увеличиться вдвое, прежде, чем ты сможешь ее снять. А поскольку это почти невозможно, никто из этих бедолаг не получит своих денег назад. Не знаю, - закончил Джэк. – Как-то это выглядит очень не очень привлекательно.
- Чем это отличается от того же самого, но с большими суммами?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Но факт тот, что действуют они, в случае личных вкладов – возможно, вкладов небольшого размера, а, может быть, и всех вообще – приблизительно по следующей схеме. Если, допустим ты покупаешь и продаешь что-то на форексе, он или она – брокеры- советуют тебе, какую пару купить. Скажем, американский доллар к евро, к йене или к нашему австралийскому. Если для того, чтобы ты что-то на этой сделке – обычно краткосрочной – заработал, нужно, чтобы курс американского доллара вырос – он вырастет, а если нужно, чтобы упал – упадет. Тем более несложно это сделать, если курс указанный на ихней, как ее, платформе – не обязан совпадать до сотых долей цента и даже доллара с тем, который в других местах. Он тебе сказал, что сделать, а дальше они подогнали цифирь на своей платформе так, чтобы он оказался прав – и, следуя его советам, ты угадал, что вырастет и что упадет. Может, еще денег вложишь, глядя на то, как это у них красиво мигает. Профессионализм называется .Делов-то – через несколько часов, когда твоя так называемая сделка закрыта – все можно в норму привести и сделать как у всех. Деньги, тобой таким интересным способом полученные, выдавать не обязательно. Хотя можно и выдать кое-кому иногда, для убедительности. Подумай, что это значит для тех, кто пытается что-то заработать другим способом.
- Каким?
 – Например сделать что-то хорошее. Что-то такое, что имеет смысл.
- Приписки? – спросила я, затаив дыхание.
- Ну да, приписки, - подтвердил Джэк. – Так это называлось в старое доброе время.
- А что хорошее? – еще раз спросила я.
- Хорошее? Что? – не понял Джэк.
- Ну, ты говоришь: сделать что-то хорошее. Что хорошее?
- А-а. Ну подумай, что все эти возможности и их широкое распространение значат для тех, кто пытается что-то произвести. Что угодно: шкаф построить, сшить платье или может быть, книжку написать. В общем и целом, это значит, что просто в результате того, что ты сделал что-то хорошее и пытаешься это продать, ты навряд ли что-то заработаешь. Или навряд ли заработаешь что-то такое, что может сравниться по размеру с тем, что можно заработать с помощью этих их систем. Дистиллированных – одна цифирь, которой ктой-то довольно беззастенчиво манипулирует, и никакого реального продукта в поле зрения.
- Расстояние между качеством того, что ты продаешь, и полученной прибылью все время увеличивается? – спросила я, как следует подумав.
Джэк кивнул.
- А есть еще какие-то механизмы? – продолжала допрашивать я. Джэк не ответил.
Мне хотелось спросить  -  почему-же никакого реального продукта – там же написано часто, что это – шерсть, или сахар, или нефть. Вместо этого я сказала решительно:
- Я ее осуждаю.
- Кого?
- Бэтти.
- Не знаю, не знаю. Не стоит осуждать тех людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Я твердо придерживаюсь этого правила. Откуда ты знаешь, может она большую семью кормит таким образом.
- И что из этого следует? – спросила я упрямо. – Может, ей вообще на большую дорогу выйти с ножом? И кормить? Ты ее тогда осудишь?
- Зачем доводить до крайности каждое умозрительное построение, - возразил Джэк. А те, кто во всякой ситуации хочет остаться чистеньким, вот типа тебя, в конце концов оказываются в таком положении, как Том. И это еще в лучшем случае.
- Это в каком?
- Сама знаешь в каком, - пробурчал Джэк. – Нелучшем положении.
- Откуда ты знаешь? Может, он встретил очаровательную женщину, которая к тому же показала ему, как разбогатеть? – возразила я. – Вот он и подался в Бухарест. Как это: up and go? Почему-то это у меня вызывает мысль именно об up and go. Знаешь, есть такой breakfast в пакетиках, для тех, у кого нет времени нормально позавтракать. Что-то в этом духе.
- Шутить изволите, - Джэк пожал плечами. – На самом деле, если серьезно, - все люди делятся на тех, кто готов сделать хуже тем, кто к ним ближе, и на тех, кто готов сделать хуже тем, кто дальше. Посторонним или своим, попросту. Эта девица, очевидно, из тех, кто делает хуже тем, кто дальше. И может, все ее сословье. Ты что-то имеешь против? Лучше делать хуже тем, кто ближе?
- Не знаю, - наконец сказала я. Лучше не стоять перед таким выбором, мне кажется. Вот, скажем, у наших родителей его не было. У моих, во всяком случае. Почему это, ведь времена-то были намного хуже? И поэтому мне не хочется его делать. Я просто к этому не способна.
- Не способна, не способна, - кивнул Джэк. - И чем тут гордиться? Если человек к чему-то неспособен, тут гордиться нечем.
- Как насчет неспособности к грабежу и убийству? – парировала я.
- Ну, положим, это не убийство. Ведь все живы, кто был жив. А грабежом является то, что грабежом называется. Если это грабежом не называется, то оно им и не является.
- Просто люди еще не не придумали подходящего названия, - возразила я. Или может быть, не поняли, как все это соотносится с теми названиями, которые существуют. И потом, - я решила зайти с другой стороны, - утверждать, что одних людей надо судить и вообще рассматривать по каким-то иным правилам, чем других , - это все равно что призывать отменить этику. Для всех действуют разные правила, - в зависимости от того, кто их выгораживает, а также от того, кого они этим способом собираются содержать. Так?
- Примерно, - подтвердил Джэк. – Так не бывает, - добавил он, чтобы всюду прибавлялось. Это как закон сохранения материи. Если кому-то стало лучше, то кому-то стало хуже, и ничего тут не поделаешь. Если ты не хочешь никому делать хуже, то ты никому и не делаешь лучше. Просто сидишь.
- Но раньше так не было? – опять возразила я.
- Было, было. Просто ты имела дело с людьми, которые умудрялись этого не замечать. 
- А как они умудрялись?
Джэк всем своим видом старался показать, что эту дискуссию в таком вот тоне можно вести бесконечно, но дело не в этом.
- Ты когда-нибудь слышалаа про надж, - наконец спросил он.
- Нет, а что это?
- Nudge. Английский термин. Черт его знает, как это переводится.
- И что это?
-Вообще-то это слово с каким-то абнормально широким значением. И может употребляться чуть ли не для всего, что влияет на твой денежный выбор. Реклама, например, word-of-mouth , то бишь передача слухов и прочих неформальных отзывов из уст в уста. Какой-то крен в ценах, когда дешевле то, что хотят, чтобы мы больше покупали.
- Так это почти все, - сказала я. -  Что не влияет на мой денежный выбор?
- Вчерашний сон, - например. – Хотя знаешь, в каком контексте я в первый раз встретил это слово?
- В каком?
- Продажа музыкальных дисков, кассет и видеокассет, дивиди и прочее в таком духе. Книжек, наверно, тоже. Интересно, что там где-то в штатах жизнь в этом смысле – так я заключил после прочтения той книжонки, в которой я все это читал,  - видимо, устроена в этом смысле довольно сильно иначе. Там все это очень часто продается киосками. Не онлайн даже, а просто физическими киосками, в которых живого человека может просто не быть. И если к живому продавцу ты можешь приставать с вопросами о том, где что достать, и настаивать на том, что ты хочешь то, а не это, то в полностью автоматизированном киоске это невозможно. Так я понял после чтения той книжонки. И кое-какие вещи могут быть просто unavailable в киоске. И это и формирует твой выбор. Ты, естественно, берешь в нем то, что доступно, а не то, что недоступно. И даже, если хочешь, это формирует популярность. Навряд ли то, что абсолютно недоступно, может быть особенно популярно.
- Не скажи, - опять возразила я. – А как же самиздат в Советском Союзе? Там же недоступное в обычной печати могло быть популярным? И даже, может быть, в каких-то случаях эта самая недоступность, элемент запретности, и делал его популярным?
- Это все может быть, - заметил Джэк, если где-то оно все-таки доступно. И если эта доступность, может и неофициальная, но широкая. И вообще все это другая жизнь, - заключил он.
- Ничего не другая, - заартачилась я. – Жизнь всегда одинаковая. А интернет на что? Какого-то такого замухрышку, типа Тома, он запросто может сделать светилом.
- Ну и как, сделал?
- Что?
- Сделал интернет Тома светилом?
- Ну может и нет, - согласилась я, - не совсем. Хотя отчасти, потому что интернет во многих отношениях, чем дальше, тем больше, похож на советскую официальную печать. А может и сделал – потому что это все же не то же самое.
- Ну ты даешь, - Джэк почти рассердился. – По-моему, все, что пока, несомненно, произошло, - он где-то на просторах интернета подцепил эту Бэтти – и теперь ищи его свищи. Насчет того, что в результате он сильно разбогател – так тут я сильно сомневаюсь.
- Так что, Бэтти и эти ее – как их – акции? – это надж?
- Нет, наверно, нет, - ответил Джэк. – Хотя слово такое эластичное, что его можно применить практически ко всему. Наверно нет. Просто еще один пример того, как можно – как это? – разорвать или ослабить связь между качеством чего-то и спросом и получаемой прибылью. Разные, понимаешь, есть механизмы.
Я глубокомысленно кивнула.
- Наверно, если с помощью Бэтти освободить тебя от небольшого количества свободных  денег, - ты не потратишь их на что-то очень нежелательное. Типа книг и дисков, которых нет в ассортименте, а также издание собственных книг. Может это он, твой надж?
- Может, - согласился Джэк.

21. Исчезновения.
Мы с Джэком еще долго продолжали возобновлять этот разговор.
- Не стоит пытаться поставить себя на место других людей, - сказала я. – Это невозможно все равно. Есть какой-то другой способ судить о том, что можно и нельзя. Похоже, что мы просто забыли, какой.
- Так в чем вопрос?
- Вопрос...это не вопрос. А может и вопрос. Как думаешь, почему мы об этом забыли?
- Никто ничего не забывал, - сказал Джэк. – Но на самом деле, действительно, есть кое-какая разница. Когда в прошлом у тебя кто-то вытаскивал деньгу из кармана, этому могли быть свидетели. Кто-то увидит, или ты сама почувствуешь и просто схватишь его за руку.
- Ага, а там, глядишь, руку и отрубят.
- В любом случае, кто-то мог увидеть. А если кто-то списывает мелкие – и не такие уж мелкие суммы с твоего счета, мы этого не видим. То есть результат ты, может, и видишь, а не того, кто это делает.
- А-а, - сказала я. – Да, это похоже на правду. Резон.
- И это имеет непосредственное отношение к тому, что с ними потом происходит. И даже к тому, как мы к этому относимся, - закончил Джэк.
- А-а, - опять сказала я. – И как это называется?

М. остается одна.
Прошло несколько недель с того дня, как Том исчез. И вот в один прекрасный день М. обнаружила, что Джэк и я – мы тоже отсутствуем. Она убедилась в этом, просто постучав в нашу дверь. Что бы это могло значить? М. не находила никакого объяснения.
Допустим, Том рехнулся настолько, что поехал встречаться с кем-то, с кем он познакомился онлайн. Это уже невероятно. Суммы для этого требуются существенно большие, чем те, которыми может распоряжаться Том. Но странные вещи происходят в жизни – М. твердо верила в это. Насколько странные? И с кем они происходят? Хотя, с другой стороны, что же тут особенно странного? Он влюбился в кого-то, с кем познакомился онлайн, и стал искать выход из своего положения – и нашел - просто исчезнуть, никому ничего не говоря. Ничего себе выход. И хорошенькие, видимо, у нас всех – как это? – сформировались отношения. В конце концов, - решила М. – тот факт, что я бы никогда этого не сделала, еще не доказывает, что Том этого не сделал. И может, как раз наоборот? Хотя, пожалуй, это доказывает, что я его в сущности не знаю? М. не хотелось признавать, что она не знает Тома, - да и как это могло быть правдой, после стольких лет совместной жизни? Знает, не знает – все это условности. Может, если я его буду знать настолько, что пойму, как все это возможно, - то просто не смогу дальше жить? Вот я и не понимаю, - вздохнула М.
Однако ж деньги, необходимые на такое вот внезапное бегство – это еще не все.Что, интересно, он думает делать со своей работой? Хотя, с другой стороны, в последний год Тому почти совсем перестали давать его почасовую нагрузку – он преподавал живопись. Живопись маслом была его преподавательскй специальностью. Она свелась к минимуму, а потом и вовсе исчезла. Это еще не трагедия, - всегда считала М. Но с ней исчез и Том – что тут скажешь? А перед тем как исчезнуть – он – как бы это лучше сказать? – совершенно изменил свою творческую манеру. Он все меньше рисовал кистью на холсте, и перешел почти исключительно на стрит-арт. Баллончики, белые и не очень белые стены, риск быть застигнутым – видимо, все это отвечало чему-то в самой глубине его души.
Последнее время ей часто казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке – и как-то – униженным, что ли? Неужели он выбрал такой вот способ борьбы со всем этим? Просто не сталкиваться с ситуациями, которые его унижают. Интересно, а там – там, где Том сейчас, их, что нет? И как он этого достиг? С другой  стороны, если Том бежал именно от унизительных ситуаций и в первую очередь от них – в другом месте – в другой стране их, по идее, может быть сильно меньше?
М. краем сознания подумала, что направление ее мыслей – какое-то неправильное. Ведь все может быть совсем иначе. Чудесные неожиданности бывают в жизни и случаются с теми, кто их ищет. Что если, - продолжала фантазировать она, - он получил выгодный заказ? Какую-то комиссию. Последнее время – уже лет десять, наверное, Том занимался стрит-артом. Успех его в этом деле, как и во всем что делал Том – был переменным и каким-то некрепким и ненадежным, что ли. Кому-то, может, и нравилось, то что он делал, а многим совсем нет. Завоевание приемлемого – можно сказать, адекватного – социального положения никогда не было сильной чертой Тома. Пожалуй, следовало бы сказать, что это вообще не было его чертой. Никакой, ни сильной, ни слабой. Если смотреть на дело оптимистично – у Тома было много разных сторон. Но этой стороны у него попросту не было. Так уж получилось.
Тому всегда казалось – иногда М. с ним соглашалась, а иногда нет – что тут дело в Австралии. Сам Том был уверен, что если бы не Австралия – так, как получилось, все-таки получиться бы не могло. Как-то одно – как бы это назвать – усугубляло, а может, просто подчеркивало, другое. Странности Тома казались намного заметней и выступали ясней из-за того, что он жил в Австралии. Нелюдимый, замкнутый человек, который еще к тому же и эмигрант, становится в сто раз замкнутей и вообще странней – на взгляд окружающих, а ведь он-то и есть истина – если живет среди чужих людей. Пару раз обжегшись на молоке и убедившись, что не может сделать или достичь чего-то, что считал само собой разумеющимся – он начинает, как полагается, дуть на воду. А потом и вовсе уходит в свою скорлупу. Но скорлупа скорлупой, но желание бунтовать и самовыражаться у Тома не пропало, - с тоской думала М. Видимо, оно-то и было самым главным – тем, чего нельзя лишить, а все остальное – ну его к черту, забирайте, пожалуйста.
Да, Том в каком-то смысле был как лист Мебиуса. У него одна сторона, которая если, скажем, провести на ней линию ручкой, - постепенно переходит в другую. Так что две стороны - это в то же время одна.
Впрочем, безвестным он не был – все, кто интересовался темой, знали имя Тома, что тоже о чем-то говорит. Так, может, он получил заказ? Впрочем, М. знала, что так же вероятно было то, что у него какие-то связанные с этой работой неприятности. Это уже не раз случалось здесь, дома, в Мельбурне то есть. По ее сведениям, в последний раз это было пару лет назад – а может, она просто не знала? Была не в курсе его ежедневных дел? От этих неприятностей и к новой любви он и бежал. Оставалось только понять, на какие деньги он купил билет на самолет. Но ведь у художников всегда находились средства к решению проблем в этой ситуации? Странно, но, кажется, она не очень верит в то, что это по-прежнему так. Хотя- опять-таки, чудесные неожиданности происходят с теми, кто их ищет.
Вообще-то, - с раздражением подумала М. – раздражение прорывалось наружу, как она ни сдерживала себя , - трудно ждать нормального поведения от тех, кто занимается такими вещами. Если тебя то и дело начинает ловить полиция – за разбрызгивание краски на тех стенах, где городские власти или владельцы здания ее не хотят, - в конце концов ты становишься другим человеком. И неважно что это – хулиганство или высокое искусство, или, как тоже бывает – то и другое. Другим. И, наверно, бунтарство и неприятие чего-то в своей жизни принимает особые формы. Как это? Экстремальные, что ли? Впрочем, средства к бегству всегда находились в те времена, когда люди ездили на кораблях, а не на самолетах. Можно было, в крайнем случае, устроиться матросом.. И если пару месяцев проболеть цингой и морской болезнью, то в конце тебя просто обязано ждать что-то хорошее. Вот Гоген, например. Кажется, он не был матросом, но какая разница? Чем , собственно, Том не Гоген? Правда, Румыния – уж точно не Таити. Как, интересно, они относятся к бунтарскому искусству?
Ладно, но где же Джэк? И его жена? Может быть, все, кто имеет дело с Бэтти, постепенно исчезают? Этот вариант представлялся М. невероятным. Какое отношение весь этот трэйдинг, или как там его, может иметь к исчезновениям? Никакого. Однако есть, пожалуй, только один надежный способ это проверить – последовать их примеру, и самой завязать с Бэтти какие-то отношения. С чего они начали? М. вспомнила, что для начала нужно заполнить онлайн какие-то анкеты и потом дождаться звонка от Бэтти, и решила последовать примеру друзей. Правда, начинает казаться, что все это может быть просто опасным. Куда, в самом деле, они деваются? Допустим, Том влюбился в девицу и убежал с ней. А Джэк, а его жена? А если это почему-то опасно...М. отогнала эту мысль прочь. Не может быть. Почему-то ей казалось, что то, что случилось Джэком и его женой – совсем не то же самое, что случилось с Томом – иначе просто быть не может. Но какая разница? Их нет. Может, они обнаружили что-то новое касательно Тома и его местонахождения? И в спешке последовали за ним? Почему же они ей не сказали? Да нет, если бы это было правдой, они бы ее предупредили, М. была уверена. В конце концов, они близкие друзья – если, конечно, это еще так. В чем, интересно, главный интерес Джэка в поисках Тома?
М. постаралась успокоиться и, как полагается в таких случаях, consider her choices. Удивительно, какими бы дикими и неприятными ни были эти choices, абсолютно непереводимые, эта мантра всегда ее успокаивала.
- Во-первых, я могу обратиться за профессиональной помощью, - напомнила себе М. Есть же какие-то люди и организации, которые занимаются поиском пропавших людей. Но почему-то делать этого по-прежнему не хотелось. Внезапно она ощутила настоящую панику – и немедленно решила, что позвонит в полицию прямо сейчас. Потом паника прошла, как всегда проходит паника, М. успокоилась и отложила звонок в полицию.  Она по-прежнему верила, что все исчезнувшие друзья найдутся, когда придет время.
Какие у нее еще оставались опции? Может быть, последовать примеру Тома и Джэка? То есть позвонить Бэтти, открыть аккаунт и следовать ее советам. А там будь что будет – она увидит. Иначе она никогда не поймет, и, главное, не почувствует – как все это могло произойти. М. нашла онлайн анкету, заполнила ее и стала ждать Бэттиного звонка. Это был, очевидно, лучший выбор, во всяком случае, из доступных на данный момент.
Она должна пройти тем же путем – и тогда она все поймет.

Бэтти и ее друзья.
Пока М., заполнив анкету, ждала звонка Бэтти, она ежедневно проверяла банковский баланс Тома. Все-таки, - решила она, - это была хорошая идея, с этой additional card. Иначе она не имела бы доступа к банковским транзакциям Тома, во всяком случае, легально разрешенного бы не имела. А так – где бы он ни находился, - они одно, во всяком случае в этом, монетарном смысле. Правда, у М. всегда была еще другая карта, на которую она получала зарплату.
Электронные сообщения в ящике электронной почты Тома М. тоже проверяла ежедневно. Казалось, он находился одновременно в двух местах. Во-первых, в Мельбурне, где он прожил последние двадцать лет. И во-вторых, в Бухаресте. Это следовало из списка его банковских транзакций. Какие-то покупки он, казалось, оплачивал здесь, поблизости – в местах, которые она знала очень хорошо. Это были рестораны, магазины и кафе, в которых они много раз бывали вместе. Иногда гостиницы, в которых он останавливался, когда хотел убежать из дома на день-другой. Какие-то деньги, однако, он, очевидно, тратил заграницей: даты были совсем близкие, сегодняшние и вчерашние, а названия мест – иностранными, и М. не могла их прочитать. Порывшись в Гугле, она установила, что это румынский, и Том, по всей видимости, действительно там – в Бухаресте.
Она постаралась найти объяснение происходящему, но не могла. Как это возможно? Не мог же Том находиться одновременно в двух разных местах?  И если нет, то каким образом получается, что он тратит деньги в двух разных местах?
Прошло три дня. На третий день ей позвонил какой-то человек. Он выполнял ту же работу, что и Бэтти, - объяснил он. Но на сей раз их предложение немножко другое. Он предложил М. курс обучения онлайн – оказалось, что фирмочка имеет отношение к какому-то то ли вузу, то ли специальной академии, занимающейся финансовым обучением. М. пришлось уламывать, ей очень не хотелось соглашаться.
- Скажите, - в конце концов решилась она спросить, послушав, как человек на том конце провода разливается соловьем в течение получаса. Все это время она пыталась решить для себя вопрос, платят ли ему по минутам, и если нет, почему ему не хочется поскорей закончить этот разговор. Может, это спросить? Но спросила она другое.
- Скажите, какой смысл в вашем обучении, если я не вижу экрана, на котором все это происходит? Скажем, я слушаю лекцию о трансферах. Либо я вижу на экране, что надо делать, - тогда мне, может, и лекция не нужна, либо не вижу – тогда лекции и разговоры не помогут. Как-то так. Вы какой вариант предлагаете сейчас? И что будет, - это маловероятно, конечно, - если у меня интернет повиснет. Как раз, когда надо что-то делать, не дай Бог сдавать экзамен?
Человек, казалось, обиделся. Он попыхтел, помолчал. И наконец сказал:
- Это вопрос профессионализма.
Что из всего этого вопрос профессионализма, осталось М. ясным не до конца. Интернет, чтоб на экране было видно, что нужно, или, может, хорошие слова для объяснения, все вместе? Но фиг с ним, выяснять она не стала.
- Вы просто создаете как можно больше ситуаций, когда мне нужна ваша – можно конечно, назвать ее профессиональной – помощь. Создаете трудности, которых не должно быть, чтобы потом их разрешать.
Человек еще попыхтел. И наконец спросил:
- Что вы хотите сказать?
Не похоже было, чтоб он ее слышал и, во всяком случае, понимал. М. хотела еще что-то добавить про средневековый характер этих отношений, при которых неясно, что, собственно, значит, что определенная сумма ей принадлежит – если ее нельзя в любой момент взять – но передумала. Зачем объяснять? В его интересах, чтобы все это было как можно сложнее – иначе кому он нужен, нафиг? И вообще, стоит ли уж так беспредельно портить отношения? Если она их еще не испортила... Она же ищет Тома... Жалко, что позвонила не Бэтти, а этот тип.
Остается купить билет в Бухарест, решила она. В один конец. Похоже, ей трудно будет позволить себе оставаться там больше недели. Тогда может сразу туда и обратно? Но она же не знает, сколько это займет времени. Как-то ей было неочевидно, что именно она собирается сделать. Может быть, вместо того чтобы лететь в Бухарест, ей стоит попытаться найти Тома здесь в Мельбурне? Ведь вполне возможно, что он где-то поблизости, а те его банковские транзакции, из которых следует, что это вовсе не так и он в Бухаресте – чья-то мистификация? Во всяком случае, – так думать было бы удобнее.
Не может же Том быть одновременно в двух местах сразу? Значит, кто-то изображает его, может быть, вживе, лично, а скорее всего – просто взломал его аккаунты. Странно и страшновато, но похоже это так. Кто бы это мог быть? И зачем он это делает. Где? Здась или там? А как же насчет Бэтти? Если правда, что они с Томом в близких отношениях, и, к тому же, она банковский специалист – ей, как говорится, и карты в руки. Кому еще это может быть интересно? М. не знала, насколько подобные манипуляции были бы возможны для Бэтти. И потом, опять-таки, зачем ей это? Неужели только для того, чтобы запутать ее? И может быть, еще кого-то? Чтобы просто посмотрев на транзации Тома, нельзя было сказать, где он. Казалось, он был в Мельбурне, а потом, буквально пару часов спустя – в Бухаресте. Не в Африке, скажем, или Америке, - а именно в одном из этих двух мест.
М. вспомнила, что на кое-каких из старых мобильников Тома был так называемый цифровой кошелек. С помощью которого можно было платить только телефоном, как будто это нормальная пластиковая карточка. А что, если кто-то добрался до его старого телефона, зарядил его – и именно этим и занимается. Надо проверить, все ли старые мобильники на месте. Правда, она не знала, сколько их должно быть – пять или шесть. Даже на самых старых мобильниках пятилетней давнсти такое было – почему-то Тому это нравилось больше, чем обычные пластиковые карты, которые то и дело терялись. Кажется, однако – что для того, чтобы пользоваться такой штукой – телефон должен знать тебя в лицо. Если оно включено, конечно. М. подумала о том, не менял ли Том счета и карты, с тех пор, как все это было присоединено к его старым мобильникам, позволявшим платить только телефоном. Но вроде все оставалось прежним в течение нескольких лет – тот самый счет, который был у них общим, и та карта Тома, которая была дополнительной к ее собственной, были присоединены к его мобильным телефонам, как старым, так и новым.
Вдруг она поняла, что происходит. Она сама и изображает Тома – она тот Том, который остался дома. А другой Том, очевидно, в Бухаресте. И все. Счет-то у них общий. Отсюда местные транзакции. Как она сразу об этом не подумала?
Потом ей пришло в голову, что это только одно из возможных объяснений, может быть, самое простое,  но не единственное. Кто-то мог украсть его телефон и теперь пользовался встроенной картой. Кто-то мог взломать аккаунт на расстоянии? И возможно, этот человек тратил сейчас деньги Тома вместо Тома. Хорошо, что небольшие. Пока она не уверена на сто процентов, какая версия из этих верна – куда бежать, зачем? Сперва нужно разобраться.
С другой стороны, она чувствовала, что нуждается в действии. Если кто-то взломал счета Тома и делает это, чтобы ее запутать – навряд ли ей будет легко вывести его на чистую воду. Надо что-то делать, в конце-то концов. Можно ли сказать уверенно, что Том в Бухаресте? Похоже, что да.
Однако, если вернуться к платежам телефоном -  есть ведь много и других возможностей, во всяком случае, теоретически. М. чувствовала, что ее догадки- довольно ограниченные и любительские, и какие-то – вечно укоризненные что ли? – ходят по кругу и петляют, как пара слонопотамов. Но остановиться уже не могла. Что если – какой есть простейший вариант? – кто-то узнал номер его карты, и теперь пользуется им? Конечно, это прежде всего она сама, потому что у них общий счет – а что если еще кто-то? А может быть, кто-то справился с системой facial recognition? По идее, этот кто-то должен быть очень похож на самого Тома. А может быть, это необязательно? Ведь есть же, наверно, какой-то способ заменить на телефоне одну фотографию на другую? Если можно загрузить одну, - у нее всегда были проблемы с этим,-  то, теоретически, можно эту одну стереть и загрузить другую. Почему ж нет? И наверняка Бэтти умеет это делать. Она же все знает про верификацию?  И фотографии собирает. Только зачем им все это? Человек вроде Тома, без денег и особенных связей? Зачем он преступникам высокого полета?

М. проверила опять сообщения в электронной почте Тома. Надо было с них начать, подумала она, вместо банковского счета. В случае Тома они куда как интересней. Оказывается, он был занят в новом интересном проекте. Изображение на стене одного из самых известных зданий Бухареста. Существовал какой-то большой заказ, по которому работал Том и еще какие-то люди, или они действовали самостоятельно и самодеятельно, и потому не вполне законно – оставалось неясным. Как интересно самостоятельная деятельность такого рода кончается в Бухаресте? Это ей было совершенно неизвестно. Однако граффитти в Бухаресте были – похоже, не меньше, чем в любой другой мировой столице.
Похоже, Том оставил семью не только и, может быть, не столько ради Бэтти, сколько ради того, чтобы на свободе предаться любимому искусству. М. подумала, что все-таки это менее обидно. Если Бэтти там – она так, просто – как в известном анекдоте? – не роскошь, а средство передвижения.
К одному из открытых ею электронных писем была приложена картинка. Женщина с длинной и тонкой шеей, и в большущей шляпе, чем-то напоминающей ведно. Миндалевидные глаза, зеленые на этой картинке. Любимый образ Тома, мгновенно узнаваемый. Нефертити. Еще порывшись в почте,  М. почти выяснила, в чем дело. Похоже, кто-то требовал, чтобы изображение убрали. На него не было разрешения. Еще один мейл сообщал о том, что здание, на стене которого размещалось изображение, продано. Тому прислали копию контракта, как будто это его касалось. И впрямь касалось, ведь на стене здания была его картина.
Интересно, опять мелькнуло у М. – какова-то она, Румыния? Чаушеску и прочее. Правда, это, кажется, было давно. Но все равно, наверно, граффитти там страшное преступление? Однако, порывшись в интернете, она быстро выяснила, что если Бухарест и строже других столиц в этом отношении – это никак не заметно на поверхности. Так же много разнообразных изображений на стенах домов на центральных улицах, и найти их довольно просто. А ведь если что-то строго запрещено, то должно быть, по идее, засекречено? А может быть, Румыния – вообще нормальная страна, не хуже и не лучше других? Жаль только лететь туда из Австралии далеко, как и во все остальные места, впрочем.
Том был в настоящий момент в  довольно трудной ситуации. Из его электронной почты это было очевидно. Похоже, он нарисовал на стене здания что-то такое, что кому-то там сильно не понравилось. Нефертити, а может быть, и еще что-то?
Странно все-таки, - продолжала раздумывать М. Есть закрытые ситуации и закрытые ситуации. Одни закрытые ситуации держат людей вместе – они подобны тюрьме, и отношения в таких закрытых ситуациях – что-то вроде дверей, за которыми томятся заключенные. В каком-то смысле, любая эмиграция – такая закрытая ситуация. Правда, все почему-то чувствуют это в разной степени, да и реагируют по-разному. Но все равно – вон их сколько, людей, которые, наверно, давно не были бы вместе, не живи они на краю света. Не забрось их сюда когда-то судьба. Может, стоит быть судьбе за это благодарной? М. подумала. Стоит или не стоит быть благодарной. Но энивэй, есть и другой сорт закрытых ситуаций. Ситуации, которые как бы выталкивают из себя, заставляют людей бунтовать и биться об стену самой своей закрытостью. Может, они с Томом как раз в такой ситуации? А может, это вообще зависит не от ситуации, а от человека? Как так получилось, что Том реагировал на закрытость их ситуации – именно таким образом?
Так или иначе, здание, на стене которого Том нарисовал свою Нефертити – было продано. И новый собственник не хотел ее на этом месте, и требовал, чтобы картина была удалена, причем в кратчайшие сроки. Может ли он возражать? М. не была стопроцентно уверена, что возможно в таких случаях, но кажется, в каких-то ситуациях художник мог настаивать на том, чтобы картина осталась. Но навряд ли в случае, если изображение было создано спонтанно и никем не заказано. Может, в случае Тома и существовала какая-то комиссия, договор, который его спасет?
Она полетит на место и поможет ему, - решила М. Но как поможет? Она не знала. Конечно, деньги могут разрешить многие проблемы. Но у нее не было их так уж много, и у Тома тоже, и даже еще меньше. Что бы еще могло ему помочь? В любом случае, две головы лучше, чем одна – по пословице. Она увидит. Они увидят. Все проблемы становятся легче и приятней, если рассматривать их двумя парами глаз, вместо одной.
Уже в самолете М. думала о том, как странно устроены правила – если это подходящее слово – в этой области жизни. Кое-кто может делать все что угодно, и что бы это ни было и где бы это ни было – где, в самом деле, они берут подъемники, - еще раз подумала она, - это шедевр. Что касается всех остальных, то если они пытаются делать то же самое – они вандалы, замешанные в злостном хулиганстве. Может, это всегда примерно так? М. считала, что не всегда, так не должно и не может быть. Конечно, в этих случаях решающее значение имеет качество. Если на стене шедевр – одно дело, а если так, мазня какая-то – его естественно, быстренько счистят и заново покрасят стену. Интересно, кто в этих случаях является судьей, тем самым, кто решает, с каким качеством он имеет дело. Может ли быть так, что де факто это те самые люди, которые потом перекрашивают стену? А впрочем, это наверное, всегда так, или довольно часто. И если вместо маляров это, скажем, жители соседних домов, то это еще куда ни шло. Так или иначе, в случае Тома это оказался не маляр и не сосед, а собственник дома.Что ж, ничего не поделаешь. Надо надеяться, что они успеют сфотографировать все, что нужно. Какие там еще есть способы? Она порылась в памяти. 
В искусстве, говорят, всегда так. Оригинал получает заслуженную хвалу и почести, его создатель может почивать на лаврах, а дальше следуют копии и подражания – им почестей не полагается. Плохо только то, что отнюдь не всегда нам хорошо известно, что что. Где оригинал, а где – подражание и копия, и какая история связывает одно с другим. А уж в случае стрит-арта это, должно быть, и подавно мало кому известно. И может быть, существенно в каком-то совершенно другом смысле?
Интересно, как все это относится к Тому? Почему-то раньше ей не приходил в голову этот вопрос. Относится. Как-то. Он никогда не был честолюбив или, скорее – честолюбие русская вещь, да и слово-то уже почти устарело – competitive. Действительно, Том не был competitive, интересно, как это получалось? Возможно, потому, что он оставил свое честолюбие на родине, там, откуда происходило слово? От безнадежности? Люди, которые знают, что в борьбе – за что-то, неважно, за что, нельзя победить, к победе и не стремятся. Не стоит ломать себе – неважно что, все, душу, может быть, об то, что, противное и гадкое и злое,абсолютно невозможно победить. Таких людей не так мало, как кажется. У них какие-то другие мотивы и цели, сформированные, может быть, самой невозможностью и нежеланием победить. И Том был одним из них. Цели и средства их достижения в этом случае выбираются на том пространстве, где победить возможно или, лучше сказать – побеждать не нужно. Сунув в карман свою дополнительную карту, такой человек движется к достижению своей удивительной цели, - подумала М. Самолет уже взлетел.  И тут же одернула себя – если она хочет найти Тома и с ним помириться – не стоит так думать. Да и она тоже движется к той же цели – ведь с точки зрения этой карты они одно. Правда, Том, кажется, так не думал.
Интересно, как сочетается в людях нежелание соревноваться с кем-то в социальной жизни и склонность к приключениям и вообще авантюрность – в их частной жизни? М. всегда считала, что люди, склонные к пассивности и поискам покоя, пассивны во всем, но, может быть, это и неверно? В случае Тома, энергия, не находящая выхода в его довольно-таки скучной, серой и скромной производственной жизни, в конце концов, - как это? – двинулась в другом направлении. Как говорится, вода дырочку найдет. Вот она и нашла, вернее, он – эту Бэтти. И теперь поди разберись – то ли это своего рода способ компенсировать себя за невозможность и неспособность быть сильным и предприимчивым в других ситуациях – то ли средство передвижения. То, чего Том не может сделать сам, он сделает с помощью Бэтти, ее руками, а может и ногами. Что если он решил эмигрировать в Румынию? Да нет, не может быть. Какая Румыния? Да и сама Бэтти не живет там постоянно. С другой стороны, он всегда говорил, что хочет переехать. Вот и договорился?
М. почувствовала что в груди у нее сперло, а перед глазами какая-то муть. Не может быть, все это глупые фантазии, в этом возрасте и после стольких лет жизни в другой стране, переехать довольно-таки трудно. Тем более, Румыния. Наверняка она настолько не похожа, что дальше некуда.
Да, Том и оригинальность его искусства – это, конечно, тема. Почти бесконечная. В конце концов, после того, как что-то становится образцом для подражания, а может быть, просто открывает какой-то новый взгляд на вещи или тему – это что-то может воспроизводиться бесконечное число раз. И в конце концов, уже неважно, где что – где то первое, а где – бесконечные имитации. Да нет, может, и важно, но это мало кто знает. И наконец, бывает и так, что первая попытка сделать что-то не лучше, а хуже, чем те, что следуют за ней. Менее совершенна, и тому подобное. Может, это и объясняет случай Тома? Ну, а Бэтти-то причем? Должно быть, она помогает ему бороться за место под солнцем, - решила М. – Он в этом слабоват.
Но что же все-таки случилось? Он хотя бы свободен? Это может зависеть, она знала, от того, какой штраф ему нужно заплатить за Нефертити на стене. И какой он может заплатить. Может, Бэтти в состоянии помочь и с этим? И его платежеспособность, включая штрафы, неизбежные в этом деле – увеличилась? Не похоже что бы это было так – если судить по его банковским транзакциям. А вдруг? М. подумала, что почти надеется на то, что Бэтти – может все. Хотя навряд ли это так.

26.
Прошло всего-то двадцать пять часов и М. приземлилась в Бухаресте . Она была не уверена, что собирается делать, и даже в том, где и когда она будет сегодня спать. Одно было ясно: Том нуждается в ней, и может быть, сейчас больше, чем когда-либо. Иначе как он мог здесь оказаться? Она найдет его, ведь теперь они в одном и том же городе, и это должно быть совсем не так трудно. Еще чуть-чуть.
Она прошлась по главной улице города. Красивое название. Arthur Verona. Cтены зданий покрыты замечательным во всех смыслах стрит-артом. Но ни следа Тома нет. Она была уверена, что он должен как-то дать ей знать, где он. Подаст, может быть, какой-то знак? Но где? И как?
Почти час она бродила по центру города. Он оказался абсолютно не похож на то, чего она ожидала. Перед отъездом М. ознакомилась с парой туристических брошюр, посвященных Бухаресту. Все здания на фотографиях в брошюрах выглядели серыми и белыми, такого характерного для панельных домов грязно-белого цвета. Когда-то на ее родине такие назывались ‘бараками‘. Ужасно несправедливое название, потому что места в них все-таки было намного больше, чем в коммуналках. Когда семья ее родителей переехала в такой дом из коммуналки, хрущоба казалась каким-то раем – столько в ней было простора, раздолья и воздуха. И, как потом выяснилось, этого пространства было не намного меньше, чем его бывает в стандартном западном доме с тремя спальнями. И слово-то барак, на самом деле, напоминает брак. И тоже закрытая ситуация.
Видимо, - решила М.  – она ищет не в том месте. Нужно отойти подальше от центра города. Такие вот беловатые, как будто камень мыли, многоэтажные многоподъездные здания означают почему-то социализм. Правда, не всегда. Их все чаще можно найти далеко от него. И бывают они разными – от бараков для малоимущих до элитных квартир. И по сравнению с нормальным трехспальным домом в традиционном стиле, все довольно похожи. Может, они-то и привлекали Тома? Он что-то такое говорил. Может, потому он и выбрал Бухарест? Зов сердца может быть устроен ужасно странно. Что-то напоминало ему здесь что-то -  может быть, детство? – и вот, пожалуйста. Хотя, конечно, вряд ли. Видимо, это место подходило Бэтти. А он просто последовал за ней.
М. не смогла бы объяснить, почему пришла к такому выводу. Но в конце концов – от центра города она ушла уже довольно далеко и теперь таращилась на блочные дома на окраине – это стало казаться очевидным. Бэтти где-то здесь.
 И до чего же, все-таки, все это до смешного похоже. Блочные дома для малоимущих и они же – в чуть лучшем исполнении, но все-таки до смешного похожие, особенно там, где большинство живет в одноэтажных домиках на одну семью – в элитном исполнении, с хорошим видом с балкона. Вид с балкона, в ее  представлении, был главным достоинством такого вот дома. Но вид с балкона можно было найти всюду, и в тех и в других многоэтажках. Эстетика, черт бы ее побрал. Выверни что-то наизнанку – и некрасивое, не успеешь оглянуться, станет модным и красивым. Это касается почти всего, включая саму бедность. Главное, правильно, с толком вывернуть наизнанку. Сам Том, может быть – такая вот вывернутая наизнанку штуковина. Сразу и не поймешь, что это: то ли ковчег для бедных, то ли до боли похожее элитное здание. Может, это все равно? Интересно, что все это привело его сюда. Здесь это, наверное, более все равно, чем где-то еще. Но что же делать дальше? Она свернула в маленькую улочку.

- Все-таки я делаю абсолютно безумную вещь, - сказала она себе. Но это было приятней, чем оставаться дома, в полной неизвестности. Все-таки теперь она действовала и двигалась.
Внезапно что-то как будто прыгнуло на нее со стены дома. Может, кошка? Просто резко сдвинулась с места тень кого-то или чего-то за спиной? Она оглянулась, но ничего не увидела. Улица была маленькой и темной. Может, ей показалось? Интересно, вдруг подумала М., как по-румынски называют маленькую темную улицу вроде этой? Потому что по-английски у нее целая дюжина имен. Drive, place, crescent, close, что там еще? Avenue. По идее, avenue должна быть большой, но это совсем не обязательно. Lane. А по-русски все это переулок, и все тут. Может все это связано с бараками?
Дом перед ней был старый, с тремя этажами. Стена покрашена частично голубой, частично оранжевой краской. Большая цифра 13, почему-то написанная как Х3, красовалась посередке. Имя Тома оказалось довольно просто найти – оно было написано маленькими буковками в правом нижнем углу. Он подписывался всегда по-разному: иногда кириллицей, письменными буквами, так что не все могли прочитать, а иногда латиницей, всего две буквы: Tm. O ему, видимо, казалось ненужным. Но он был здесь, теперь она знала это точно, - она столько раз видела его подпись раньше, что теперь сомнений быть не могло.
Что значит Х3? Она знала что Х4 – довольно часто используемый символ, как-то связанный с N. Где-то она читала об этом и сейчас пыталась припомнить, что именно. Кажется, дело в том, что N – четырнадцатая буква алфавита, и поскольку X4 значит четырнадцать, если правильно прочитать римское десять и добавить арабское четыре, то это, одновременно, обозначение для N. Интересно, а в другую сторону оно работает? Можно использовать N в качестве 14? Кажется, нет, но точно она не знала.
А вообще-то они все время поворачивают буквы в разные стороны – конечно, те, кто вообще их использует, кажется таких все меньше. Так что N вполне может оказаться Z, положенной набок. И 14, тем самым, очевидно, Z?
Но на стене было написано 13 – это было абсолютно очевидно. Номер дома? Что бы это еще могло быть? В таком случае, номер не этого дома. Номер дома, перед которым она стояла, был один.
А может быть, надо все время пересчитывать буквы? Тринадцатая буква алфавита – М., первая буква ее имени. Тогда, может быть, здесь зашифровано название улицы?
Однако в любом городе полным-полно улиц, названия которых начинаются на М. Лучше уж думать, что это номер дома.
Она продолжала спускаться вниз по улице. Она казалась короткой, а потом выяснилось, что она продолжается дальше, сделав зигзаг, под каким-то странным, неожиданным углом. То, что должно было бы быть другой улицей, было, как это иногда бывает в любом городе, по чьей-то странной прихоти - той же самой. По идее, тут должен был бы быть дом номер тринадцать. Но М. его так и не нашла, и решила отложить это на потом.

28.
Тринадцать продолжало мерещиться М. повсюду. Оно смотрело на нее с каждой стены и временами даже, казалось, выглядывало из окон. Да, переулок. Кажется, на их языке его еще можно назвать circuit – это она упустила. И в качестве эквивалента всей этой тучи слов – их можно насчитать почти десяток – одно единственное словечко: переулок. Может, все это связано с тем, как выглядят все эти блочные дома на окраине? В этом случае много слов для названия переулка не нужно. А если их без малого десяток, как в английском – то это, можно сказать, навязчивая идея. Вроде как у эскимосов пятьдесят названий снега, а другим людям столько не нужно, потому что нет у них разных сортов снега, снег один и слово для него одно. Интересно, а люди, которые свои картины на стенах рисуют – может они тоже различают что-то такое, чего мы не видим. Стена твердая, стена мягкая, стена низкая, высокая. Что еще может быть? Странно, она никогда не слышала об этом от Тома.
Дома, в обычном смысле этого слова, то есть как место жизни семьи, символ престижа и главное вложение денег в течение человеческой жизни – вообще не имели для него большого значения. Почему-то – возможно причиной был его служебный неуспех и постепенно иссякавшая почасовая нагрузка, которой и в самом начале-то было мало, - почему-то Тому хотелось оттолкнуть от себя саму идею дома в нормальном западном, в данном случае австралийском смысле. Его тянуло назад, в пещеры, или хрущобы, или хотя бы квартиры. Чтобы выглядело и ощущалось – как там. Лучше всего сидеть на балконе с чашечкой кофе и сигаретой. Над тобой, весьма вероятно, тоже кто-то так сидит, и под тобой тоже, но это-то и хорошо. К тому же Том, естественно, видел во всяком доме – чистый холст и поэтому ему нравилось, чтобы дома были высокими, а не одноэтажными. Возможно его протест принял такую форму и обратился на дома, или скорее их стены потому что – как бы это сказать? Потому что ему не хватало чего-то, связанного с домами. Да нет, конечно, это неверно. Том художник, и дома просто – очень большой чистый холст. Самый лучший из возможных. Средство оказаться увиденным и услышанным, что бы там ни было. Независимо от всякого официоза.
Все-таки интересно, в какой степени все это – она опять обвела взглядом Бухарестскую окраинную улочку – казалось ему знакомым. Напоминало российские окраины? Может, поэтому он и рванул сюда? М. всегда считала, что Том недостаточно авантюрен для таких выходок. И вот, пожалуйста. Досчиталась.
А может, дело не в Бухаресте, а в самой Бэтти. Между прочим, оба начинаются на Б.
И цифра 13, если написать 1 и 3 рядом, похожа на В. Что если Том пишет на стенах первую букву имени Бэтти, в латинице, а вовсе не посылает ей, М., сигналы? Не пытается дать знать, где он находится? Нет, это не может быть. Кроме 13, которое, по большей части, выглядело действительно как 13, между 1 и 3 было достаточно места – на стенах было много других цифр. В основном цифра 3. Положенная набок, она выглядела как буква М, только вместо прямых палочек – круглые. Чем-то напоминает Макдональдс. Может быть, это должно ей что-то сказать? М с прямыми ровными сторонами похоже на кусок кремлевской стены, а с круглыми – на Макдональдс. И совсем неочевидно, что что-то из этого – номер дома. На какой улице? Любой. Если название улицы тоже здесь где-то закодировано – я его не нашла. Не было, казалось, ничего, за что она могла бы ухватиться. Голова кружилась. И мысли уже давно – не заметить это было невозможно – повторялись в том же порядке. Дешифровщица, тоже мне. Надо искать какой-то другой способ или выход.
Она еще раз окинула взглядом стену. Кроме трешек, которые, казалось, смотрели на нее отовсюду – были еще латинские буквы V. Если, конечно, это они, а не, скажем, римское пять. Тогда номер дома, если это номер дома, скорее пять, чем три. Почему? М. не могла бы этого доказать, но просто чувствовала. Если, конечно, это вообще цифра, а не кириллическое L, поставленное кверх ногами. Кстати это тоже какая-то римская цифра...Пятьдесят? Кто здесь будет использовать кириллические буквы – это невероятно. Том, конечно, мог бы...И более того, если она где-то встретит несомненную кириллицу, это, пожалуй, можно считать доказательс твом того, что он где-то здесь...Но ничего, что можно было бы считать несомненной и очевидной кириллицей, глазу не попадалось...И все эти знаки – их можно было прочитать и так, и эдак. И ничего, даже смутно напоминающего названия улицы.
А что, если она встретит Бэтти? Как она ее узнает? Зато Бэтти может узнать ее, М. – она же проходила верификацию в ее фирме, и фотографию, наверно, можно найти при желании. Ах да, - вспомнила М. -  на старом мобильнике Тома, том самом, на котором она читала его электронную почту, была фотография Бэтти. Что она ей скажет? Должно быть, она здесь где-то очень близко, если это из-за нее Том приехал сюда. Может, идея поехать в Бухарест принадлежала ей, и Том просто одобрил это? Конечно, она могла здесь работать. Если у таких людей есть определенное место работы – с этими их вечно разными телефонными кодами – но наверное, есть, почему бы и нет? Да, она где-то близко. М. закрыла глаза и почувствовала это – Бэтти где-то тут. Тогда это она в данный момент удерживает Тома. От чего? От того чтобы выйти на улицу ей навстречу. И, наверно, от того, чтобы дать ей знать – адрес. Постепенно человека можно лишить всего – совести и ее угрызений, памяти, и даже рассудка. И чтобы это заметить – нужно... Что нужно? Может, знать, что еще может быть? Что-то помнить? Нет, не нужно так думать. Нельзя лишить.
Между прочим, цифры и буквы в стрит-арте постепенно вытесняются другими – как их? – образами. Дело, возможно, в том, что средний обыватель почему-то считает цифры и буквы, написанные на стене, гораздо худшим хулиганством, чем картинки. Так уж устроено восприятие нормального зрителя. Откуда-то М. это знала. Может, Том рассказал? Где-то прочитала? И увидеть такие вот классические графитти – основанные на буквах  – теперь уже можно мало где. В основном, они сделаны хулиганами, а не художниками. Странно, все-таки...Почему буквы так уж намного хуже... Их можно прочитать только одним каким-то способом? Но нет же... Нет... Одна и та же закорючка значит и N и Z. А здесь – это явно рисовал кто-то довольно хорошо умеющий. Что все-таки он хотел сказать? Она еще раз взглянула на стену. Надо запомнить. 3, 13, V M и N и Z, X3 и X4. Может быть, решение придет позже? До нее, наконец, дойдет, что все это значит?

29.
М. продолжала идти вниз по той же улице. В конце концов, она может считать, что 13 на стене этого дома – относится к этому же дому. Довольно-таки естественое решение. Тогда это номер квартиры в этом доме, потому что дом имеет другой номер. И значит, он здесь. Она бегом взбежала по лестнице, несколько пролетов вверх, сколько, она не сосчитала, и со всей силы вдавила кнопку звонка. Еще через дверь ей были слышны шаги. Женские, легкие, это очевидно. Дверь открылась. Довольно молодая женщина с рыжеватыми волосами стояла перед ней.
- Я Бэтти, - сказала она глуховатым голосом. М. мельком подумала, что, пожалуй, не узнала бы ее. Фотография была не похожа. И волосы другие.
- Том здесь? – выдохнула она.
- Нет, - коротко ответила Бэтти. М. заглянула в комнату за ее спиной. Она была пуста.
- Он был здесь? – спросила она.
- А вам-то какое дело, - Бэтти, похоже, была из тех людей, кто считает, что вовремя сказанная грубость дела не испортит.
- Какое вам дело? – повторила она.
- Я его жена, - объяснила М. – Поэтому все, что он делает – мое дело.
- Если он этого не хочет больше, - вовсе нет, - возразила Бэтти. – Или вы, может быть, думаете, что это дела не меняет?
- Примерно так, - сказала М. – Не то чтобы совсем ничего не меняет, но... Она запнулась. Все-таки – вдруг это стало совершенно ясно – это дико выглядит. Она стоит тут, и объясняется на предмет своих чувств и убеждений, с этой абсолютно незнакомой женщиной, которую, вероятно, видит в первый и последний раз в жизни. Чего она хочет добиться, интересно? Хотя все может быть...
- Не то чтобы ничего не меняет... –еще раз сказала она. – Но кое-что, действительно, уже нельзя изменить, или лучше сказать, отменить. Это зависит от времени, - добавила она.
- Что кое-что? – Бэтти почти кричала. – Что это кое-что? У всего есть начало и конец, бесконечного не бывает, что вы там ни говорите.
- Нет бывает, - не согласилась М, - время, например. Но дело не в том, бывает ли бесконечное.  Что у вас общего – вот что имеет значение в данном случае. Вы лучше об этом подумайте. Что ему было нужно, кроме дурацкой, призрачной надежды заработать денег? Кстати, он их заработал?
- А вам-то какое дело? – опять сказала Бэтти. Похоже, она считала, что эта фраза годится для всех случаев жизни. Дело, дело. Кому-то, может, и дела нет, а кто-то меряется своим делом. Равен ему, конгруэнтен и тому подобное.  -  Да, заработал, - добавила она. – С этим что-то не так?
- Да нет, все в порядке, кроме того, что это доказывает, что все это – и вы, и Бухарест, - он делал ради денег.
- А лучше было бы, - сказала Бэтти, - если бы просто так, от барабана?
М. хотела заметить, что не от барабана, а по барабану. Деньги всегда были Тому по барабану. Но, видимо, что-то изменилось в последнее время, кто его знает, почему.
- Это все равно что завести роман с мэнеджером вашего банка, - объяснила М. И ровно потому, что он ваш мэнеджер. Как вам это понравится?
- А что? – не поняла Бэтти. – Людей ведь что-то объединяет. Что это должно быть, по-вашему?
Похоже, она искренне считала, что определенное служебное положение и доступ к фондам, и есть то, что объединяет людей. Если, конечно, это разумные люди. Если она и слышала противоположное мнение – а кто ж его не слышал?– считала его полной чушью. А может она вообще ничего не считала, - вдруг догадалась М. – в привычном мне смысле слова: я мол считаю то-то и то-то. И потому-то. Такой подход ей был абсолютно чужд, а может быть, даже и незнаком? Просто делала то, чего от нее ждут – и потому выживала. И очень неплохо выживала, если судить по состоянию квартиры, кусочек которой можно было увидеть за спиной Бэтти. Да, видимо так. А откуда она знала, чего от нее ждут? Такие люди всегда знают, потому что это, как говорится, носится в воздухе. Но Том-то, Том? Он всегда был чужд тому, что называется веянием времени. И не только времени – вообще всяким веяниям. Человеком он был странноватым, и какие бы стадии ни проходил в своем развитии, - оставался как-то сам по себе. Как кошка, которая гуляет сама по себе. Он не то чтобы стремился к независимости. Независимость была его сущностью, самой сердцевиной. Может, он и не знал, что можно иначе? Он не дистанцировался, не старался держаться от чего-то там подальше. Он просто этого не замечал, и не чувствовал, а если и замечал иногда – то в каком-то урезанном, редуцированном виде, и всегда с опозданием. И через минуту забывал об этом.
И вдруг – Бэтти. С ее прагматизмом, вульгарным до какой-то просто невозможной степени. Откуда она взялась? Как? Говорят, конечно, что голод не тетка. Не тетка. А вот такая, значит, девица, типа Бэтти?
- Мы взрослые люди, - сказала Бэтти. Похоже, она подумала, что сказать. – Только дети, и, в крайнем случае, подростки в таких случаях не думают о материальном. И в любом случае, не надо делить жизнь на хорошее и плохое, белое и черное. Это инфантильно. Нет белого и черного, хорошего и плохого, все гораздо сложней.
- Я вижу вы не дети, - сказала М.
- Что вам надо? – спросила Бэтти.
М. еще раз объяснила, что ищет Тома. И не только Тома, -  добавила она. Куда-то, почти одновременно с ним, исчезли их общие друзья – Джэк и его жена Джэй. Какое-то время они вместе разыскивали Тома, а потом они исчезли. Нет у них, случайно, аккаунта на платформе Бэтти? Вроде было у них такое намерение...Но Бэтти ничего ни о ком из них не знала.

30.
- Я всегда могу вернуться и поговорить с ней опять, - подумала М., выйдя на улицу. –Хотя, надо признать, я немного узнала. Не считая того очевидного факта, что в данный момент Тома там нет. Хотя это, конечно, не исключает того, что он вышел погулять, а она врет. Зачем ей говорить мне правду? Жаль не спросила, она здесь постоянно или на время, в командировке. Потому что если в командировке, мне  не удастся прийти к ней еще раз. Зато хоть посмотрела, какие они, эти брокерские девицы. Ну и ну. Хотя, может быть, этим она не исчерпывается... М. всегда была склонна признать, что люди не исчерпываются тем, что можно увидеть, как говорится, невооруженным глазом, with a naked eye, как они выражаются. Может, не стоило предполагать во всех и каждом таких вот неизведанных глубин...
- Том нуждался во мне! – Бэтти высунулась из окна второго этажа и кричала ей вслед.
- Почему? – спросила М. Она поняла, что Бэтти не слышит ее, и опять зашла в подъезд и поднялась по ступенькам, чтобы быть поближе. – Почему? – повторила она.
- На самом деле, он нуждался в ком-то, кто контролировал бы его, - объяснила Бэтти. – По-настоящему. Вот вы этого не делали, и посмотрите, к чему это привело.
- К чему?
Бэтти не ответила. Может, она думала, что это и так ясно. К чему, в самом деле, это привело? К депрессии? Не настоящей, от которой люди выбрасываются из окна, а какой-то такой маленькой, тлеющей... Черт, как она называется? К безработице? Но Том был – что значит был, есть -  свободный художник, и безработным в обычном смысле его нельзя было назвать. Он был настоящий художник, тем не менее. К чему еще? К все более радикальному, яркому, какому-то выходящему за рамки дозволенного бунтарству? Неужели Бэтти все это понимает? Впрочем, зачем ей понимать все?
- То есть вы его контролировали? – спросила М. – И что же? Если он и нуждался в контроле, не всякий мужчина смирится с тем, что об этом говорят таким вот образом. Ему было все равно?
М. впервые за долгое время почувствовала себя – в чем-то виноватой –  во всяком случае, не до конца правой. Предоставленный сам себе Том – очевидно, не всегда делал самый лучший выбор. Он не то чтобы зачах – хотя и так можно сказать – но и не вполне расцвел. Может у него оставалось еще много скрытого, как его, potential? И вот кто-то научился его эффективно контролировать, когда нужно, поддерживать, а когда нужно – удерживать. Может даже подсказывать следующий шаг? И стало намного лучше. Что тут невозможного?
М. чувствовала даже не ревность – а что-то доселе ей абсолютно незнакомое. Вообще-то она придерживалась той точки зрения, что в паре муж-жена жена всегда права, и ей не нужно ничего ни делать, ни доказывать, для того чтоб это было правдой. Пока Том творил и искал себя, она тянула семью, ежедневно, как ломовая лошадь работала на работе, а потом еще дома. Может, Том устал от того, что она всегда права? Утомительно иметь дело с всегда правым человеком, перед которым ты вечно виноват.
А что же в случае с Бэтти? Иметь с ней близкие отношения не было тяжело и утомительно? Может ли это быть как-то иначе, когда кто-то тебя ежедневно контролирует и даже не скрывает этого? Может быть, она просто застала все это на самой ранней стадии развития. Если, конечно, здесь будут какие-то стадии. А вообще-то, - она неожиданно переключилась с Тома на себя,  - меня бы кто поддержал. Кажется, это просто никогда не приходило Тому в голову. Хотя, конечно – этого не отнять – детьми-то занимался в основном он. В школу, из школы, дома, пока она на работе. Похоже, это его успокаивало. Он как-то находил в этом себя и даже, может быть, самоутверждался таким образом.
Вслух она сказала:
- Том не ребенок, он не нуждался в том, чтобы кто-то проверял его карманы.
- Причем тут карманы, - возразила Бэтти. Она выглядела обиженной. – Просто то, чем он занимался – как бы это ни оценивать – не совсем золотая жила. Денежное дерево и тому подобное. А я ему помогала. Иначе он бы совсем не выжил.
- То, чем занимался Том, может быть очень выгодно, - возразила М. Это нередко бывает очень выгодно для художников. Я имею в виду стрит-арт, - зачем-то добавила она.
- Бывает, бывает, - передразнила Бэтти. – Но ведь не было!
- Дело в том, - начала М. Но тут у Бэтти зазвонил телефон. Она ответила и отодвинулась от двери, потом ушла в другую комнату. М. спустилась по ступенькам и вышла на улицу.

31.
Значит, Тома не было у Бэтти. Теперь это было известно точно. М. бродила по улицам Бухареста и думала о том, что делать дальше. Скорее даже не думала. Воображала неприятную физиономию Бэтти и пыталась сосредоточиться. Она думала, где бы еще поискать. Облазить весь Бухарест? Самые удаленные его закоулки? Можно, наверно, но зачем бы он выбрал самый удаленный закоулок? Впрочем, зачем вообще он выбрал Бухарест? Бродила она довольно бесцельно, но почему-то было чувство, что она на верном пути.
- Надо посмотреть в метро, - внезапно подумала она. Она знала, что поезда, точнее, стены вагонов, часто служат фоном, холстом для графитти, нарисованных из распылителя с краской. Том, если он приехал сюда, наверняка захотел попробовать! Она помнила, что что-то подобное он делал и дома. Правда, говорят что графитти на стенах вагонов – особенно тех, что еще не вышли из употребления, - уже совсем не модны. В конце концов, это наказуемо – по меньшей мере, крупным штрафом, - и потому опасно. Ей нужно найти поезда – или хотя бы вагоны, которые уже вышли из употребления и не ходят по рельсам. Где-то может быть целый склад, или кладбище таких вагонов. Вот на них-то, наверно, хорошо рисовать из распылителя! Если, конечно, старые вагоны для кого-то еще представляют интерес. Наверно представляют. Это лучше, потому что не так опасно. Вот только как найти место, где они хранят вагоны? Она найдет его – и что тогда? Может быть, начать рисовать – и кто-нибудь захочет составить ей компанию? Может быть, она найдет людей, знакомых с Томом? М. смутно подумала, что должно быть спутницы художников в самые разные времена лелеяли подобные замыслы. Дора Марр, например. Габриэль Мюнтер. Наталья Гончарова?  Им, правда, не нужно было искать выброшенные вагоны – но в целом жизнь, может быть, была похожа? Она повертела ситуацию в голове и так, и эдак. Пожалуй, не стоит надеяться, что таким образом она что-то узнает. Но куда пойти? Надо найти место, где собираются люди, рисующие графитти. Наверняка такое место есть. Она найдет его, и тогда...
М. всегда считала, что Мельбурнское метро – одно из самых худших в мире. Так уж сложилось, что она пользовалась им ежедневно. Все эти отмененные поезда, которые почему-то, должно быть, чтобы было страшнее, называются disruptions. Изуродованные старые станции, которые для пущей безопасности превращают в чудовища из стекла и бетона, level crossing removal. И вечное отсутствие поездов по ночам, уже часов с двенадцати, кроме пятницы и субботы, когде они ходят всю ночь. И сколько людей – она физически чувствовала, как они прикасаются к ней локтями и бедрами, в тех самых вагонах и строениях из стекла и бетона, готовых на все, лишь бы это было оплачено. В конце концов, мы все здесь именно для этого – для чего же еще. Наверно, все это естественно в каком-то смысле – но так никогда и не стало своим, оставалось чуждым, и степень отталкивания, казалось, все время увеличивалась. Это у нее, не говоря уж о Томе – он всегда был более ранимым в их паре.  Зато станции, как новые, так и старые, вторые, пожалуй, даже больше, часто были украшены графитти. Наверное, это было в них самое лучшее.
И вот Бухарест. Интересно, какое в нем метро? Конечно, ее цель – найти станцию метро, которой сейчас больше никто не пользуется. Наверняка такая есть. И там ждать Тома. Но все-таки интересно – какие они, старинные станции. Если она пойдет по рельсам от центральной станции, на которой она находилась сейчас, Unirii – то куда придет? Просто идти по рельсам –что может быть лучше. Какая здесь самая старая линия? Она с удивлением обнаружила, что одна из главных линий называется M1.
А между прочим все вагоны поезда и сам локомотив – тот первый вагон, который их тащит – присоединяются друг к другу определенным образом. Все эти connections имеют названия. То есть в более новых поездах нет уже ни локомотивов, ни тех старинных способов соединения вагонов. Одни из них назывались мужскими, а другие женскими. Один из вагонов обычно имел цепочку, и одно из колец цепочки надевалось на крючок, выходящий из стены другого вагона. Следующий вагон мог присоединяться к еще одному вагону либо как первый, женский, либо как второй, мужской вагон. Попарно вагоны соединялись таким же образом. Страннее всего было то, на ее вкус, что даже эти старинные вагоны, как правило, имели и крюк, и цепочку, то есть могли присоединяться к другому вагону одним из двух способов. Такой способ соединения вагонов назывался
Найти в Бухаресте место, где хранятся вышедшие из употребления вагоны, оказалось не так-то трудно. От мельбурнских они отличались формой – снаружи и внутри. Кроме того, в них не было того, что называется special allocated seats – в тех вагонах метро, в которых М. ездила дома, они были оранжевого цвета. Оранжевые места предназначались для беременных женщин, инвалидов, еще, кажется,  детей и стариков. Странная комбинация, как будто это все одно. М. опять подумала, что Том выиграл, и немало, оттого что там, где он вырос – как бы это лучше сказать? – не было специальных мест в вагонах метро, для кого бы то ни было. Все места были одинаковые. И Том, со всеми его странностями – нелюдимый и замкнутый человек, мало с кем в жизни способный ладить, все больше живущий по принципу – придумал себе цель, поработал для ее достижения, придумал другую, социопат по меньшей мере – если конечно, кто-нибудь не придумает этому худшего названия – Том всегда считался здоровым. Будучи здоровым, а не больным, он получил образование, завел семью, где-то и как-то работал. Когда он стал старше, и намного старше – что-то из этого отпало. Не то чтобы за ненадобностью – просто кое-какие черты Тома, раньше как будто скрытые, по молодости лет, проступили яснее и ярче. Может быть, дело было не в возрасте, а в эмиграции – таких людей, как Том, она делает изолированными? Но все-таки он продолжал жить довольно нормальной жизнью – в ней было, например, художественное творчество. Была семья, хотя отношения с ней все ухудшались, и, наконец, ухудшились настолько, что – неужели это правда? – наступил Бухарест. Но и сейчас было очевидно – Том выиграл миллион просто потому, что там и тогда места в вагонах метро были покрашены иначе.
В тех же старинных вагонах, обнаруженных М. на какой-то заброшенной станции, оказались еще и места бизнес-класса. Кажется, этого тоже не было в ее детстве?
Был, кажется, первый класс, и второй, а может, и третий, но кто же ими ездил? Уж точно не она. Она с родителями регулярно путешествовала в Прибалтику. Плацкарт и купе, вот и все разницы. А вот Джэк любил ездить бизнес-классом. Иногда М. казалось, что он и эмигрировал-то для этого. Едучи в бизнес классе, лучше всего в самолете, он, очевидно, чувствовал себя совершенно другим человеком. Как-то они с М. даже поссорились по этому поводу. Сейчас уже трудно было вспомнить, что именно говорилось, в каком порядке, и даже почему. Кажется, М. упрекала Джэка в безудержном расходовании государственных денег. Ведь дорогостоящие билеты в бизнес-класс он не сам себе покупал, конечно. Кто-то это оплачивал. Странно, как такое могло ей прийти в голову? Ей что чужих денег жаль? Одна из любимых мыслей Тома, которую он повторял на все лады и в самых разных обстоятельствах, состояла в том, что определенные – как их, environments? – может быть, надо сказать, среды обитания? – душат мотивацию. В том смысле, что уже ничего не хочется делать. Потому что результата все равно нет. Этого Том не произносил вслух, но это всегда подразумевалось. Видимо, такой результат, как полеты в бизнес-классе, куда тебе вздумается, не казался ему привлекательным. Вроде той конфеты, которую совсем не хочется съесть, и к тому же, сладкое вредно. А может, этот результат не казался ему достижимым? А может быть, и то и другое? В конце концов, привлекательным нам кажется то, что является достижимым. Даже М., знавшая Тома лучше всех, - она твердо верила в это -  не могла бы ответить на этот вопрос. Такие штуки, как бизнес-класс, не привлекали Тома даже в мечтах. Может быть, по моральным соображениям. А может, по каким-то другим: ведь для достижения этого результата придется делать что-то, а это часто безнравственно и часто неинтересно. И – или. Безнравственно и-или неинтересно. Но от того, что в стране, где он вырос, не было маркирования мест в вагонах в разные цвета, для инвалидов и проч., – он выиграл просто баснословно.  Наверно, внутри себя он все еще жил там, не стремился кататься бизнес-классом – вот и приехал в Бухарест.
Она еще раз рассмотрела старые вагоны. Кое-какие были сцеплены попарно, а большинство стояло – на старых рельсах и просто на траве, по одиночке. Кое-где на них были и кое-какие графитти, но никаких следов Тома, его узнаваемого стиля, М. не обнаружила. Она почувствовала, что проголодалась, и стала искать место, где поесть. Одним из первых, если искать рестораны, до которых нетрудно добраться из центра города, на ее мобильнике выскочил какой-то Baraka lounge and bar. Видимо, ее убеждение в том, что многоэтажные дома в спальных районах вполне можно назвать бараками, -  кто-то разделял. А может, они имели в виду Барака Обаму. А может быть, эти две вещи вообще связаны? Ведь назвал же его кто-то, очевидно, в честь Бама?
Место оказалось умеренно дорогим и довольно вкусным. Теперь можно было опять погулять по городу и поискать Тома.
Несмотря на presumably жесткие социалистические порядки, графитти и стрит-арта здесь было не меньше, чем в других больших городах, в которых ей приходилось бывать. С одной стены на нее смотрело несколько угловатых голов, в стиле не то Брака, не то Пикассо. Половина головы была головой, а другая половина – сердцем или ромбиком. В тех же цветах, и как красиво! Если свернуть в прилегающую улицу, можно было найти что-то совсем другое. Какие-то старые то ли стенсилз, то ли коллажи. Цвет преимущественно серый и черный, немножко белого. Краска облупилась и всюду облезает – а может, так было с самого начала и это художественный эффект?
Еще несколько шагов в сторону – и опять крупные головы в разных цветах. И вокруг них разные краски, прямо-таки всполохи, но не твердо очерченные, как на первой стене, а плавно переходящие друг в друга. Что-то вроде северного сияния. Понятно, все-таки, - привычно подумала она, - почему все это так нравилось Тому. И почему за возможностью делать это он готов был бежать на край света. И неважно, каким классом. И почему, наконец, все это спасало его от жизни и от самого себя.
Она сделала еще несколько шагов и уткнулась носом в ресторан. Fabrica Grivitta. Интересные, все-таки, они тут выбирают названия. То барак, то фабрика. Еще что-то под названием Mahala – надо будет вернуться сюда и сходить. Интересно же.
Недалеко от этого места она нашла какие-то зеленые двери, а на двух створках этих дверей  –  жаба, а может быть, ящерица, а может и динозавр. Наверное, Том скрылся за этими дверями. Но там оказался музей, закрытый по случаю дня недели – понедельника. Впрочем, во вторник он был, очевидно, открыт и можно было прийти во вторник, среду, четверг и пятницу.
Значит, Том прицепился к Бэтти, подобно вагонам старого поезда, - вдруг явилась страшная мысль. Все происходящее, как бы невероятно это ни было, – о способах сцепления вагонов. Надо просто найти способ вагоны расцепить – и все будет хорошо. Хотя способ уже нашли и применили – нынешние вагоны не соединяются крючками и цепочками. Хотя что-то такое у них есть. Бывает, что пара вагонов имеет общую систему кондиционеров, которые охлаждают или нагревают воздух. Это вместо старинного coupling – так нызвались соединения вагонов попарно.
М. обнаружила, что опять стоит совсем близко от дома Бэтти. Дом номер тринадцать. Чертова дюжина. Стоит и смотрит на ее окно. Только с определенной натяжкой можно было бы сказать, что она думает о том, что делать. Прошла еще минута. Прямо на нее – шла женщина. Бэтти, конечно. Не может быть. Откуда она здесь? Может, это ее двойник? Хотя, если она здесь живет...
- Вы не имеет права, - сказала М. громко.
- Права на что? – не поняла Бэтти.
- Не имеете никакого права заманивать людей своими лживыми обещаниями, - объяснила М.
- Это не лживые обещания, - возразила Бэтти. – Я действительно помогала ему. Я помогала ему все время.
- Каким образом?
- Я помогла ему создать криптокошелек, - сказала Бэтти.
- Это еще что? И зачем?
- И потом привязать его – привязать к тому, к чему нужно. Дело в том, что если он хотел действительно сохранить свой стрит-арт, картины на стенах – надо было делать что-то для этого.
- А он и делал. Он сделал фотографии и хранил их на своем компьютере, - возразила М. – Этого что, недостаточно?
- Я показала ему, как делать NFT, - объяснила Бэтти.
М. могла бы спросить, что это такое, но не стала. Она и так слышала об этом. Значит, техническую и финансовую часть этого процесса, говорят, не всегда простую, взяла на себя Бэтти. И для этого, видимо, она была нужна.
- Знаешь, что мне кажется самым странным? – спросила она.
- Что? – могла бы спросить Бэтти, но не спросила. После паузы М. объяснила:
- Страннее всего то, что ты, и такие, как ты, с криптокошельками - разрешаются, поощряются, и так далее и тому подобное. А то, что делает Том – нет. Во всяком случае, не вполне и не всегда. Хотя должно быть наоборот.
- Что значит не вполне?
- Я имею в виду, что за рисование спрэем на стенах запросто можно схлопотать штраф. И даже сесть в тюрьму на какое-то время. И это запросто назовут вандализмом – и облеченные властью люди прикажут стену вымыть добела. И все тут. А вот за то, что ты освобождаешь финансово неподкованных людей от их небольших накоплений с помощью телефонных приложений - штраф схлопотать почему-то нельзя. И вандализмом это, очевидно, не является.
- По-моему, это естественно, - сказала Бэтти.
- Что именно естественно?
- Это так всегда и всюду. Если вы делаете что-то очень хорошо – закон не писан, можешь рисовать на стенах. А если не очень хорошо – извините, это вандализм, стену нужно почистить.
- Странное правило. А кто решает, что очень хорошо? Спорим, что во многих случаях это тот же человек, который моет стену из шланга? Впрочем, может это правильно: он и есть нормальный зритель. Большинство ценителей искусства с этим, наверно, не согласятся. А вообще-то даже черный квадрат стал картиной потому, что кому-то так захотелось, и нашелся кто-то, кто с ним согласился. Большинство, очевидно, было против такой дикости.
У М. было странное чувство, что она не в своей тарелке и out of character настолько, что больше не бывает.  Она же Тома ищет – как же могло получиться, что она спорит с этой девицей об искусстве? И зачем? Какое отношение женская ревность имеет к тому, что является и не является картиной? Никакого. Вот надо запомнить это и придерживаться этой линии. И в случае этой девицы это тоже так. Надо вернуться на Землю. И сказать что-нибудь подходящее.
- Вы обманываете людей, - еще раз сказала М.
- Обманываем?
- Ну да, с вашими инвестициями. Вы им говорите, что они свои деньги увеличат вдвое, а, на самом деле, шансы на это ничтожны. И если сумму они вложат маленькую, порядка нескольких сотен, то, скорее всего, никогда ее больше не увидят. Вы это прекрасно знаете, и все равно уговариваете людей это сделать.
- Это вы так думаете, - сказала Бэтти.
- А вы?
- Нет.
- Что нет? Какова вероятность того, что мои триста долларов увеличатся вдвое? Она ничтожна. А если они останутся теми же тремястами, вы же мне их не отдадите. Во всяком случае, так есть в большинстве случаев.
- Совсем не всегда, - сказала Бэтти. – По разному бывает.
- И главное, это, наверное, правда, - подумала М. - Бывает по-разному, просто для того, чтобы она могла это сказать, и это не было чистейшей ложью. А сколь часто бывает по-разному, какая разница?
- Что приносит больше вреда? – такое вот обирательство или несанционированные картины на стенах? – вопросила она грозно.
Бэтти перестала отвечать ей и даже сделала шаг куда-то в сторону.  Казалось, она задумалась.
- Тому, что вы делаете, нет оправдания, - заключила М.
Она еще раз подумала о том, зачем стоит здесь и проповедует. В конце концов, либо невозможность обирать малоимущих – это аксиома, либо ее нельзя доказать. Не стоит и пытаться. И вообще, может быть дело в словах? Как мы ко всему этому относимся, зависит от того, сколько людей назовет занятия Бэтти обирательством или воровством. Если никто не назовет, потому что они имеют другое, респектабельное название, мы перестаем о них так думать. Может быть, не все одновременно перестают, кто-то раньше, а кто-то позже, но в общем и целом это происходит.
- Есть, - вдруг сказала Бэтти.
- Что есть?
- Есть оправдание.
- Нет, нету, - упрямо повторила М. – Вы способствуете тому, что уязвимые люди теряют свои накопления. Вы знаете заранее, что это произойдет. В большинстве случаев. Какое этому может быть оправдание?
- Впрочем, может быть, если для тебя действительно важны эти копейки, - подумала М., -  они помогут тебе их увеличить, чуть-чуть? Ведь с цифирью можно делать что хочешь, и они все время делают. Наверно, такие случаи бывают, чтобы можно было предъявить. А вот шалопаям вроде Тома несдобровать... Правда, ему тоже что-то от нее было нужно, и она это сделала.
- Это все, что ты знаешь? – спросила Бэтти.
М. кивнула. Сейчас скажет, что я малообразованная, - подумала она. Но Бэтти не сказала, наверное, решила, что это и так ясно.
- Мы всем нужны, - сказала Бэтти. – Даже художникам.
- Это потому, что вы же эту потребность сами и создаете, нагромождая технические трудности.
- Все-таки это лучше, чем безудержно отдаваться своим творческим порывам, - заметила Бэтти.
- Почему это лучше?
Бэтти ничего не сказала, должно быть, считала, что ответ на этот вопрос и так очевиден. А может и не слышала его. М. думала о том, насколько сильно изменится жизнь, если для того, чтобы отдаваться, по выражению Бэтти, творческим порывам, нужно будет ввести пару-тройку восьмизначных номеров в правильные места и при этом не ошибиться. А ошибешься – оно скажет – wrong or invalid number. Cобственно говоря, иногда оно так говорит, даже если восьмизначный номер точно правильный – потому что кто-то его перенес из одного места в другое c помощью cut and paste. Значит, неправильным он быть не может, однако ж машина примет его не всегда. Что значит, по-видимому, что необходимо обольстить кого-то там, кто решает, правильный номер или неправильный. Причем на расстоянии, потому что действует он анонимно, потому и может позволить себе все, что угодно. Вот. Приехали. А Том обольстил Бэтти. Или, может быть, это она его обольстила – какая разница? Впрочем, в этом случае существует ответ на вопрос, что ей от него нужно. Что, в самом деле?
Я не знаю.  Но все эти игры с восьмизначными номерами, они уже неизбежны, как бы ты их ни ненавидел. Вроде как использование кредитки.
- Тома здесь нет, - наконец поняла М. – И я его не найду. Хотя, похоже, он все еще в Бухаресте – судя по его транзациям, которые М. периодически проверяла на их общем счету. Если он все еще в Бухаресте, его должно быть нетрудно найти?  Может быть, еще раз обойти город?

33.
В следующие два дня М. продолжала бродить по городу. Еще раз осмотрела старое метро, центр города, стрит-арт на стенах.
Наконец, завернула за угол какой-то улочки, по которой, кажется, шла уже раз в третий. Это был Том! Она глазам своим не поверила. В кепке, очках, защищающих глаза от спрэя и свитере, он рисовал что-то на стене большого дома с помощью флакончика с краской. В данный момент он был занят первым этажом, но судя по масштабу изображения – это была женщина – он планировал добраться до более высоких этажей того же здания через несколько часов. На секунду М. показалось, что она узнает в изображении Бэтти. Но нет, это просто аберрация зрения. Может, она сама?  Голова изображения – был то мужчина или женщина – только начала ясно проступать. На ней была странная шляпа -  как бы с шипами не шипами, с какой-то треугольной каймой. Напоминает Statue of Liberty, подумала М.
Том продолжал свое занятие, меняя флакончик с краской то и дело, каждые пару минут. Казалось, он ее не замечал. М. смотрела и не решалась к нему сразу подойти. Что он скажет, если она подойдет поближе и заговорит с ним? Может, он не будет рад? Почему-то она чувствовала, что это не будет приятный разговор. А может будет? Бэтти тут нет, и это хорошо само по себе.
- Привет, - сказала она и сделала шаг вперед.
- Привет, - сказал он. Сколько времени прошло, с тех пор, как он ее видел? Он не казался удивленным.
- Ты знаешь, где Джэк и Джэй? – спросила М.
- Уехали, - объяснил Том.
- Они с тобой?
- Нет, - сказал Том.

Он уже забрался на лестницу и теперь смотрел на нее вниз. Все флакончики с краской, которыми он пользовался, стояли чуть пониже, но так, что ему было легко до них дотянуться.
- Тебя поймают, - сказала М. – Поймают и оштрафуют. Она почти кричала, но Том не обращал на нее внимания. Чтобы он лучше слышал, она встала на нижнюю ступеньку деревянной лестницы, на которой он стоял.
- Почему? – наконец спросил он.
- Почему?! – кричала М. – Потому что это запрещено. Никто же не просил тебя это делать, правда?
- Нет, - сказал Том.
- Тогда, значит, ты портишь общественную собственность, дома то есть. Наносишь ей ущерб.
- Нет, - сказал Том.
- Тебя оштрафуют, долларов на пятьсот, а то и больше, а это все замалюют как не было. Ты же знаешь?
Том ничего не сказал. Он продолжал работать. Он побрызгал золотым на кое-какие
зубчики Статуи Свободы и теперь выбирал следующий цвет. Он нашел его, и поменял золотой на серебряный для следующего зубца.
М. решила, что он ее не слышит, и поднялась на одну ступеньку.
- Тебя оштрафуют, - сказала она громко. Можно было бы подумать о том, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. – Если не посадят в тюрьму, - продолжала она вполголоса.
Наконец  Том посмотрел на нее. Похоже, он собирался что-то сказать, но еще не решил, что.
- Я этим занимаюсь, - наконец сказал он. – По жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- По жизни этим занимаюсь, и это то, что я есть, и тому подобное. Что я делаю и как не зависит от того, одобряется это или нет. И от того, разрешается это или нет. Это важней.
- Может, это не зависит от того, что разрешается, но от того, что люди думают, как это может не зависеть?
- И что они думают, по-твоему? – спросил Том.
М. подумала, что это безнадежно. Его невозможно заставить увидеть, где здравый смысл. Что она может ему сказать? Желание творить, несмотря ни на что, может быть, самый худший грех? Странно, почему он не упомянут в Библии? И почему тогда они все в это верят, если он не упомянут?
- Только если это женщина, - сказал Том.
- Что женщина? – спросила М.  Интересно, он что, услышал ее мысли? Желание творить, несмотря ни на что, самый худший грех, но только если это женщина. Кажется, эта формула отражает общественное сознание довольно точно.  То, что они думают, то бишь.
Она поднялась еще на одну ступеньку и потянула его за пальто. Ее раздражение достигло, пожалуй, максимума.  Почему, скажи на милость, если это женщина. Долго тянуть не пришлось, они оба свалились.
- Ауч, - сказала М. – Ой, - перевела она. – Надо бы разбить Статую Свободы, ничего в ней нет хорошего. И слава Богу, я не сломала руку. А ее закрасят белым, и очень скоро, - прошипела М. зло. – Ни следа не останется. Фигурально выражаясь, это, может быть, уже произошло: свободы-то фиг.
Несколько минут прошли в молчании, оба не могли придумать, что сказать.

34.
- А лестницу где взял? – спросила, наконец, М.
Том не ответил. Наверно, она принадлежала Бэтти. Во всяком случае, они, похоже, могли оставить ее себе. Оставалось решить, где ночевать, если, конечно, они не собирались уехать из Бухареста прямо сейчас.
- Я знаю, - сказал Том. – Я знаю старую станцию метро тут неподалеку. Можно пойти туда и найти какой-нибудь старый вагон, и в нем пожить.
- Как это? – переспросила М.
- Ну просто, старый вагон, - повторил Том. – Если дверь открыта, то в нем запросто можно жить.
- Вроде мы сквоттеры, - подытожила М. – Это не наказуемо? И в любом случае, это должен быть спальный вагон.
- Не обязательно, можно бросить матрас на пол. И в любом случае, пойдем посмотрим.
Через какое-то время они нашли место, где хранились старые вагоны. Там был, конечно, спальный вагон, правда, закрытый – приходилось заглядывать внутрь через окно -  и вагон-ресторан. - Странно, подумала М. – вагоны-рестораны как будто и не изменились почти. Пластиковые столы, голубой или зеленый цвет стен и красный – клетчатых клеенок. Вроде как недорогое кафе, где пиццу продают. Правда, все шкафчики и зеркала – деревянные, и сделаны, похоже, из настоящего дерева. Выглядит почти невероятно – такие вот деревянные штуки нынче дороги. Кто станет их устанавливать в вагонах. А они почему-то это делали. Впрочем, это был первый класс. Так утверждала табличка на стене. Похоже, ели и спали они тогда гораздо лучше – насколько об этом можно было судить по тому, что осталось в вагоне. Трудно себе представить, что люди, которые спали в спальном вагоне первого класса, потом приходили есть в это дешевую пиццерию. Но, похоже, это было именно так.
А может быть, вагон-ресторан был из совершенно другого времени? И предназначался для пассажиров всех классов, а не только первого. В наше время все едят вместе, что, опять-таки, пожалуй, показывает, что сколько это стоит – абсолютно неважно.
Наконец, Том и М. нашли что-то – старый вагон – в котором можно спать какое-то время. Было довольно холодно, Октябрь, почти зима в Румынии, и был риск, что их в любой момент поймают. По ночам М. снилсь, что они едут куда-то, куда именно, она не помнила, проснувшись, и никогда не могут приехать. Был снег, и много каких-то странных препятствий, то ли люди, то ли заборы. Странное чувство страха заблудиться, его она помнила и наяву. Она просыпалась в ужасе и требовалась секунда или две, чтобы сообразить, что все это ей приснилось. Вагон стоял на месте, и уже давно.
Но из окна ей было видно большое шоссе рядом, и машина, движущаяся по нему, вниз, под гору. Секунду или две после пробуждения она никогда не могла сказать, что именно движется – эта машина за окном или ее вагон. Чувство возникало одинаковое. Как в метро, когда не можешь сказать, твой поезд едет или соседний за окном. Это потому, что это неважно, одно и то же, - подумала она. Хотя как это может быть? Да очень просто, как в старом анекдоте – занавесочки задернем, скажем, что едем.
Кровать была двухэтажная, как в российских купе и плацкартных вагонах. Однако в каждом купе их было только две, потому что это первый класс. Том спал, пока М. глазела в окно на машины и думала о философском. А что, вдруг подумала она, - если ты не знаешь второго пассажира в купе? Интересно, такое бывало?
Кроме того вагона, который они заняли, было еще два старых спальных вагона неподалеку. Они были прикреплены друг к другу цепочкой, один вагон к другому, у которого в конце был большой металлический крюк. Впрочем, цепочка у него тоже была. Что, видимо, означает, что большинство или многие вагоны сделаны так, чтобы допускать оба вида соединения – M  и F. Интересно-о, протянула она. Интересно, а я какой вагон?  Так, между прочим, можно было соединить не только два вагона, а больше, пять или шесть. Из одного можно было переходить в другой, похоже? В конце концов, закрытая дверь. Чтобы перейти в следующий, надо выйти на улицу. Потрясающе, еще раз вздохнула она. Полигамия, и только. Интересно, кто им давал названия и о чем при этом думал? Когда люди ездили в каретах, что-нибудь подобное было? Да нет вроде, никаких крючков.
А теперь вместо всей этой красоты – такая, типа резиновой гармошки межу вагонами, и кондиционеры.
36.
Время шло, а они продолжали жить в старом вагоне.
- Надо переехать куда-то, -  сказала М. однажды.
- Что ты имеешь в виду? – спросил Том. – Я совсем не хочу уезжать отсюда. Здесь хорошо.
- Здесь холодно, - возразила М. – И жарко летом. Нужен кондиционер, по крайней мере.
- Между прочим, старые вагоны, у которых был один кондиционер на два вагона имели специальное название: married couple, - сказал Том.
- А по-русски?
- Не знаю.
- А это ты откуда знаешь? – не отставала М.
- Кто-то рассказал.
- В новых, наверно, не так, - сказала М. – Там кондиционер в каждом. Я уверена. И попарно их никто не соединяет, по многу сразу, а между ними гармошка.
- Так может, купить вентилятор? – предложил Том.
- Вентилятор, - задумчиво повторила М. – Хорошая идея. Может, где-то можно купить подержанный?
- Да, пожалуй, - сказал Том. – Успеется, до лета еще далеко.
- У М. не очень-то счастливый вид, - подумал он. Кто его знает, почему, ему это непонятно, - вдруг осознал он. Может, спросить?
- Устала, - вздохнула она.
- Отчего? – спросил Том и подумал, что вопрос звучит как-то агрессивно.
Она не ответила и он повторил вопрос.
- Отчего? Не знаю, - она замялась. – Может быть, оттого, какое оно все румынское?
Я не понимаю вокруг вообще ничего: ни слова, ни знака. Ты это чувствуешь?
-Нет, - сказал Том.
- Оно как будто выталкивает меня наружу, все время, - добавила М. – Неужели не чувствуешь?
- Нет, - сказал Том.
- Это как будто меня выгнали из школы. Но я ничего плохого не делала, и оценки хорошие. За что? Неужели не чувствуешь?
- Нет, повторил Том опять. – Это ведь не школа, а ты не отличница в десятом классе. То есть, может быть, строго говоря, ты она и есть, но здесь это уже не важно.
- Почему? – не согласилась М. – Почему неважно? Для всех, или только для меня? Кстати, я никогда не была круглой отличницей, у меня четверок много тоже. Где-то около трети или четверти всех оценок. Хотя, если человек круглый отличник, и никогда не получил ни одной четверки – это тоже ведь о чем-то говорит? Что с ними потом бывает? Я такую знала одну девушку. А здесь это тоже неважно.
- Где это здесь? – спросил Том.
- Ну, в Австралии.
- Так мы же в Бухаресте?
Том вздохнул с видом:  может побеспокоиться еще о чем? А это так несущественно.


Видимо, кто-то почувствовал их желание установить вентилятор и чуть-чуть облегчить себе жизнь в летнюю жару. Несколько дней спустя М. позвонили.
‘М?’ – спросил мужской голос.
‘Да,’ – ответила она. Говорили почему-то по-английски, должно быть, человек знал, что иначе она его не поймет. Но откуда?
- Сколько у вас встроенных вентиляторов в доме?
- Не знаю, - пожала плечами М. – Может быть, один, а может, это не то, что я думаю. Приходите, посмотрите.
- Давайте договоримся, - сказал человек.
- Давайте, - согласилась М. – Когда вы можете?
- Я не знаю, - cказал человек. Мы можем заменить ваш вентилятор бесплатно, - добавил он. – Давайте договоримся.
- Давайте, - сказала М. – Какое время вас устраивает?
- Не знаю, - опять сказал человек. – Но давайте договоримся.
- Что за черт? – рассердилась М. – Можно о чем-то договориться только в том случае, если вы знаете, какое время вас устраивает.
- А я не знаю, - повторил человек упрямо.
- Боже, куда я попала, - подумала М., опять сердито. Все знают, что такое встроенный вентилятор и даже как их менять, но никто не знает, какое время их устраивает. Похоже, они даже не желают знать, какое отношение это знание имеет к тому, чтобы договориться.
Впрочем, звонит, весьма вероятно, совсем не тот человек, который меняет вентиляторы. Почему-то подобные звонки всегда совершают люди, которым кто-то где-то за что-то выплачивает зарплату. Ясно, конечно, что в большом городе туча разных людей – в том числе, занятых совершенно черт знает чем. Но все-таки как трудно это объяснить! Разговоры по телефону происходят и даже оплачиваются без всякой на то причины... Договариваться не хотят, но спросить, не хочу ли я сменить вентилятор – пожалуйста.

- Я думаю, все-таки, они во мне заинтересованы, - вдруг сказал Том. Почему вдруг? Может, чтобы ответить на ее заявление о том, что она здесь больше не может находиться?
- Заинтересованы? Кто именно?
- Трудно объяснить, - сказал Том после паузы, подумав. – Но они заинтересованы. Все заинтересованы в искусстве.
- Обычно те, от кого что-то зависит, заинтересованы в том, в чем полагается. В границах дозволенного, - жестко сказала М. Она, видимо, еще не совсем отошла от разговора о вентиляторах.
- Все заинтересованы в границах дозволенного, - сказал Том, но...
- Но что?
- Но это не совсем одинаково всюду.
- Вот именно. А в чем разница?
- Я думаю это...это...не так зависит от слов, может быть?
- Зависит от слов?
- Ну да, ты знаешь, разные вещи зависят от слов в разной степени.
- И если половины слов ты просто не понимаешь, вроде как я здесь, что происходит? Ты видишь только то, что осталось, и это сама жизнь. Да?
- Может быть, но я не это имею в виду, - сказал Том.
- А что?
- Ну например, известный факт, что если граффитти включает слова, людям оно не нравится больше, и кажется каким-то более подрывным, что ли, subversive. Не только людям, живущим, скажем, в окрестных домах, но и полицейским. Им всем.
- Вау.
- Что означает, что если ты помалкиваешь, то можешь делать почти что что угодно. А здесь тебе эту замечательную сдержанность кто-то глобально обеспечил, - закончил Том. – Ты же не понимаешь ничего и сказать не можешь.
- А почему же получается наоборот?
- Что наоборот? Мне почти ничего не разрешается сказать? Очень мало, во всяком случае.
- Ну значит, так и надо. Потому что -  что люди думают, то и правда. Другого критерия установления истины нет. Как это: things are what they seem.
- Между прочим эта замечательная мудрость непереводима, - заметила М. -  Значит, наверно, русские верят в нее меньше. Но вообще-то это все неверно: люди сто лет считали, что Земля стоит на трех китах, Солнце ходит вокруг нее по кругу, а кто сегодня это истиной считает?
- Причем тут это?
- Ну как же, как же. Если они считают твои замечательные картины вандализмом и хулиганством, значит, так оно и есть.
- Но они так не считают, - возразил Том. – Не все, во всяком случае. С чего ты взяла, что они все должны думать одинаково? Да еще на такую тему? И в любом случае, если они что-то утверждают, это еще не значит, что они это думают. Так велено считать, вот и считают.
- Совсем не все, многие говорят, что думают, - не согласилась М. – И в любом случае, какой существует такой уж надежный способ отделить одно от другого? И вообще  дело не в этом, - закончила она.
- А в чем?
- Дело в том, что всю эту Румынию я просто не могу больше выносить. Меня тошнит от всего румынского. Не могу больше. Разве не ясно? Слова, не слова. Дело в них и не только.
- Понятно, - сказал Том. – Ты значит, хочешь уехать. Понятно. Допустим, я тоже хочу. И куда же мы поедем?
- Да куда угодно.
- Куда угодно как что? Например? Ближе к Австралии или ближе к Румынии? И особенно, если тебе так важны слова?
- Я этого не говорила, - запротестовала М. – Может, не всегда важны. В любом случае, к тебе это тоже относится. Слова почему-то настраивают людей против всех этих картинок на стенах в сто раз больше. Я как раз стараюсь помнить, что есть вещи поважней. Здоровье близких, например. И тоже, при определенном обороте событий – имеет отношение к словам.
- Каком? – спросил Том. – Каком обороте?
- Я имею в виду только, что мне надоело здесь находиться. Не могу больше видеть Румынию. Она как будто выталкивает меня из себя.
- В каком смысле? – Том решил, видимо, держаться до последнего.
- Во всех. Я уже сказала.
М выглядела так, как будто ей тягостно и неловко повторять все сказанное.
- Ну хорошо, допустим я согласен с тобой, - подытожил Том. – И допустим, я тоже хочу бежать. Куда же нам деваться?
Повисла пауза. Что тут скажешь, в самом деле. С одной стороны, есть места на глобусе, которые если не убивают, то, во всяком случае, слегка придушивают людей одной своей географией. Австралия, например. С другой стороны, бежать из них не так-то просто, все очень далеко, достаточно непохоже, и через какое-то время обнаруживаешь, что дом именно там, где уже прожил двадцать лет, а все остальное – так, временно, конечно, не навсегда и тягостно чуждо. В этом смысле если, как говорится, удалось зацепиться в Румынии – надо быть благодарным судьбе. Правда, летать отсюда домой довольно далеко и трудно это делать часто – но что ж поделаешь, отовсюду так.  Так что надо быть благодарным. А можно еще спросить где-нибудь: а другого глобуса у вас нет? Ужасно хотелось спросить. Румыния ей надоела до чертиков. Но она только пожала плечами:
- Деваться? Не знаю. Раньше надо было думать. А теперь, если уж начал застегивать пиджак не на ту пуговицу, - ничего не поделаешь. Надо все обратно расстегнуть и обратно застегнуть.
С тех пор как они уехали из России прошло двадцать лет. Но постоянно тающая, в смысле реализуемости, возможность вернуться обратно никогда не покидала ее сознания. Может, это зависит от того, как часто тебе об этом напоминают окружающие? А может и не зависит. Иногда ей даже казалось, что по мере того, как ‘go back where you came from’ становится все более невозможным, мечта все-таки когда-нибудь сделать это - не тает и вянет, а наоборот, разбухает и, как осьминог, опутывает все своими щупальцами, принимает фантастические очертания.  Все, что было плохо – было плохо поэтому, из-за географии, и все, что хорошо – тоже, из-за другой географии.
- Куда деваться, куда деваться, - ворчливо повторила М. – А нам обязательно говорить по-английски там, куда деваться?
- Да.
- Почему?
Действительно, почему? Она никогда не могла этого понять.
- Я говорю по-английски, - сказал Том. – Достаточно хорошо. И не на одном другом языке больше я достаточно хорошо я не говорю.
- Особенно в Румынии, - вставила М. и не удержалась от смешка. – Особенно в Румынии ты говоришь. Но насчет достаточно хорошо - это иллюзия. Или, как они говорят, delusion. Реальности не соответствует, опасно для тебя и для других.
- В любом случае, я так считаю, - сказал Том. – Раз я этим зарабатываю, значит, -достаточно хорошо.
- Спорное утверждение, - возразила М. – Если кто-то по каким-то причинам решил это оплачивать, это еще не значит, что все, что оплачивается делается кем-то достаточно хорошо. Ты, конечно, можешь считать, что это по определению так, - но найдется много людей, которые с тобой не согласятся. Из числа потребителей твоих услуг, - добавила она.
- Как это?
- Ну тех, кто у тебя учится.
- А, - протянул Том. – Он, казалось, искренне не понял.
- И в любом случае, это же в прошлом, - продолжала гнуть свое М. – Почасовую нагрузку тебе больше не дают. О чем мы говорим?
- Не дают, не дают, а вдруг возьмут и дадут, - возразил Том.
- Что же ты делаешь тут, в Румынии?
- На это есть другие причины, ты же знаешь.
- Да, знаю. Ты на другом конце света и занят чем-то, имеющим лишь отдаленное отношение к тому, чем ты занимался раньше. И по-прежнему считаешь себя тем, чем ты был раньше, что интересно. И еще интересней, что при этом ты зачем-то веришь, что хорошо говоришь по-английски, это тебе важно с точки зрения того, что ты на самом деле есть. Учитель,преподаватель и все такое. Иллюзия, - повторила она упрямо. Бред.
Том казался обиженным.
- Почему? – спросил он наконец. – Почему это плохо, и, как ты выражаешься, опасно для меня и других? Кого это?
- Просто я это вижу. Это очевидно, - сказала М. – Плохо для меня, например. Я сомневаюсь, что все это хорошо для детей, но это мы еще увидим, конечно.
- Но деньги-то нужны, - возразил Том. – Это лучший способ их получить. У тебя что, есть другие способы?
- Нет, наверно нет, - призналась М.  – Больше нет других способов, хотя были. И, в частности, поэтому это для меня плохо, хотя нанесенный мне ущерб этим не исчерпывается. Но, все-таки, стоит не забывать, что если они это оплачивают, это еще не значит, что кто-то действительно хорошо думает о тебе и твоих картинках и способах преподавания. В наше время, боюсь, это вообще ничего не значит. Просто так уж получилось. Время, когда тебе платили потому, что то, что ты делаешь, кому-то нужно, давно ушло. А сейчас это происходит потому, что курс чего-то повысился, а курс чего-то понизился. Курс акций, в которые вложены деньги и retirement funds твоего университета, видимо, упал, вот тебя и выгнали, - закончила она с торжеством. – Может, он специально для этого понизился.
- Что? Откуда ты знаешь?
- Я к примеру, а может, ты сам и рассказал. Движущие силы того, что происходит в таких случаях. А о твоих картинках или, скажем, стиле преподавания они не думают вовсе.
- На все есть причины, - сказал Том. – Просто так ничто не происходит.
- Возможно, хотя и это спорно, - возразила М. – Вот фонтан бьет и капли падают каждый раз чуть-чуть по-разному. На это есть причины? Какие-то случайные колебания, или как там это называется. Может и есть, вот я и толкую тебе о том, какими они могут быть. Что и как ты делаешь, к этому не имеет отношения.
- Если люди платят за что-то, значит, думают об этом хорошо, - сказал Том. -  Это даже одно и то же слово: good, хороший и goods, материальные блага.
- Это по-английски они так думают, - возразила М. – А впрочем, может по-русски тоже: благой и блага. Га.
Том молчал.
- А все-таки, если кто-то что-то оплачивает, это в наше время может вообще ничего не значить, - опять сказала М. – Вот например:  мне все время звонит какой-то человек с предложением поменять вентилятор в доме. Бесплатно причем, эта замена кем-то субсидируется. Я говорю: так давайте договоримся, очень интересно, хоть посмотрите, в каком он состоянии. А он такой: а я не знаю, когда я могу прийти. Звонили уже пару раз. Сама замена, может, и бесплатная, но звонки делает кто-то, кому еще кто-то платит зарплату. И так далее, и тому подобное, в больших городах этого полным-полно. Кто этого хочет? И где тут закон спроса и предложения? – закончила она.
Том казался обиженным, видимо, принял этот рассказ о вентиляторах близко к сердцу.
- И то же самое относится ко всему, - продолжала М. – Если кто-то думает, что твои картинки на стенах – преступление и вандализм, - это еще не значит, что это не высокое искусство – они просто повторяют то, что полагается говорить. Не все повторяют, а только некоторые, и притом самые глупые. И наоборот: если они считают что-то заслуживающим уважения и вполне, как это, mainstream, занятием, это еще не значит, что в этом есть хоть какой-то смысл. Сейчас более чем когда-либо. Все это происходит, сплошь и рядом, каким-то абсолютно случайным способом, не имеющим отношения к качеству производимого. И если у этих событий есть причины, они у чем-то другом.
- Случайным?
- Ну да, случайным.  Тому, что что-то хорошо оплачивается, а что-то нет, часто вообще нет никакой причины. А может быть, лучше сказать, что она есть, но не имеет отношения к качеству производимого. Видимо, это не всегда было так, поскольку мы еще не отвыкли искать связь между качеством и прибылью, и считать, что она должна быть, эта прямая корреляция. Но масса вещей ее размывают, а может, и вовсе разрывают, и такие штучки, как Бэтти с ее приложениями для торговли валютой, - только одна из них, возможно, не самая худшая.
- А как насчет фресок? – вдруг спросил Том. – Которые в церквях? Это то же самое, что картины на стенах.
- Но в те времена отношения между качеством и оплатой были другие.

Когда М. проснулась на следующий день, Тома не было. Под зеркалом она нашла записку: ‘Я в Стратфорде.’
И все, больше ни слова. Похоже, Том опять исчез.  Интересно, Стратфорд - это где?  В Виктории, австралийском штате, есть Стратфорд, она это знала откуда-то. Но ведь они гораздо ближе к Англии, а там он тоже есть. Может, он имел в виду этот второй Стратфорд? Стратфордов, по меньшей мере, два, а может и больше. Ведь наверняка где-то есть улица с таким названием, хотя навряд ли Том имел ее в виду, скорее -  город. Два значит, и все это имеет отношение к Румынии. М. тяжело вздохнула.

Ей хотелось знать, остается ли Бэтти до сих пор в Бухаресте. Может, она тоже двинула в Стратфорд? М. почему-то казалось, что этого не может быть. Но хорошо бы проверить. Она старалась вспомнить, где она – эта улица, на которой в доме номер тринадцать жила Бэтти.  Чуть-чуть поплутав, она, наконец, нашла улицу. Окно на втором этаже светилось. Это значит, что она дома, - подумала М. Хотя, может быть, она выехала, а свет жжет кто-то другой.
М. хотелось убедиться, что Тома там нет, но в дверь стучать не хотелось. Что же делать? Можно, конечно, пройти пару пролетов вверх по лестнице и спросить Бэтти об этом, но как-то противно...К тому же, она ведь может и соврать, по идее?
Если она скажет нет, значит ли это нет? В принципе это может означать, что Том здесь где-то бродит с баллончиком краски, выискивая стену побольше и почище. А может быть – давно на пути в Австралийский Стратфорд. В записке-то так написано. Он не стал бы врать, в этом М. была уверена, если уж потрудился оставить записку.
Но почему Стратфорд? Что он значил для него? Этого М. не могла себе представить. И название-то дурацкое, считала она.
Чем является любая вещь, явление и тому подобное, материальное  и духовное, -  зависит от того, каким слоем общества, точнее, его представителями, это сделано. Боже, до чего же безобразное утверждение! Слой. Стратум. А множественное, видимо, - страта. Оно и сейчас иногда употребляется.
 Страннее и безобразнее всего то, - продолжала рассуждать М. – что Том действительно верит во что-то такое. Если не в точности в это, то в какие-то очень близкие принципы. Хотя, конечно, все это бунтарство с краской и на стенах – это же наоборот? Советский, антисоветский – какая разница.
Во что он, собственно, верит? Если картина кем-то commissioned и оплачивается, - это хорошо и настоящее искусство. А если нет – хулиганство и вандализм. Да нет, верить в это, пожалуй, невозможно, если всерьез занимаешься этими картинами. Ясно, что настоящее – сами картины и, пожалуй, еще баллончики с краской, а остальное – так, шелуха, со временем отвалится. А может, и сейчас, спустя несколько веков, мы считаем что-то шедевром только потому, что безумный и очень богатый король когда-то заказал картину и повесил ее у себя во дворце? Не всегда дело в этом, конечно, а как часто?
В любом случае, - продолжала гадать М. – если он поехал в Стратфорд, она может тоже поехать туда и найти его? Конечно. Однако ж Бэтти тоже могла поехать туда, и что тогда? В этом случае Том оставил бы ей записку? Пожалуй.
Да, - М. почти решилась, - время ехать в Стратфорд. Но надо сперва разрешить это недоразумение с Бэтти. Там она или нет, все-таки лучше знать заранее. Если судить по смскам в мобильнике, не похоже, чтобы они регулярно писали друг другу. Это может значить, на самом деле, две вещи: писать не нужно, потому что она тоже там, или, наоборот, он пользуется другим номером и М. не имеет доступа к смскам.
М. нашла еще один старый телефон Тома и проверила почту. Никаких сообщений от Бэтти. Значит, она тоже там? Или, наоборот, они больше не пишут друг другу?
Похоже, Том поехал в Стратфорд сам по себе. Больше в ней не нуждается? Что-то еще развело их в разные стороны?
Как бы установить истину, причем наверняка? М. поднялась по ступенькам дома Бэтти опять и послушала под дверью. Из-под двери выбивалась тоненькая полоска света. Из-за этого в дверь хотелось войти, М. подумала, не позвонить ли. Нажать на кнопку звонка – и Бэтти откроет. Но нет, не сейчас – из-за двери доносились голоса. Лучше подождать и послушать.
Слышно было два голоса, мужской и женский. Женщина была, судя по всему, Бэтти. Но мужчина не был Том  - голос совсем не похож. Значит, его там нет! –  это было очевидно, или, скорее, оче-слышно. М. вздохнула с облегчением. Завтра она поедет в Стратфорд и найдет там Тома. Единственная трудность состоит в том, что на Земле существует, по крайней мере, два места с таким названием – два хорошо известных места. Один в Австралии, в штате Виктория, очень близко от Мельбурна. А второй – в Англиии, тот самый, где, по легенде, жил Шекспир. Куда же податься? Или, лучше сказать, с чего начать? Какой из них выбрал Том?
Если он ничего об этом не сказал в своей записке, значит, видимо, это должно ей быть ясно? Тогда, наверно, тот, в австралийской Виктории – ведь они там живут. С другой стороны, сейчас-то, в Румынии,  к ним ближе другой Cтратфорд – тот, что в Англии. М. задумалась. Черт, если бы ее спросили, лучше бы ни одного Стратфорда, со всеми его шекспировскими коннотациями - не было. А тут сразу два – и, похоже, он мог выбрать любой, а она должна отгадать, какой именно. Что могло повлиять на этот выбор, кроме географии? Увы, она почти ничего не знала об обоих.
Если он ничего не сказал на этот счет, значит, наверно, это то место, которое ближе к дому, - наконец решила она. А дом в данном случае, это Виктория в Австралии – как ни странно это кажется отсюда, из Бухареста. Значит, видимо, с него и начать? С другой стороны, Лондон и его окрестности ближе и билеты туда дешевле. Может, с них начать? Завтра.

М. уже совсем собралась ехать в Стратфорд, когда нашла под зеркалом  еще одну записку: Я в Париже, - прочитала она.
Значит, Том передумал? Когда он написал эту записку и как она очутилась здесь? Ведь если он уехал, он не мог ее доставить? Оставил перед отъездом? Но нашла-то она ее только сейчас. Как же так могло получиться? Она была уверена, что еще вчера этой второй записки не было.
Кто мог войти в ее квартирку в Бухаресте? Ключи были только у Тома, и если он уехал – никто не мог. Разве что он оставил Бэтти ключ? Но с какой стати?
Наверняка он мог бы оставить ей ключи, если бы это не было их общее жилье – старый поездной вагон, найденный пару месяцев назад. Двери не закрывались, пришлось посуетиться, чтобы сделать ключи. И вот, нате вам – они еще у кого-то есть.
А может быть – ключей нет – просто кто-то влез внутрь, скажем, через окно. Хотя окна здесь открывались с трудом и в данный момент были закрыты. Может, это вообще не его почерк. М. присмотрелась: точно, не его. Любая графологическая экспертиза это подтвердит. P в слове Paris выглядит совершенно иначе. Но кому понадобилось доставить сюда записку, если Том ее не писал? Интересно, а та первая, насчет Стратфорда – настоящая? Она вытащила записку и принялась ее разглядывать. Эта была больше похожа на почерк Тома, - решила М. Если записка про Париж – поддельная, значит, он в Стратфорде. Стратфорд, Стратфорд, Стратфорд. Что-то есть удивительно мрачное в том, что он идет через запятую с Парижем, хоть бы этот второй и был подделкой. Интересно, какое между ними расстояние в километрах?  Ладно, завтра она начнет искать, - еще раз успокоила она себя.

Итак, - еще раз повторила себе М. – Париж подделка. Он уехал в Стратфорд. Но какой – австралийский в Виктории или британский? Может еще где-то они есть, но и двух хватит. И почему, интересно, англо-саксы так любят давать всему одинаковые названия? Городам, штатам и улицам? Не хотят расставаться с какими-то точками своей истории, которые, на их вкус, можно повторять бесконечно? Впрочем, к Стратфорду это имеет косвенное отношение. Сейчас главное – разработать план действий.
А что, если – он поехал в британский Стратфорд, чтобы быть ближе к России? Ведь оттуда совсем недалеко до нее, а от нас, то есть из Мельбурна  – страшно подумать. М всегда считала и говорила об этом Тому, что нет смысла оставаться русским на таком чудовищном расстоянии от России – в Австралии. Какой в этом толк? Все равно все сводится к тому, что ни времени, ни возможности проводить там сколько-нибудь заметное время нет, а для того, чтобы раз в году заехать за государственный счет по пути из одной командировки в другую, паспорт не нужен. Хотя – почему бы и нет? Носят же люди, скажем, обручальное кольцо, во многих случаях и тогда, когда давно состоят в других отношениях. Что-то в этом роде. Надо видимо перестать быть тем, чем ты был  - будь то семейные отношения или признание себя жителем какой-то страны – из которой ты давно уехал. Так многие считают. Но часто это просто невозможно. Том не был бы русским – кем бы он был? Или чем?
 Хотя, если подумать – если бы жить где-то еще – можно было бы проводить там, то есть дома в России – значительное время. М. всегда очень хотелось этого, но сделать не получалось. Так, может быть, Том последовал ее совету? И для этого поехал в тот Стратфорд, поблизости от Лондона? Организовать свою жизнь совершенно по другому и лучше. Тогда начинать надо с того другого Стратфорда.
Она еще раз подумала, что, может быть, Том последовал ее совету, и потому не вернулся домой, а остался где-то тут. Хотя она же хочет, чтобы он вернулся домой? Чего ж ей еще хотеть? А может, наоборот, обиделся: кому понравится слушать бесконечные напоминания о том, что место для жизни ты выбрал не лучшим образом, учитывая твою систему ценностей. В которой на первом месте – Стратфорд. А на втором – паспорт страны, из которой ты давным давно уехал. Зачем он тебе, будь чем-нибудь еще. Чем еще? Легко сказать, она тоже не считала это возможным и, в сущности, не стремилась к этому. Так, может, из этого следует, что он выбрал другой Стратфорд?
М. чувствовала, что как слонопотамы, ходит по кругу, оставляя за собой все больше дорожек с следами, и скоро уже не будет знать, сколько здесь было зверей. А может, это уже произошло.

Ну что ж, в конце концов, купить билет из Бухареста в Лондон – не так уж сложно. А когда она туда приедет, видно будет, что делать дальше. Наверно – сядет на поезд в Стратфорд. Тоже, наверно, несложно – от Лондона это достаточно близко и, к тому же, это ведь не просто так никому не известный маленький городок. Место рождения Шекспира, туристов, наверно, до черта. Жалко, путеводитель не сообщает, откуда это известно. Но, видимо, есть какой-то респектабельный источник. Даже дом, в котором он родился, стоит, говорят, на том же месте. Реставрированный надо думать, но тот же самый в каком-то смысле.  И близко от библиотеки, естественно.  А что, если сам Шекспир – был не тот же самый? В конце концов, кто действительно знает, кто написал все эти пьесы? И еще меньше, естественно, известно о том, кто их потом редактировал. Это, очевидно, происходило больше, чем однажды? И сколько у них общего с оригинальным текстом. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Интересно, что у него, Шекспира то есть, вроде бы был отец, и музейный дом принадлежал сначала ему. А также дочь и внучка, и прошло три поколения пока – прямых наследников больше не нашлось – и дом достался племяннику. Однако дом не сносили и даже не перестраивали, и теперь в нем музей. Боже, - М. вдруг почувствовала, что ей как будто страшно. – Почему-то я совсем не хочу заходить внутрь. А если Том здесь? Он зашел бы внутрь? Вероятно, если уж приехал. Она купила билет и вошла в дверь. Но Тома там, разумеется, не было – он уже уехал.
У нее было чувство, что больше шансов найти его поблизости от станции. Полное название местечка было Стратфорд на Авоне. Авон почти авьон, - сообразила М. Самолет, то есть. Интересно, кто это тот ай, который выпал? Из самолета и из слова? И какая мрачная ирония в самом факте: Шекспир и все сопутствующие коннотации имеют отношение к самолетам. На самолетах тогда же не летали – кто и когда выбрал такое место? Впрочем, все здесь было настоящее, в этом сомневаться не приходилось. Здание самой станции было сделано из стекла – а может быть, это был такой прозрачный пластик, очень похожий на стекло.
Большущий кран что-то строил в двух шагах от станции. Туннель, как утверждала табличка, приклеенная на заборе. Может, Том  рисует где-то здесь? Но его нигде не было видно. Но она найдет их, Тома, Джэка и Джэй. Как странно, все-таки, что посещение Стратфорда – или, может лучше сказать, застревание между этими двумя Стратфордами – ведь есть еще один – связано с тем, что вместо трех человек остался один. Она сама. Но она найдет их, обязательно.
Ближайшая к Стратфорду станция называлась Панкрас – что-то в этом роде. Pancras.  Напоминает Питера Пэна и еще что-то из области медицины, хотя навряд ли это имелось в виду? Там находятся сломанные часы, - объяснил М. какой-то прохожий, к которому она обратилась за указаниями, как пройти и проехать. Часы были сломаны с 1970 года, но сейчас их отреставрировали, они ходят.
Там тоже посмотреть? Она сомневалась, что делать дальше.

44.
Вместо того, чтобы немедленно уехать и двигаться в сторону другого Стратфорда – в Австралии - если Тома не было здесь, и он по-прежнему где-то в Стратфорде, - что, впрочем, неочевидно, - то, наверное, там? Вместо того, чтобы немедленно уехать, М. продолжала бродить по улицам все того же маленького городка. Время от времени она добиралась до Лондона, но, в основном, проводила время в Стратфорде. Нравилось ей это или нет, Том написал об этом месте в своей записке, стоит его исследовать как следует. Тут было не слишком-то много граффитти, чем, интересно, он занимается? Однако она все же нашла кое-что очень интересное. В каком-то дальнем углу небольшой узкой улочки нашлась картинка – девушка с темными волосами и в голубом платьице. Под картинкой была надпись: profit is prophetless. Замечательно, и что интересно, эту мудрость можно перевернуть: prophet is profitless. Звучит почти что так же хорошо.
Том всегда твердо верил, что хорошо то, что одобряется и принимается обществом. А также, разумеется, -  вознаграждается. Добро в моральном смысле и нажитое добро – это одно и то же слово. А если что-то не одобряется обществом, то, соответственно, это и не хорошо. Коллективная мудрость, или как там она называется? Как она совместима с такими одиночными по своей природе занятиями, как живопись? Неважно, он все равно в это верил, во всяком случае, так говорил ей.  Если что-то оплачивается – это самая ясная форма общественного поощрения, и стоит, следвательно, этим заниматься, и наоборот – не оплачивается – не стоит. Правда, на практике следовать этому правилу удавалось не всегда : у внутреннего развития свои законы, но он все равно в это верил.
- А что, если коллективную мудрость немножко изнасиловали? – иногда интересовалась М. – Она все равно такая же мудрая?
- Как это? – Том не хотел понимать, а М. всегда старалась и не могла понять, почему он не понимает.
- Ну так, - объясняла она. Люди говорят и делают не то, что они думают в действительности и во что верят, а то, что от них требуется. Это, как ты сам понимаешь, могут быть очень разные вещи. Интересно еще, от чего зависит, насколько они разные: скажем, твой сосед по дому дядя Вася, скорее всего, скажет о твоих картинах то, что он, на самом деле, думает. Хотя и это не обязательно. А какой-нибудь чин какой-нибудь художественной организации, которая заказы раздает – на него влияет намного больше факторов. Я хочу сказать, что навряд ли он такой же непосредственный. Увы, социологию эстетических предпочтений можно изучать, но это не очень-то поощряемая тематика, - закончила она.  – Хотя от этого, может, зависит, как ты живешь. И вообще – кое-кто выпадает из сетей коллективной мудрсти, по разным причинам. Как это может быть, если она правда такая уж коллективная и синоним истины? И между прочим, выпадают не самые худшие люди.
И как, интересно, Тому удавалось сочетать это все с религией? Том всегда был религиозен, и время от времени М. пыталась понять, всерьез ли он это, а может, все  - притворство, напяленная для чего-то маска? Казаться как кто?  Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так: он не притворяется.
А ведь религия – христианство, во всяком случае, прямо говорит, что стремление к наживе греховно. А деньги, если они у тебя завелись, надо выбросить в грязь. Может, они просто намекают, что между этими двумя вещами есть связь? Никто однако ж не ждет этого от нас сейчас и сегодня. Многие считают, что все эти – притчи, может быть – вообще не надо понимать буквально. А как надо понимать? Фигурально? Что бы это значило, применительно к деньгам? И как это отнести к Тому? Однако факт оставался фактом: про него никак нельзя было сказать, что он считает, что деньги грех, и чтобы заработать их, он был готов на очень многое. Одна история с Бэтти чего стоит. Хорошо, - подумала М., – что иногда желание творить все же уводило его в сторону от прагматического.
М. не очень-то верила в то, что может оказаться, что что-то такое важное, типа Библейских притч, надо понимать не буквально. Хотя – что мы собственно знаем о том, как получилось, что кто-то записал это – и на чем, может, на дощечке? Он был безумный страстный одиночка, или выражал чье-то мнение? Сколько людей верило тогда, что нажива греховна? И если они были, такие люди, и их было много – как же все это могло принять сегодняшние очертания?
Собираясь в Стратфорд, М. вспомнила, что поезда там устроены особенным образом, не совсем обычным. Иногда случается, что они длиннее платформы, у которой останавливаются, - и тогда нужно бежать в первый и второй вагоны в начале поезда, чтобы все-таки выйти на платформу. Ужас. М. никогда не могла сказать, в каком направлении следует бежать, и часто ошибалась. Лучше уж узнать и кого-нибудь заранее, в какой вагон нужно сесть, и потом из него и выходить. Странно, почему в самой главной книге ничего не говорится о том, можно ли рисовать на стенах. Может, потому, что это было очевидно – можно. Еще со времен наскальной пещерной живописи было можно, и потом еще долго – и церкви имели к этому отношение. А потом вдруг в какой-то момент стало нельзя. Вероятно, кто-то знает, в какой? Может, это как-то совпало с увеличением числа людей, верящих, что нажива греховна?
В общем, если Том притворялся, что верит в греховность наживы – и все остальное заодно – он делал это на редкость хорошо. Но он не притворялся, М. это знала. Хотя, конечно, для него всегда было важно общественное признание – и оплата труда, как его материальное воплощение. Как это? У англо-саксов есть пословица на эту тему: things are what they seem. Как-то так случилось однажды, что эта мудрость – между прочим, совершенно непереводимая, а это ведь тоже о чем-то говорит? – так озлобила М. – что она решила пошутить. If things seem, undo the seams. Трудно сказать, против чего она озлобилась – но ненавидела это люто. Вся эта их жизнь, в которой нет разницы между правдой и ложью,  и, по этому случаю, существует всего несколько слов для названия этой разницы. Как, например, будет приукрашивать? А приуменьшать? Есть какой-нибудь способ по-разному сказать привирать, присочинять и заливать? Как насчет сглаживать и замалчивать? У всего этого мало названий в английском языке, потому  что говорить о лжи – неприлично. И обо всех остальных вещах, имеющих с ней хоть что-то общее. Неприлично даже, по-видимому, обозначать словом различные отношения между реальностью и ее представлениями. Впрочем, может, не всегда?  Приукрашивать будет embellish? А сглаживать smooth over. Впрочем, дело не только в существовании слов, а еще в том, кто и когда их употребляет. Не то чтобы слов для описания отклонений от истины с большей буквы не было вовсе, но употребляются они реже и не совсем так же. Зато есть пословица! Things are what they seem. Неправда.
М. так разозлилась, что сочинила продолжение – If things seem, undo the seams. И вывесила на каком-то сайте, где вывешивают подобные puns. Получила тогда первый приз, виртуальный, конечно. Так может сейчас это и происходит – вдруг сообразила она.  If things seem, undo the seams. Где Том? Неужели в Стратфорде? Она никогда не переставала верить, что это именно так и должно быть: if things seem, undo the seams. Есть вещи поважнее, чем что вам кажется, и суть – не в том. Какое отношение имеет ко всему этому его привязанность к Бэтти? Может и никакое: просто ситуация, прежде всего финансовая, стала для него мало выносимой, и он нашел способ сбежать из нее. Тем более привлекательный, что, возможно, с Бэтти связано получение каких-то заказов и доход, и это позволяет ему поддерживать в своих собственных глазах – и, возможно, глазах других людей – все тот же привычный имидж.
А вот если бы получилось наоборот и не нашлось выхода – когда Тому перестали платить за его преподавание, -  ему пришлось бы постепенно изменить внутреннюю картину мира, и образ себя в нем. Мир заставил бы его изменить свою картину. Things are what they seem. Кому впрочем они кажутся? Здесь почему-то не говорится. Кажутся. А красота, она в глазу смотрящего, beauty is in the eye of the beholder – такая мудрость ведь у них тоже есть. Надо идти назад, в пещеры, и рисовать на их стенах – и казаться будет другое.
Наверное, Том вернулся в Австралию и потом поехал в Стратфорд, - еще раз сказала себе М. Она сделает то же самое – сейчас купит билет на самолет, потом, когда будет дома, поедет в Стратфорд. Поезда ходят от центрального вокзала несколько раз в день.
В этом втором Стратфорде они тоже много знали о Шекспире. В его честь была названа библиотека, был какой-то фестиваль. Даже небольшая речушка тоже называлась Авон. Если бы, кроме названия города, она знала о местонахождении Тома еще кое-что – это бы не обязательно помогло. Столько всяких названий совпадает. Видимо, они пытаются этим сказать, что все эти peer relationships? или как их – устроены одинаково и здесь и там. Хотя в Бухаресте, они, наверное, устроены иначе. Зачем же он тогда поехал в Стратфорд? Неужели ему все это нравится?
М. подумала еще и слезла на станции Сэйл. Чудное маленькое местечко, таких много в Виктории. Много воздуха, солнце, деревья – в основном, конечно, эвкалипты, но и другие, завезенные из Европы то ли клены, то ли буки, то ли ясени попадаются. В общем, не вечнозеленые, как эвкалипты, и кора выглядит иначе. Между деревьями прыгают зайцы – это, наверно, кролики, и, отпрыгнув пару метров от шоссе, скрываются за полупостроенными домами, обнесенными решеткой. Отойдешь от станции на пару сотен метров – торговый центр, а в нем продается мексиканская еда. М. купила буррито, довольно невкусный, и решила, что Тома здесь, похоже, нет. Милое местечко, но страшно скучное, и никаких графитти. Можно, конечно, доехать до Стратфорда – отсюда совсем недалеко, около получаса, но, может, сперва попробовать Морвэлл? Это еще ближе. Пару дней спустя она туда поехала.
Еще один маленький городок, тихий и симпатичный, как все они.  Сойдя с поезда, она купила больший пакет с фиш энд чипс и теперь думала, что делать дальше. Просто побродить по улицам, пока найдешь что-нибудь интересное? Что если Том здесь где-то? Она была почти уверена в этом.
Пройдя насквозь почти бесконечную улицу, уставленную маленькими кафешками, закрытыми, разумеется, как это водится в Австралии, в позднее время после пяти вечера, она, наконец, нашла кое-что интересное. Маленький итальянский магазинчик продавал сыры, колбасы и грибы. Грибы, пожалуй, слегка отличались от тех, что можно найти в России – почти так же сильно, как и деревья – но все же это были сушеные грибы. Теперь бы еще найти, где кофе выпить. Но кофе в этот час не просматривался.
Через дорогу она заметила на стене какого-то здания картину, которую, видимо, не заметила, когда сходила с поезда. Две черноволосые узкоглазые женщины, в ярко-красных платьях, что-то делали со змеей: кажется, просто передавали ее друг другу. Может, аптека? М. прищурилась, чтобы получше рассмотреть, что это такое – и прочитала вывеску над дверью. Татуировки. Там делают татуировки, а картинка, видимо – задумана как реклама. Это были гейши, они, наверное, татуируют посетителей – наконец поняла она. – И почему, интересно, рисовать на своем теле считается лучше, чем на стенке дома, хотя последнее не так больно? Она поспешила уйти вниз по улице подальше от дома с татуировками.
Пять часов – время, когда полагается кончать пить кофе и начинать пить пиво, - наконец догадалась она. Надо искать паб, здесь наверняка есть какой-нибудь. Как грибы со странными названиями, это была одна из ее новых привычек. М. привыкла ходить в паб, и уже не могла вспомнить, когда этой привычки у нее не было. Always was, always will be. Наверняка в Морвэлле есть хоть один.
Еще побродив и поискав, она, наконец, нашла паб. Несколько мягко освещенных комнат с игральными автоматами, в центре одного из залов – стойка, у которой продаются напитки. Замечательная австралийская вещь, выражение нацинального духа, можно сказать. Заказала пиво, уселась у окна. Раскрыла книжку – в городке был книжный магазин, и в нем она купила Орвэлла, 1984. В последний раз, читанную, кажется, в переводе. На страницу упала тень. Это Том – догадалась М.

















-


-




 











-
-
-

























-

-


 

-
 





















-

   
 
-



 
Маршмэллоуз



Наконец я дома, и что же?  Зрелище, представшее моим глазам, в первый момент поражает меня. Что я вижу? Мой муж и брат, конечно. И как всегда ссорятся. Из-за двери мне слышны их повышенные голоса, они звучат почти истерически. Я прислушиваюсь. В чем дело, очевидно совсем не сразу.
- Потому что я не ты, - говорит Том.
- Еще бы, отвечает Джэк. – Только чем тут гордиться?
За этим следует долгая пауза, в течение которой я стараюсь понять, в чем дело. Оба, кажется, злы и возбуждены до последней степени. Стараясь сдержать дыхание, я прикладываю ухо к двери.
- За деньги ты сделаешь все, что угодно, - говорит Том. – И не потому, что это тебе действительно нужно, хотя это тоже верно. А просто потому, что так ты себя чувствуешь лучше других. Но ты не лучше, ты хуже.
- Лучше делать что-то, чем ничего, - говорит Джэк.
- Это все? Слабоватое обоснование, в смысле жизненной позиции, - усмехается Том.
Постепенно контуры того, что происходит, прорисовываются четче. Дело в том, что Том недавно ушел с работы. И даже не недавно, а уже пару лет назад. И, может быть, не он ушел, а его ушли, если это такая уж большая разница. В любом случае, больше он этим не занимается. И как ни странно, похоже, абсолютно доволен ситуацией, во всяком случае, не ищет нового места. Вообще, Том для меня загадка. Что-то вроде сложной компьютерной игры, в которой только кое-что понятно, и то не до конца. Почему он не ищет нового места? Устал? Лечит какую-то душевную травму? Но ведь, по идее, душевной травме не повредит нахождение нового места? Может, дело в том, что место преподавателя живописи не так-то легко найти? Если не сказать невозможно. И вот он не хочет портить свой собственный имидж. Если кто-то спросит, где он раньше работал – есть хороший, достойный Тома ответ. Там, в университете Х, где это было в последний раз.
И еще что-то. Может, он не хочет быть как Джэк? Если Джэку так уж важна работа, а это, очевидно, так, Том не хочет считать ее важной. Фиг с ней, в жизни есть вещи поинтересней.  Мой муж Джэк говорил мне, и не раз, что если б он не уехал когда-то в Австралию, то спился бы, наверно. Чушь. На плаву  если что его и держит, так это работа, а ее и там достаточно. Но если так – Том не хочет работать, и не пьет. Совсем. Грустно, конечно. Чтобы знать, как что-то кончилось бы для тебя, например, жизнь в другой стране, отказ от эмиграции или эмиграция в другую страну – надо это попробовать. Увы, это уже невозможно. Что еще можно сделать? Посмотреть, как кто-то попробовал, и примерить это на себя? Работа не волк, в лес не убежит. Замечательно, что эта знаменитая русская пословица непереводима. Что у них вместо нее? Work and life balance. Баланс работы и жизни. И тоже, между прочим, плохо переводимый.
Я все еще стою, приложив ухо к двери и время от времени заглядываю в замочную скважину. Они все говорят и говорят, на повышенных тонах, и не похоже, что становятся дружелюбнее.
- Единственная причина, по которой ты все это делаешь, - говорит мой деверь Том Джэку, - это не иметь нужды в деньгах. Не потратить их на что-то определенное, а так просто, чтоб были. В отличие, например, от тех, кто остался там.
- Почему ты так думаешь? – Джэк, как всегда, краток.
- Да вижу я.  Том некоторое время колеблется, продолжать ли, и добавляет: - просто тебе хочется иметь достаточно денег, чтобы ими можно было сорить. Ты считаешь, что это достаточно веская причина, чтобы ездить ежедневно на работу? Воздух, между прочим, от этого не становится чище.
Какое-то время Джэк молчит, может быть, думает? Оскорблен?
- Не ежедневно, - наконец выдавливает он .
- Даже не ежедневно, а, скажем, через день – слишком часто, - замечает Том.
Надо на что-то решаться. Не стоять же мне здесь за дверью целый день. Жаль , не похоже, чтобы эта перепалка близилась к концу. Я делаю вдох и широко распахиваю дверь. Том прощается и выходит, ему надо в магазин, сделать закупки для семьи на неделю. Джэк тоже должен ехать, пора на работу, обьясняет он.

11.
Я остаюсь в комнате одна. Оглядываюсь по сторонам и усаживаюсь на стул. На столе что-то осталось. Я поднимаюсь разглядеть это получше. Кредитная карточка. Видимо, Тома, он ведь только что был тут. И, во всяком случае, не Джэка и не моя. На ней имя Тома.
Мне кажется, я видела, как Том вынул ее из кармана и положил на стол. Мне кажется, я смутно припоминаю, как он пользовался ею в магазине. Мы же близкие друзья, вместе покупали еду для вечеринки, вот я и заметила.
Я, кажется, знаю, в чем состоит объяснение. Это одна из тех дополнительных карт, они их называют additional. У них есть основной владелец и дополнительный, а вся документация, номер счета и прочее на имя основного. Оба имеют к счету доступ, но если дополнительный потерял карту  - собственно, доказать, что кто-то когда-то оформил ее для него и дал доступ к своему счету – почти невозможно. А может, и возможно, все зависит от того, какую инфу на этот счет они там хранят и сколь долго. Интересно, как получилось, что Том и М. завели себе такую штуку?
Немного пораздумав, я опускаю карточку себе в карман. Надо написать себе где-нибудь, чтоб не забыла вернуть, и поскорей.
Потом я следую своему обычному расписанию: обед и ужин, немножко уборки. Наконец, до меня доходит: а Том-то так и не вернулся! Уже два дня как его нет, кредитка, которую он оставил, так и лежит на столе (в конце концов, я решила, что лучше будет положить ее обратно на то же место). Интересно все-таки, он нарочно оставил ее там или в самом деле забыл? Зачем он ее вынул? Никто не знает, ни я,ни Джэк, ни даже его жена М.
Да, тут надо сказать, что все мы – Том и М., Джэк и я – живем рядом. Два наших дома стоят на соседних участках. При желании, можно переговариваться через забор.
- Боюсь, что Том исчез,- говорю я, когда мы в следующий раз встречаемся за ужином.
- - Может, все равно поужинаем, - предлагает Джэк. - И обсудим заодно, - добавляет он. – За свиной котлеткой лучше думается.
- Зачем, интересно, он мог это сделать? – начинаю я.  – Я имею в виду, не уехал, а оставил кредитку на столе? -Что если он обиделся. – говорю я Джэку – и не хотел ею больше пользоваться?
- Что ты имеешь в виду?
Интересно, может Джэк просто забыл все то, что он наговорил Тому? Все эти жестокие и намеренно оскорбительные вещи? Пока я раздумываю, стоит ли напомнить ему об этом, он задает следующий вопрос.
- А что за карту он оставил? О которой ты так беспокоишься?
- Дополнительную, то есть additional, - отвечает М.
- Как это дополнительную? Это что?
- Ну, знаешь, когда еще у кого-то есть карта, привязанная к этому счету.
- А, знаю, - замечает Джэк. – Это вроде как совместный счет. Туда что-то начисляют, обычно чью-то зарплату, и одновременно два человека имеют доступ к ней. Например, зарплату мужа, к которой таким образом получает доступ его жена, хотя, на самом деле, они могут быть и друзьями или какими-то другими родственниками.  Я пользовался такой много лет.
- Похоже, - говорит М., - но у него была дополнительная карта,  это не совсем то же самое.
- А в чем разница?
- Разница в том, - объясняет М., что в случае совместного счета обе стороны представлены как равные, не оговорена разница между ними, хотя, возможно, и даже чаще всего, только кому-то одному из них платят туда деньги. А в случае дополнительных карт есть основной владелец счета, и дополнительный, который имеет физическую карту, кусочек пластика, на котором его имя. А все документы обычно бывают на имя основного владельца, на счету может быть только его имя, стейтмент приходит ему, и так далее. Не знаю, может, это не всегда так, но часто.
-Откуда ты знаешь? – спрашивает Джэк. Кажется, он удивлен.
- Знаю, и все. – Отвечает М. Видела. – Стейтмент приходит на мое имя, они его присылают каждый месяц.
- А-а. Это все непросто переварить. Почему интересно, из этих двух опций – совместный счет и дополнительные карты – они выбрали ту, в которой сразу указывается, кто есть кто?  И кто из них, интересно, выбрал эти дополнительные карты?
- А что, если Том потеряет свою карту?  - спрашиваю я у М. – Если счет на твое имя, и оно всюду, кроме этого кусочка пластика, то есть его карточки, - как можно доказать, что она вообще была? Может, в случае, если он ее потеряет, это выглядит, как будто он украл твою? И все время пользовался чужой?
- Не знаю, - отвечает М. задумчиво. – Может быть. С чего бы ему что-то терять? Но если вдруг, мы сходим туда вдвоем, и закажем новую.
- Все-таки, странно все это, - говорит Джэк. – Это вообще безопасно, эти дополнительные карты?
-А почему нет?
- Представь себе такую ситуацию. Два человека только что познакомились – я не имею в виду вас двоих, естественно, вы семья – и один из них сильно богаче, чем другой.  Случается, разве нет? И тот, кто богаче, своему компаньону заказывает такую вот дополнительную кредитку. И просто для интереса еще представь, что они вместе путешествуют, куда-нибудь заграницу. Более бедный компаньон может пользоваться кредитной картой, но имя его более богатого друга всюду – на счету, документах, кроме самой пластиковой карточки – их две разных, с одним номером, у каждого на его собственное имя. Из чего следует, если вдруг что-то случится – что более бедный компаньон с этой дополнительной картой вообще был? Вынь у него из кошелька его пластиковую кредитку, пока он спит – и ничего не было.
-М-м, - это я. – Ты излагаешь это дело так, как будто это легкий способ прикончить своего партнера, когда он тебе надоел.
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М.
- Конено, нет, - отвечаю я. – Это я чисто теоретически. Пытаюсь представить себе, что вообще может случиться. Строго говоря, это зависит от того, какую инфу они там держат в банке на этот счет – где вообще записано, что к этому счету имело отношение два человека. Боюсь, что это бывает по-разному.
-А-а.
- А так, если не держат, можно вообще убить кого-то и сделать вид, что человека не было, - я продолжаю гнуть свое. – Что указывает на то, что он был, кроме кредитки – с ней неясно, - и мобильного телефона?
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М. опять, подумав.
- Естественно нет. Я и не предполагаю ничего подобного. В любом случае, - дело, видимо, в чем-то другом – он же оставил карточку на столе и уехал. Кстати, он какие-то деньги снял? А я так, - просто фантазирую на тему о том, что может быть.
- Ясно.
- Почему, как вы думаете, он мог оставить кредитку дома? – это Джэк.  – Она ему что, не нужна?
- Кстати, - встреваю я, - а почему Том не работал? – мне всегда хотелось это знать.
- Не знаю, - отвечает М, - Наверно, хотел, чтоб голова и руки были свободны для творчества.
- В смысле для его стритарта? Он ведь, кажется, им со студенческих времен занимался?
- Да, давно.
- И что же? – продолжаю наседать я. – Что случилось? Почему раньше ему хватало свободы на все, и можно было работать, а теперь уже нельзя?
- Нет, я этого не понимаю, - замечает Джэк.
- То есть?
- Все хотят быть свободными и иметь достаточно времени для творчества, и тэдэ, и тэпэ. Это общее место.  Однако ж большинство людей не делает никаких телодвижений, чтоб к этому идеалу приблизиться, и тем более, не бросает работы. Что-то должно было произойти, для того чтобы Том это сделал и уехал к тому же. Что именно?
- Не знаю, - повторяет М.
- А кто знает? – хочется спросить мне. – Если не ты? Ты же его жена? Однако я воздерживаюсь. Ситуация и так не из приятных, где Том, мы не знаем, а собрались мы здесь, в конце концов, для того, чтобы помочь нашим друзьям, Тому и его жене М.
- Он бы должен сказать тебе спасибо, - теперь Джэк обращается  к М. – Он мог делать то, что хотел, то есть рисовать свои картинки, - потому что вы были вместе и ты работала. Что случилось? Ты же должна знать? Кто его знает лучше тебя?
М. вздыхает.  Она должна, конечно. И до сих всегда чувствовала, что знает о Томе все. Неужели это уже неправда?
- Но вообще-то, - говорит Джэк, - для того чтоб человек начал заниматься такой бунтарской вещью, как стритарт, нужен, наверно, какой-то толчок. И тем более, для того, чтоб он бросил для нее все остальное? В какой момент он понял, что больше не может принять окружающей действительности? Вот я, скажем, про себя это знаю точно.
- Ну, и в какой? – мне интересно.
- В момент эмиграции из России в Австралию.
- В сам момент переезда?
- Да нет, позже конечно.
- Ты знаешь, когда?
Джэк задумывается.
- Навряд ли это относится к Тому, - замечаю я. – Он прожил много лет спокойно, и сам себя поддерживал, занимаясь преподаванием живописи в каком-то маленьком вузике. И что-то, видимо, треснуло сейчас...Или, может, недавно?
- У них там было сокращение, - объясняет М., помолчав несколько секунд.  – Тома вместе с еще человеками пятидесятью уволили. Это было  три года назад.
-  Так может, он травмирован? -  высказывает предположение Джэк. – Это был для него большой удар?
- Я думаю, да, - отвечает М. – Но скорее дело в том, что он устал.
- Еще бы устал, - это я. – У вас чересчур много детей. Всегда удивлялась, как вам это удается. Кто, например, отводит двух младших в школу по утрам?
- Том отводил, - отвечает М. – Потому что мне надо было уезжать раньше, чтобы успеть к девяти.
- Он что, каждый день это делал?
- Да, каждый день.
- Можно же было оставлять их в продленке местной, - предлагаю я. Как ее? After care?
- Гм-м, - говорит М. Похоже, она раздумывает, объяснять или нет такую очевидную вещь, как нежелание отправлять ребенка на продленку.
- Так что же? Он отвозил их в школу, а потом, не заезжая домой, ехал на работу?
- Нет, - говорит М. – Это было бы слишком далеко. Он оставлял машину дома и ехал в город на поезде. Это легче и даже быстрей, в случае плохого траффика.
- Ясно, - говорю я. – Еще бы, тут каждый устанет. И так изо дня в день . Может, он просто не хотел, чтобы дело выглядело так, будто ты со всем этим в состоянии справиться сама?
- Что ты имеешь в виду? Похоже, я нагрубила М. и она обиделась. Однако остановиться мне уже трудно.
- Ну как же? Кто- то должен в этой ситуации посвящать себя дому целиком, и это взял на себя Том.
- Какое это сейчас-то имеет значение? – перебивает Джэк. – Давайте лучше разберемся с его картой.
- Мы можем, если известен номер, позвонить в банк. Может, и даже наверняка, они знают что-то, проливающее свет на ситуацию. Например, сколько денег он снял в последний раз.
- А зачем? – спрашивает М.
- Как зачем? Если он снял большую сумму в тот день, когда он исчез, это нам кое-что говорит. Значит, скорее всего, он это планировал, и подготовился.
- Я могу позвонить, - говорит М. – Счет-то ведь на мое имя. Они должны ответить на все мои вопросы.
- Как насчет его красок? И прочих материалов для работы? – спрашиваю я.
- А что?
- Ну, он их взял?
- Надо посмотреть, - отвечает М. – Не знаю.
- Где он покупал все это? – встревает Джэк. – Никогда, кстати, не мог понять как они это делают. Краски могут быть дешевыми, конечно, но все эти подъемники должны быть запредельно дорогими? И если у человека нелады с властями, кто ему позволит пользоваться подъемником?
- А почему нелады? – спрашивает Джэк.
- Ну ты же знаешь, если картина на стене не заказана, не commissioned то есть, ее могут потребовать удалить. И  случается, цепляются, и оштрафовать могут.
- Да, я знаю, - говорит М.-  Все-таки, действительно, давайте попытаемся выяснить, сколько он снял денег. Это должно быть нетрудно.
- И зачем оставил здесь кредитку, - добавляет Джэк.


14.
На следующий день М. наконец собралась позвонить в банк. Для начала пришлось провести минут сорок, общаясь с автоответчиком. Почему-то он никак не хотел понимать, что нам надо.
-In a few words, tell me, what would you like to do today,  - металлический голос повторил это раз десять, а ответа понимать не хотел.
- My husband Tom has disappeared, - M. повторила это несколько раз.Наверно, это было неправильно. Потом она говорила еще что-то про additional card, оставленную им на столе. И о том, что хотела бы знать, какую сумму денег он снял перед отъездом. Видимо, это было чересчур сложно, но она, очевидно, волновалась.
- Sorry, - повторил автоответчик. – I have difficulty understanding this. In a few words, tell me.
- А между прочим, - Джэк вдруг оживился и у него улучшилось настроение. – Даже если он снял деньги, они ведь все равно рано или поздно закончатся. Скорее рано, чем поздно. И что он тогда будет делать?
- Не знаю, - сказала М. – Почему ты думаешь, что скорее рано? Хотя, конечно, на этом счету никогда много не лежало.
-Тебе нужно не звонить им, - говорит Джэк, а просто проверить баланс. Пользуйся преимуществами того, что у вас общий счет.
- Я уже проверила, - говорит М. – Как ты догадался? Перед тем как исчезнуть, он снял тысячу долларов. Дело в том, что это превышает его дневной лимит. Поэтому стоит поговорить с ними, по идее, ему нужно было зайти в branch, чтобы это сделать, и его кто-то мог видеть.
- А-а, - до меня, наконец, доходит. – Ясно. Только навряд ли кто-то будет отвечать на такие вопросы, тем более, по телефону.
- Попробуем.
Сделав еще пару попыток, М. наконец прорвалась через автоответчик. Джэк подсказал ей, что надо не рассказывать истории из своей жизни, а воспользоваться одним из предлагаемых в меню примеров и повторить его.
- Credit card statement query – наконец выговорила М. Это была одна из тех вещей, про которые можно было спросить, - так говорил автоответчик.
- I have difficulty, - упрямо повторил автоответчик.
- Ты неправильно говоришь, - опять влез Джэк. – Квери неправильно произносишь. Надо говорить так, чтобы получалось что-то среднее между е и и. Редуцированные гласные называется.
- Это не редуцированная гласная, - заметила М. – Потому что здесь ударение. Квери-двери.
- А что, под ударением не бывает редуцированных? – спросил Джэк. Он опять задумался. Может быть, надо лучше знать, что там можно знать про редуцированные, и тогда все это, буквально все – будет лучше получаться. Маловероятно, конечно.
- А может, он чувствует, что я думаю о ментах, когда говорю стейтмент? – вдруг мелькнуло у М. – Чушь, что автоответчики могут чувствовать?
Когда, наконец, на том конце провода трубку взял живой человек, подтвердилось только то, что они уже и так знали. В день своего исчезновения Том снял тысячу долларов. Чтобы поговорить с кем-то, кто мог видеть, как он это сделал – потребовались еще кое-какие усилия. В конце концов М. это удалось. Но разговор не принес никакой новой информации. Да, Том заходил в банк, для того чтобы снять эти деньги, но никто не знал, с кем он там виделся, или не хотел говорить М. Да и зачем это может быть нужно? Чтобы установить точное время, когда он мог уехать? Жаль, на транзакциях его больше не указывают, - подумала М. А то можно было бы узнать, когда он купил себе билет. Впрочем, он не взял с собой карты все равно, а видимо, кэш на первое время.
- А мобильный телефон он взял? – вдруг спросил Джэк. – И вообще, может обратимся в полицию? Что-то мне это перестало нравиться. Хотя, конечно, если денег у него только эта тысяча, беспокоиться особенно не о чем. На нее не очень-то разгуляешься.
-  Мобильник выключен, - сказала М. – В полицию я обращаться не хочу, он вернется, я уверена.
- Если он снял заранее деньги, это указывает на то, что его не похитили,  - говорю я. – Интересно, в каких случаях это верно? А что, если его заставили? Или он сам хотел навести нас на ложный след? Уж больно скромная сумма, что на нее можно сделать? У него были здесь где-то недалеко близкие друзья?
- Нет, - отвечает М. – Он вообще нелюдим, ты же знаешь. Не очень общительный человек.
- А другая кредитка у него была? – спрашивает Джэк.
- Насколько я знаю, нет, - отвечает М. – Та, что он оставил на столе, - его единственная карта.
- Как-то это кажется невероятным,  - возражает Джэк. – Без карты вообще неудобно, а он собрался путешествовать, по всей видимости. Зачем, интересно, он ее бросил? Может, забыл?
- Странно, что, все-таки, могло его подтолкнуть к этому? – спрашиваю я. Какие-нибудь идеи? Вы поссорились?
- Мы никогда не ссорились. – отвечает М.
- Как никогда? Так не бывает. Может, у него была другая женщина? Это бы все обьяснило. В любом случае, куда он мог двинуть, если решил уехать на короткое время?
- Мы не поссорились, - повторила М. – Мы никогда не ссорились.
- Правда?
- А другой мобильник у него был? – спросил Джэк.
- Был, - подтвердила М.
- Я думаю, мы можем поискать, не найдется ли чего интересного в его другом телефоне. В такой ситуации мы имеем право, мне кажется.
М. вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках старый мобильник Тома. После минутной паники мы нашли подходящую зарядку и зарядили его. Чтобы открыть инбокс с электронной почтой, не нужен был пароль, хотя нужен был интернет на мобильнике; его удалось купить, зная номер.  Пару минут спустя М., низко опустив голову, чтобы лучше видеть, уже читала сообщения, поступающие в электронную почту Тома. Я сидела рядом с ней и читала то же самое через ее плечо. Похоже, у Тома была подружка. То, что мы сейчас читали, не оставляло никаких сомнений на этот счет. Как же он с ней познакомился? Может, онлайн? Девушка, которую звали Бэтти – она подписывалась – не только писала, но и звонила. Звонила она, судя по номерам, из-за границы – значит, жила где-то далеко? Может, в результате такого телефонного звонка они и познакомились?
- Иногда мне звонят совершенно новые люди, - заметил Джэк. – Промоушн того и сего. Может, она тоже так позвонила?
- Этот номер, кажется, румынский, - сказала М.
- Можно потом посмотреть, что это за номер, - сказала я. – Но так или иначе, навряд ли он мог взять тысячу долларов и убежать с ней на край света? Это кажется невероятным. Сколько времени можно протянуть на тысячу долларов?
- А кто она? – спросил Джэк. – Что нибудь выясняется, кроме того, что ее зовут Бэтти?
- Это все, - отвечаю я, - или почти все. Бэтти, значит женщина. Номера заграничные, но разные, почти всякий раз новый. О чем они говорили, здесь не написано, как ты понимаешь.
- Мне кажется, маловероятно, что они сейчас вместе, - сказала М. – У Тома просто не хватило бы на это ресурсов. Но можно это проверить попозже.
- А что еще ты нашла? – спрашиваю я. - В электронной почте ее следов практически нет. В основном, она посылала смски и звонила.
- А что-нибудь интересное в электронной почте есть? – спросил Джэк.
- Из нее видно, например, что время от времени Том поселялся в отели, - ответила М. – Но это я и так знала.
- Как часто? – спросил Джэк. – И зачем, смею вас спросить? С этой, как ее, девушкой из Бухареста?
- Будапешта, - поправила его М. – В основном, она звонила с телефонных номеров, у которых будапештский код. Не думаю, что он жил там с ней. Похоже, она никогда сюда не приезжала. Обычно он останавливался в одиночных номерах.
- А сколько это стоило? – спрашивает Джэк.
- Примерно около сотни долларов за ночь, - говорю я. – Я знаю.
-  У Тома были любимые места в нашем городе, - заметила М. – Иногда он останавливался там в отелях, чтобы рано утром выйти погулять.
- Это какие например? – спрашивает Джэк. – Дороговатые получаются прогулки, разве нет?
- Какие? Ему всегда нравился центр Мельбурна, мост через Ярру, и рынок Квин Виктории. И все места, где можно погулять по морю. Альтона, Мордиаллок. Том всегда говорил, что море искупает все.
- Искупает? В каком смысле? Что нужно искупить?
- Послушайте, - встреваю я, - ну какое это сейчас имеет значение?
- Имеет с точки зрения того, была она тут или нет, - говорит Джэк. – Мне кажется, пока нет.
- Давайте лучше посчитаем, сколько это могло стоить. Если, скажем, Том имел в виду провести около недели в отеле в таком месте – или другом подобном, - то это стоило бы около семиста долларов. Если он с этой именно целью снял тысячу долларов, он скоро вернется. К тому же, есть и пить ему ведь тоже надо.
- А что, если что-то случится, и ему понадобится больше денег? И раньше, чем он предполагал? Безумству храбрых поем мы песню.
- Что случится? Если ты ждешь, что что-то случится, лучше сидеть дома. – замечает Джэк. – А он когда-нибудь раньше это делал?
- Что?
- Ну исчезал вот так из дома?
- Нет, - сказала М.
- А у него было какое-то любимое место? Которое ему нравилось больше всего? Там бы и посмотреть, в первую очередь...
- Да, было одно место, - задумчиво говорит М. – Черт, я кажется, не очень помню название. Charles den, или что-то в этом роде. Это в центре, рядом с трамвайной линией. Снизу рынок, он открывается рано утром, его слышно и видно в окно, из кое-каких комнат, правда, не изо всех, и ему нравилось это. И трамвай, конечно, тоже. Они же начинают ходить раньше метро. Хочешь ехать куда-то в пять утра – пожалуйста.
- Не раньше, - возразил Джэк. – Метро там открывается в четыре утра с копейками.
- Ну не раньше, примерно в то же время. Достаточно рано.
- А он знал там кого-то? – спрашиваю я. – По идее, если он там достаточно часто бывал, должен был кого-то знать. Вот бы найти их...
- Я думаю так, - говорит М. после секундного раздумья. – Надо разбиться на группы, наверно. Ты и Джэк пойдут вместе, - обращается она ко мне. – И я, в отдельной группе, сама. Мы можем постепенно проверить все отельные места, где он останавливался в последнее время. Может, кто-то что-то знает. Видел, слышал. Не думаю, что это займет много времени. И, кроме того, нужно, конечно, связаться с этой его подружкой из телефона. Это тоже не должно быть особенно трудно, у нас же есть номер, и не один.

15.
- Почему бы тебе не обратиться в полицию, - Джэк опять пристает к М. с этим вопросом. – Или найми частного сыщика. В любом случае, лучше иметь дело с профессионалом, мне кажется.
- Это если и правда случилось что-то серьезное, - возражает М. – А мне кажется, ничего серьезного не случилось. Он вернется, я уверена. Зачем раздувать пожар, которого, может, и нет?
- Да, пожалуй, - соглашается Джэк. – Может и нет, все зависит от того, как мы смотрим на это дело.  Хотя это, в общем, denial. Так что гостиницы?
На следующий день М. начинает проверку любимых гостиничных мест Тома. Прежде всего, конечно, Charles den; она знает, что он туда захаживал. Было и еще одно место, но лучше начать с этого. Место было, судя по всему, очень дешевым, с общим душем в коридоре и кухней для желающих, но отдельная комната стоила сто долларов. Что тянуло сюда Тома? Может, вид из окна? Вид был классный, если повезет, конечно, вселиться в комнату с хорошим видом. М. привычно подумала, что, в сущности, давно перестала понимать Тома. А может, его притягивала близость к станции метро?
Приближаясь к гостинице, М. чувствовала себя немножко нервной. Том приезжал сюда довольно часто, просто отдохнуть. Иногда он говорил ей об этом. Не такое уж дешевое удовольствие для Тома. Значит, ему сильно этого хотелось? Но зачем? Он мог бы и дома отдохнуть. Может он приезжал потому, что встречался здесь с этой девушкой, Бэтти? Но не похоже, чтобы кто-то ее видел в этом городе. Ей бы уже сказал кто-нибудь? А может, наоборот? Он встретил Бэтти, потому что приезжал сюда отдохнуть? Тогда ей наверняка удастся это выяснить. Все-таки, до чего странная форма эскапизма – убежать из дома и снять номер в гостинице. Может быть, эскапизм – или как там это называется – был для Тома важнее, чем Бэтти? Это следует из того, что она, М., знала об этом. Мы знаем все существенное о тех, кто нам близок – интересно, это правда? М. всегда верила, что да.
Между прочим – продолжала она прикидывать – как правильно искать людей, с которыми он мог познакомиться здесь? Она попросила показать ей комнату, в которой обычно останавливался Том, и объяснила, что она его жена. Если он исчез, ответили ей, то да, конечно, покажем. 
Комната была маленькой, кровать – довольно узкой, и одеяло выглядело каким-то тонким, холодным и побитым молью. Стена была кирпичной, а окно расположено так, что виден был угол, где две стены сходились вместе. Этаж третий. Зато вид из окна был выше всяких похвал. Видна была и трамвайная линия, и крыша рынка, и даже столы с зеленью и фруктами, и небоскребы города Мельбурна.
Иногда Том останавливался в других комнатах, в том же Charles Den. Может быть, та комната, в которой он останавливался обычно, была занята, а может, он просто хотел сэкономить. В этом случае в одной комнате с Томом могли оказаться другие люди. Он должен был познакомиться с кем-то в этом случае, - М. была уверена в этом. Тогда она найдет этих людей – они где-то близко. Он никогда особенно не гнался за новыми знакомствами и не был охоч до них – и вообще – М. была уверена – скорее скрывался здесь, в Charles den, от людей, чем искал их. Иногда скрыться просто невозможно, - увы.
Том всегда был немного странным. Это было ясно. Каким-то не вполне социальным, что ли.  Если бы он вырос здесь – кто его знает, как бы все обернулось. Может, на него повесили бы диагноз? Вон их сколько, по видимости почти нормальных людей – которых кто-то посчитал не совсем нормальными. Зато они кое-что выигрывают, во всяком случае, деньги-то им платят, если уж признают нездоровыми.  К Тому это не относилось. Он был здоров, возможно, потому, что в том месте и времени – где он вырос – нормы были другими.
Том, несомненно, выиграл от этого – у него была семья, и образование, и какая-никакая работа – если не всегда, потому что, честно сказать, он плоховато ладил с людьми и часто с ними ссорился – то часто, большую часть его жизни. Творчество, наконец. Но желание спрятаться от людей, иногда сильное настолько, что было непреодолимым, - осталось.
Может дело в том, что Том не слишком хотел того, чего мы все хотим, - вдруг подумала М. И с годами эта его особенность не сглаживалась, а проявлялась только сильней. Как это? Эксперимент с маршмэллоуз. М. уже забыла где она слышала об этом – а может, читала? Семинар по психологии, родительское собрание для родителей учеников специальной школы? А может, какой-то научный журнал? Черт их знает, она забыла, где это ей встретилось так прочно, что вспомнить уже не могла. Суть эксперимента состояла в том, что если школьников с проблемами развития награждать за выполнение кое-каких действий маршмэллоуз, то можно выяснить, какими социальными концептами они уже владеют, а какими – еще нет. Например, кое-кто из них способен отсрочить gratification – получение конфеты в награду – и не требовать ее, путем нажатия нужной кнопки, сразу. И тогда им дадут больше маршмэллоуз. А другие, предположительно, менее продвинутые испытуемые отсрочить награду не хотели и получали меньше маршмэллоуз. М. всегда казалось, что, как часто бывает, это неправильный эксперимент. Что если человек не хочет целой горы маршмэллоуз, а – худо –бедно – может съесть только одну или две, да и то запивая чем-нибудь? А что если он вообще не любит конфет? А что если у него аллергия на конфеты, и с этой аллергией связаны поведенческие и другие проблемы и, как часто бывает, о том, что нужно и не нужно есть, он слышит ежедневно?
Тогда этот вид изучения мотивации и наград в его случае не работает. Однако ведет он себя так же, как тот, кто не понимает, что нужно делать, и во многих случаях таким и считается.
М. тяжело вздохнула. В каком-то смысле, вся наша жизнь так устроена, - подумала она. – Мотивация и как ее еще  там. В случае Тома это как-то особенно очевидно. Может, он просто не хотел того, чего все хотят, - вот и жил как придется. Странно, что с возрастом это как будто проступало все острей. Может, дело в том, что пока человек молод, все хотят примерно одно и то же? Если, конечно, его сразу не подбить и не повесить на него диагноз. Как же, все-таки, Том выиграл из-за того, что этого не произошло! Можно сказать – что бы там ни было потом – они оба.
Да, Том был относительно нормальным. Если, конечно, это можно назвать нормальным . Он приходил сюда – она опять оглядела отдельную отельную комнату –кое-какой стол, узкая кровать под почему-то зеленым одеялом, розетка для зарядки телефона, все  -  чтобы провести ночь вдали от людей. Зачем? У него же были дом и семья? Приходил, приходил – и вот на тебе пожалуйста. Завел подружку Бэтти. Наверное, у нее есть квартира, и можно не ютиться по гостиницам.
Похоже, у нее все-таки румынский номер. Чаще всего она звонила из Бухареста. Интересно, - продолжала гадать М. – Charles Den назван в честь принца Чарльза? Впрочем, какое это имеет значение?  Странные люди делают своих близких тоже немножко странными. М. казалось, что ее внутренняя речь звучит как-то  смешно. Зато, если Тома не было рядом – всегда было с кем поговорить. У них много одинаковых названий, названий улиц в том числе. Наверняка Charles den есть где-то еще. Надо прийти сюда еще раз, решила М. Вдруг ей удастся найти кого-то, с кем он познакомился здесь?

16.
Уже на следующий день М. пришла в Charles den еще раз. Прямо напротив нее была общая комната с телевизором. Том Хэнкс говорил что-то с экрана, и показался М. еще лучше, чем всегда, а несколько человек сидело в небольшом зальчике и смотрело телевизор.
- Я ищу одного человека, - М. обратилась к одному из людей среднего возраста, сидящих в зале, - он приходил сюда регулярно. Человек не обратил на нее внимания.
- Я ищу своего мужа, - сказала она. – Он приходил сюда время от времени.
- Он должен что-то ответить, - решила М. Сейчас спросит, как он выглядел и тому подобное. Но никто не спрашивал ее об этом. Не хотели говорить, и дело с концом. Наконец, кто-то признался, что видел Тома. Только это было около двух недель назад. Это ведь было до того, как он исчез – не так ли?
- Что он тут делал две недели назад? – спросила М. Вопрос казался несколько неуместным, чересчур откровенным, может быть? С другой стороны, если человек исчез, она, безусловно, имеет право. Может быть, они считают, что она должна знать, что он тут делал? Но она не знала.
- Что он тут делал? – повторила она свой вопрос.
- Да как обычно, - человек пожал плечами. – Вселился в комнату, потом вышел на минутку, купил банку пива, потом пришел обратно и поднялся в свою комнату. Иногда, прежде чем лечь спать, он смотрел телевизор, обычно около часа.
- Всегда? – М. казалась удивленной.
- Ну да.
- А что он еще мог тут делать? – человек опять пожал плечами.
        Ей хотелось спросить, откуда он.
- Откуда ты? – спросила М. – Обычно она спрашивала об этом людей только тогда, когда спрашивали ее. Но сейчас не могла удержаться.- Откуда, а?
- Сардиния, - ответил парень.
- Ну и как, здесь у нас  лучше? - продолжала допрашивать М. Она чувствовала, что пора остановиться, но не могла. – Правда?
- Намного лучше, - сказал парень и покачал головой.
Можно было бы спросить чем, чем именно лучше, и очень хотелось это сделать, но вместо этого она спросила, чем он занимается.
- Фрукты собираю, - ответил он коротко. – В сезон.
Вопрос о том, какие фрукты, М. решила оставить тоже на потом. Как бы это могло помочь найти Тома? 

М. добралась до дома и с грустью заключила, что узнала она немного. Что еще можно сделать? Опять позвонить в банк? Может, он снял еще денег? По крайней мере, это будет означать, что он жив? А также, по-видимому, что не собирается вернуться в ближайшее время.  Может, посоветоваться с Джэком? Ей очень хотелось посоветоваться с Джэком.
- Ну как, продралась через автоответчик? – спросил Джэк, когда они наконец увиделись. – Тяжело было? – он пытался шутить.
-Да уж, - вздохнула М. – Нелегко.
- У меня такое чувство, когда я разговариваю с банковской поддержкой, подхватила я, - что я не умею считать до десяти. И говорить тоже. Во всяком случае, не могу объяснить, что мне нужно. Причем интересно, что до того, как я начинаю с ними разговаривать, у меня обычно не бывает такого чувства.
- Это говорит о высоком профессионализме поддержки, - опять встрял Джэк.  – Но, между прочим, это относится не только к банковской поддержке. К другим ее видам тоже.
- К каким? – спросила М. Джэк задумался
.- Ты, главное, выучи как хорошо говорить квери, - наконец сказал он.
- А я вот тут получила от них шесть долларов назад, - похвасталась я.
- За что?
- А за какой-то пакетик чипсов, якобы съеденный на станции метро. Я не ела и не покупала. И чипсов таких нет.
- А откуда ты знаешь, что это на станции метро? – спросил Джэк.
- Да так, там написано в стэйтменте. Мне его кто-то помог прочитать.
- Да, - подхихикнул Джэк. – Чипсы на станции за шесть долларов. Кто же их купит-то, действительно?
- Это из vending machine, - объяснила я. И там действительно есть чипсы, правда, с другим названием и не за шесть долларов.
- Стоит беспокоиться из-за шести долларов? – вопросила М.
- Важен принцип.
- Какой принцип?
- Принцип вообще. Не хочу, чтоб меня обсчитывали и не хочу, чтоб кому-то было интересно, что за чипсы я жру. Принцип.
- А почему им интересно?
- Это общечеловеческое, - объяснил Джэк. – Про чипсы всем интересно. В фигуральном смысле, конечно.
- Может и общечеловеческое, но есть разные способы это показывать, - заявила я. Наступило молчание.

Пришлось признать, что визит в гостиницу принес не слишком много результатов.  Наверно, надо приниматься  за подружку Тома, подумала М. Если все так и есть – у него есть подружка – кто, как не она, знает, куда он мог поехать?  Мы посовещались и решили начать с текстовых сообщений на старом мобильнике Тома. Как многие люди, он хранил несколько старых мобильников – по крайней мере, за последние лет пять – и М., конечно, знала, где они. Удобно – заряди телефон и заходи в ящик электронной почты. Если установлено приложение – иконку видно на экране, и пароля для этого не требуется. Номер мобильника не менялся сто лет, и текстовые сообщения тоже высвечивались. Надо, правда, купить интернет, чтобы читать сегодняшнюю интернет-почту, но это можно сделать по номеру. 

17. Бэтти, подружка Тома.
- С чего начнем? – спросил Джэк. – Здесь несколько телефонных номеров, и все под одним именем, Бэтти. Фамилии нет.
- Какие?
- И все, между прочим, начинаются с разных кодов города. Один венгерский, вроде как Будапешт, другой романский, Бухарест. Наверное, нарочно, чтобы легче было перепутать. Звучат-то они похоже, сам забудешь, откуда звонили, со временем.
- Надо попробовать оба. Допустим, мы ей позвоним, и она подойдет, что мы скажем?
- Почему бы не сказать правду? Мы друзья Тома, он исчез, и мы его ищем.
- Да, это годится, - согласилась М. Интересно, она соласится нам помогать? Она же нас не знает?
- А где он нашел ее?
- Он мне рассказывал, - сказал Джэк. – Он нашел рекламу какой-то фирмочки онлайн. Что-то такое, что помогает с инвестициями, трэйдингом, брокерами и прочей такой мутью. Акции  - знаете? В принципе, наверно, все знают немножко. Как инвестировать в акции, в этом помогает брокер, их обеспечивала эта фирмочка.
-  Чего- чего? – услышанное поразило меня настолько, что не хватало слов.
- Как? – М. тоже казалось удивленной. – Какие акции? Ты знаешь, Том был очень небогат.
-Это не вопрос богатства, - уверенно сказал Джэк.
- А чего?
- Люди инвестируют в акции не потому, что они богаты, а потому, что им хочется стать богаче.
- Как это? – спросила М.
- Да очень просто. Ты покупаешь акции – это называется инвестировать – и если их цена вырастет – ты станешь богатым. Ну, не богатым, конечно, но если стоимость акций возрастет, то денег у тебя как бы станет больше – это называется выросла инвестиция.
- А сколько нужно денег для начала? – спросила я.
- Везде по-разному, но можно начать с очень небольшой суммы, типа пары сотен долларов.
- Звучит интересно и убедительно, - заметила я. – А в чем ловушка? Что например будет, если цена того же самого  упадет?
- Тогда ты потеряешь деньги, естественно, - объяснил Джэк. – Хотя предполагается, что тебя вовремя предупредит брокер – специалист в этом деле – и ты успеешь что нужно продать.
- Обычно цена всего поднимается – не забывай, существует инфляция.
- Ну да, цена колеблется, то вверх, то вниз – но в целом через год, скажем, та же сумма стоит меньше из-за инфляции, хотя денег у тебя, в абсолютном выражении, может быть, и стало больше.
- И что Бэтти? – спросила я. – Работала для такой фирмочки?
- Ну да, я же говорю, - ответил Джэк. – Том выразил желание иметь с ними дело, заполнил какую-то анкету онлайн, и она позвонила. Так они начинают отношения с клиентами. Если ты заполнил анкету, это еще не значит, что положишь деньги на счет, ее дело – убедить тебя в том, что это нужно сделать.
- Н-да. Что- то мне не очень это нравится. Так в чем ловушка? Инфляция?
- Не только. – сказал Джэк. – Есть и другие.
- Как например?
- Ну например, есть такая вещь как проблемы с выводом, - объяснил Джэк.
- Это еще как? – удивилась М.
- Ну, говоря попросту, может в результате того, что ты что-то куда-то с ними вложил, или, как это называется, инвестировал, твои деньги и выросли в абсолютном выражении, но это еще не значит, что ты можешь вот так взять и снять их когда захочешь.
- Как это? Кто мне будет указывать, что делать, и зачем?
- Ну как же, как же. Джэк похоже не предполагал, что можно не знать таких простых вещей. К тебе припишут специального консультанта, мужчину или женщину, брокер называется. И он или она будут тебе давать советы, что купить и что продать, вроде как на кого поставить на скачках. С помощью их советов ты выиграешь больше. И без их санкции и помощи то, что ты таким образом выиграл, или как они говорят, заработал, ты обычно взять не можешь.
- Почему? – я, наконец, решила что пора что-то сказать. – Бред какой-то получается. Если это мое, то почему я не могу взять? Это смысл слова мое. А если не мое, то причем здесь вообще я?
- И что же, Бэтти была таким брокером? – М., кажется, этого не знала.
- Ну да, Том мне рассказывал, - подтвердил Джэк.
- Вау, - это я.
- Между прочим, на скачках есть какой-то способ жульничать, - сказала М. – Выигрывает тот, кто они хотят, чтоб выиграл. Это решено заранее, существует тайное соглашение на этот счет. За деньги тебе могут это знание продать, и ты выиграешь тоже. Точно не скажу, но что-то в этом роде. Здесь тоже так?
- Что-то в этом роде, - подтвердил Джэк. – Они редко ошибаются, брокеры то есть, но он ведь профессионал.
- А где их делают? – спросила я. – Каждый может, или они где-то учатся?
- Да, учатся, - опять подтвердил Джэк. Есть специальные академии и курсы, а кто-то, может, просто кончал что-то экономическое. А может, это и необязательно, если ты самородок.
- Интересно, - я почти задохнулась, так было интересно. – А Бэтти, что,  она была самородок?
- Ну откуда же я знаю, - Джэк рассердился.
- И она, - я продолжала давить, - просто как бы возникла ниоткуда.  Как он с ней познакомился, объясни-ка еще раз?
- Он заполнил форму онлайн, наскочил на нее в фейсбуке. Она позвонила и они познакомились. Говорили по телефону много раз, в течение нескольких недель. Это видно из его мобильника.
- И что же, вы всерьез полагаете, что он мог сорваться с места и поехать с ней встречаться куда-то на другой конец света? Сколько это будет стоить? Бухарест, ты говоришь?
- Не знаю, - Джэк был задумчив. – Люди иногда делают странные вещи.
- А что за форма? Как называется?
- Getrichfast.
- Это их сайт?
- Ну да.
- Он что-то заработал с ними? Сколько он вложил?
- Насчет заработал не знаю, а вложил, кажется, сотни три. Он их снял со своей additional карты в тот день, когда открыл с ее помощью счет у них.
- Вы с ума не сошли? – наконец спросила М. – Вы всерьез полагаете, что он мог поехать встречаться с ней в Бухарест? Или Будапешт?
- Кстати, - встряла я, - определенный код города еще не значит, что звонящий именно там и находится.
- Сошли, не сошли, - пробурчал Джэк. – В этом нет ничего невозможного.
- Кроме денег, - возразила М.
- Так может, он их заработал?
- А из чего, собственно, следует, что они состояли в романтических отношениях? – спросила М.
- Почитай, - Джэк протянул ей телефон Тома. – Что они пишут.
- Действительно,  -пожалуй и состоял, - признала я.
- А это что за номер? – спросила М.
- Какой?
- Ну вот этот. Это вроде не ее номер, потому что код города другой, и не местный. Что это?
- Надо попробовать позвонить, - сказал Джэк.
- Да, и ей тоже. Бэтти, я имею в виду, - добавила М.
Пару дней спустя Джэк рассказал мне о результатах.
- Номер оказался номером поддержки телефонного приложения.
- Какого приложения?
- Ну как же. С ее помощью, Бэтти то есть, он занимался трейдингом валюты. Если курс одной валюты по отношению к другой, скажем, вырастет, и ты это предвидел, ты заработаешь что-то, а если упадет, то потеряешь деньги. Существует телефонное приложение для того, чтоб это делать, плюс Бэтти помогала ему советами.
- А-а.
- Я им позвонил и сделал вид, что я это он, Том. Спросил, как забрать деньги, это называется вывести. Объяснил, что я передумал.
- И что же?
- Они говорят, надо связаться со своим брокером.
- То есть с ней? С этой девицей Бэтти? Зачем?
- Если я хочу забрать назад свои деньги, надо связаться с брокером. Так они говорят.
- Это как-то странно, - заметила я. – А что, если она уехала – по личным или рабочим делам? Заболела или умерла? А если ты понял, что имеешь дело с жуликами, и больше не хочешь? И, наконец, что если что-то случилось и деньги нужны срочно?
Типа ремонта дома или небольшой операции?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Похоже, если ты расстался таким способом с какой-то суммой, назад ее легко не получишь. Но если это двести-триста долларов, которые надо вложить для начала – тут ведь нет трагедии, правда?
- Я знаю, что нужно сделать, - вдруг сказала М. – Мы можем позвонить ей и притвориться, что мы тоже так хотим.
- Как?
- Хотим завести такой аккаунт – и, как там это называется? – инвестировать с ее помощью что-то куда-то. Она позвонит и так мы больше узнаем.
- А если еще кто-то позвонит?
- Посмотрим. Надо для начала найти онлайн эту фирмочку и заполнить анкеты.
- Как называлась фирма?
- Become rich fast. А может, Get rich fast. Посмотри в гугле, там, наверно, одна такая. Заполним анкету и она нам позвонит, она всегда звонит prospective clients.
- Не вижу, что может не получиться, - сказал Джэк. – А какого результата мы ждем? Ты, например, - он кивнул в сторону М.
- Мы узнаем, кто она такая, и что делает, и, надеюсь, где живет, - я отвечаю за М. – Если исчезновение Тома имеет какое-то к ней отношение, это нам поможет.
- А ты в этом сомневаешься?
- А ты как думаешь? Представь себе: человек вступает в онлайн флирт с какой-то женщиной, с которой он случайно познакомился онлайн же, потом снимает тысячу долларов и исчезает. Значит ли это, что он поехал к ней?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю. По крайней мере, это необязательно.
- В любом случае, нам как будто особенно нечего терять здесь?
- Разве что триста долларов.
- Почему триста?
- Ну или сколько у них там минимальный инвестмент. Если мы хотим пройти по пути Тома, надо триста долларов вложить, как она скажет. Это не то чтоб целое состояние, и интересно, разве нет?
- Да, очень интересно, - я с трудом преодолеваю задумчивость. Наверно, ему тоже было интересно. Но вот так вот взять и с бухты барахты двинуть в Бухарест?
- Что ты заладила...- возражает Джэк. – Может, она ему показала, как финансировать это путешествие, вот он и сорвался.
- И вообще, люди искусства они такие, - добавляю я. – Часто непредсказуемые.
- Тоже открыла Америку, - Джэк почти обижен. – Тома с натяжкой можно назвать человеком искусства. Так, мелкий учителишко.
- А тебе не нравятся его картины на стенах? Может, он поехал куда-то рисовать?
- Нравятся, - вздохнул Джэк. – Очень нравятся. Да на какие шиши?
- А вдруг он неожиданно получил выгодное предложение и комиссию?
На это Джэк не нашелся, что ответить. Только пожал плечами, всем своим видом выражая: может быть.

18.
Все шло по плану. Мы с Джэком заполнили анкеты онлайн , и буквально через пару дней нам позвонила молодая женщина. Представилась Бэтти. Признаться, я боялся, что может позвонить кто-нибудь еще, ведь навряд ли для вербовки новых клиентов у фирмочки, пусть даже самой маленькой, был только один человек. Однако это была она, Бэтти  – вне всяких сомнений. Та самая девушка, которая посылала Тому любовные смски. И который пока не вернулся.
- Ты не думаешь, надеюсь, что он сорвался и двинул в Бухарест? – кажется, я говорила это Джэку не в первый уже раз. Нет, наверно, это кажется абсолютно невозможным, но ведь где-то он был?  Если он жив, конечно.
- Вообрази, хотя бы на минуту, что у него в кармане миллион, - ответил Джэк. – В этом случае, что невероятного в том, чтобы сорваться и двинуть в Бухарест? Почти как выйти в соседнюю комнату, или доехать до следующей станции метро.
- Где он мог взять миллион, по-твоему?
- Что если он заработал его с ее помощью? Она же нам показала, в принципе, как. Покупаешь одну валюту и продаешь другую. Курс все время меняется, поэтому, если ты все делаешь вовремя и попадаешь в струю, то заработаешь кое-что.
- Кое-что или миллион?
- Почему ж не миллион?
-Знаешь что?
- Ну?
- А что, не бывает, что на разных платформах у одной и той же валюты курс разный? Скажем, я смотрю телевизор, и там говорят – наш австралийский доллар к американскому – тю-тю-тю, столько-то центов. А потом на своем телефоне открываю это ихнее приложение, и там курс другой. Не то чтоб в два раза другой, или даже полтора, но все-таки другой чуть-чуть, на десятые доли цента.
- Это не меняет принципиально общей картины.
- Принципиально, не принципиально, - заладил. Может, не принципиально, но меняет, сколько-то, что я могу заработать. Чем больше сумма, тем больше меняет, очевидно. Это они все время говорят: вложи больше, если хочешь заработать.
- Они это говорят, очевидно, чтоб заставить тебя расстаться с большей суммой.
- В этом смысле мне особенно нравится, что оставшиеся деньги можно вывести не всегда.
- Как не всегда?
- Да не всегда, тут же тебе уже объяснял кто-то. Если, скажем, у тебя осталось на их счету пара сотен, и ты понимаешь, что деньги только теряешь, и хочешь забрать, что осталось, то без Бэтти не дадут.
- Без брокера то бишь?
- Ну да.
- Вот он и убежал с ней.
- Рассказывай. На самом деле, там есть какое-то правило, согласно которому две сотни – это ниже порога вывода, слишком маленькая сумма, то есть. А если ты ровно столько хочешь положить на счет, - всегда пожалуйста.
- Не может быть, - замечаю я. – Просто средневековье какое-то, вассалы и смерды, и кто там еще был. Если я что-то положу на счет – их или еще какой – это мне принадлежит, что, собственно, и значит, что я всегда могу это взять. Это смысл слов, понимаешь? Мой, мое, моя, принадлежит, и тому подобное.
- Не всегда, - сказал он после секундного раздумья. Кое-какие, как их, фонды не позволяют вывести деньги в любой момент.
- Кое-какие супер фонды, пенсионные то есть, так устрены. Это твое, но деньги доступны по достижении определенного возраста.
Прошло еще пара дней.
-  Ладно, давай попробуем, - сказала я наконец. Между прочим, если ее номер начинается с румынского кода, это еще не значит, что она действительно находится в Румынии.
- Я знаю. Как, между прочим, они это делают? И зачем?
- Я не знаю, но факт остается фактом. Наверно, затем, чтоб было труднее их найти. Вот ты же собралась искать Тома, а заодно и Бэтти, а заодно и выяснить, что значат все эти коды городов. Ia ne znaiu, no fakt ostaetsia faktom.
- Ну, это исключительная ситуация, а в нормальной жизни зачем бы мне пришло в голову ее искать?
- Ну например, чтобы деньги назад получить с своего приложения телефонного, те самые, которые ты с ее помощью вложила, - сказал Джек.
- Серьезно, похоже, что Том выбрал на сей раз какое-то другое направление, вместо его обычных однодневных вылазок с ночевками в отелях. И, думаю, он поехал с ней встречаться, А мы, между прочим, не знаем, где она. Номер мало что значит.
- А паспорт он взял? – меня вдруг посетила хорошая мысль. – А может, М. первой догадалась, что это нужно узнать, но я первой задала прямой вопрос.
- Если он где-то здесь недалеко, ему, очевидно, не нужен паспорт. С другой стороны, если он рехнулся настолько, что поехал с ней встречаться в Бухарест, Будапешт и тому подобное, так он бы паспорт взял. Так он его взял?
- Хороший вопрос, - заметил Джэк. У него их два, между прочим, как у всех нас. Один местный австралийский, и другой  российский.
- Надо у М. спросить, - заметила я, - насчет паспорта. Она-то знает.
М. знала. Том взял два паспорта, значит, очевидно, собирался заграницу. Зачем только он взял два? И куда собрался с русским? Это оставалось неясным.
-Между прочим, - заметила я глубокомысленно, - это одна из тех довольно немногих ситуаций, когда русский паспорт может пригодиться. Раз Бэтти писала по-русски, а это следует из почты Тома, значит, скорее всего, у нее был русский паспорт. И жила она, вполне вероятно, в России. И Тому русский паспорт очень даже может пригодиться. Если, конечно, правда, что он поехал встречаться с этой русской девушкой, с которой познакомился онлайн, в Румынию. 
- Я думаю да, - сказал Джэк. Чем, интересно, он оплачивает это путешествие? Но не русским же паспортом? Зачем он ему в этой ситуации?
-  С девушкой из телефонного приложения. Как оно называется, еще раз?
- И все это доказывает, что это не пустой вопрос: если она, брокер то есть,  сбежала с любовникм, заболела, умерла, и т.д. и т.п., как деньги-то обратно взять?
- А-а, - сказала М. Похоже до нее наконец дошло в полной мере.
- Да, похоже он уехал за границу, раз паспорта взял, - еще раз повторил Джэк. – Что делать-то теперь? Но почему немногих?
- Что немногих? – переспросила М.
- Ну кто-то из вас говорил: одна из немногих ситуаций, в которых имеет смысл иметь два паспорта и второй паспорт зачем-то нужен.
-  Да, я действительно так думаю, - подтвердила я. – Потому что когда последний раз ты ездил туда, в Россию? И сколько времени там провел?
- Да в прошлом году, - ответил Джэк, помявшись. – И был около недели, как всегда. Ты знаешь.
- И что ты там делал?
- Провел какое-то время с друзьями, как всегда. Ты знаешь, - сказал он еще раз.
- Так для этого не нужен паспорт, - тон у меня был, я сама как-то с удивлением заметила, обвиняющий. – Совершенно не нужен. Можно было визу получить.
- А в чем разница? Почему бы не иметь его, если можно? Паспорт, я имею в виду? – спросил Джэк.
- Ну есть кое-какая. Для кое-кого. И странно, что ты этого не чувствуешь, - почему-то, опять заметила я, объяснять мне не хотелось, но обвинять хотелось. – И потом, если ты держишь русский паспорт, мог бы больше времени там провести, и делать что-нибудь, что имеет смысл.
- Как например?
- Ну что люди делают, нормальные там? Работать и учиться, жить, как люди живут. А если ты этого делать не собираешься, зачем тебе паспорт?
- А у меня времени нет, - сказал Джэк. Почему-то гордо. Хотя чем тут гордиться?
- Чем тут гордиться? – спросила я. Он задумался.
- Я работаю, - наконец объяснил он. – Ты же знаешь.
- Черт, ты похож на попугая, - не выдержала я. Ты же знаешь, ты же знаешь, заладил. Ну знаю, ну и что? Это не значит, что я это всецело одобряю и поддерживаю. И в любом случае, зачем тебе паспорт, если провести там ты можешь ровно неделю в году? Он тебе тогда не нужен, и нечего людям голову морочить.
- Каким людям? Ты знаешь, - добавил Джэк, подумав, - это всегда было для меня важно, иметь паспорт. Может, дело в том, что это просто кто я есть на самом деле?
- Русский?
- Ну да, русский?
- По-моему, ты человек без времени и зачем-то с русским паспортом. Зачем? Как ты думаешь, его наличие, особенно у всей компании – я имею в виду у нас всех, а мы все за тобой следуем – хорошо или плохо для нас? И зачем тогда Австралия?
Джэк молчал. Я гадала, понял он меня или нет. Может, как всегда, обиделся?
- Наверно, Том тоже считал, что он русский, если он влюбился в эту девицу и уехал, - наконец сказала я. – Если, конечно, все так и было.
- Какая связь? – возразил Джэк. – Какое отношение знакомство с девушкой и любовь имеют к паспортам? Какие паспорта у него были, да какие он взял, и так далее и тому подобное. Ну какая тут связь может быть? Скажи. Так же, как и с деньгами. Общеизвестно, что здесь связи нет и быть не может. Деньги и паспорта – отдельно, а любовь – отдельлно. Как мухи и котлеты, а может быть и еще больше.
- Ну ведь девица-то русская была, - возразила я. – И познакомился он с ней, потому что он сам русский.
- Это еще почему?
- Ну как же, как же. Он читает русский сегмент фейсбука, и так с ней и познакомился. Там ее выкопал где-то, среди заманчивых финансовых предложений для русско-говорящих людей.
- А-а, - сказал Джэк. – В общем и целом, хочу заметить, что ты рассуждаешь, как моя жена. Зачем русский паспорт, зачем русский паспорт, - передразнил меня он. Хочу и держу, тебе-то какое дело? Каждый сам для себя решает эти вопросы.
- Но если тебе всегда некогда им пользоваться нормально, чем тут гордиться? – сказала я. – Ну абсолютно нечем. И если тебе твоя контора это позволяет, и ты не чувствуешь, что без веских оснований этого делать не следует, их надо бы того...Я щелкнула пальцами в воздухе. – К ногтю. Потому что это, вообще-то, мало кому позволяется. Может быть, Тома потому и уволили? И теперь он шляется невесть где, невесть с кем. С какими-то брокерскими девушками из Бухареста. Поставь себя на место М., - закончила я.
- Я еще за Тома отвечаю? – Джэк стал таким красным, что почти что черным. – Он влюбился, понимаешь влю-бил-ся, - он произнес слово по слогам, видимо, чтобы мне было ясней. Влюбился и, судя по всему, убежал с возлюбленной.
Я пожала плечами. Действительно, повторять одно и то же, в конце концов, надоедает. И это тоже фактор в принятии решений, небезызвестный. Однако ж если он поехал в Бухарест, то на какие, как говорится, шиши? М., между прочим, еще хорошо держится.

Однако сколько бы мы ни копались в мотивах Тома, мы по-прежнему не знали, где он. Единственное, что прояснилось – он все это планировал и, видимо, довольно давно.
Бэтти звонила каждый день. Мы были теперь ее клиентами, так же как и Том, если, конечно, он все еще им был. Она была нашим брокером, и мы задавали ей массу вопросов. Мы говорили совсем не только о деньгах и финансах. Видимо, - это осознание пришло недели через две – близость, во всяком случае интеллектуальная, а может быть – и всякая другая – неизбежно возникает в этих отношениях. Бэтти очень нравилась Джэку, но и я почти не отставала от него. Будь на том конце провода мужчина или женщина  – какая, в сущности, разница? Особенно, если вы познакомились онлайн, и всегда, или почти всегда, говорите по телефону о деньгах и финансах?

30.
В следующий раз во время разговора с Бэтти я прямо спросила ее, не знает ли она, где Том. Он наш близкий друг, - объяснила я, - мой и Джэка, М. он приходится мужем, поэтому, мы, естественно, знаем, что у него был аккаунт на их – как ее? – платформе, и Бэтти помогала его поддерживать. Он исчез примерно через месяц после того, как открыл аккаунт – добавила я. И, кажется, уехал заграницу.
- Нет, - сказала Бэтти. Она не знала, где Том, и ничего не слышала о том, что он уехал заграницу. – У нас были чисто деловые отношения, - закончила она. Похоже, оправдывалась, хотя в чем, собственно, можно оправдываться, если она ни о чем ничего не знала?
- Вы по-прежнему часто говорите с ним по телефону? – спросила я.
- Нет, - опять сказала Бэтти, после секундного колебания. Она не имела ни малейшего представления о том, где может быть Том, и по телефону с ним больше не разговаривает. Теперь, - добавила она, - если мы хотим открыть аккаунты на ее сайте, нам надо пройти верификацию. Каждый, кто открывает у них счет, должен это сделать.
Когда Бэтти, наконец, повесила трубку, я задала М. все тот же вопрос. Может, обратиться в полицию? Или куда там еще обращаются в подобных ситуациях? Но М. была уверена, что рано или поздно Том вернется – и зачем тогда делать его исчезновение – как это? – публичным и официальным?

19. Верификация.
Пару дней спустя Бэтти позвонила нам, как и обещала, чтобы помочь с верификацией.  Надо подтвердить наши персоны, объяснила она, и без этого нечего и думать использовать их сайт.
- А что, у вас есть какие-то сомнения насчет нас? – рискнула я спросить. – Почему, собственно?
С другой стороны, у меня тоже были сомнения насчет Бэтти. Это ведь была девушка – которая вдруг, после заполнения найденной онлайн анкеты, позвонила, как говорится, out of the blue – откуда-то оттуда, из находящегося за пределами моего дома бескрайнего финансового пространства, по указанному в анкете номеру. По идее, она могла быть просто кем угодно – например, кем-то, кто знал о том, что я заполнила анкету. Однако ж кем бы она ни была – теперь она требовала подтверждения наших личностей – Джэка и моей. Следовало загрузить, с ее помощью, документы и фотографии.
Мне хотелось спросить, почему бы не использовать чьи-то еще фотографии – особенно, учитывая, насколько сомнительным выглядит это их предприятие, - но я удержалась.
- Все фотографии отфотошоплены, - только и сказала я. – Чтобы было красивей. И других нет.
Поэтому нас будут снимать видеокамерой, в разных ракурсах, - объяснила Бэтти. Можно было бы спросить о том, как полученный видео имидж будут затем сравнивать с моей персоной на том конце провода – по идее, это предполагает непрерывное использование видеокамеры? – но я опять воздержалась.  Только пожаловалась на то, что уж больно процедура-то, верификация эта, сложная.
- Что делать, так это устроено, - только и сказала Бэтти. Похоже, ‘это’  было чем-то вроде большого чешуйчатого монстра с многими головами. После того, как ему отрубали одну голову – самую большую и голодную, - немедленно вырастало еще две.
Прошло еще пару дней. Время от времени я вспоминала о Бэтти и, наконец, решила поговорить о ней с Джэком.
- Ты осуждаешь Бэтти за то, чем она занимается? – спросила я Джэка.
Он задумался и не спешил с ответом.
- Ну знаешь, есть хорошее правило: не осуждай людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Может, его к Бэтти применить? В самом деле, может она большую семью содержит этими манипуляциями? Это делает ее лучше, на твой взгляд?
- Не уверен, - наконец сказал Джэк. – Сама подумай. Она убеждает людей, для которых двести и триста долларов что-то значат, расстаться с ними и выгодно вложить в их предприятие – эту самую платформу, где можно играть на относительном курсе валют и других вещах. При этом всю дорогу она знает, что, скорее всего, никто из них не увеличит вложенную сумму вдвое – кое-где у них правила такие, что сумма должна увеличиться вдвое, прежде, чем ты сможешь ее снять. А поскольку это почти невозможно, никто из этих бедолаг не получит своих денег назад. Не знаю, - закончил Джэк. – Как-то это выглядит очень не очень привлекательно.
- Чем это отличается от того же самого, но с большими суммами?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Но факт тот, что действуют они, в случае личных вкладов – возможно, вкладов небольшого размера, а, может быть, и всех вообще – приблизительно по следующей схеме. Если, допустим ты покупаешь и продаешь что-то на форексе, он или она – брокеры- советуют тебе, какую пару купить. Скажем, американский доллар к евро, к йене или к нашему австралийскому. Если для того, чтобы ты что-то на этой сделке – обычно краткосрочной – заработал, нужно, чтобы курс американского доллара вырос – он вырастет, а если нужно, чтобы упал – упадет. Тем более несложно это сделать, если курс указанный на ихней, как ее, платформе – не обязан совпадать до сотых долей цента и даже доллара с тем, который в других местах. Он тебе сказал, что сделать, а дальше они подогнали цифирь на своей платформе так, чтобы он оказался прав – и, следуя его советам, ты угадал, что вырастет и что упадет. Может, еще денег вложишь, глядя на то, как это у них красиво мигает. Профессионализм называется .Делов-то – через несколько часов, когда твоя так называемая сделка закрыта – все можно в норму привести и сделать как у всех. Деньги, тобой таким интересным способом полученные, выдавать не обязательно. Хотя можно и выдать кое-кому иногда, для убедительности. Подумай, что это значит для тех, кто пытается что-то заработать другим способом.
- Каким?
 – Например сделать что-то хорошее. Что-то такое, что имеет смысл.
- Приписки? – спросила я, затаив дыхание.
- Ну да, приписки, - подтвердил Джэк. – Так это называлось в старое доброе время.
- А что хорошее? – еще раз спросила я.
- Хорошее? Что? – не понял Джэк.
- Ну, ты говоришь: сделать что-то хорошее. Что хорошее?
- А-а. Ну подумай, что все эти возможности и их широкое распространение значат для тех, кто пытается что-то произвести. Что угодно: шкаф построить, сшить платье или может быть, книжку написать. В общем и целом, это значит, что просто в результате того, что ты сделал что-то хорошее и пытаешься это продать, ты навряд ли что-то заработаешь. Или навряд ли заработаешь что-то такое, что может сравниться по размеру с тем, что можно заработать с помощью этих их систем. Дистиллированных – одна цифирь, которой ктой-то довольно беззастенчиво манипулирует, и никакого реального продукта в поле зрения.
- Расстояние между качеством того, что ты продаешь, и полученной прибылью все время увеличивается? – спросила я, как следует подумав.
Джэк кивнул.
- А есть еще какие-то механизмы? – продолжала допрашивать я. Джэк не ответил.
Мне хотелось спросить  -  почему-же никакого реального продукта – там же написано часто, что это – шерсть, или сахар, или нефть. Вместо этого я сказала решительно:
- Я ее осуждаю.
- Кого?
- Бэтти.
- Не знаю, не знаю. Не стоит осуждать тех людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Я твердо придерживаюсь этого правила. Откуда ты знаешь, может она большую семью кормит таким образом.
- И что из этого следует? – спросила я упрямо. – Может, ей вообще на большую дорогу выйти с ножом? И кормить? Ты ее тогда осудишь?
- Зачем доводить до крайности каждое умозрительное построение, - возразил Джэк. А те, кто во всякой ситуации хочет остаться чистеньким, вот типа тебя, в конце концов оказываются в таком положении, как Том. И это еще в лучшем случае.
- Это в каком?
- Сама знаешь в каком, - пробурчал Джэк. – Нелучшем положении.
- Откуда ты знаешь? Может, он встретил очаровательную женщину, которая к тому же показала ему, как разбогатеть? – возразила я. – Вот он и подался в Бухарест. Как это: up and go? Почему-то это у меня вызывает мысль именно об up and go. Знаешь, есть такой breakfast в пакетиках, для тех, у кого нет времени нормально позавтракать. Что-то в этом духе.
- Шутить изволите, - Джэк пожал плечами. – На самом деле, если серьезно, - все люди делятся на тех, кто готов сделать хуже тем, кто к ним ближе, и на тех, кто готов сделать хуже тем, кто дальше. Посторонним или своим, попросту. Эта девица, очевидно, из тех, кто делает хуже тем, кто дальше. И может, все ее сословье. Ты что-то имеешь против? Лучше делать хуже тем, кто ближе?
- Не знаю, - наконец сказала я. Лучше не стоять перед таким выбором, мне кажется. Вот, скажем, у наших родителей его не было. У моих, во всяком случае. Почему это, ведь времена-то были намного хуже? И поэтому мне не хочется его делать. Я просто к этому не способна.
- Не способна, не способна, - кивнул Джэк. - И чем тут гордиться? Если человек к чему-то неспособен, тут гордиться нечем.
- Как насчет неспособности к грабежу и убийству? – парировала я.
- Ну, положим, это не убийство. Ведь все живы, кто был жив. А грабежом является то, что грабежом называется. Если это грабежом не называется, то оно им и не является.
- Просто люди еще не не придумали подходящего названия, - возразила я. Или может быть, не поняли, как все это соотносится с теми названиями, которые существуют. И потом, - я решила зайти с другой стороны, - утверждать, что одних людей надо судить и вообще рассматривать по каким-то иным правилам, чем других , - это все равно что призывать отменить этику. Для всех действуют разные правила, - в зависимости от того, кто их выгораживает, а также от того, кого они этим способом собираются содержать. Так?
- Примерно, - подтвердил Джэк. – Так не бывает, - добавил он, чтобы всюду прибавлялось. Это как закон сохранения материи. Если кому-то стало лучше, то кому-то стало хуже, и ничего тут не поделаешь. Если ты не хочешь никому делать хуже, то ты никому и не делаешь лучше. Просто сидишь.
- Но раньше так не было? – опять возразила я.
- Было, было. Просто ты имела дело с людьми, которые умудрялись этого не замечать. 
- А как они умудрялись?
Джэк всем своим видом старался показать, что эту дискуссию в таком вот тоне можно вести бесконечно, но дело не в этом.
- Ты когда-нибудь слышалаа про надж, - наконец спросил он.
- Нет, а что это?
- Nudge. Английский термин. Черт его знает, как это переводится.
- И что это?
-Вообще-то это слово с каким-то абнормально широким значением. И может употребляться чуть ли не для всего, что влияет на твой денежный выбор. Реклама, например, word-of-mouth , то бишь передача слухов и прочих неформальных отзывов из уст в уста. Какой-то крен в ценах, когда дешевле то, что хотят, чтобы мы больше покупали.
- Так это почти все, - сказала я. -  Что не влияет на мой денежный выбор?
- Вчерашний сон, - например. – Хотя знаешь, в каком контексте я в первый раз встретил это слово?
- В каком?
- Продажа музыкальных дисков, кассет и видеокассет, дивиди и прочее в таком духе. Книжек, наверно, тоже. Интересно, что там где-то в штатах жизнь в этом смысле – так я заключил после прочтения той книжонки, в которой я все это читал,  - видимо, устроена в этом смысле довольно сильно иначе. Там все это очень часто продается киосками. Не онлайн даже, а просто физическими киосками, в которых живого человека может просто не быть. И если к живому продавцу ты можешь приставать с вопросами о том, где что достать, и настаивать на том, что ты хочешь то, а не это, то в полностью автоматизированном киоске это невозможно. Так я понял после чтения той книжонки. И кое-какие вещи могут быть просто unavailable в киоске. И это и формирует твой выбор. Ты, естественно, берешь в нем то, что доступно, а не то, что недоступно. И даже, если хочешь, это формирует популярность. Навряд ли то, что абсолютно недоступно, может быть особенно популярно.
- Не скажи, - опять возразила я. – А как же самиздат в Советском Союзе? Там же недоступное в обычной печати могло быть популярным? И даже, может быть, в каких-то случаях эта самая недоступность, элемент запретности, и делал его популярным?
- Это все может быть, - заметил Джэк, если где-то оно все-таки доступно. И если эта доступность, может и неофициальная, но широкая. И вообще все это другая жизнь, - заключил он.
- Ничего не другая, - заартачилась я. – Жизнь всегда одинаковая. А интернет на что? Какого-то такого замухрышку, типа Тома, он запросто может сделать светилом.
- Ну и как, сделал?
- Что?
- Сделал интернет Тома светилом?
- Ну может и нет, - согласилась я, - не совсем. Хотя отчасти, потому что интернет во многих отношениях, чем дальше, тем больше, похож на советскую официальную печать. А может и сделал – потому что это все же не то же самое.
- Ну ты даешь, - Джэк почти рассердился. – По-моему, все, что пока, несомненно, произошло, - он где-то на просторах интернета подцепил эту Бэтти – и теперь ищи его свищи. Насчет того, что в результате он сильно разбогател – так тут я сильно сомневаюсь.
- Так что, Бэтти и эти ее – как их – акции? – это надж?
- Нет, наверно, нет, - ответил Джэк. – Хотя слово такое эластичное, что его можно применить практически ко всему. Наверно нет. Просто еще один пример того, как можно – как это? – разорвать или ослабить связь между качеством чего-то и спросом и получаемой прибылью. Разные, понимаешь, есть механизмы.
Я глубокомысленно кивнула.
- Наверно, если с помощью Бэтти освободить тебя от небольшого количества свободных  денег, - ты не потратишь их на что-то очень нежелательное. Типа книг и дисков, которых нет в ассортименте, а также издание собственных книг. Может это он, твой надж?
- Может, - согласился Джэк.

21. Исчезновения.
Мы с Джэком еще долго продолжали возобновлять этот разговор.
- Не стоит пытаться поставить себя на место других людей, - сказала я. – Это невозможно все равно. Есть какой-то другой способ судить о том, что можно и нельзя. Похоже, что мы просто забыли, какой.
- Так в чем вопрос?
- Вопрос...это не вопрос. А может и вопрос. Как думаешь, почему мы об этом забыли?
- Никто ничего не забывал, - сказал Джэк. – Но на самом деле, действительно, есть кое-какая разница. Когда в прошлом у тебя кто-то вытаскивал деньгу из кармана, этому могли быть свидетели. Кто-то увидит, или ты сама почувствуешь и просто схватишь его за руку.
- Ага, а там, глядишь, руку и отрубят.
- В любом случае, кто-то мог увидеть. А если кто-то списывает мелкие – и не такие уж мелкие суммы с твоего счета, мы этого не видим. То есть результат ты, может, и видишь, а не того, кто это делает.
- А-а, - сказала я. – Да, это похоже на правду. Резон.
- И это имеет непосредственное отношение к тому, что с ними потом происходит. И даже к тому, как мы к этому относимся, - закончил Джэк.
- А-а, - опять сказала я. – И как это называется?

М. остается одна.
Прошло несколько недель с того дня, как Том исчез. И вот в один прекрасный день М. обнаружила, что Джэк и я – мы тоже отсутствуем. Она убедилась в этом, просто постучав в нашу дверь. Что бы это могло значить? М. не находила никакого объяснения.
Допустим, Том рехнулся настолько, что поехал встречаться с кем-то, с кем он познакомился онлайн. Это уже невероятно. Суммы для этого требуются существенно большие, чем те, которыми может распоряжаться Том. Но странные вещи происходят в жизни – М. твердо верила в это. Насколько странные? И с кем они происходят? Хотя, с другой стороны, что же тут особенно странного? Он влюбился в кого-то, с кем познакомился онлайн, и стал искать выход из своего положения – и нашел - просто исчезнуть, никому ничего не говоря. Ничего себе выход. И хорошенькие, видимо, у нас всех – как это? – сформировались отношения. В конце концов, - решила М. – тот факт, что я бы никогда этого не сделала, еще не доказывает, что Том этого не сделал. И может, как раз наоборот? Хотя, пожалуй, это доказывает, что я его в сущности не знаю? М. не хотелось признавать, что она не знает Тома, - да и как это могло быть правдой, после стольких лет совместной жизни? Знает, не знает – все это условности. Может, если я его буду знать настолько, что пойму, как все это возможно, - то просто не смогу дальше жить? Вот я и не понимаю, - вздохнула М.
Однако ж деньги, необходимые на такое вот внезапное бегство – это еще не все.Что, интересно, он думает делать со своей работой? Хотя, с другой стороны, в последний год Тому почти совсем перестали давать его почасовую нагрузку – он преподавал живопись. Живопись маслом была его преподавательскй специальностью. Она свелась к минимуму, а потом и вовсе исчезла. Это еще не трагедия, - всегда считала М. Но с ней исчез и Том – что тут скажешь? А перед тем как исчезнуть – он – как бы это лучше сказать? – совершенно изменил свою творческую манеру. Он все меньше рисовал кистью на холсте, и перешел почти исключительно на стрит-арт. Баллончики, белые и не очень белые стены, риск быть застигнутым – видимо, все это отвечало чему-то в самой глубине его души.
Последнее время ей часто казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке – и как-то – униженным, что ли? Неужели он выбрал такой вот способ борьбы со всем этим? Просто не сталкиваться с ситуациями, которые его унижают. Интересно, а там – там, где Том сейчас, их, что нет? И как он этого достиг? С другой  стороны, если Том бежал именно от унизительных ситуаций и в первую очередь от них – в другом месте – в другой стране их, по идее, может быть сильно меньше?
М. краем сознания подумала, что направление ее мыслей – какое-то неправильное. Ведь все может быть совсем иначе. Чудесные неожиданности бывают в жизни и случаются с теми, кто их ищет. Что если, - продолжала фантазировать она, - он получил выгодный заказ? Какую-то комиссию. Последнее время – уже лет десять, наверное, Том занимался стрит-артом. Успех его в этом деле, как и во всем что делал Том – был переменным и каким-то некрепким и ненадежным, что ли. Кому-то, может, и нравилось, то что он делал, а многим совсем нет. Завоевание приемлемого – можно сказать, адекватного – социального положения никогда не было сильной чертой Тома. Пожалуй, следовало бы сказать, что это вообще не было его чертой. Никакой, ни сильной, ни слабой. Если смотреть на дело оптимистично – у Тома было много разных сторон. Но этой стороны у него попросту не было. Так уж получилось.
Тому всегда казалось – иногда М. с ним соглашалась, а иногда нет – что тут дело в Австралии. Сам Том был уверен, что если бы не Австралия – так, как получилось, все-таки получиться бы не могло. Как-то одно – как бы это назвать – усугубляло, а может, просто подчеркивало, другое. Странности Тома казались намного заметней и выступали ясней из-за того, что он жил в Австралии. Нелюдимый, замкнутый человек, который еще к тому же и эмигрант, становится в сто раз замкнутей и вообще странней – на взгляд окружающих, а ведь он-то и есть истина – если живет среди чужих людей. Пару раз обжегшись на молоке и убедившись, что не может сделать или достичь чего-то, что считал само собой разумеющимся – он начинает, как полагается, дуть на воду. А потом и вовсе уходит в свою скорлупу. Но скорлупа скорлупой, но желание бунтовать и самовыражаться у Тома не пропало, - с тоской думала М. Видимо, оно-то и было самым главным – тем, чего нельзя лишить, а все остальное – ну его к черту, забирайте, пожалуйста.
Да, Том в каком-то смысле был как лист Мебиуса. У него одна сторона, которая если, скажем, провести на ней линию ручкой, - постепенно переходит в другую. Так что две стороны - это в то же время одна.
Впрочем, безвестным он не был – все, кто интересовался темой, знали имя Тома, что тоже о чем-то говорит. Так, может, он получил заказ? Впрочем, М. знала, что так же вероятно было то, что у него какие-то связанные с этой работой неприятности. Это уже не раз случалось здесь, дома, в Мельбурне то есть. По ее сведениям, в последний раз это было пару лет назад – а может, она просто не знала? Была не в курсе его ежедневных дел? От этих неприятностей и к новой любви он и бежал. Оставалось только понять, на какие деньги он купил билет на самолет. Но ведь у художников всегда находились средства к решению проблем в этой ситуации? Странно, но, кажется, она не очень верит в то, что это по-прежнему так. Хотя- опять-таки, чудесные неожиданности происходят с теми, кто их ищет.
Вообще-то, - с раздражением подумала М. – раздражение прорывалось наружу, как она ни сдерживала себя , - трудно ждать нормального поведения от тех, кто занимается такими вещами. Если тебя то и дело начинает ловить полиция – за разбрызгивание краски на тех стенах, где городские власти или владельцы здания ее не хотят, - в конце концов ты становишься другим человеком. И неважно что это – хулиганство или высокое искусство, или, как тоже бывает – то и другое. Другим. И, наверно, бунтарство и неприятие чего-то в своей жизни принимает особые формы. Как это? Экстремальные, что ли? Впрочем, средства к бегству всегда находились в те времена, когда люди ездили на кораблях, а не на самолетах. Можно было, в крайнем случае, устроиться матросом.. И если пару месяцев проболеть цингой и морской болезнью, то в конце тебя просто обязано ждать что-то хорошее. Вот Гоген, например. Кажется, он не был матросом, но какая разница? Чем , собственно, Том не Гоген? Правда, Румыния – уж точно не Таити. Как, интересно, они относятся к бунтарскому искусству?
Ладно, но где же Джэк? И его жена? Может быть, все, кто имеет дело с Бэтти, постепенно исчезают? Этот вариант представлялся М. невероятным. Какое отношение весь этот трэйдинг, или как там его, может иметь к исчезновениям? Никакого. Однако есть, пожалуй, только один надежный способ это проверить – последовать их примеру, и самой завязать с Бэтти какие-то отношения. С чего они начали? М. вспомнила, что для начала нужно заполнить онлайн какие-то анкеты и потом дождаться звонка от Бэтти, и решила последовать примеру друзей. Правда, начинает казаться, что все это может быть просто опасным. Куда, в самом деле, они деваются? Допустим, Том влюбился в девицу и убежал с ней. А Джэк, а его жена? А если это почему-то опасно...М. отогнала эту мысль прочь. Не может быть. Почему-то ей казалось, что то, что случилось Джэком и его женой – совсем не то же самое, что случилось с Томом – иначе просто быть не может. Но какая разница? Их нет. Может, они обнаружили что-то новое касательно Тома и его местонахождения? И в спешке последовали за ним? Почему же они ей не сказали? Да нет, если бы это было правдой, они бы ее предупредили, М. была уверена. В конце концов, они близкие друзья – если, конечно, это еще так. В чем, интересно, главный интерес Джэка в поисках Тома?
М. постаралась успокоиться и, как полагается в таких случаях, consider her choices. Удивительно, какими бы дикими и неприятными ни были эти choices, абсолютно непереводимые, эта мантра всегда ее успокаивала.
- Во-первых, я могу обратиться за профессиональной помощью, - напомнила себе М. Есть же какие-то люди и организации, которые занимаются поиском пропавших людей. Но почему-то делать этого по-прежнему не хотелось. Внезапно она ощутила настоящую панику – и немедленно решила, что позвонит в полицию прямо сейчас. Потом паника прошла, как всегда проходит паника, М. успокоилась и отложила звонок в полицию.  Она по-прежнему верила, что все исчезнувшие друзья найдутся, когда придет время.
Какие у нее еще оставались опции? Может быть, последовать примеру Тома и Джэка? То есть позвонить Бэтти, открыть аккаунт и следовать ее советам. А там будь что будет – она увидит. Иначе она никогда не поймет, и, главное, не почувствует – как все это могло произойти. М. нашла онлайн анкету, заполнила ее и стала ждать Бэттиного звонка. Это был, очевидно, лучший выбор, во всяком случае, из доступных на данный момент.
Она должна пройти тем же путем – и тогда она все поймет.

Бэтти и ее друзья.
Пока М., заполнив анкету, ждала звонка Бэтти, она ежедневно проверяла банковский баланс Тома. Все-таки, - решила она, - это была хорошая идея, с этой additional card. Иначе она не имела бы доступа к банковским транзакциям Тома, во всяком случае, легально разрешенного бы не имела. А так – где бы он ни находился, - они одно, во всяком случае в этом, монетарном смысле. Правда, у М. всегда была еще другая карта, на которую она получала зарплату.
Электронные сообщения в ящике электронной почты Тома М. тоже проверяла ежедневно. Казалось, он находился одновременно в двух местах. Во-первых, в Мельбурне, где он прожил последние двадцать лет. И во-вторых, в Бухаресте. Это следовало из списка его банковских транзакций. Какие-то покупки он, казалось, оплачивал здесь, поблизости – в местах, которые она знала очень хорошо. Это были рестораны, магазины и кафе, в которых они много раз бывали вместе. Иногда гостиницы, в которых он останавливался, когда хотел убежать из дома на день-другой. Какие-то деньги, однако, он, очевидно, тратил заграницей: даты были совсем близкие, сегодняшние и вчерашние, а названия мест – иностранными, и М. не могла их прочитать. Порывшись в Гугле, она установила, что это румынский, и Том, по всей видимости, действительно там – в Бухаресте.
Она постаралась найти объяснение происходящему, но не могла. Как это возможно? Не мог же Том находиться одновременно в двух разных местах?  И если нет, то каким образом получается, что он тратит деньги в двух разных местах?
Прошло три дня. На третий день ей позвонил какой-то человек. Он выполнял ту же работу, что и Бэтти, - объяснил он. Но на сей раз их предложение немножко другое. Он предложил М. курс обучения онлайн – оказалось, что фирмочка имеет отношение к какому-то то ли вузу, то ли специальной академии, занимающейся финансовым обучением. М. пришлось уламывать, ей очень не хотелось соглашаться.
- Скажите, - в конце концов решилась она спросить, послушав, как человек на том конце провода разливается соловьем в течение получаса. Все это время она пыталась решить для себя вопрос, платят ли ему по минутам, и если нет, почему ему не хочется поскорей закончить этот разговор. Может, это спросить? Но спросила она другое.
- Скажите, какой смысл в вашем обучении, если я не вижу экрана, на котором все это происходит? Скажем, я слушаю лекцию о трансферах. Либо я вижу на экране, что надо делать, - тогда мне, может, и лекция не нужна, либо не вижу – тогда лекции и разговоры не помогут. Как-то так. Вы какой вариант предлагаете сейчас? И что будет, - это маловероятно, конечно, - если у меня интернет повиснет. Как раз, когда надо что-то делать, не дай Бог сдавать экзамен?
Человек, казалось, обиделся. Он попыхтел, помолчал. И наконец сказал:
- Это вопрос профессионализма.
Что из всего этого вопрос профессионализма, осталось М. ясным не до конца. Интернет, чтоб на экране было видно, что нужно, или, может, хорошие слова для объяснения, все вместе? Но фиг с ним, выяснять она не стала.
- Вы просто создаете как можно больше ситуаций, когда мне нужна ваша – можно конечно, назвать ее профессиональной – помощь. Создаете трудности, которых не должно быть, чтобы потом их разрешать.
Человек еще попыхтел. И наконец спросил:
- Что вы хотите сказать?
Не похоже было, чтоб он ее слышал и, во всяком случае, понимал. М. хотела еще что-то добавить про средневековый характер этих отношений, при которых неясно, что, собственно, значит, что определенная сумма ей принадлежит – если ее нельзя в любой момент взять – но передумала. Зачем объяснять? В его интересах, чтобы все это было как можно сложнее – иначе кому он нужен, нафиг? И вообще, стоит ли уж так беспредельно портить отношения? Если она их еще не испортила... Она же ищет Тома... Жалко, что позвонила не Бэтти, а этот тип.
Остается купить билет в Бухарест, решила она. В один конец. Похоже, ей трудно будет позволить себе оставаться там больше недели. Тогда может сразу туда и обратно? Но она же не знает, сколько это займет времени. Как-то ей было неочевидно, что именно она собирается сделать. Может быть, вместо того чтобы лететь в Бухарест, ей стоит попытаться найти Тома здесь в Мельбурне? Ведь вполне возможно, что он где-то поблизости, а те его банковские транзакции, из которых следует, что это вовсе не так и он в Бухаресте – чья-то мистификация? Во всяком случае, – так думать было бы удобнее.
Не может же Том быть одновременно в двух местах сразу? Значит, кто-то изображает его, может быть, вживе, лично, а скорее всего – просто взломал его аккаунты. Странно и страшновато, но похоже это так. Кто бы это мог быть? И зачем он это делает. Где? Здась или там? А как же насчет Бэтти? Если правда, что они с Томом в близких отношениях, и, к тому же, она банковский специалист – ей, как говорится, и карты в руки. Кому еще это может быть интересно? М. не знала, насколько подобные манипуляции были бы возможны для Бэтти. И потом, опять-таки, зачем ей это? Неужели только для того, чтобы запутать ее? И может быть, еще кого-то? Чтобы просто посмотрев на транзации Тома, нельзя было сказать, где он. Казалось, он был в Мельбурне, а потом, буквально пару часов спустя – в Бухаресте. Не в Африке, скажем, или Америке, - а именно в одном из этих двух мест.
М. вспомнила, что на кое-каких из старых мобильников Тома был так называемый цифровой кошелек. С помощью которого можно было платить только телефоном, как будто это нормальная пластиковая карточка. А что, если кто-то добрался до его старого телефона, зарядил его – и именно этим и занимается. Надо проверить, все ли старые мобильники на месте. Правда, она не знала, сколько их должно быть – пять или шесть. Даже на самых старых мобильниках пятилетней давнсти такое было – почему-то Тому это нравилось больше, чем обычные пластиковые карты, которые то и дело терялись. Кажется, однако – что для того, чтобы пользоваться такой штукой – телефон должен знать тебя в лицо. Если оно включено, конечно. М. подумала о том, не менял ли Том счета и карты, с тех пор, как все это было присоединено к его старым мобильникам, позволявшим платить только телефоном. Но вроде все оставалось прежним в течение нескольких лет – тот самый счет, который был у них общим, и та карта Тома, которая была дополнительной к ее собственной, были присоединены к его мобильным телефонам, как старым, так и новым.
Вдруг она поняла, что происходит. Она сама и изображает Тома – она тот Том, который остался дома. А другой Том, очевидно, в Бухаресте. И все. Счет-то у них общий. Отсюда местные транзакции. Как она сразу об этом не подумала?
Потом ей пришло в голову, что это только одно из возможных объяснений, может быть, самое простое,  но не единственное. Кто-то мог украсть его телефон и теперь пользовался встроенной картой. Кто-то мог взломать аккаунт на расстоянии? И возможно, этот человек тратил сейчас деньги Тома вместо Тома. Хорошо, что небольшие. Пока она не уверена на сто процентов, какая версия из этих верна – куда бежать, зачем? Сперва нужно разобраться.
С другой стороны, она чувствовала, что нуждается в действии. Если кто-то взломал счета Тома и делает это, чтобы ее запутать – навряд ли ей будет легко вывести его на чистую воду. Надо что-то делать, в конце-то концов. Можно ли сказать уверенно, что Том в Бухаресте? Похоже, что да.
Однако, если вернуться к платежам телефоном -  есть ведь много и других возможностей, во всяком случае, теоретически. М. чувствовала, что ее догадки- довольно ограниченные и любительские, и какие-то – вечно укоризненные что ли? – ходят по кругу и петляют, как пара слонопотамов. Но остановиться уже не могла. Что если – какой есть простейший вариант? – кто-то узнал номер его карты, и теперь пользуется им? Конечно, это прежде всего она сама, потому что у них общий счет – а что если еще кто-то? А может быть, кто-то справился с системой facial recognition? По идее, этот кто-то должен быть очень похож на самого Тома. А может быть, это необязательно? Ведь есть же, наверно, какой-то способ заменить на телефоне одну фотографию на другую? Если можно загрузить одну, - у нее всегда были проблемы с этим,-  то, теоретически, можно эту одну стереть и загрузить другую. Почему ж нет? И наверняка Бэтти умеет это делать. Она же все знает про верификацию?  И фотографии собирает. Только зачем им все это? Человек вроде Тома, без денег и особенных связей? Зачем он преступникам высокого полета?

М. проверила опять сообщения в электронной почте Тома. Надо было с них начать, подумала она, вместо банковского счета. В случае Тома они куда как интересней. Оказывается, он был занят в новом интересном проекте. Изображение на стене одного из самых известных зданий Бухареста. Существовал какой-то большой заказ, по которому работал Том и еще какие-то люди, или они действовали самостоятельно и самодеятельно, и потому не вполне законно – оставалось неясным. Как интересно самостоятельная деятельность такого рода кончается в Бухаресте? Это ей было совершенно неизвестно. Однако граффитти в Бухаресте были – похоже, не меньше, чем в любой другой мировой столице.
Похоже, Том оставил семью не только и, может быть, не столько ради Бэтти, сколько ради того, чтобы на свободе предаться любимому искусству. М. подумала, что все-таки это менее обидно. Если Бэтти там – она так, просто – как в известном анекдоте? – не роскошь, а средство передвижения.
К одному из открытых ею электронных писем была приложена картинка. Женщина с длинной и тонкой шеей, и в большущей шляпе, чем-то напоминающей ведно. Миндалевидные глаза, зеленые на этой картинке. Любимый образ Тома, мгновенно узнаваемый. Нефертити. Еще порывшись в почте,  М. почти выяснила, в чем дело. Похоже, кто-то требовал, чтобы изображение убрали. На него не было разрешения. Еще один мейл сообщал о том, что здание, на стене которого размещалось изображение, продано. Тому прислали копию контракта, как будто это его касалось. И впрямь касалось, ведь на стене здания была его картина.
Интересно, опять мелькнуло у М. – какова-то она, Румыния? Чаушеску и прочее. Правда, это, кажется, было давно. Но все равно, наверно, граффитти там страшное преступление? Однако, порывшись в интернете, она быстро выяснила, что если Бухарест и строже других столиц в этом отношении – это никак не заметно на поверхности. Так же много разнообразных изображений на стенах домов на центральных улицах, и найти их довольно просто. А ведь если что-то строго запрещено, то должно быть, по идее, засекречено? А может быть, Румыния – вообще нормальная страна, не хуже и не лучше других? Жаль только лететь туда из Австралии далеко, как и во все остальные места, впрочем.
Том был в настоящий момент в  довольно трудной ситуации. Из его электронной почты это было очевидно. Похоже, он нарисовал на стене здания что-то такое, что кому-то там сильно не понравилось. Нефертити, а может быть, и еще что-то?
Странно все-таки, - продолжала раздумывать М. Есть закрытые ситуации и закрытые ситуации. Одни закрытые ситуации держат людей вместе – они подобны тюрьме, и отношения в таких закрытых ситуациях – что-то вроде дверей, за которыми томятся заключенные. В каком-то смысле, любая эмиграция – такая закрытая ситуация. Правда, все почему-то чувствуют это в разной степени, да и реагируют по-разному. Но все равно – вон их сколько, людей, которые, наверно, давно не были бы вместе, не живи они на краю света. Не забрось их сюда когда-то судьба. Может, стоит быть судьбе за это благодарной? М. подумала. Стоит или не стоит быть благодарной. Но энивэй, есть и другой сорт закрытых ситуаций. Ситуации, которые как бы выталкивают из себя, заставляют людей бунтовать и биться об стену самой своей закрытостью. Может, они с Томом как раз в такой ситуации? А может, это вообще зависит не от ситуации, а от человека? Как так получилось, что Том реагировал на закрытость их ситуации – именно таким образом?
Так или иначе, здание, на стене которого Том нарисовал свою Нефертити – было продано. И новый собственник не хотел ее на этом месте, и требовал, чтобы картина была удалена, причем в кратчайшие сроки. Может ли он возражать? М. не была стопроцентно уверена, что возможно в таких случаях, но кажется, в каких-то ситуациях художник мог настаивать на том, чтобы картина осталась. Но навряд ли в случае, если изображение было создано спонтанно и никем не заказано. Может, в случае Тома и существовала какая-то комиссия, договор, который его спасет?
Она полетит на место и поможет ему, - решила М. Но как поможет? Она не знала. Конечно, деньги могут разрешить многие проблемы. Но у нее не было их так уж много, и у Тома тоже, и даже еще меньше. Что бы еще могло ему помочь? В любом случае, две головы лучше, чем одна – по пословице. Она увидит. Они увидят. Все проблемы становятся легче и приятней, если рассматривать их двумя парами глаз, вместо одной.
Уже в самолете М. думала о том, как странно устроены правила – если это подходящее слово – в этой области жизни. Кое-кто может делать все что угодно, и что бы это ни было и где бы это ни было – где, в самом деле, они берут подъемники, - еще раз подумала она, - это шедевр. Что касается всех остальных, то если они пытаются делать то же самое – они вандалы, замешанные в злостном хулиганстве. Может, это всегда примерно так? М. считала, что не всегда, так не должно и не может быть. Конечно, в этих случаях решающее значение имеет качество. Если на стене шедевр – одно дело, а если так, мазня какая-то – его естественно, быстренько счистят и заново покрасят стену. Интересно, кто в этих случаях является судьей, тем самым, кто решает, с каким качеством он имеет дело. Может ли быть так, что де факто это те самые люди, которые потом перекрашивают стену? А впрочем, это наверное, всегда так, или довольно часто. И если вместо маляров это, скажем, жители соседних домов, то это еще куда ни шло. Так или иначе, в случае Тома это оказался не маляр и не сосед, а собственник дома.Что ж, ничего не поделаешь. Надо надеяться, что они успеют сфотографировать все, что нужно. Какие там еще есть способы? Она порылась в памяти. 
В искусстве, говорят, всегда так. Оригинал получает заслуженную хвалу и почести, его создатель может почивать на лаврах, а дальше следуют копии и подражания – им почестей не полагается. Плохо только то, что отнюдь не всегда нам хорошо известно, что что. Где оригинал, а где – подражание и копия, и какая история связывает одно с другим. А уж в случае стрит-арта это, должно быть, и подавно мало кому известно. И может быть, существенно в каком-то совершенно другом смысле?
Интересно, как все это относится к Тому? Почему-то раньше ей не приходил в голову этот вопрос. Относится. Как-то. Он никогда не был честолюбив или, скорее – честолюбие русская вещь, да и слово-то уже почти устарело – competitive. Действительно, Том не был competitive, интересно, как это получалось? Возможно, потому, что он оставил свое честолюбие на родине, там, откуда происходило слово? От безнадежности? Люди, которые знают, что в борьбе – за что-то, неважно, за что, нельзя победить, к победе и не стремятся. Не стоит ломать себе – неважно что, все, душу, может быть, об то, что, противное и гадкое и злое,абсолютно невозможно победить. Таких людей не так мало, как кажется. У них какие-то другие мотивы и цели, сформированные, может быть, самой невозможностью и нежеланием победить. И Том был одним из них. Цели и средства их достижения в этом случае выбираются на том пространстве, где победить возможно или, лучше сказать – побеждать не нужно. Сунув в карман свою дополнительную карту, такой человек движется к достижению своей удивительной цели, - подумала М. Самолет уже взлетел.  И тут же одернула себя – если она хочет найти Тома и с ним помириться – не стоит так думать. Да и она тоже движется к той же цели – ведь с точки зрения этой карты они одно. Правда, Том, кажется, так не думал.
Интересно, как сочетается в людях нежелание соревноваться с кем-то в социальной жизни и склонность к приключениям и вообще авантюрность – в их частной жизни? М. всегда считала, что люди, склонные к пассивности и поискам покоя, пассивны во всем, но, может быть, это и неверно? В случае Тома, энергия, не находящая выхода в его довольно-таки скучной, серой и скромной производственной жизни, в конце концов, - как это? – двинулась в другом направлении. Как говорится, вода дырочку найдет. Вот она и нашла, вернее, он – эту Бэтти. И теперь поди разберись – то ли это своего рода способ компенсировать себя за невозможность и неспособность быть сильным и предприимчивым в других ситуациях – то ли средство передвижения. То, чего Том не может сделать сам, он сделает с помощью Бэтти, ее руками, а может и ногами. Что если он решил эмигрировать в Румынию? Да нет, не может быть. Какая Румыния? Да и сама Бэтти не живет там постоянно. С другой стороны, он всегда говорил, что хочет переехать. Вот и договорился?
М. почувствовала что в груди у нее сперло, а перед глазами какая-то муть. Не может быть, все это глупые фантазии, в этом возрасте и после стольких лет жизни в другой стране, переехать довольно-таки трудно. Тем более, Румыния. Наверняка она настолько не похожа, что дальше некуда.
Да, Том и оригинальность его искусства – это, конечно, тема. Почти бесконечная. В конце концов, после того, как что-то становится образцом для подражания, а может быть, просто открывает какой-то новый взгляд на вещи или тему – это что-то может воспроизводиться бесконечное число раз. И в конце концов, уже неважно, где что – где то первое, а где – бесконечные имитации. Да нет, может, и важно, но это мало кто знает. И наконец, бывает и так, что первая попытка сделать что-то не лучше, а хуже, чем те, что следуют за ней. Менее совершенна, и тому подобное. Может, это и объясняет случай Тома? Ну, а Бэтти-то причем? Должно быть, она помогает ему бороться за место под солнцем, - решила М. – Он в этом слабоват.
Но что же все-таки случилось? Он хотя бы свободен? Это может зависеть, она знала, от того, какой штраф ему нужно заплатить за Нефертити на стене. И какой он может заплатить. Может, Бэтти в состоянии помочь и с этим? И его платежеспособность, включая штрафы, неизбежные в этом деле – увеличилась? Не похоже что бы это было так – если судить по его банковским транзакциям. А вдруг? М. подумала, что почти надеется на то, что Бэтти – может все. Хотя навряд ли это так.

26.
Прошло всего-то двадцать пять часов и М. приземлилась в Бухаресте . Она была не уверена, что собирается делать, и даже в том, где и когда она будет сегодня спать. Одно было ясно: Том нуждается в ней, и может быть, сейчас больше, чем когда-либо. Иначе как он мог здесь оказаться? Она найдет его, ведь теперь они в одном и том же городе, и это должно быть совсем не так трудно. Еще чуть-чуть.
Она прошлась по главной улице города. Красивое название. Arthur Verona. Cтены зданий покрыты замечательным во всех смыслах стрит-артом. Но ни следа Тома нет. Она была уверена, что он должен как-то дать ей знать, где он. Подаст, может быть, какой-то знак? Но где? И как?
Почти час она бродила по центру города. Он оказался абсолютно не похож на то, чего она ожидала. Перед отъездом М. ознакомилась с парой туристических брошюр, посвященных Бухаресту. Все здания на фотографиях в брошюрах выглядели серыми и белыми, такого характерного для панельных домов грязно-белого цвета. Когда-то на ее родине такие назывались ‘бараками‘. Ужасно несправедливое название, потому что места в них все-таки было намного больше, чем в коммуналках. Когда семья ее родителей переехала в такой дом из коммуналки, хрущоба казалась каким-то раем – столько в ней было простора, раздолья и воздуха. И, как потом выяснилось, этого пространства было не намного меньше, чем его бывает в стандартном западном доме с тремя спальнями. И слово-то барак, на самом деле, напоминает брак. И тоже закрытая ситуация.
Видимо, - решила М.  – она ищет не в том месте. Нужно отойти подальше от центра города. Такие вот беловатые, как будто камень мыли, многоэтажные многоподъездные здания означают почему-то социализм. Правда, не всегда. Их все чаще можно найти далеко от него. И бывают они разными – от бараков для малоимущих до элитных квартир. И по сравнению с нормальным трехспальным домом в традиционном стиле, все довольно похожи. Может, они-то и привлекали Тома? Он что-то такое говорил. Может, потому он и выбрал Бухарест? Зов сердца может быть устроен ужасно странно. Что-то напоминало ему здесь что-то -  может быть, детство? – и вот, пожалуйста. Хотя, конечно, вряд ли. Видимо, это место подходило Бэтти. А он просто последовал за ней.
М. не смогла бы объяснить, почему пришла к такому выводу. Но в конце концов – от центра города она ушла уже довольно далеко и теперь таращилась на блочные дома на окраине – это стало казаться очевидным. Бэтти где-то здесь.
 И до чего же, все-таки, все это до смешного похоже. Блочные дома для малоимущих и они же – в чуть лучшем исполнении, но все-таки до смешного похожие, особенно там, где большинство живет в одноэтажных домиках на одну семью – в элитном исполнении, с хорошим видом с балкона. Вид с балкона, в ее  представлении, был главным достоинством такого вот дома. Но вид с балкона можно было найти всюду, и в тех и в других многоэтажках. Эстетика, черт бы ее побрал. Выверни что-то наизнанку – и некрасивое, не успеешь оглянуться, станет модным и красивым. Это касается почти всего, включая саму бедность. Главное, правильно, с толком вывернуть наизнанку. Сам Том, может быть – такая вот вывернутая наизнанку штуковина. Сразу и не поймешь, что это: то ли ковчег для бедных, то ли до боли похожее элитное здание. Может, это все равно? Интересно, что все это привело его сюда. Здесь это, наверное, более все равно, чем где-то еще. Но что же делать дальше? Она свернула в маленькую улочку.

- Все-таки я делаю абсолютно безумную вещь, - сказала она себе. Но это было приятней, чем оставаться дома, в полной неизвестности. Все-таки теперь она действовала и двигалась.
Внезапно что-то как будто прыгнуло на нее со стены дома. Может, кошка? Просто резко сдвинулась с места тень кого-то или чего-то за спиной? Она оглянулась, но ничего не увидела. Улица была маленькой и темной. Может, ей показалось? Интересно, вдруг подумала М., как по-румынски называют маленькую темную улицу вроде этой? Потому что по-английски у нее целая дюжина имен. Drive, place, crescent, close, что там еще? Avenue. По идее, avenue должна быть большой, но это совсем не обязательно. Lane. А по-русски все это переулок, и все тут. Может все это связано с бараками?
Дом перед ней был старый, с тремя этажами. Стена покрашена частично голубой, частично оранжевой краской. Большая цифра 13, почему-то написанная как Х3, красовалась посередке. Имя Тома оказалось довольно просто найти – оно было написано маленькими буковками в правом нижнем углу. Он подписывался всегда по-разному: иногда кириллицей, письменными буквами, так что не все могли прочитать, а иногда латиницей, всего две буквы: Tm. O ему, видимо, казалось ненужным. Но он был здесь, теперь она знала это точно, - она столько раз видела его подпись раньше, что теперь сомнений быть не могло.
Что значит Х3? Она знала что Х4 – довольно часто используемый символ, как-то связанный с N. Где-то она читала об этом и сейчас пыталась припомнить, что именно. Кажется, дело в том, что N – четырнадцатая буква алфавита, и поскольку X4 значит четырнадцать, если правильно прочитать римское десять и добавить арабское четыре, то это, одновременно, обозначение для N. Интересно, а в другую сторону оно работает? Можно использовать N в качестве 14? Кажется, нет, но точно она не знала.
А вообще-то они все время поворачивают буквы в разные стороны – конечно, те, кто вообще их использует, кажется таких все меньше. Так что N вполне может оказаться Z, положенной набок. И 14, тем самым, очевидно, Z?
Но на стене было написано 13 – это было абсолютно очевидно. Номер дома? Что бы это еще могло быть? В таком случае, номер не этого дома. Номер дома, перед которым она стояла, был один.
А может быть, надо все время пересчитывать буквы? Тринадцатая буква алфавита – М., первая буква ее имени. Тогда, может быть, здесь зашифровано название улицы?
Однако в любом городе полным-полно улиц, названия которых начинаются на М. Лучше уж думать, что это номер дома.
Она продолжала спускаться вниз по улице. Она казалась короткой, а потом выяснилось, что она продолжается дальше, сделав зигзаг, под каким-то странным, неожиданным углом. То, что должно было бы быть другой улицей, было, как это иногда бывает в любом городе, по чьей-то странной прихоти - той же самой. По идее, тут должен был бы быть дом номер тринадцать. Но М. его так и не нашла, и решила отложить это на потом.

28.
Тринадцать продолжало мерещиться М. повсюду. Оно смотрело на нее с каждой стены и временами даже, казалось, выглядывало из окон. Да, переулок. Кажется, на их языке его еще можно назвать circuit – это она упустила. И в качестве эквивалента всей этой тучи слов – их можно насчитать почти десяток – одно единственное словечко: переулок. Может, все это связано с тем, как выглядят все эти блочные дома на окраине? В этом случае много слов для названия переулка не нужно. А если их без малого десяток, как в английском – то это, можно сказать, навязчивая идея. Вроде как у эскимосов пятьдесят названий снега, а другим людям столько не нужно, потому что нет у них разных сортов снега, снег один и слово для него одно. Интересно, а люди, которые свои картины на стенах рисуют – может они тоже различают что-то такое, чего мы не видим. Стена твердая, стена мягкая, стена низкая, высокая. Что еще может быть? Странно, она никогда не слышала об этом от Тома.
Дома, в обычном смысле этого слова, то есть как место жизни семьи, символ престижа и главное вложение денег в течение человеческой жизни – вообще не имели для него большого значения. Почему-то – возможно причиной был его служебный неуспех и постепенно иссякавшая почасовая нагрузка, которой и в самом начале-то было мало, - почему-то Тому хотелось оттолкнуть от себя саму идею дома в нормальном западном, в данном случае австралийском смысле. Его тянуло назад, в пещеры, или хрущобы, или хотя бы квартиры. Чтобы выглядело и ощущалось – как там. Лучше всего сидеть на балконе с чашечкой кофе и сигаретой. Над тобой, весьма вероятно, тоже кто-то так сидит, и под тобой тоже, но это-то и хорошо. К тому же Том, естественно, видел во всяком доме – чистый холст и поэтому ему нравилось, чтобы дома были высокими, а не одноэтажными. Возможно его протест принял такую форму и обратился на дома, или скорее их стены потому что – как бы это сказать? Потому что ему не хватало чего-то, связанного с домами. Да нет, конечно, это неверно. Том художник, и дома просто – очень большой чистый холст. Самый лучший из возможных. Средство оказаться увиденным и услышанным, что бы там ни было. Независимо от всякого официоза.
Все-таки интересно, в какой степени все это – она опять обвела взглядом Бухарестскую окраинную улочку – казалось ему знакомым. Напоминало российские окраины? Может, поэтому он и рванул сюда? М. всегда считала, что Том недостаточно авантюрен для таких выходок. И вот, пожалуйста. Досчиталась.
А может, дело не в Бухаресте, а в самой Бэтти. Между прочим, оба начинаются на Б.
И цифра 13, если написать 1 и 3 рядом, похожа на В. Что если Том пишет на стенах первую букву имени Бэтти, в латинице, а вовсе не посылает ей, М., сигналы? Не пытается дать знать, где он находится? Нет, это не может быть. Кроме 13, которое, по большей части, выглядело действительно как 13, между 1 и 3 было достаточно места – на стенах было много других цифр. В основном цифра 3. Положенная набок, она выглядела как буква М, только вместо прямых палочек – круглые. Чем-то напоминает Макдональдс. Может быть, это должно ей что-то сказать? М с прямыми ровными сторонами похоже на кусок кремлевской стены, а с круглыми – на Макдональдс. И совсем неочевидно, что что-то из этого – номер дома. На какой улице? Любой. Если название улицы тоже здесь где-то закодировано – я его не нашла. Не было, казалось, ничего, за что она могла бы ухватиться. Голова кружилась. И мысли уже давно – не заметить это было невозможно – повторялись в том же порядке. Дешифровщица, тоже мне. Надо искать какой-то другой способ или выход.
Она еще раз окинула взглядом стену. Кроме трешек, которые, казалось, смотрели на нее отовсюду – были еще латинские буквы V. Если, конечно, это они, а не, скажем, римское пять. Тогда номер дома, если это номер дома, скорее пять, чем три. Почему? М. не могла бы этого доказать, но просто чувствовала. Если, конечно, это вообще цифра, а не кириллическое L, поставленное кверх ногами. Кстати это тоже какая-то римская цифра...Пятьдесят? Кто здесь будет использовать кириллические буквы – это невероятно. Том, конечно, мог бы...И более того, если она где-то встретит несомненную кириллицу, это, пожалуй, можно считать доказательс твом того, что он где-то здесь...Но ничего, что можно было бы считать несомненной и очевидной кириллицей, глазу не попадалось...И все эти знаки – их можно было прочитать и так, и эдак. И ничего, даже смутно напоминающего названия улицы.
А что, если она встретит Бэтти? Как она ее узнает? Зато Бэтти может узнать ее, М. – она же проходила верификацию в ее фирме, и фотографию, наверно, можно найти при желании. Ах да, - вспомнила М. -  на старом мобильнике Тома, том самом, на котором она читала его электронную почту, была фотография Бэтти. Что она ей скажет? Должно быть, она здесь где-то очень близко, если это из-за нее Том приехал сюда. Может, идея поехать в Бухарест принадлежала ей, и Том просто одобрил это? Конечно, она могла здесь работать. Если у таких людей есть определенное место работы – с этими их вечно разными телефонными кодами – но наверное, есть, почему бы и нет? Да, она где-то близко. М. закрыла глаза и почувствовала это – Бэтти где-то тут. Тогда это она в данный момент удерживает Тома. От чего? От того чтобы выйти на улицу ей навстречу. И, наверно, от того, чтобы дать ей знать – адрес. Постепенно человека можно лишить всего – совести и ее угрызений, памяти, и даже рассудка. И чтобы это заметить – нужно... Что нужно? Может, знать, что еще может быть? Что-то помнить? Нет, не нужно так думать. Нельзя лишить.
Между прочим, цифры и буквы в стрит-арте постепенно вытесняются другими – как их? – образами. Дело, возможно, в том, что средний обыватель почему-то считает цифры и буквы, написанные на стене, гораздо худшим хулиганством, чем картинки. Так уж устроено восприятие нормального зрителя. Откуда-то М. это знала. Может, Том рассказал? Где-то прочитала? И увидеть такие вот классические графитти – основанные на буквах  – теперь уже можно мало где. В основном, они сделаны хулиганами, а не художниками. Странно, все-таки...Почему буквы так уж намного хуже... Их можно прочитать только одним каким-то способом? Но нет же... Нет... Одна и та же закорючка значит и N и Z. А здесь – это явно рисовал кто-то довольно хорошо умеющий. Что все-таки он хотел сказать? Она еще раз взглянула на стену. Надо запомнить. 3, 13, V M и N и Z, X3 и X4. Может быть, решение придет позже? До нее, наконец, дойдет, что все это значит?

29.
М. продолжала идти вниз по той же улице. В конце концов, она может считать, что 13 на стене этого дома – относится к этому же дому. Довольно-таки естественое решение. Тогда это номер квартиры в этом доме, потому что дом имеет другой номер. И значит, он здесь. Она бегом взбежала по лестнице, несколько пролетов вверх, сколько, она не сосчитала, и со всей силы вдавила кнопку звонка. Еще через дверь ей были слышны шаги. Женские, легкие, это очевидно. Дверь открылась. Довольно молодая женщина с рыжеватыми волосами стояла перед ней.
- Я Бэтти, - сказала она глуховатым голосом. М. мельком подумала, что, пожалуй, не узнала бы ее. Фотография была не похожа. И волосы другие.
- Том здесь? – выдохнула она.
- Нет, - коротко ответила Бэтти. М. заглянула в комнату за ее спиной. Она была пуста.
- Он был здесь? – спросила она.
- А вам-то какое дело, - Бэтти, похоже, была из тех людей, кто считает, что вовремя сказанная грубость дела не испортит.
- Какое вам дело? – повторила она.
- Я его жена, - объяснила М. – Поэтому все, что он делает – мое дело.
- Если он этого не хочет больше, - вовсе нет, - возразила Бэтти. – Или вы, может быть, думаете, что это дела не меняет?
- Примерно так, - сказала М. – Не то чтобы совсем ничего не меняет, но... Она запнулась. Все-таки – вдруг это стало совершенно ясно – это дико выглядит. Она стоит тут, и объясняется на предмет своих чувств и убеждений, с этой абсолютно незнакомой женщиной, которую, вероятно, видит в первый и последний раз в жизни. Чего она хочет добиться, интересно? Хотя все может быть...
- Не то чтобы ничего не меняет... –еще раз сказала она. – Но кое-что, действительно, уже нельзя изменить, или лучше сказать, отменить. Это зависит от времени, - добавила она.
- Что кое-что? – Бэтти почти кричала. – Что это кое-что? У всего есть начало и конец, бесконечного не бывает, что вы там ни говорите.
- Нет бывает, - не согласилась М, - время, например. Но дело не в том, бывает ли бесконечное.  Что у вас общего – вот что имеет значение в данном случае. Вы лучше об этом подумайте. Что ему было нужно, кроме дурацкой, призрачной надежды заработать денег? Кстати, он их заработал?
- А вам-то какое дело? – опять сказала Бэтти. Похоже, она считала, что эта фраза годится для всех случаев жизни. Дело, дело. Кому-то, может, и дела нет, а кто-то меряется своим делом. Равен ему, конгруэнтен и тому подобное.  -  Да, заработал, - добавила она. – С этим что-то не так?
- Да нет, все в порядке, кроме того, что это доказывает, что все это – и вы, и Бухарест, - он делал ради денег.
- А лучше было бы, - сказала Бэтти, - если бы просто так, от барабана?
М. хотела заметить, что не от барабана, а по барабану. Деньги всегда были Тому по барабану. Но, видимо, что-то изменилось в последнее время, кто его знает, почему.
- Это все равно что завести роман с мэнеджером вашего банка, - объяснила М. И ровно потому, что он ваш мэнеджер. Как вам это понравится?
- А что? – не поняла Бэтти. – Людей ведь что-то объединяет. Что это должно быть, по-вашему?
Похоже, она искренне считала, что определенное служебное положение и доступ к фондам, и есть то, что объединяет людей. Если, конечно, это разумные люди. Если она и слышала противоположное мнение – а кто ж его не слышал?– считала его полной чушью. А может она вообще ничего не считала, - вдруг догадалась М. – в привычном мне смысле слова: я мол считаю то-то и то-то. И потому-то. Такой подход ей был абсолютно чужд, а может быть, даже и незнаком? Просто делала то, чего от нее ждут – и потому выживала. И очень неплохо выживала, если судить по состоянию квартиры, кусочек которой можно было увидеть за спиной Бэтти. Да, видимо так. А откуда она знала, чего от нее ждут? Такие люди всегда знают, потому что это, как говорится, носится в воздухе. Но Том-то, Том? Он всегда был чужд тому, что называется веянием времени. И не только времени – вообще всяким веяниям. Человеком он был странноватым, и какие бы стадии ни проходил в своем развитии, - оставался как-то сам по себе. Как кошка, которая гуляет сама по себе. Он не то чтобы стремился к независимости. Независимость была его сущностью, самой сердцевиной. Может, он и не знал, что можно иначе? Он не дистанцировался, не старался держаться от чего-то там подальше. Он просто этого не замечал, и не чувствовал, а если и замечал иногда – то в каком-то урезанном, редуцированном виде, и всегда с опозданием. И через минуту забывал об этом.
И вдруг – Бэтти. С ее прагматизмом, вульгарным до какой-то просто невозможной степени. Откуда она взялась? Как? Говорят, конечно, что голод не тетка. Не тетка. А вот такая, значит, девица, типа Бэтти?
- Мы взрослые люди, - сказала Бэтти. Похоже, она подумала, что сказать. – Только дети, и, в крайнем случае, подростки в таких случаях не думают о материальном. И в любом случае, не надо делить жизнь на хорошее и плохое, белое и черное. Это инфантильно. Нет белого и черного, хорошего и плохого, все гораздо сложней.
- Я вижу вы не дети, - сказала М.
- Что вам надо? – спросила Бэтти.
М. еще раз объяснила, что ищет Тома. И не только Тома, -  добавила она. Куда-то, почти одновременно с ним, исчезли их общие друзья – Джэк и его жена Джэй. Какое-то время они вместе разыскивали Тома, а потом они исчезли. Нет у них, случайно, аккаунта на платформе Бэтти? Вроде было у них такое намерение...Но Бэтти ничего ни о ком из них не знала.

30.
- Я всегда могу вернуться и поговорить с ней опять, - подумала М., выйдя на улицу. –Хотя, надо признать, я немного узнала. Не считая того очевидного факта, что в данный момент Тома там нет. Хотя это, конечно, не исключает того, что он вышел погулять, а она врет. Зачем ей говорить мне правду? Жаль не спросила, она здесь постоянно или на время, в командировке. Потому что если в командировке, мне  не удастся прийти к ней еще раз. Зато хоть посмотрела, какие они, эти брокерские девицы. Ну и ну. Хотя, может быть, этим она не исчерпывается... М. всегда была склонна признать, что люди не исчерпываются тем, что можно увидеть, как говорится, невооруженным глазом, with a naked eye, как они выражаются. Может, не стоило предполагать во всех и каждом таких вот неизведанных глубин...
- Том нуждался во мне! – Бэтти высунулась из окна второго этажа и кричала ей вслед.
- Почему? – спросила М. Она поняла, что Бэтти не слышит ее, и опять зашла в подъезд и поднялась по ступенькам, чтобы быть поближе. – Почему? – повторила она.
- На самом деле, он нуждался в ком-то, кто контролировал бы его, - объяснила Бэтти. – По-настоящему. Вот вы этого не делали, и посмотрите, к чему это привело.
- К чему?
Бэтти не ответила. Может, она думала, что это и так ясно. К чему, в самом деле, это привело? К депрессии? Не настоящей, от которой люди выбрасываются из окна, а какой-то такой маленькой, тлеющей... Черт, как она называется? К безработице? Но Том был – что значит был, есть -  свободный художник, и безработным в обычном смысле его нельзя было назвать. Он был настоящий художник, тем не менее. К чему еще? К все более радикальному, яркому, какому-то выходящему за рамки дозволенного бунтарству? Неужели Бэтти все это понимает? Впрочем, зачем ей понимать все?
- То есть вы его контролировали? – спросила М. – И что же? Если он и нуждался в контроле, не всякий мужчина смирится с тем, что об этом говорят таким вот образом. Ему было все равно?
М. впервые за долгое время почувствовала себя – в чем-то виноватой –  во всяком случае, не до конца правой. Предоставленный сам себе Том – очевидно, не всегда делал самый лучший выбор. Он не то чтобы зачах – хотя и так можно сказать – но и не вполне расцвел. Может у него оставалось еще много скрытого, как его, potential? И вот кто-то научился его эффективно контролировать, когда нужно, поддерживать, а когда нужно – удерживать. Может даже подсказывать следующий шаг? И стало намного лучше. Что тут невозможного?
М. чувствовала даже не ревность – а что-то доселе ей абсолютно незнакомое. Вообще-то она придерживалась той точки зрения, что в паре муж-жена жена всегда права, и ей не нужно ничего ни делать, ни доказывать, для того чтоб это было правдой. Пока Том творил и искал себя, она тянула семью, ежедневно, как ломовая лошадь работала на работе, а потом еще дома. Может, Том устал от того, что она всегда права? Утомительно иметь дело с всегда правым человеком, перед которым ты вечно виноват.
А что же в случае с Бэтти? Иметь с ней близкие отношения не было тяжело и утомительно? Может ли это быть как-то иначе, когда кто-то тебя ежедневно контролирует и даже не скрывает этого? Может быть, она просто застала все это на самой ранней стадии развития. Если, конечно, здесь будут какие-то стадии. А вообще-то, - она неожиданно переключилась с Тома на себя,  - меня бы кто поддержал. Кажется, это просто никогда не приходило Тому в голову. Хотя, конечно – этого не отнять – детьми-то занимался в основном он. В школу, из школы, дома, пока она на работе. Похоже, это его успокаивало. Он как-то находил в этом себя и даже, может быть, самоутверждался таким образом.
Вслух она сказала:
- Том не ребенок, он не нуждался в том, чтобы кто-то проверял его карманы.
- Причем тут карманы, - возразила Бэтти. Она выглядела обиженной. – Просто то, чем он занимался – как бы это ни оценивать – не совсем золотая жила. Денежное дерево и тому подобное. А я ему помогала. Иначе он бы совсем не выжил.
- То, чем занимался Том, может быть очень выгодно, - возразила М. Это нередко бывает очень выгодно для художников. Я имею в виду стрит-арт, - зачем-то добавила она.
- Бывает, бывает, - передразнила Бэтти. – Но ведь не было!
- Дело в том, - начала М. Но тут у Бэтти зазвонил телефон. Она ответила и отодвинулась от двери, потом ушла в другую комнату. М. спустилась по ступенькам и вышла на улицу.

31.
Значит, Тома не было у Бэтти. Теперь это было известно точно. М. бродила по улицам Бухареста и думала о том, что делать дальше. Скорее даже не думала. Воображала неприятную физиономию Бэтти и пыталась сосредоточиться. Она думала, где бы еще поискать. Облазить весь Бухарест? Самые удаленные его закоулки? Можно, наверно, но зачем бы он выбрал самый удаленный закоулок? Впрочем, зачем вообще он выбрал Бухарест? Бродила она довольно бесцельно, но почему-то было чувство, что она на верном пути.
- Надо посмотреть в метро, - внезапно подумала она. Она знала, что поезда, точнее, стены вагонов, часто служат фоном, холстом для графитти, нарисованных из распылителя с краской. Том, если он приехал сюда, наверняка захотел попробовать! Она помнила, что что-то подобное он делал и дома. Правда, говорят что графитти на стенах вагонов – особенно тех, что еще не вышли из употребления, - уже совсем не модны. В конце концов, это наказуемо – по меньшей мере, крупным штрафом, - и потому опасно. Ей нужно найти поезда – или хотя бы вагоны, которые уже вышли из употребления и не ходят по рельсам. Где-то может быть целый склад, или кладбище таких вагонов. Вот на них-то, наверно, хорошо рисовать из распылителя! Если, конечно, старые вагоны для кого-то еще представляют интерес. Наверно представляют. Это лучше, потому что не так опасно. Вот только как найти место, где они хранят вагоны? Она найдет его – и что тогда? Может быть, начать рисовать – и кто-нибудь захочет составить ей компанию? Может быть, она найдет людей, знакомых с Томом? М. смутно подумала, что должно быть спутницы художников в самые разные времена лелеяли подобные замыслы. Дора Марр, например. Габриэль Мюнтер. Наталья Гончарова?  Им, правда, не нужно было искать выброшенные вагоны – но в целом жизнь, может быть, была похожа? Она повертела ситуацию в голове и так, и эдак. Пожалуй, не стоит надеяться, что таким образом она что-то узнает. Но куда пойти? Надо найти место, где собираются люди, рисующие графитти. Наверняка такое место есть. Она найдет его, и тогда...
М. всегда считала, что Мельбурнское метро – одно из самых худших в мире. Так уж сложилось, что она пользовалась им ежедневно. Все эти отмененные поезда, которые почему-то, должно быть, чтобы было страшнее, называются disruptions. Изуродованные старые станции, которые для пущей безопасности превращают в чудовища из стекла и бетона, level crossing removal. И вечное отсутствие поездов по ночам, уже часов с двенадцати, кроме пятницы и субботы, когде они ходят всю ночь. И сколько людей – она физически чувствовала, как они прикасаются к ней локтями и бедрами, в тех самых вагонах и строениях из стекла и бетона, готовых на все, лишь бы это было оплачено. В конце концов, мы все здесь именно для этого – для чего же еще. Наверно, все это естественно в каком-то смысле – но так никогда и не стало своим, оставалось чуждым, и степень отталкивания, казалось, все время увеличивалась. Это у нее, не говоря уж о Томе – он всегда был более ранимым в их паре.  Зато станции, как новые, так и старые, вторые, пожалуй, даже больше, часто были украшены графитти. Наверное, это было в них самое лучшее.
И вот Бухарест. Интересно, какое в нем метро? Конечно, ее цель – найти станцию метро, которой сейчас больше никто не пользуется. Наверняка такая есть. И там ждать Тома. Но все-таки интересно – какие они, старинные станции. Если она пойдет по рельсам от центральной станции, на которой она находилась сейчас, Unirii – то куда придет? Просто идти по рельсам –что может быть лучше. Какая здесь самая старая линия? Она с удивлением обнаружила, что одна из главных линий называется M1.
А между прочим все вагоны поезда и сам локомотив – тот первый вагон, который их тащит – присоединяются друг к другу определенным образом. Все эти connections имеют названия. То есть в более новых поездах нет уже ни локомотивов, ни тех старинных способов соединения вагонов. Одни из них назывались мужскими, а другие женскими. Один из вагонов обычно имел цепочку, и одно из колец цепочки надевалось на крючок, выходящий из стены другого вагона. Следующий вагон мог присоединяться к еще одному вагону либо как первый, женский, либо как второй, мужской вагон. Попарно вагоны соединялись таким же образом. Страннее всего было то, на ее вкус, что даже эти старинные вагоны, как правило, имели и крюк, и цепочку, то есть могли присоединяться к другому вагону одним из двух способов. Такой способ соединения вагонов назывался
Найти в Бухаресте место, где хранятся вышедшие из употребления вагоны, оказалось не так-то трудно. От мельбурнских они отличались формой – снаружи и внутри. Кроме того, в них не было того, что называется special allocated seats – в тех вагонах метро, в которых М. ездила дома, они были оранжевого цвета. Оранжевые места предназначались для беременных женщин, инвалидов, еще, кажется,  детей и стариков. Странная комбинация, как будто это все одно. М. опять подумала, что Том выиграл, и немало, оттого что там, где он вырос – как бы это лучше сказать? – не было специальных мест в вагонах метро, для кого бы то ни было. Все места были одинаковые. И Том, со всеми его странностями – нелюдимый и замкнутый человек, мало с кем в жизни способный ладить, все больше живущий по принципу – придумал себе цель, поработал для ее достижения, придумал другую, социопат по меньшей мере – если конечно, кто-нибудь не придумает этому худшего названия – Том всегда считался здоровым. Будучи здоровым, а не больным, он получил образование, завел семью, где-то и как-то работал. Когда он стал старше, и намного старше – что-то из этого отпало. Не то чтобы за ненадобностью – просто кое-какие черты Тома, раньше как будто скрытые, по молодости лет, проступили яснее и ярче. Может быть, дело было не в возрасте, а в эмиграции – таких людей, как Том, она делает изолированными? Но все-таки он продолжал жить довольно нормальной жизнью – в ней было, например, художественное творчество. Была семья, хотя отношения с ней все ухудшались, и, наконец, ухудшились настолько, что – неужели это правда? – наступил Бухарест. Но и сейчас было очевидно – Том выиграл миллион просто потому, что там и тогда места в вагонах метро были покрашены иначе.
В тех же старинных вагонах, обнаруженных М. на какой-то заброшенной станции, оказались еще и места бизнес-класса. Кажется, этого тоже не было в ее детстве?
Был, кажется, первый класс, и второй, а может, и третий, но кто же ими ездил? Уж точно не она. Она с родителями регулярно путешествовала в Прибалтику. Плацкарт и купе, вот и все разницы. А вот Джэк любил ездить бизнес-классом. Иногда М. казалось, что он и эмигрировал-то для этого. Едучи в бизнес классе, лучше всего в самолете, он, очевидно, чувствовал себя совершенно другим человеком. Как-то они с М. даже поссорились по этому поводу. Сейчас уже трудно было вспомнить, что именно говорилось, в каком порядке, и даже почему. Кажется, М. упрекала Джэка в безудержном расходовании государственных денег. Ведь дорогостоящие билеты в бизнес-класс он не сам себе покупал, конечно. Кто-то это оплачивал. Странно, как такое могло ей прийти в голову? Ей что чужих денег жаль? Одна из любимых мыслей Тома, которую он повторял на все лады и в самых разных обстоятельствах, состояла в том, что определенные – как их, environments? – может быть, надо сказать, среды обитания? – душат мотивацию. В том смысле, что уже ничего не хочется делать. Потому что результата все равно нет. Этого Том не произносил вслух, но это всегда подразумевалось. Видимо, такой результат, как полеты в бизнес-классе, куда тебе вздумается, не казался ему привлекательным. Вроде той конфеты, которую совсем не хочется съесть, и к тому же, сладкое вредно. А может, этот результат не казался ему достижимым? А может быть, и то и другое? В конце концов, привлекательным нам кажется то, что является достижимым. Даже М., знавшая Тома лучше всех, - она твердо верила в это -  не могла бы ответить на этот вопрос. Такие штуки, как бизнес-класс, не привлекали Тома даже в мечтах. Может быть, по моральным соображениям. А может, по каким-то другим: ведь для достижения этого результата придется делать что-то, а это часто безнравственно и часто неинтересно. И – или. Безнравственно и-или неинтересно. Но от того, что в стране, где он вырос, не было маркирования мест в вагонах в разные цвета, для инвалидов и проч., – он выиграл просто баснословно.  Наверно, внутри себя он все еще жил там, не стремился кататься бизнес-классом – вот и приехал в Бухарест.
Она еще раз рассмотрела старые вагоны. Кое-какие были сцеплены попарно, а большинство стояло – на старых рельсах и просто на траве, по одиночке. Кое-где на них были и кое-какие графитти, но никаких следов Тома, его узнаваемого стиля, М. не обнаружила. Она почувствовала, что проголодалась, и стала искать место, где поесть. Одним из первых, если искать рестораны, до которых нетрудно добраться из центра города, на ее мобильнике выскочил какой-то Baraka lounge and bar. Видимо, ее убеждение в том, что многоэтажные дома в спальных районах вполне можно назвать бараками, -  кто-то разделял. А может, они имели в виду Барака Обаму. А может быть, эти две вещи вообще связаны? Ведь назвал же его кто-то, очевидно, в честь Бама?
Место оказалось умеренно дорогим и довольно вкусным. Теперь можно было опять погулять по городу и поискать Тома.
Несмотря на presumably жесткие социалистические порядки, графитти и стрит-арта здесь было не меньше, чем в других больших городах, в которых ей приходилось бывать. С одной стены на нее смотрело несколько угловатых голов, в стиле не то Брака, не то Пикассо. Половина головы была головой, а другая половина – сердцем или ромбиком. В тех же цветах, и как красиво! Если свернуть в прилегающую улицу, можно было найти что-то совсем другое. Какие-то старые то ли стенсилз, то ли коллажи. Цвет преимущественно серый и черный, немножко белого. Краска облупилась и всюду облезает – а может, так было с самого начала и это художественный эффект?
Еще несколько шагов в сторону – и опять крупные головы в разных цветах. И вокруг них разные краски, прямо-таки всполохи, но не твердо очерченные, как на первой стене, а плавно переходящие друг в друга. Что-то вроде северного сияния. Понятно, все-таки, - привычно подумала она, - почему все это так нравилось Тому. И почему за возможностью делать это он готов был бежать на край света. И неважно, каким классом. И почему, наконец, все это спасало его от жизни и от самого себя.
Она сделала еще несколько шагов и уткнулась носом в ресторан. Fabrica Grivitta. Интересные, все-таки, они тут выбирают названия. То барак, то фабрика. Еще что-то под названием Mahala – надо будет вернуться сюда и сходить. Интересно же.
Недалеко от этого места она нашла какие-то зеленые двери, а на двух створках этих дверей  –  жаба, а может быть, ящерица, а может и динозавр. Наверное, Том скрылся за этими дверями. Но там оказался музей, закрытый по случаю дня недели – понедельника. Впрочем, во вторник он был, очевидно, открыт и можно было прийти во вторник, среду, четверг и пятницу.
Значит, Том прицепился к Бэтти, подобно вагонам старого поезда, - вдруг явилась страшная мысль. Все происходящее, как бы невероятно это ни было, – о способах сцепления вагонов. Надо просто найти способ вагоны расцепить – и все будет хорошо. Хотя способ уже нашли и применили – нынешние вагоны не соединяются крючками и цепочками. Хотя что-то такое у них есть. Бывает, что пара вагонов имеет общую систему кондиционеров, которые охлаждают или нагревают воздух. Это вместо старинного coupling – так нызвались соединения вагонов попарно.
М. обнаружила, что опять стоит совсем близко от дома Бэтти. Дом номер тринадцать. Чертова дюжина. Стоит и смотрит на ее окно. Только с определенной натяжкой можно было бы сказать, что она думает о том, что делать. Прошла еще минута. Прямо на нее – шла женщина. Бэтти, конечно. Не может быть. Откуда она здесь? Может, это ее двойник? Хотя, если она здесь живет...
- Вы не имеет права, - сказала М. громко.
- Права на что? – не поняла Бэтти.
- Не имеете никакого права заманивать людей своими лживыми обещаниями, - объяснила М.
- Это не лживые обещания, - возразила Бэтти. – Я действительно помогала ему. Я помогала ему все время.
- Каким образом?
- Я помогла ему создать криптокошелек, - сказала Бэтти.
- Это еще что? И зачем?
- И потом привязать его – привязать к тому, к чему нужно. Дело в том, что если он хотел действительно сохранить свой стрит-арт, картины на стенах – надо было делать что-то для этого.
- А он и делал. Он сделал фотографии и хранил их на своем компьютере, - возразила М. – Этого что, недостаточно?
- Я показала ему, как делать NFT, - объяснила Бэтти.
М. могла бы спросить, что это такое, но не стала. Она и так слышала об этом. Значит, техническую и финансовую часть этого процесса, говорят, не всегда простую, взяла на себя Бэтти. И для этого, видимо, она была нужна.
- Знаешь, что мне кажется самым странным? – спросила она.
- Что? – могла бы спросить Бэтти, но не спросила. После паузы М. объяснила:
- Страннее всего то, что ты, и такие, как ты, с криптокошельками - разрешаются, поощряются, и так далее и тому подобное. А то, что делает Том – нет. Во всяком случае, не вполне и не всегда. Хотя должно быть наоборот.
- Что значит не вполне?
- Я имею в виду, что за рисование спрэем на стенах запросто можно схлопотать штраф. И даже сесть в тюрьму на какое-то время. И это запросто назовут вандализмом – и облеченные властью люди прикажут стену вымыть добела. И все тут. А вот за то, что ты освобождаешь финансово неподкованных людей от их небольших накоплений с помощью телефонных приложений - штраф схлопотать почему-то нельзя. И вандализмом это, очевидно, не является.
- По-моему, это естественно, - сказала Бэтти.
- Что именно естественно?
- Это так всегда и всюду. Если вы делаете что-то очень хорошо – закон не писан, можешь рисовать на стенах. А если не очень хорошо – извините, это вандализм, стену нужно почистить.
- Странное правило. А кто решает, что очень хорошо? Спорим, что во многих случаях это тот же человек, который моет стену из шланга? Впрочем, может это правильно: он и есть нормальный зритель. Большинство ценителей искусства с этим, наверно, не согласятся. А вообще-то даже черный квадрат стал картиной потому, что кому-то так захотелось, и нашелся кто-то, кто с ним согласился. Большинство, очевидно, было против такой дикости.
У М. было странное чувство, что она не в своей тарелке и out of character настолько, что больше не бывает.  Она же Тома ищет – как же могло получиться, что она спорит с этой девицей об искусстве? И зачем? Какое отношение женская ревность имеет к тому, что является и не является картиной? Никакого. Вот надо запомнить это и придерживаться этой линии. И в случае этой девицы это тоже так. Надо вернуться на Землю. И сказать что-нибудь подходящее.
- Вы обманываете людей, - еще раз сказала М.
- Обманываем?
- Ну да, с вашими инвестициями. Вы им говорите, что они свои деньги увеличат вдвое, а, на самом деле, шансы на это ничтожны. И если сумму они вложат маленькую, порядка нескольких сотен, то, скорее всего, никогда ее больше не увидят. Вы это прекрасно знаете, и все равно уговариваете людей это сделать.
- Это вы так думаете, - сказала Бэтти.
- А вы?
- Нет.
- Что нет? Какова вероятность того, что мои триста долларов увеличатся вдвое? Она ничтожна. А если они останутся теми же тремястами, вы же мне их не отдадите. Во всяком случае, так есть в большинстве случаев.
- Совсем не всегда, - сказала Бэтти. – По разному бывает.
- И главное, это, наверное, правда, - подумала М. - Бывает по-разному, просто для того, чтобы она могла это сказать, и это не было чистейшей ложью. А сколь часто бывает по-разному, какая разница?
- Что приносит больше вреда? – такое вот обирательство или несанционированные картины на стенах? – вопросила она грозно.
Бэтти перестала отвечать ей и даже сделала шаг куда-то в сторону.  Казалось, она задумалась.
- Тому, что вы делаете, нет оправдания, - заключила М.
Она еще раз подумала о том, зачем стоит здесь и проповедует. В конце концов, либо невозможность обирать малоимущих – это аксиома, либо ее нельзя доказать. Не стоит и пытаться. И вообще, может быть дело в словах? Как мы ко всему этому относимся, зависит от того, сколько людей назовет занятия Бэтти обирательством или воровством. Если никто не назовет, потому что они имеют другое, респектабельное название, мы перестаем о них так думать. Может быть, не все одновременно перестают, кто-то раньше, а кто-то позже, но в общем и целом это происходит.
- Есть, - вдруг сказала Бэтти.
- Что есть?
- Есть оправдание.
- Нет, нету, - упрямо повторила М. – Вы способствуете тому, что уязвимые люди теряют свои накопления. Вы знаете заранее, что это произойдет. В большинстве случаев. Какое этому может быть оправдание?
- Впрочем, может быть, если для тебя действительно важны эти копейки, - подумала М., -  они помогут тебе их увеличить, чуть-чуть? Ведь с цифирью можно делать что хочешь, и они все время делают. Наверно, такие случаи бывают, чтобы можно было предъявить. А вот шалопаям вроде Тома несдобровать... Правда, ему тоже что-то от нее было нужно, и она это сделала.
- Это все, что ты знаешь? – спросила Бэтти.
М. кивнула. Сейчас скажет, что я малообразованная, - подумала она. Но Бэтти не сказала, наверное, решила, что это и так ясно.
- Мы всем нужны, - сказала Бэтти. – Даже художникам.
- Это потому, что вы же эту потребность сами и создаете, нагромождая технические трудности.
- Все-таки это лучше, чем безудержно отдаваться своим творческим порывам, - заметила Бэтти.
- Почему это лучше?
Бэтти ничего не сказала, должно быть, считала, что ответ на этот вопрос и так очевиден. А может и не слышала его. М. думала о том, насколько сильно изменится жизнь, если для того, чтобы отдаваться, по выражению Бэтти, творческим порывам, нужно будет ввести пару-тройку восьмизначных номеров в правильные места и при этом не ошибиться. А ошибешься – оно скажет – wrong or invalid number. Cобственно говоря, иногда оно так говорит, даже если восьмизначный номер точно правильный – потому что кто-то его перенес из одного места в другое c помощью cut and paste. Значит, неправильным он быть не может, однако ж машина примет его не всегда. Что значит, по-видимому, что необходимо обольстить кого-то там, кто решает, правильный номер или неправильный. Причем на расстоянии, потому что действует он анонимно, потому и может позволить себе все, что угодно. Вот. Приехали. А Том обольстил Бэтти. Или, может быть, это она его обольстила – какая разница? Впрочем, в этом случае существует ответ на вопрос, что ей от него нужно. Что, в самом деле?
Я не знаю.  Но все эти игры с восьмизначными номерами, они уже неизбежны, как бы ты их ни ненавидел. Вроде как использование кредитки.
- Тома здесь нет, - наконец поняла М. – И я его не найду. Хотя, похоже, он все еще в Бухаресте – судя по его транзациям, которые М. периодически проверяла на их общем счету. Если он все еще в Бухаресте, его должно быть нетрудно найти?  Может быть, еще раз обойти город?

33.
В следующие два дня М. продолжала бродить по городу. Еще раз осмотрела старое метро, центр города, стрит-арт на стенах.
Наконец, завернула за угол какой-то улочки, по которой, кажется, шла уже раз в третий. Это был Том! Она глазам своим не поверила. В кепке, очках, защищающих глаза от спрэя и свитере, он рисовал что-то на стене большого дома с помощью флакончика с краской. В данный момент он был занят первым этажом, но судя по масштабу изображения – это была женщина – он планировал добраться до более высоких этажей того же здания через несколько часов. На секунду М. показалось, что она узнает в изображении Бэтти. Но нет, это просто аберрация зрения. Может, она сама?  Голова изображения – был то мужчина или женщина – только начала ясно проступать. На ней была странная шляпа -  как бы с шипами не шипами, с какой-то треугольной каймой. Напоминает Statue of Liberty, подумала М.
Том продолжал свое занятие, меняя флакончик с краской то и дело, каждые пару минут. Казалось, он ее не замечал. М. смотрела и не решалась к нему сразу подойти. Что он скажет, если она подойдет поближе и заговорит с ним? Может, он не будет рад? Почему-то она чувствовала, что это не будет приятный разговор. А может будет? Бэтти тут нет, и это хорошо само по себе.
- Привет, - сказала она и сделала шаг вперед.
- Привет, - сказал он. Сколько времени прошло, с тех пор, как он ее видел? Он не казался удивленным.
- Ты знаешь, где Джэк и Джэй? – спросила М.
- Уехали, - объяснил Том.
- Они с тобой?
- Нет, - сказал Том.

Он уже забрался на лестницу и теперь смотрел на нее вниз. Все флакончики с краской, которыми он пользовался, стояли чуть пониже, но так, что ему было легко до них дотянуться.
- Тебя поймают, - сказала М. – Поймают и оштрафуют. Она почти кричала, но Том не обращал на нее внимания. Чтобы он лучше слышал, она встала на нижнюю ступеньку деревянной лестницы, на которой он стоял.
- Почему? – наконец спросил он.
- Почему?! – кричала М. – Потому что это запрещено. Никто же не просил тебя это делать, правда?
- Нет, - сказал Том.
- Тогда, значит, ты портишь общественную собственность, дома то есть. Наносишь ей ущерб.
- Нет, - сказал Том.
- Тебя оштрафуют, долларов на пятьсот, а то и больше, а это все замалюют как не было. Ты же знаешь?
Том ничего не сказал. Он продолжал работать. Он побрызгал золотым на кое-какие
зубчики Статуи Свободы и теперь выбирал следующий цвет. Он нашел его, и поменял золотой на серебряный для следующего зубца.
М. решила, что он ее не слышит, и поднялась на одну ступеньку.
- Тебя оштрафуют, - сказала она громко. Можно было бы подумать о том, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. – Если не посадят в тюрьму, - продолжала она вполголоса.
Наконец  Том посмотрел на нее. Похоже, он собирался что-то сказать, но еще не решил, что.
- Я этим занимаюсь, - наконец сказал он. – По жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- По жизни этим занимаюсь, и это то, что я есть, и тому подобное. Что я делаю и как не зависит от того, одобряется это или нет. И от того, разрешается это или нет. Это важней.
- Может, это не зависит от того, что разрешается, но от того, что люди думают, как это может не зависеть?
- И что они думают, по-твоему? – спросил Том.
М. подумала, что это безнадежно. Его невозможно заставить увидеть, где здравый смысл. Что она может ему сказать? Желание творить, несмотря ни на что, может быть, самый худший грех? Странно, почему он не упомянут в Библии? И почему тогда они все в это верят, если он не упомянут?
- Только если это женщина, - сказал Том.
- Что женщина? – спросила М.  Интересно, он что, услышал ее мысли? Желание творить, несмотря ни на что, самый худший грех, но только если это женщина. Кажется, эта формула отражает общественное сознание довольно точно.  То, что они думают, то бишь.
Она поднялась еще на одну ступеньку и потянула его за пальто. Ее раздражение достигло, пожалуй, максимума.  Почему, скажи на милость, если это женщина. Долго тянуть не пришлось, они оба свалились.
- Ауч, - сказала М. – Ой, - перевела она. – Надо бы разбить Статую Свободы, ничего в ней нет хорошего. И слава Богу, я не сломала руку. А ее закрасят белым, и очень скоро, - прошипела М. зло. – Ни следа не останется. Фигурально выражаясь, это, может быть, уже произошло: свободы-то фиг.
Несколько минут прошли в молчании, оба не могли придумать, что сказать.

34.
- А лестницу где взял? – спросила, наконец, М.
Том не ответил. Наверно, она принадлежала Бэтти. Во всяком случае, они, похоже, могли оставить ее себе. Оставалось решить, где ночевать, если, конечно, они не собирались уехать из Бухареста прямо сейчас.
- Я знаю, - сказал Том. – Я знаю старую станцию метро тут неподалеку. Можно пойти туда и найти какой-нибудь старый вагон, и в нем пожить.
- Как это? – переспросила М.
- Ну просто, старый вагон, - повторил Том. – Если дверь открыта, то в нем запросто можно жить.
- Вроде мы сквоттеры, - подытожила М. – Это не наказуемо? И в любом случае, это должен быть спальный вагон.
- Не обязательно, можно бросить матрас на пол. И в любом случае, пойдем посмотрим.
Через какое-то время они нашли место, где хранились старые вагоны. Там был, конечно, спальный вагон, правда, закрытый – приходилось заглядывать внутрь через окно -  и вагон-ресторан. - Странно, подумала М. – вагоны-рестораны как будто и не изменились почти. Пластиковые столы, голубой или зеленый цвет стен и красный – клетчатых клеенок. Вроде как недорогое кафе, где пиццу продают. Правда, все шкафчики и зеркала – деревянные, и сделаны, похоже, из настоящего дерева. Выглядит почти невероятно – такие вот деревянные штуки нынче дороги. Кто станет их устанавливать в вагонах. А они почему-то это делали. Впрочем, это был первый класс. Так утверждала табличка на стене. Похоже, ели и спали они тогда гораздо лучше – насколько об этом можно было судить по тому, что осталось в вагоне. Трудно себе представить, что люди, которые спали в спальном вагоне первого класса, потом приходили есть в это дешевую пиццерию. Но, похоже, это было именно так.
А может быть, вагон-ресторан был из совершенно другого времени? И предназначался для пассажиров всех классов, а не только первого. В наше время все едят вместе, что, опять-таки, пожалуй, показывает, что сколько это стоит – абсолютно неважно.
Наконец, Том и М. нашли что-то – старый вагон – в котором можно спать какое-то время. Было довольно холодно, Октябрь, почти зима в Румынии, и был риск, что их в любой момент поймают. По ночам М. снилсь, что они едут куда-то, куда именно, она не помнила, проснувшись, и никогда не могут приехать. Был снег, и много каких-то странных препятствий, то ли люди, то ли заборы. Странное чувство страха заблудиться, его она помнила и наяву. Она просыпалась в ужасе и требовалась секунда или две, чтобы сообразить, что все это ей приснилось. Вагон стоял на месте, и уже давно.
Но из окна ей было видно большое шоссе рядом, и машина, движущаяся по нему, вниз, под гору. Секунду или две после пробуждения она никогда не могла сказать, что именно движется – эта машина за окном или ее вагон. Чувство возникало одинаковое. Как в метро, когда не можешь сказать, твой поезд едет или соседний за окном. Это потому, что это неважно, одно и то же, - подумала она. Хотя как это может быть? Да очень просто, как в старом анекдоте – занавесочки задернем, скажем, что едем.
Кровать была двухэтажная, как в российских купе и плацкартных вагонах. Однако в каждом купе их было только две, потому что это первый класс. Том спал, пока М. глазела в окно на машины и думала о философском. А что, вдруг подумала она, - если ты не знаешь второго пассажира в купе? Интересно, такое бывало?
Кроме того вагона, который они заняли, было еще два старых спальных вагона неподалеку. Они были прикреплены друг к другу цепочкой, один вагон к другому, у которого в конце был большой металлический крюк. Впрочем, цепочка у него тоже была. Что, видимо, означает, что большинство или многие вагоны сделаны так, чтобы допускать оба вида соединения – M  и F. Интересно-о, протянула она. Интересно, а я какой вагон?  Так, между прочим, можно было соединить не только два вагона, а больше, пять или шесть. Из одного можно было переходить в другой, похоже? В конце концов, закрытая дверь. Чтобы перейти в следующий, надо выйти на улицу. Потрясающе, еще раз вздохнула она. Полигамия, и только. Интересно, кто им давал названия и о чем при этом думал? Когда люди ездили в каретах, что-нибудь подобное было? Да нет вроде, никаких крючков.
А теперь вместо всей этой красоты – такая, типа резиновой гармошки межу вагонами, и кондиционеры.
36.
Время шло, а они продолжали жить в старом вагоне.
- Надо переехать куда-то, -  сказала М. однажды.
- Что ты имеешь в виду? – спросил Том. – Я совсем не хочу уезжать отсюда. Здесь хорошо.
- Здесь холодно, - возразила М. – И жарко летом. Нужен кондиционер, по крайней мере.
- Между прочим, старые вагоны, у которых был один кондиционер на два вагона имели специальное название: married couple, - сказал Том.
- А по-русски?
- Не знаю.
- А это ты откуда знаешь? – не отставала М.
- Кто-то рассказал.
- В новых, наверно, не так, - сказала М. – Там кондиционер в каждом. Я уверена. И попарно их никто не соединяет, по многу сразу, а между ними гармошка.
- Так может, купить вентилятор? – предложил Том.
- Вентилятор, - задумчиво повторила М. – Хорошая идея. Может, где-то можно купить подержанный?
- Да, пожалуй, - сказал Том. – Успеется, до лета еще далеко.
- У М. не очень-то счастливый вид, - подумал он. Кто его знает, почему, ему это непонятно, - вдруг осознал он. Может, спросить?
- Устала, - вздохнула она.
- Отчего? – спросил Том и подумал, что вопрос звучит как-то агрессивно.
Она не ответила и он повторил вопрос.
- Отчего? Не знаю, - она замялась. – Может быть, оттого, какое оно все румынское?
Я не понимаю вокруг вообще ничего: ни слова, ни знака. Ты это чувствуешь?
-Нет, - сказал Том.
- Оно как будто выталкивает меня наружу, все время, - добавила М. – Неужели не чувствуешь?
- Нет, - сказал Том.
- Это как будто меня выгнали из школы. Но я ничего плохого не делала, и оценки хорошие. За что? Неужели не чувствуешь?
- Нет, повторил Том опять. – Это ведь не школа, а ты не отличница в десятом классе. То есть, может быть, строго говоря, ты она и есть, но здесь это уже не важно.
- Почему? – не согласилась М. – Почему неважно? Для всех, или только для меня? Кстати, я никогда не была круглой отличницей, у меня четверок много тоже. Где-то около трети или четверти всех оценок. Хотя, если человек круглый отличник, и никогда не получил ни одной четверки – это тоже ведь о чем-то говорит? Что с ними потом бывает? Я такую знала одну девушку. А здесь это тоже неважно.
- Где это здесь? – спросил Том.
- Ну, в Австралии.
- Так мы же в Бухаресте?
Том вздохнул с видом:  может побеспокоиться еще о чем? А это так несущественно.


Видимо, кто-то почувствовал их желание установить вентилятор и чуть-чуть облегчить себе жизнь в летнюю жару. Несколько дней спустя М. позвонили.
‘М?’ – спросил мужской голос.
‘Да,’ – ответила она. Говорили почему-то по-английски, должно быть, человек знал, что иначе она его не поймет. Но откуда?
- Сколько у вас встроенных вентиляторов в доме?
- Не знаю, - пожала плечами М. – Может быть, один, а может, это не то, что я думаю. Приходите, посмотрите.
- Давайте договоримся, - сказал человек.
- Давайте, - согласилась М. – Когда вы можете?
- Я не знаю, - cказал человек. Мы можем заменить ваш вентилятор бесплатно, - добавил он. – Давайте договоримся.
- Давайте, - сказала М. – Какое время вас устраивает?
- Не знаю, - опять сказал человек. – Но давайте договоримся.
- Что за черт? – рассердилась М. – Можно о чем-то договориться только в том случае, если вы знаете, какое время вас устраивает.
- А я не знаю, - повторил человек упрямо.
- Боже, куда я попала, - подумала М., опять сердито. Все знают, что такое встроенный вентилятор и даже как их менять, но никто не знает, какое время их устраивает. Похоже, они даже не желают знать, какое отношение это знание имеет к тому, чтобы договориться.
Впрочем, звонит, весьма вероятно, совсем не тот человек, который меняет вентиляторы. Почему-то подобные звонки всегда совершают люди, которым кто-то где-то за что-то выплачивает зарплату. Ясно, конечно, что в большом городе туча разных людей – в том числе, занятых совершенно черт знает чем. Но все-таки как трудно это объяснить! Разговоры по телефону происходят и даже оплачиваются без всякой на то причины... Договариваться не хотят, но спросить, не хочу ли я сменить вентилятор – пожалуйста.

- Я думаю, все-таки, они во мне заинтересованы, - вдруг сказал Том. Почему вдруг? Может, чтобы ответить на ее заявление о том, что она здесь больше не может находиться?
- Заинтересованы? Кто именно?
- Трудно объяснить, - сказал Том после паузы, подумав. – Но они заинтересованы. Все заинтересованы в искусстве.
- Обычно те, от кого что-то зависит, заинтересованы в том, в чем полагается. В границах дозволенного, - жестко сказала М. Она, видимо, еще не совсем отошла от разговора о вентиляторах.
- Все заинтересованы в границах дозволенного, - сказал Том, но...
- Но что?
- Но это не совсем одинаково всюду.
- Вот именно. А в чем разница?
- Я думаю это...это...не так зависит от слов, может быть?
- Зависит от слов?
- Ну да, ты знаешь, разные вещи зависят от слов в разной степени.
- И если половины слов ты просто не понимаешь, вроде как я здесь, что происходит? Ты видишь только то, что осталось, и это сама жизнь. Да?
- Может быть, но я не это имею в виду, - сказал Том.
- А что?
- Ну например, известный факт, что если граффитти включает слова, людям оно не нравится больше, и кажется каким-то более подрывным, что ли, subversive. Не только людям, живущим, скажем, в окрестных домах, но и полицейским. Им всем.
- Вау.
- Что означает, что если ты помалкиваешь, то можешь делать почти что что угодно. А здесь тебе эту замечательную сдержанность кто-то глобально обеспечил, - закончил Том. – Ты же не понимаешь ничего и сказать не можешь.
- А почему же получается наоборот?
- Что наоборот? Мне почти ничего не разрешается сказать? Очень мало, во всяком случае.
- Ну значит, так и надо. Потому что -  что люди думают, то и правда. Другого критерия установления истины нет. Как это: things are what they seem.
- Между прочим эта замечательная мудрость непереводима, - заметила М. -  Значит, наверно, русские верят в нее меньше. Но вообще-то это все неверно: люди сто лет считали, что Земля стоит на трех китах, Солнце ходит вокруг нее по кругу, а кто сегодня это истиной считает?
- Причем тут это?
- Ну как же, как же. Если они считают твои замечательные картины вандализмом и хулиганством, значит, так оно и есть.
- Но они так не считают, - возразил Том. – Не все, во всяком случае. С чего ты взяла, что они все должны думать одинаково? Да еще на такую тему? И в любом случае, если они что-то утверждают, это еще не значит, что они это думают. Так велено считать, вот и считают.
- Совсем не все, многие говорят, что думают, - не согласилась М. – И в любом случае, какой существует такой уж надежный способ отделить одно от другого? И вообще  дело не в этом, - закончила она.
- А в чем?
- Дело в том, что всю эту Румынию я просто не могу больше выносить. Меня тошнит от всего румынского. Не могу больше. Разве не ясно? Слова, не слова. Дело в них и не только.
- Понятно, - сказал Том. – Ты значит, хочешь уехать. Понятно. Допустим, я тоже хочу. И куда же мы поедем?
- Да куда угодно.
- Куда угодно как что? Например? Ближе к Австралии или ближе к Румынии? И особенно, если тебе так важны слова?
- Я этого не говорила, - запротестовала М. – Может, не всегда важны. В любом случае, к тебе это тоже относится. Слова почему-то настраивают людей против всех этих картинок на стенах в сто раз больше. Я как раз стараюсь помнить, что есть вещи поважней. Здоровье близких, например. И тоже, при определенном обороте событий – имеет отношение к словам.
- Каком? – спросил Том. – Каком обороте?
- Я имею в виду только, что мне надоело здесь находиться. Не могу больше видеть Румынию. Она как будто выталкивает меня из себя.
- В каком смысле? – Том решил, видимо, держаться до последнего.
- Во всех. Я уже сказала.
М выглядела так, как будто ей тягостно и неловко повторять все сказанное.
- Ну хорошо, допустим я согласен с тобой, - подытожил Том. – И допустим, я тоже хочу бежать. Куда же нам деваться?
Повисла пауза. Что тут скажешь, в самом деле. С одной стороны, есть места на глобусе, которые если не убивают, то, во всяком случае, слегка придушивают людей одной своей географией. Австралия, например. С другой стороны, бежать из них не так-то просто, все очень далеко, достаточно непохоже, и через какое-то время обнаруживаешь, что дом именно там, где уже прожил двадцать лет, а все остальное – так, временно, конечно, не навсегда и тягостно чуждо. В этом смысле если, как говорится, удалось зацепиться в Румынии – надо быть благодарным судьбе. Правда, летать отсюда домой довольно далеко и трудно это делать часто – но что ж поделаешь, отовсюду так.  Так что надо быть благодарным. А можно еще спросить где-нибудь: а другого глобуса у вас нет? Ужасно хотелось спросить. Румыния ей надоела до чертиков. Но она только пожала плечами:
- Деваться? Не знаю. Раньше надо было думать. А теперь, если уж начал застегивать пиджак не на ту пуговицу, - ничего не поделаешь. Надо все обратно расстегнуть и обратно застегнуть.
С тех пор как они уехали из России прошло двадцать лет. Но постоянно тающая, в смысле реализуемости, возможность вернуться обратно никогда не покидала ее сознания. Может, это зависит от того, как часто тебе об этом напоминают окружающие? А может и не зависит. Иногда ей даже казалось, что по мере того, как ‘go back where you came from’ становится все более невозможным, мечта все-таки когда-нибудь сделать это - не тает и вянет, а наоборот, разбухает и, как осьминог, опутывает все своими щупальцами, принимает фантастические очертания.  Все, что было плохо – было плохо поэтому, из-за географии, и все, что хорошо – тоже, из-за другой географии.
- Куда деваться, куда деваться, - ворчливо повторила М. – А нам обязательно говорить по-английски там, куда деваться?
- Да.
- Почему?
Действительно, почему? Она никогда не могла этого понять.
- Я говорю по-английски, - сказал Том. – Достаточно хорошо. И не на одном другом языке больше я достаточно хорошо я не говорю.
- Особенно в Румынии, - вставила М. и не удержалась от смешка. – Особенно в Румынии ты говоришь. Но насчет достаточно хорошо - это иллюзия. Или, как они говорят, delusion. Реальности не соответствует, опасно для тебя и для других.
- В любом случае, я так считаю, - сказал Том. – Раз я этим зарабатываю, значит, -достаточно хорошо.
- Спорное утверждение, - возразила М. – Если кто-то по каким-то причинам решил это оплачивать, это еще не значит, что все, что оплачивается делается кем-то достаточно хорошо. Ты, конечно, можешь считать, что это по определению так, - но найдется много людей, которые с тобой не согласятся. Из числа потребителей твоих услуг, - добавила она.
- Как это?
- Ну тех, кто у тебя учится.
- А, - протянул Том. – Он, казалось, искренне не понял.
- И в любом случае, это же в прошлом, - продолжала гнуть свое М. – Почасовую нагрузку тебе больше не дают. О чем мы говорим?
- Не дают, не дают, а вдруг возьмут и дадут, - возразил Том.
- Что же ты делаешь тут, в Румынии?
- На это есть другие причины, ты же знаешь.
- Да, знаю. Ты на другом конце света и занят чем-то, имеющим лишь отдаленное отношение к тому, чем ты занимался раньше. И по-прежнему считаешь себя тем, чем ты был раньше, что интересно. И еще интересней, что при этом ты зачем-то веришь, что хорошо говоришь по-английски, это тебе важно с точки зрения того, что ты на самом деле есть. Учитель,преподаватель и все такое. Иллюзия, - повторила она упрямо. Бред.
Том казался обиженным.
- Почему? – спросил он наконец. – Почему это плохо, и, как ты выражаешься, опасно для меня и других? Кого это?
- Просто я это вижу. Это очевидно, - сказала М. – Плохо для меня, например. Я сомневаюсь, что все это хорошо для детей, но это мы еще увидим, конечно.
- Но деньги-то нужны, - возразил Том. – Это лучший способ их получить. У тебя что, есть другие способы?
- Нет, наверно нет, - призналась М.  – Больше нет других способов, хотя были. И, в частности, поэтому это для меня плохо, хотя нанесенный мне ущерб этим не исчерпывается. Но, все-таки, стоит не забывать, что если они это оплачивают, это еще не значит, что кто-то действительно хорошо думает о тебе и твоих картинках и способах преподавания. В наше время, боюсь, это вообще ничего не значит. Просто так уж получилось. Время, когда тебе платили потому, что то, что ты делаешь, кому-то нужно, давно ушло. А сейчас это происходит потому, что курс чего-то повысился, а курс чего-то понизился. Курс акций, в которые вложены деньги и retirement funds твоего университета, видимо, упал, вот тебя и выгнали, - закончила она с торжеством. – Может, он специально для этого понизился.
- Что? Откуда ты знаешь?
- Я к примеру, а может, ты сам и рассказал. Движущие силы того, что происходит в таких случаях. А о твоих картинках или, скажем, стиле преподавания они не думают вовсе.
- На все есть причины, - сказал Том. – Просто так ничто не происходит.
- Возможно, хотя и это спорно, - возразила М. – Вот фонтан бьет и капли падают каждый раз чуть-чуть по-разному. На это есть причины? Какие-то случайные колебания, или как там это называется. Может и есть, вот я и толкую тебе о том, какими они могут быть. Что и как ты делаешь, к этому не имеет отношения.
- Если люди платят за что-то, значит, думают об этом хорошо, - сказал Том. -  Это даже одно и то же слово: good, хороший и goods, материальные блага.
- Это по-английски они так думают, - возразила М. – А впрочем, может по-русски тоже: благой и блага. Га.
Том молчал.
- А все-таки, если кто-то что-то оплачивает, это в наше время может вообще ничего не значить, - опять сказала М. – Вот например:  мне все время звонит какой-то человек с предложением поменять вентилятор в доме. Бесплатно причем, эта замена кем-то субсидируется. Я говорю: так давайте договоримся, очень интересно, хоть посмотрите, в каком он состоянии. А он такой: а я не знаю, когда я могу прийти. Звонили уже пару раз. Сама замена, может, и бесплатная, но звонки делает кто-то, кому еще кто-то платит зарплату. И так далее, и тому подобное, в больших городах этого полным-полно. Кто этого хочет? И где тут закон спроса и предложения? – закончила она.
Том казался обиженным, видимо, принял этот рассказ о вентиляторах близко к сердцу.
- И то же самое относится ко всему, - продолжала М. – Если кто-то думает, что твои картинки на стенах – преступление и вандализм, - это еще не значит, что это не высокое искусство – они просто повторяют то, что полагается говорить. Не все повторяют, а только некоторые, и притом самые глупые. И наоборот: если они считают что-то заслуживающим уважения и вполне, как это, mainstream, занятием, это еще не значит, что в этом есть хоть какой-то смысл. Сейчас более чем когда-либо. Все это происходит, сплошь и рядом, каким-то абсолютно случайным способом, не имеющим отношения к качеству производимого. И если у этих событий есть причины, они у чем-то другом.
- Случайным?
- Ну да, случайным.  Тому, что что-то хорошо оплачивается, а что-то нет, часто вообще нет никакой причины. А может быть, лучше сказать, что она есть, но не имеет отношения к качеству производимого. Видимо, это не всегда было так, поскольку мы еще не отвыкли искать связь между качеством и прибылью, и считать, что она должна быть, эта прямая корреляция. Но масса вещей ее размывают, а может, и вовсе разрывают, и такие штучки, как Бэтти с ее приложениями для торговли валютой, - только одна из них, возможно, не самая худшая.
- А как насчет фресок? – вдруг спросил Том. – Которые в церквях? Это то же самое, что картины на стенах.
- Но в те времена отношения между качеством и оплатой были другие.

Когда М. проснулась на следующий день, Тома не было. Под зеркалом она нашла записку: ‘Я в Стратфорде.’
И все, больше ни слова. Похоже, Том опять исчез.  Интересно, Стратфорд - это где?  В Виктории, австралийском штате, есть Стратфорд, она это знала откуда-то. Но ведь они гораздо ближе к Англии, а там он тоже есть. Может, он имел в виду этот второй Стратфорд? Стратфордов, по меньшей мере, два, а может и больше. Ведь наверняка где-то есть улица с таким названием, хотя навряд ли Том имел ее в виду, скорее -  город. Два значит, и все это имеет отношение к Румынии. М. тяжело вздохнула.

Ей хотелось знать, остается ли Бэтти до сих пор в Бухаресте. Может, она тоже двинула в Стратфорд? М. почему-то казалось, что этого не может быть. Но хорошо бы проверить. Она старалась вспомнить, где она – эта улица, на которой в доме номер тринадцать жила Бэтти.  Чуть-чуть поплутав, она, наконец, нашла улицу. Окно на втором этаже светилось. Это значит, что она дома, - подумала М. Хотя, может быть, она выехала, а свет жжет кто-то другой.
М. хотелось убедиться, что Тома там нет, но в дверь стучать не хотелось. Что же делать? Можно, конечно, пройти пару пролетов вверх по лестнице и спросить Бэтти об этом, но как-то противно...К тому же, она ведь может и соврать, по идее?
Если она скажет нет, значит ли это нет? В принципе это может означать, что Том здесь где-то бродит с баллончиком краски, выискивая стену побольше и почище. А может быть – давно на пути в Австралийский Стратфорд. В записке-то так написано. Он не стал бы врать, в этом М. была уверена, если уж потрудился оставить записку.
Но почему Стратфорд? Что он значил для него? Этого М. не могла себе представить. И название-то дурацкое, считала она.
Чем является любая вещь, явление и тому подобное, материальное  и духовное, -  зависит от того, каким слоем общества, точнее, его представителями, это сделано. Боже, до чего же безобразное утверждение! Слой. Стратум. А множественное, видимо, - страта. Оно и сейчас иногда употребляется.
 Страннее и безобразнее всего то, - продолжала рассуждать М. – что Том действительно верит во что-то такое. Если не в точности в это, то в какие-то очень близкие принципы. Хотя, конечно, все это бунтарство с краской и на стенах – это же наоборот? Советский, антисоветский – какая разница.
Во что он, собственно, верит? Если картина кем-то commissioned и оплачивается, - это хорошо и настоящее искусство. А если нет – хулиганство и вандализм. Да нет, верить в это, пожалуй, невозможно, если всерьез занимаешься этими картинами. Ясно, что настоящее – сами картины и, пожалуй, еще баллончики с краской, а остальное – так, шелуха, со временем отвалится. А может, и сейчас, спустя несколько веков, мы считаем что-то шедевром только потому, что безумный и очень богатый король когда-то заказал картину и повесил ее у себя во дворце? Не всегда дело в этом, конечно, а как часто?
В любом случае, - продолжала гадать М. – если он поехал в Стратфорд, она может тоже поехать туда и найти его? Конечно. Однако ж Бэтти тоже могла поехать туда, и что тогда? В этом случае Том оставил бы ей записку? Пожалуй.
Да, - М. почти решилась, - время ехать в Стратфорд. Но надо сперва разрешить это недоразумение с Бэтти. Там она или нет, все-таки лучше знать заранее. Если судить по смскам в мобильнике, не похоже, чтобы они регулярно писали друг другу. Это может значить, на самом деле, две вещи: писать не нужно, потому что она тоже там, или, наоборот, он пользуется другим номером и М. не имеет доступа к смскам.
М. нашла еще один старый телефон Тома и проверила почту. Никаких сообщений от Бэтти. Значит, она тоже там? Или, наоборот, они больше не пишут друг другу?
Похоже, Том поехал в Стратфорд сам по себе. Больше в ней не нуждается? Что-то еще развело их в разные стороны?
Как бы установить истину, причем наверняка? М. поднялась по ступенькам дома Бэтти опять и послушала под дверью. Из-под двери выбивалась тоненькая полоска света. Из-за этого в дверь хотелось войти, М. подумала, не позвонить ли. Нажать на кнопку звонка – и Бэтти откроет. Но нет, не сейчас – из-за двери доносились голоса. Лучше подождать и послушать.
Слышно было два голоса, мужской и женский. Женщина была, судя по всему, Бэтти. Но мужчина не был Том  - голос совсем не похож. Значит, его там нет! –  это было очевидно, или, скорее, оче-слышно. М. вздохнула с облегчением. Завтра она поедет в Стратфорд и найдет там Тома. Единственная трудность состоит в том, что на Земле существует, по крайней мере, два места с таким названием – два хорошо известных места. Один в Австралии, в штате Виктория, очень близко от Мельбурна. А второй – в Англиии, тот самый, где, по легенде, жил Шекспир. Куда же податься? Или, лучше сказать, с чего начать? Какой из них выбрал Том?
Если он ничего об этом не сказал в своей записке, значит, видимо, это должно ей быть ясно? Тогда, наверно, тот, в австралийской Виктории – ведь они там живут. С другой стороны, сейчас-то, в Румынии,  к ним ближе другой Cтратфорд – тот, что в Англии. М. задумалась. Черт, если бы ее спросили, лучше бы ни одного Стратфорда, со всеми его шекспировскими коннотациями - не было. А тут сразу два – и, похоже, он мог выбрать любой, а она должна отгадать, какой именно. Что могло повлиять на этот выбор, кроме географии? Увы, она почти ничего не знала об обоих.
Если он ничего не сказал на этот счет, значит, наверно, это то место, которое ближе к дому, - наконец решила она. А дом в данном случае, это Виктория в Австралии – как ни странно это кажется отсюда, из Бухареста. Значит, видимо, с него и начать? С другой стороны, Лондон и его окрестности ближе и билеты туда дешевле. Может, с них начать? Завтра.

М. уже совсем собралась ехать в Стратфорд, когда нашла под зеркалом  еще одну записку: Я в Париже, - прочитала она.
Значит, Том передумал? Когда он написал эту записку и как она очутилась здесь? Ведь если он уехал, он не мог ее доставить? Оставил перед отъездом? Но нашла-то она ее только сейчас. Как же так могло получиться? Она была уверена, что еще вчера этой второй записки не было.
Кто мог войти в ее квартирку в Бухаресте? Ключи были только у Тома, и если он уехал – никто не мог. Разве что он оставил Бэтти ключ? Но с какой стати?
Наверняка он мог бы оставить ей ключи, если бы это не было их общее жилье – старый поездной вагон, найденный пару месяцев назад. Двери не закрывались, пришлось посуетиться, чтобы сделать ключи. И вот, нате вам – они еще у кого-то есть.
А может быть – ключей нет – просто кто-то влез внутрь, скажем, через окно. Хотя окна здесь открывались с трудом и в данный момент были закрыты. Может, это вообще не его почерк. М. присмотрелась: точно, не его. Любая графологическая экспертиза это подтвердит. P в слове Paris выглядит совершенно иначе. Но кому понадобилось доставить сюда записку, если Том ее не писал? Интересно, а та первая, насчет Стратфорда – настоящая? Она вытащила записку и принялась ее разглядывать. Эта была больше похожа на почерк Тома, - решила М. Если записка про Париж – поддельная, значит, он в Стратфорде. Стратфорд, Стратфорд, Стратфорд. Что-то есть удивительно мрачное в том, что он идет через запятую с Парижем, хоть бы этот второй и был подделкой. Интересно, какое между ними расстояние в километрах?  Ладно, завтра она начнет искать, - еще раз успокоила она себя.

Итак, - еще раз повторила себе М. – Париж подделка. Он уехал в Стратфорд. Но какой – австралийский в Виктории или британский? Может еще где-то они есть, но и двух хватит. И почему, интересно, англо-саксы так любят давать всему одинаковые названия? Городам, штатам и улицам? Не хотят расставаться с какими-то точками своей истории, которые, на их вкус, можно повторять бесконечно? Впрочем, к Стратфорду это имеет косвенное отношение. Сейчас главное – разработать план действий.
А что, если – он поехал в британский Стратфорд, чтобы быть ближе к России? Ведь оттуда совсем недалеко до нее, а от нас, то есть из Мельбурна  – страшно подумать. М всегда считала и говорила об этом Тому, что нет смысла оставаться русским на таком чудовищном расстоянии от России – в Австралии. Какой в этом толк? Все равно все сводится к тому, что ни времени, ни возможности проводить там сколько-нибудь заметное время нет, а для того, чтобы раз в году заехать за государственный счет по пути из одной командировки в другую, паспорт не нужен. Хотя – почему бы и нет? Носят же люди, скажем, обручальное кольцо, во многих случаях и тогда, когда давно состоят в других отношениях. Что-то в этом роде. Надо видимо перестать быть тем, чем ты был  - будь то семейные отношения или признание себя жителем какой-то страны – из которой ты давно уехал. Так многие считают. Но часто это просто невозможно. Том не был бы русским – кем бы он был? Или чем?
 Хотя, если подумать – если бы жить где-то еще – можно было бы проводить там, то есть дома в России – значительное время. М. всегда очень хотелось этого, но сделать не получалось. Так, может быть, Том последовал ее совету? И для этого поехал в тот Стратфорд, поблизости от Лондона? Организовать свою жизнь совершенно по другому и лучше. Тогда начинать надо с того другого Стратфорда.
Она еще раз подумала, что, может быть, Том последовал ее совету, и потому не вернулся домой, а остался где-то тут. Хотя она же хочет, чтобы он вернулся домой? Чего ж ей еще хотеть? А может, наоборот, обиделся: кому понравится слушать бесконечные напоминания о том, что место для жизни ты выбрал не лучшим образом, учитывая твою систему ценностей. В которой на первом месте – Стратфорд. А на втором – паспорт страны, из которой ты давным давно уехал. Зачем он тебе, будь чем-нибудь еще. Чем еще? Легко сказать, она тоже не считала это возможным и, в сущности, не стремилась к этому. Так, может, из этого следует, что он выбрал другой Стратфорд?
М. чувствовала, что как слонопотамы, ходит по кругу, оставляя за собой все больше дорожек с следами, и скоро уже не будет знать, сколько здесь было зверей. А может, это уже произошло.

Ну что ж, в конце концов, купить билет из Бухареста в Лондон – не так уж сложно. А когда она туда приедет, видно будет, что делать дальше. Наверно – сядет на поезд в Стратфорд. Тоже, наверно, несложно – от Лондона это достаточно близко и, к тому же, это ведь не просто так никому не известный маленький городок. Место рождения Шекспира, туристов, наверно, до черта. Жалко, путеводитель не сообщает, откуда это известно. Но, видимо, есть какой-то респектабельный источник. Даже дом, в котором он родился, стоит, говорят, на том же месте. Реставрированный надо думать, но тот же самый в каком-то смысле.  И близко от библиотеки, естественно.  А что, если сам Шекспир – был не тот же самый? В конце концов, кто действительно знает, кто написал все эти пьесы? И еще меньше, естественно, известно о том, кто их потом редактировал. Это, очевидно, происходило больше, чем однажды? И сколько у них общего с оригинальным текстом. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Интересно, что у него, Шекспира то есть, вроде бы был отец, и музейный дом принадлежал сначала ему. А также дочь и внучка, и прошло три поколения пока – прямых наследников больше не нашлось – и дом достался племяннику. Однако дом не сносили и даже не перестраивали, и теперь в нем музей. Боже, - М. вдруг почувствовала, что ей как будто страшно. – Почему-то я совсем не хочу заходить внутрь. А если Том здесь? Он зашел бы внутрь? Вероятно, если уж приехал. Она купила билет и вошла в дверь. Но Тома там, разумеется, не было – он уже уехал.
У нее было чувство, что больше шансов найти его поблизости от станции. Полное название местечка было Стратфорд на Авоне. Авон почти авьон, - сообразила М. Самолет, то есть. Интересно, кто это тот ай, который выпал? Из самолета и из слова? И какая мрачная ирония в самом факте: Шекспир и все сопутствующие коннотации имеют отношение к самолетам. На самолетах тогда же не летали – кто и когда выбрал такое место? Впрочем, все здесь было настоящее, в этом сомневаться не приходилось. Здание самой станции было сделано из стекла – а может быть, это был такой прозрачный пластик, очень похожий на стекло.
Большущий кран что-то строил в двух шагах от станции. Туннель, как утверждала табличка, приклеенная на заборе. Может, Том  рисует где-то здесь? Но его нигде не было видно. Но она найдет их, Тома, Джэка и Джэй. Как странно, все-таки, что посещение Стратфорда – или, может лучше сказать, застревание между этими двумя Стратфордами – ведь есть еще один – связано с тем, что вместо трех человек остался один. Она сама. Но она найдет их, обязательно.
Ближайшая к Стратфорду станция называлась Панкрас – что-то в этом роде. Pancras.  Напоминает Питера Пэна и еще что-то из области медицины, хотя навряд ли это имелось в виду? Там находятся сломанные часы, - объяснил М. какой-то прохожий, к которому она обратилась за указаниями, как пройти и проехать. Часы были сломаны с 1970 года, но сейчас их отреставрировали, они ходят.
Там тоже посмотреть? Она сомневалась, что делать дальше.

44.
Вместо того, чтобы немедленно уехать и двигаться в сторону другого Стратфорда – в Австралии - если Тома не было здесь, и он по-прежнему где-то в Стратфорде, - что, впрочем, неочевидно, - то, наверное, там? Вместо того, чтобы немедленно уехать, М. продолжала бродить по улицам все того же маленького городка. Время от времени она добиралась до Лондона, но, в основном, проводила время в Стратфорде. Нравилось ей это или нет, Том написал об этом месте в своей записке, стоит его исследовать как следует. Тут было не слишком-то много граффитти, чем, интересно, он занимается? Однако она все же нашла кое-что очень интересное. В каком-то дальнем углу небольшой узкой улочки нашлась картинка – девушка с темными волосами и в голубом платьице. Под картинкой была надпись: profit is prophetless. Замечательно, и что интересно, эту мудрость можно перевернуть: prophet is profitless. Звучит почти что так же хорошо.
Том всегда твердо верил, что хорошо то, что одобряется и принимается обществом. А также, разумеется, -  вознаграждается. Добро в моральном смысле и нажитое добро – это одно и то же слово. А если что-то не одобряется обществом, то, соответственно, это и не хорошо. Коллективная мудрость, или как там она называется? Как она совместима с такими одиночными по своей природе занятиями, как живопись? Неважно, он все равно в это верил, во всяком случае, так говорил ей.  Если что-то оплачивается – это самая ясная форма общественного поощрения, и стоит, следвательно, этим заниматься, и наоборот – не оплачивается – не стоит. Правда, на практике следовать этому правилу удавалось не всегда : у внутреннего развития свои законы, но он все равно в это верил.
- А что, если коллективную мудрость немножко изнасиловали? – иногда интересовалась М. – Она все равно такая же мудрая?
- Как это? – Том не хотел понимать, а М. всегда старалась и не могла понять, почему он не понимает.
- Ну так, - объясняла она. Люди говорят и делают не то, что они думают в действительности и во что верят, а то, что от них требуется. Это, как ты сам понимаешь, могут быть очень разные вещи. Интересно еще, от чего зависит, насколько они разные: скажем, твой сосед по дому дядя Вася, скорее всего, скажет о твоих картинах то, что он, на самом деле, думает. Хотя и это не обязательно. А какой-нибудь чин какой-нибудь художественной организации, которая заказы раздает – на него влияет намного больше факторов. Я хочу сказать, что навряд ли он такой же непосредственный. Увы, социологию эстетических предпочтений можно изучать, но это не очень-то поощряемая тематика, - закончила она.  – Хотя от этого, может, зависит, как ты живешь. И вообще – кое-кто выпадает из сетей коллективной мудрсти, по разным причинам. Как это может быть, если она правда такая уж коллективная и синоним истины? И между прочим, выпадают не самые худшие люди.
И как, интересно, Тому удавалось сочетать это все с религией? Том всегда был религиозен, и время от времени М. пыталась понять, всерьез ли он это, а может, все  - притворство, напяленная для чего-то маска? Казаться как кто?  Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так: он не притворяется.
А ведь религия – христианство, во всяком случае, прямо говорит, что стремление к наживе греховно. А деньги, если они у тебя завелись, надо выбросить в грязь. Может, они просто намекают, что между этими двумя вещами есть связь? Никто однако ж не ждет этого от нас сейчас и сегодня. Многие считают, что все эти – притчи, может быть – вообще не надо понимать буквально. А как надо понимать? Фигурально? Что бы это значило, применительно к деньгам? И как это отнести к Тому? Однако факт оставался фактом: про него никак нельзя было сказать, что он считает, что деньги грех, и чтобы заработать их, он был готов на очень многое. Одна история с Бэтти чего стоит. Хорошо, - подумала М., – что иногда желание творить все же уводило его в сторону от прагматического.
М. не очень-то верила в то, что может оказаться, что что-то такое важное, типа Библейских притч, надо понимать не буквально. Хотя – что мы собственно знаем о том, как получилось, что кто-то записал это – и на чем, может, на дощечке? Он был безумный страстный одиночка, или выражал чье-то мнение? Сколько людей верило тогда, что нажива греховна? И если они были, такие люди, и их было много – как же все это могло принять сегодняшние очертания?
Собираясь в Стратфорд, М. вспомнила, что поезда там устроены особенным образом, не совсем обычным. Иногда случается, что они длиннее платформы, у которой останавливаются, - и тогда нужно бежать в первый и второй вагоны в начале поезда, чтобы все-таки выйти на платформу. Ужас. М. никогда не могла сказать, в каком направлении следует бежать, и часто ошибалась. Лучше уж узнать и кого-нибудь заранее, в какой вагон нужно сесть, и потом из него и выходить. Странно, почему в самой главной книге ничего не говорится о том, можно ли рисовать на стенах. Может, потому, что это было очевидно – можно. Еще со времен наскальной пещерной живописи было можно, и потом еще долго – и церкви имели к этому отношение. А потом вдруг в какой-то момент стало нельзя. Вероятно, кто-то знает, в какой? Может, это как-то совпало с увеличением числа людей, верящих, что нажива греховна?
В общем, если Том притворялся, что верит в греховность наживы – и все остальное заодно – он делал это на редкость хорошо. Но он не притворялся, М. это знала. Хотя, конечно, для него всегда было важно общественное признание – и оплата труда, как его материальное воплощение. Как это? У англо-саксов есть пословица на эту тему: things are what they seem. Как-то так случилось однажды, что эта мудрость – между прочим, совершенно непереводимая, а это ведь тоже о чем-то говорит? – так озлобила М. – что она решила пошутить. If things seem, undo the seams. Трудно сказать, против чего она озлобилась – но ненавидела это люто. Вся эта их жизнь, в которой нет разницы между правдой и ложью,  и, по этому случаю, существует всего несколько слов для названия этой разницы. Как, например, будет приукрашивать? А приуменьшать? Есть какой-нибудь способ по-разному сказать привирать, присочинять и заливать? Как насчет сглаживать и замалчивать? У всего этого мало названий в английском языке, потому  что говорить о лжи – неприлично. И обо всех остальных вещах, имеющих с ней хоть что-то общее. Неприлично даже, по-видимому, обозначать словом различные отношения между реальностью и ее представлениями. Впрочем, может, не всегда?  Приукрашивать будет embellish? А сглаживать smooth over. Впрочем, дело не только в существовании слов, а еще в том, кто и когда их употребляет. Не то чтобы слов для описания отклонений от истины с большей буквы не было вовсе, но употребляются они реже и не совсем так же. Зато есть пословица! Things are what they seem. Неправда.
М. так разозлилась, что сочинила продолжение – If things seem, undo the seams. И вывесила на каком-то сайте, где вывешивают подобные puns. Получила тогда первый приз, виртуальный, конечно. Так может сейчас это и происходит – вдруг сообразила она.  If things seem, undo the seams. Где Том? Неужели в Стратфорде? Она никогда не переставала верить, что это именно так и должно быть: if things seem, undo the seams. Есть вещи поважнее, чем что вам кажется, и суть – не в том. Какое отношение имеет ко всему этому его привязанность к Бэтти? Может и никакое: просто ситуация, прежде всего финансовая, стала для него мало выносимой, и он нашел способ сбежать из нее. Тем более привлекательный, что, возможно, с Бэтти связано получение каких-то заказов и доход, и это позволяет ему поддерживать в своих собственных глазах – и, возможно, глазах других людей – все тот же привычный имидж.
А вот если бы получилось наоборот и не нашлось выхода – когда Тому перестали платить за его преподавание, -  ему пришлось бы постепенно изменить внутреннюю картину мира, и образ себя в нем. Мир заставил бы его изменить свою картину. Things are what they seem. Кому впрочем они кажутся? Здесь почему-то не говорится. Кажутся. А красота, она в глазу смотрящего, beauty is in the eye of the beholder – такая мудрость ведь у них тоже есть. Надо идти назад, в пещеры, и рисовать на их стенах – и казаться будет другое.
Наверное, Том вернулся в Австралию и потом поехал в Стратфорд, - еще раз сказала себе М. Она сделает то же самое – сейчас купит билет на самолет, потом, когда будет дома, поедет в Стратфорд. Поезда ходят от центрального вокзала несколько раз в день.
В этом втором Стратфорде они тоже много знали о Шекспире. В его честь была названа библиотека, был какой-то фестиваль. Даже небольшая речушка тоже называлась Авон. Если бы, кроме названия города, она знала о местонахождении Тома еще кое-что – это бы не обязательно помогло. Столько всяких названий совпадает. Видимо, они пытаются этим сказать, что все эти peer relationships? или как их – устроены одинаково и здесь и там. Хотя в Бухаресте, они, наверное, устроены иначе. Зачем же он тогда поехал в Стратфорд? Неужели ему все это нравится?
М. подумала еще и слезла на станции Сэйл. Чудное маленькое местечко, таких много в Виктории. Много воздуха, солнце, деревья – в основном, конечно, эвкалипты, но и другие, завезенные из Европы то ли клены, то ли буки, то ли ясени попадаются. В общем, не вечнозеленые, как эвкалипты, и кора выглядит иначе. Между деревьями прыгают зайцы – это, наверно, кролики, и, отпрыгнув пару метров от шоссе, скрываются за полупостроенными домами, обнесенными решеткой. Отойдешь от станции на пару сотен метров – торговый центр, а в нем продается мексиканская еда. М. купила буррито, довольно невкусный, и решила, что Тома здесь, похоже, нет. Милое местечко, но страшно скучное, и никаких графитти. Можно, конечно, доехать до Стратфорда – отсюда совсем недалеко, около получаса, но, может, сперва попробовать Морвэлл? Это еще ближе. Пару дней спустя она туда поехала.
Еще один маленький городок, тихий и симпатичный, как все они.  Сойдя с поезда, она купила больший пакет с фиш энд чипс и теперь думала, что делать дальше. Просто побродить по улицам, пока найдешь что-нибудь интересное? Что если Том здесь где-то? Она была почти уверена в этом.
Пройдя насквозь почти бесконечную улицу, уставленную маленькими кафешками, закрытыми, разумеется, как это водится в Австралии, в позднее время после пяти вечера, она, наконец, нашла кое-что интересное. Маленький итальянский магазинчик продавал сыры, колбасы и грибы. Грибы, пожалуй, слегка отличались от тех, что можно найти в России – почти так же сильно, как и деревья – но все же это были сушеные грибы. Теперь бы еще найти, где кофе выпить. Но кофе в этот час не просматривался.
Через дорогу она заметила на стене какого-то здания картину, которую, видимо, не заметила, когда сходила с поезда. Две черноволосые узкоглазые женщины, в ярко-красных платьях, что-то делали со змеей: кажется, просто передавали ее друг другу. Может, аптека? М. прищурилась, чтобы получше рассмотреть, что это такое – и прочитала вывеску над дверью. Татуировки. Там делают татуировки, а картинка, видимо – задумана как реклама. Это были гейши, они, наверное, татуируют посетителей – наконец поняла она. – И почему, интересно, рисовать на своем теле считается лучше, чем на стенке дома, хотя последнее не так больно? Она поспешила уйти вниз по улице подальше от дома с татуировками.
Пять часов – время, когда полагается кончать пить кофе и начинать пить пиво, - наконец догадалась она. Надо искать паб, здесь наверняка есть какой-нибудь. Как грибы со странными названиями, это была одна из ее новых привычек. М. привыкла ходить в паб, и уже не могла вспомнить, когда этой привычки у нее не было. Always was, always will be. Наверняка в Морвэлле есть хоть один.
Еще побродив и поискав, она, наконец, нашла паб. Несколько мягко освещенных комнат с игральными автоматами, в центре одного из залов – стойка, у которой продаются напитки. Замечательная австралийская вещь, выражение нацинального духа, можно сказать. Заказала пиво, уселась у окна. Раскрыла книжку – в городке был книжный магазин, и в нем она купила Орвэлла, 1984. В последний раз, читанную, кажется, в переводе. На страницу упала тень. Это Том – догадалась М.

















-


-




 











-
-
-

























-

-


 

-
 











Маршмэллоуз



Наконец я дома, и что же?  Зрелище, представшее моим глазам, в первый момент поражает меня. Что я вижу? Мой муж и брат, конечно. И как всегда ссорятся. Из-за двери мне слышны их повышенные голоса, они звучат почти истерически. Я прислушиваюсь. В чем дело, очевидно совсем не сразу.
- Потому что я не ты, - говорит Том.
- Еще бы, отвечает Джэк. – Только чем тут гордиться?
За этим следует долгая пауза, в течение которой я стараюсь понять, в чем дело. Оба, кажется, злы и возбуждены до последней степени. Стараясь сдержать дыхание, я прикладываю ухо к двери.
- За деньги ты сделаешь все, что угодно, - говорит Том. – И не потому, что это тебе действительно нужно, хотя это тоже верно. А просто потому, что так ты себя чувствуешь лучше других. Но ты не лучше, ты хуже.
- Лучше делать что-то, чем ничего, - говорит Джэк.
- Это все? Слабоватое обоснование, в смысле жизненной позиции, - усмехается Том.
Постепенно контуры того, что происходит, прорисовываются четче. Дело в том, что Том недавно ушел с работы. И даже не недавно, а уже пару лет назад. И, может быть, не он ушел, а его ушли, если это такая уж большая разница. В любом случае, больше он этим не занимается. И как ни странно, похоже, абсолютно доволен ситуацией, во всяком случае, не ищет нового места. Вообще, Том для меня загадка. Что-то вроде сложной компьютерной игры, в которой только кое-что понятно, и то не до конца. Почему он не ищет нового места? Устал? Лечит какую-то душевную травму? Но ведь, по идее, душевной травме не повредит нахождение нового места? Может, дело в том, что место преподавателя живописи не так-то легко найти? Если не сказать невозможно. И вот он не хочет портить свой собственный имидж. Если кто-то спросит, где он раньше работал – есть хороший, достойный Тома ответ. Там, в университете Х, где это было в последний раз.
И еще что-то. Может, он не хочет быть как Джэк? Если Джэку так уж важна работа, а это, очевидно, так, Том не хочет считать ее важной. Фиг с ней, в жизни есть вещи поинтересней.  Мой муж Джэк говорил мне, и не раз, что если б он не уехал когда-то в Австралию, то спился бы, наверно. Чушь. На плаву  если что его и держит, так это работа, а ее и там достаточно. Но если так – Том не хочет работать, и не пьет. Совсем. Грустно, конечно. Чтобы знать, как что-то кончилось бы для тебя, например, жизнь в другой стране, отказ от эмиграции или эмиграция в другую страну – надо это попробовать. Увы, это уже невозможно. Что еще можно сделать? Посмотреть, как кто-то попробовал, и примерить это на себя? Работа не волк, в лес не убежит. Замечательно, что эта знаменитая русская пословица непереводима. Что у них вместо нее? Work and life balance. Баланс работы и жизни. И тоже, между прочим, плохо переводимый.
Я все еще стою, приложив ухо к двери и время от времени заглядываю в замочную скважину. Они все говорят и говорят, на повышенных тонах, и не похоже, что становятся дружелюбнее.
- Единственная причина, по которой ты все это делаешь, - говорит мой деверь Том Джэку, - это не иметь нужды в деньгах. Не потратить их на что-то определенное, а так просто, чтоб были. В отличие, например, от тех, кто остался там.
- Почему ты так думаешь? – Джэк, как всегда, краток.
- Да вижу я.  Том некоторое время колеблется, продолжать ли, и добавляет: - просто тебе хочется иметь достаточно денег, чтобы ими можно было сорить. Ты считаешь, что это достаточно веская причина, чтобы ездить ежедневно на работу? Воздух, между прочим, от этого не становится чище.
Какое-то время Джэк молчит, может быть, думает? Оскорблен?
- Не ежедневно, - наконец выдавливает он .
- Даже не ежедневно, а, скажем, через день – слишком часто, - замечает Том.
Надо на что-то решаться. Не стоять же мне здесь за дверью целый день. Жаль , не похоже, чтобы эта перепалка близилась к концу. Я делаю вдох и широко распахиваю дверь. Том прощается и выходит, ему надо в магазин, сделать закупки для семьи на неделю. Джэк тоже должен ехать, пора на работу, обьясняет он.

11.
Я остаюсь в комнате одна. Оглядываюсь по сторонам и усаживаюсь на стул. На столе что-то осталось. Я поднимаюсь разглядеть это получше. Кредитная карточка. Видимо, Тома, он ведь только что был тут. И, во всяком случае, не Джэка и не моя. На ней имя Тома.
Мне кажется, я видела, как Том вынул ее из кармана и положил на стол. Мне кажется, я смутно припоминаю, как он пользовался ею в магазине. Мы же близкие друзья, вместе покупали еду для вечеринки, вот я и заметила.
Я, кажется, знаю, в чем состоит объяснение. Это одна из тех дополнительных карт, они их называют additional. У них есть основной владелец и дополнительный, а вся документация, номер счета и прочее на имя основного. Оба имеют к счету доступ, но если дополнительный потерял карту  - собственно, доказать, что кто-то когда-то оформил ее для него и дал доступ к своему счету – почти невозможно. А может, и возможно, все зависит от того, какую инфу на этот счет они там хранят и сколь долго. Интересно, как получилось, что Том и М. завели себе такую штуку?
Немного пораздумав, я опускаю карточку себе в карман. Надо написать себе где-нибудь, чтоб не забыла вернуть, и поскорей.
Потом я следую своему обычному расписанию: обед и ужин, немножко уборки. Наконец, до меня доходит: а Том-то так и не вернулся! Уже два дня как его нет, кредитка, которую он оставил, так и лежит на столе (в конце концов, я решила, что лучше будет положить ее обратно на то же место). Интересно все-таки, он нарочно оставил ее там или в самом деле забыл? Зачем он ее вынул? Никто не знает, ни я,ни Джэк, ни даже его жена М.
Да, тут надо сказать, что все мы – Том и М., Джэк и я – живем рядом. Два наших дома стоят на соседних участках. При желании, можно переговариваться через забор.
- Боюсь, что Том исчез,- говорю я, когда мы в следующий раз встречаемся за ужином.
- - Может, все равно поужинаем, - предлагает Джэк. - И обсудим заодно, - добавляет он. – За свиной котлеткой лучше думается.
- Зачем, интересно, он мог это сделать? – начинаю я.  – Я имею в виду, не уехал, а оставил кредитку на столе? -Что если он обиделся. – говорю я Джэку – и не хотел ею больше пользоваться?
- Что ты имеешь в виду?
Интересно, может Джэк просто забыл все то, что он наговорил Тому? Все эти жестокие и намеренно оскорбительные вещи? Пока я раздумываю, стоит ли напомнить ему об этом, он задает следующий вопрос.
- А что за карту он оставил? О которой ты так беспокоишься?
- Дополнительную, то есть additional, - отвечает М.
- Как это дополнительную? Это что?
- Ну, знаешь, когда еще у кого-то есть карта, привязанная к этому счету.
- А, знаю, - замечает Джэк. – Это вроде как совместный счет. Туда что-то начисляют, обычно чью-то зарплату, и одновременно два человека имеют доступ к ней. Например, зарплату мужа, к которой таким образом получает доступ его жена, хотя, на самом деле, они могут быть и друзьями или какими-то другими родственниками.  Я пользовался такой много лет.
- Похоже, - говорит М., - но у него была дополнительная карта,  это не совсем то же самое.
- А в чем разница?
- Разница в том, - объясняет М., что в случае совместного счета обе стороны представлены как равные, не оговорена разница между ними, хотя, возможно, и даже чаще всего, только кому-то одному из них платят туда деньги. А в случае дополнительных карт есть основной владелец счета, и дополнительный, который имеет физическую карту, кусочек пластика, на котором его имя. А все документы обычно бывают на имя основного владельца, на счету может быть только его имя, стейтмент приходит ему, и так далее. Не знаю, может, это не всегда так, но часто.
-Откуда ты знаешь? – спрашивает Джэк. Кажется, он удивлен.
- Знаю, и все. – Отвечает М. Видела. – Стейтмент приходит на мое имя, они его присылают каждый месяц.
- А-а. Это все непросто переварить. Почему интересно, из этих двух опций – совместный счет и дополнительные карты – они выбрали ту, в которой сразу указывается, кто есть кто?  И кто из них, интересно, выбрал эти дополнительные карты?
- А что, если Том потеряет свою карту?  - спрашиваю я у М. – Если счет на твое имя, и оно всюду, кроме этого кусочка пластика, то есть его карточки, - как можно доказать, что она вообще была? Может, в случае, если он ее потеряет, это выглядит, как будто он украл твою? И все время пользовался чужой?
- Не знаю, - отвечает М. задумчиво. – Может быть. С чего бы ему что-то терять? Но если вдруг, мы сходим туда вдвоем, и закажем новую.
- Все-таки, странно все это, - говорит Джэк. – Это вообще безопасно, эти дополнительные карты?
-А почему нет?
- Представь себе такую ситуацию. Два человека только что познакомились – я не имею в виду вас двоих, естественно, вы семья – и один из них сильно богаче, чем другой.  Случается, разве нет? И тот, кто богаче, своему компаньону заказывает такую вот дополнительную кредитку. И просто для интереса еще представь, что они вместе путешествуют, куда-нибудь заграницу. Более бедный компаньон может пользоваться кредитной картой, но имя его более богатого друга всюду – на счету, документах, кроме самой пластиковой карточки – их две разных, с одним номером, у каждого на его собственное имя. Из чего следует, если вдруг что-то случится – что более бедный компаньон с этой дополнительной картой вообще был? Вынь у него из кошелька его пластиковую кредитку, пока он спит – и ничего не было.
-М-м, - это я. – Ты излагаешь это дело так, как будто это легкий способ прикончить своего партнера, когда он тебе надоел.
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М.
- Конено, нет, - отвечаю я. – Это я чисто теоретически. Пытаюсь представить себе, что вообще может случиться. Строго говоря, это зависит от того, какую инфу они там держат в банке на этот счет – где вообще записано, что к этому счету имело отношение два человека. Боюсь, что это бывает по-разному.
-А-а.
- А так, если не держат, можно вообще убить кого-то и сделать вид, что человека не было, - я продолжаю гнуть свое. – Что указывает на то, что он был, кроме кредитки – с ней неясно, - и мобильного телефона?
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М. опять, подумав.
- Естественно нет. Я и не предполагаю ничего подобного. В любом случае, - дело, видимо, в чем-то другом – он же оставил карточку на столе и уехал. Кстати, он какие-то деньги снял? А я так, - просто фантазирую на тему о том, что может быть.
- Ясно.
- Почему, как вы думаете, он мог оставить кредитку дома? – это Джэк.  – Она ему что, не нужна?
- Кстати, - встреваю я, - а почему Том не работал? – мне всегда хотелось это знать.
- Не знаю, - отвечает М, - Наверно, хотел, чтоб голова и руки были свободны для творчества.
- В смысле для его стритарта? Он ведь, кажется, им со студенческих времен занимался?
- Да, давно.
- И что же? – продолжаю наседать я. – Что случилось? Почему раньше ему хватало свободы на все, и можно было работать, а теперь уже нельзя?
- Нет, я этого не понимаю, - замечает Джэк.
- То есть?
- Все хотят быть свободными и иметь достаточно времени для творчества, и тэдэ, и тэпэ. Это общее место.  Однако ж большинство людей не делает никаких телодвижений, чтоб к этому идеалу приблизиться, и тем более, не бросает работы. Что-то должно было произойти, для того чтобы Том это сделал и уехал к тому же. Что именно?
- Не знаю, - повторяет М.
- А кто знает? – хочется спросить мне. – Если не ты? Ты же его жена? Однако я воздерживаюсь. Ситуация и так не из приятных, где Том, мы не знаем, а собрались мы здесь, в конце концов, для того, чтобы помочь нашим друзьям, Тому и его жене М.
- Он бы должен сказать тебе спасибо, - теперь Джэк обращается  к М. – Он мог делать то, что хотел, то есть рисовать свои картинки, - потому что вы были вместе и ты работала. Что случилось? Ты же должна знать? Кто его знает лучше тебя?
М. вздыхает.  Она должна, конечно. И до сих всегда чувствовала, что знает о Томе все. Неужели это уже неправда?
- Но вообще-то, - говорит Джэк, - для того чтоб человек начал заниматься такой бунтарской вещью, как стритарт, нужен, наверно, какой-то толчок. И тем более, для того, чтоб он бросил для нее все остальное? В какой момент он понял, что больше не может принять окружающей действительности? Вот я, скажем, про себя это знаю точно.
- Ну, и в какой? – мне интересно.
- В момент эмиграции из России в Австралию.
- В сам момент переезда?
- Да нет, позже конечно.
- Ты знаешь, когда?
Джэк задумывается.
- Навряд ли это относится к Тому, - замечаю я. – Он прожил много лет спокойно, и сам себя поддерживал, занимаясь преподаванием живописи в каком-то маленьком вузике. И что-то, видимо, треснуло сейчас...Или, может, недавно?
- У них там было сокращение, - объясняет М., помолчав несколько секунд.  – Тома вместе с еще человеками пятидесятью уволили. Это было  три года назад.
-  Так может, он травмирован? -  высказывает предположение Джэк. – Это был для него большой удар?
- Я думаю, да, - отвечает М. – Но скорее дело в том, что он устал.
- Еще бы устал, - это я. – У вас чересчур много детей. Всегда удивлялась, как вам это удается. Кто, например, отводит двух младших в школу по утрам?
- Том отводил, - отвечает М. – Потому что мне надо было уезжать раньше, чтобы успеть к девяти.
- Он что, каждый день это делал?
- Да, каждый день.
- Можно же было оставлять их в продленке местной, - предлагаю я. Как ее? After care?
- Гм-м, - говорит М. Похоже, она раздумывает, объяснять или нет такую очевидную вещь, как нежелание отправлять ребенка на продленку.
- Так что же? Он отвозил их в школу, а потом, не заезжая домой, ехал на работу?
- Нет, - говорит М. – Это было бы слишком далеко. Он оставлял машину дома и ехал в город на поезде. Это легче и даже быстрей, в случае плохого траффика.
- Ясно, - говорю я. – Еще бы, тут каждый устанет. И так изо дня в день . Может, он просто не хотел, чтобы дело выглядело так, будто ты со всем этим в состоянии справиться сама?
- Что ты имеешь в виду? Похоже, я нагрубила М. и она обиделась. Однако остановиться мне уже трудно.
- Ну как же? Кто- то должен в этой ситуации посвящать себя дому целиком, и это взял на себя Том.
- Какое это сейчас-то имеет значение? – перебивает Джэк. – Давайте лучше разберемся с его картой.
- Мы можем, если известен номер, позвонить в банк. Может, и даже наверняка, они знают что-то, проливающее свет на ситуацию. Например, сколько денег он снял в последний раз.
- А зачем? – спрашивает М.
- Как зачем? Если он снял большую сумму в тот день, когда он исчез, это нам кое-что говорит. Значит, скорее всего, он это планировал, и подготовился.
- Я могу позвонить, - говорит М. – Счет-то ведь на мое имя. Они должны ответить на все мои вопросы.
- Как насчет его красок? И прочих материалов для работы? – спрашиваю я.
- А что?
- Ну, он их взял?
- Надо посмотреть, - отвечает М. – Не знаю.
- Где он покупал все это? – встревает Джэк. – Никогда, кстати, не мог понять как они это делают. Краски могут быть дешевыми, конечно, но все эти подъемники должны быть запредельно дорогими? И если у человека нелады с властями, кто ему позволит пользоваться подъемником?
- А почему нелады? – спрашивает Джэк.
- Ну ты же знаешь, если картина на стене не заказана, не commissioned то есть, ее могут потребовать удалить. И  случается, цепляются, и оштрафовать могут.
- Да, я знаю, - говорит М.-  Все-таки, действительно, давайте попытаемся выяснить, сколько он снял денег. Это должно быть нетрудно.
- И зачем оставил здесь кредитку, - добавляет Джэк.


14.
На следующий день М. наконец собралась позвонить в банк. Для начала пришлось провести минут сорок, общаясь с автоответчиком. Почему-то он никак не хотел понимать, что нам надо.
-In a few words, tell me, what would you like to do today,  - металлический голос повторил это раз десять, а ответа понимать не хотел.
- My husband Tom has disappeared, - M. повторила это несколько раз.Наверно, это было неправильно. Потом она говорила еще что-то про additional card, оставленную им на столе. И о том, что хотела бы знать, какую сумму денег он снял перед отъездом. Видимо, это было чересчур сложно, но она, очевидно, волновалась.
- Sorry, - повторил автоответчик. – I have difficulty understanding this. In a few words, tell me.
- А между прочим, - Джэк вдруг оживился и у него улучшилось настроение. – Даже если он снял деньги, они ведь все равно рано или поздно закончатся. Скорее рано, чем поздно. И что он тогда будет делать?
- Не знаю, - сказала М. – Почему ты думаешь, что скорее рано? Хотя, конечно, на этом счету никогда много не лежало.
-Тебе нужно не звонить им, - говорит Джэк, а просто проверить баланс. Пользуйся преимуществами того, что у вас общий счет.
- Я уже проверила, - говорит М. – Как ты догадался? Перед тем как исчезнуть, он снял тысячу долларов. Дело в том, что это превышает его дневной лимит. Поэтому стоит поговорить с ними, по идее, ему нужно было зайти в branch, чтобы это сделать, и его кто-то мог видеть.
- А-а, - до меня, наконец, доходит. – Ясно. Только навряд ли кто-то будет отвечать на такие вопросы, тем более, по телефону.
- Попробуем.
Сделав еще пару попыток, М. наконец прорвалась через автоответчик. Джэк подсказал ей, что надо не рассказывать истории из своей жизни, а воспользоваться одним из предлагаемых в меню примеров и повторить его.
- Credit card statement query – наконец выговорила М. Это была одна из тех вещей, про которые можно было спросить, - так говорил автоответчик.
- I have difficulty, - упрямо повторил автоответчик.
- Ты неправильно говоришь, - опять влез Джэк. – Квери неправильно произносишь. Надо говорить так, чтобы получалось что-то среднее между е и и. Редуцированные гласные называется.
- Это не редуцированная гласная, - заметила М. – Потому что здесь ударение. Квери-двери.
- А что, под ударением не бывает редуцированных? – спросил Джэк. Он опять задумался. Может быть, надо лучше знать, что там можно знать про редуцированные, и тогда все это, буквально все – будет лучше получаться. Маловероятно, конечно.
- А может, он чувствует, что я думаю о ментах, когда говорю стейтмент? – вдруг мелькнуло у М. – Чушь, что автоответчики могут чувствовать?
Когда, наконец, на том конце провода трубку взял живой человек, подтвердилось только то, что они уже и так знали. В день своего исчезновения Том снял тысячу долларов. Чтобы поговорить с кем-то, кто мог видеть, как он это сделал – потребовались еще кое-какие усилия. В конце концов М. это удалось. Но разговор не принес никакой новой информации. Да, Том заходил в банк, для того чтобы снять эти деньги, но никто не знал, с кем он там виделся, или не хотел говорить М. Да и зачем это может быть нужно? Чтобы установить точное время, когда он мог уехать? Жаль, на транзакциях его больше не указывают, - подумала М. А то можно было бы узнать, когда он купил себе билет. Впрочем, он не взял с собой карты все равно, а видимо, кэш на первое время.
- А мобильный телефон он взял? – вдруг спросил Джэк. – И вообще, может обратимся в полицию? Что-то мне это перестало нравиться. Хотя, конечно, если денег у него только эта тысяча, беспокоиться особенно не о чем. На нее не очень-то разгуляешься.
-  Мобильник выключен, - сказала М. – В полицию я обращаться не хочу, он вернется, я уверена.
- Если он снял заранее деньги, это указывает на то, что его не похитили,  - говорю я. – Интересно, в каких случаях это верно? А что, если его заставили? Или он сам хотел навести нас на ложный след? Уж больно скромная сумма, что на нее можно сделать? У него были здесь где-то недалеко близкие друзья?
- Нет, - отвечает М. – Он вообще нелюдим, ты же знаешь. Не очень общительный человек.
- А другая кредитка у него была? – спрашивает Джэк.
- Насколько я знаю, нет, - отвечает М. – Та, что он оставил на столе, - его единственная карта.
- Как-то это кажется невероятным,  - возражает Джэк. – Без карты вообще неудобно, а он собрался путешествовать, по всей видимости. Зачем, интересно, он ее бросил? Может, забыл?
- Странно, что, все-таки, могло его подтолкнуть к этому? – спрашиваю я. Какие-нибудь идеи? Вы поссорились?
- Мы никогда не ссорились. – отвечает М.
- Как никогда? Так не бывает. Может, у него была другая женщина? Это бы все обьяснило. В любом случае, куда он мог двинуть, если решил уехать на короткое время?
- Мы не поссорились, - повторила М. – Мы никогда не ссорились.
- Правда?
- А другой мобильник у него был? – спросил Джэк.
- Был, - подтвердила М.
- Я думаю, мы можем поискать, не найдется ли чего интересного в его другом телефоне. В такой ситуации мы имеем право, мне кажется.
М. вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках старый мобильник Тома. После минутной паники мы нашли подходящую зарядку и зарядили его. Чтобы открыть инбокс с электронной почтой, не нужен был пароль, хотя нужен был интернет на мобильнике; его удалось купить, зная номер.  Пару минут спустя М., низко опустив голову, чтобы лучше видеть, уже читала сообщения, поступающие в электронную почту Тома. Я сидела рядом с ней и читала то же самое через ее плечо. Похоже, у Тома была подружка. То, что мы сейчас читали, не оставляло никаких сомнений на этот счет. Как же он с ней познакомился? Может, онлайн? Девушка, которую звали Бэтти – она подписывалась – не только писала, но и звонила. Звонила она, судя по номерам, из-за границы – значит, жила где-то далеко? Может, в результате такого телефонного звонка они и познакомились?
- Иногда мне звонят совершенно новые люди, - заметил Джэк. – Промоушн того и сего. Может, она тоже так позвонила?
- Этот номер, кажется, румынский, - сказала М.
- Можно потом посмотреть, что это за номер, - сказала я. – Но так или иначе, навряд ли он мог взять тысячу долларов и убежать с ней на край света? Это кажется невероятным. Сколько времени можно протянуть на тысячу долларов?
- А кто она? – спросил Джэк. – Что нибудь выясняется, кроме того, что ее зовут Бэтти?
- Это все, - отвечаю я, - или почти все. Бэтти, значит женщина. Номера заграничные, но разные, почти всякий раз новый. О чем они говорили, здесь не написано, как ты понимаешь.
- Мне кажется, маловероятно, что они сейчас вместе, - сказала М. – У Тома просто не хватило бы на это ресурсов. Но можно это проверить попозже.
- А что еще ты нашла? – спрашиваю я. - В электронной почте ее следов практически нет. В основном, она посылала смски и звонила.
- А что-нибудь интересное в электронной почте есть? – спросил Джэк.
- Из нее видно, например, что время от времени Том поселялся в отели, - ответила М. – Но это я и так знала.
- Как часто? – спросил Джэк. – И зачем, смею вас спросить? С этой, как ее, девушкой из Бухареста?
- Будапешта, - поправила его М. – В основном, она звонила с телефонных номеров, у которых будапештский код. Не думаю, что он жил там с ней. Похоже, она никогда сюда не приезжала. Обычно он останавливался в одиночных номерах.
- А сколько это стоило? – спрашивает Джэк.
- Примерно около сотни долларов за ночь, - говорю я. – Я знаю.
-  У Тома были любимые места в нашем городе, - заметила М. – Иногда он останавливался там в отелях, чтобы рано утром выйти погулять.
- Это какие например? – спрашивает Джэк. – Дороговатые получаются прогулки, разве нет?
- Какие? Ему всегда нравился центр Мельбурна, мост через Ярру, и рынок Квин Виктории. И все места, где можно погулять по морю. Альтона, Мордиаллок. Том всегда говорил, что море искупает все.
- Искупает? В каком смысле? Что нужно искупить?
- Послушайте, - встреваю я, - ну какое это сейчас имеет значение?
- Имеет с точки зрения того, была она тут или нет, - говорит Джэк. – Мне кажется, пока нет.
- Давайте лучше посчитаем, сколько это могло стоить. Если, скажем, Том имел в виду провести около недели в отеле в таком месте – или другом подобном, - то это стоило бы около семиста долларов. Если он с этой именно целью снял тысячу долларов, он скоро вернется. К тому же, есть и пить ему ведь тоже надо.
- А что, если что-то случится, и ему понадобится больше денег? И раньше, чем он предполагал? Безумству храбрых поем мы песню.
- Что случится? Если ты ждешь, что что-то случится, лучше сидеть дома. – замечает Джэк. – А он когда-нибудь раньше это делал?
- Что?
- Ну исчезал вот так из дома?
- Нет, - сказала М.
- А у него было какое-то любимое место? Которое ему нравилось больше всего? Там бы и посмотреть, в первую очередь...
- Да, было одно место, - задумчиво говорит М. – Черт, я кажется, не очень помню название. Charles den, или что-то в этом роде. Это в центре, рядом с трамвайной линией. Снизу рынок, он открывается рано утром, его слышно и видно в окно, из кое-каких комнат, правда, не изо всех, и ему нравилось это. И трамвай, конечно, тоже. Они же начинают ходить раньше метро. Хочешь ехать куда-то в пять утра – пожалуйста.
- Не раньше, - возразил Джэк. – Метро там открывается в четыре утра с копейками.
- Ну не раньше, примерно в то же время. Достаточно рано.
- А он знал там кого-то? – спрашиваю я. – По идее, если он там достаточно часто бывал, должен был кого-то знать. Вот бы найти их...
- Я думаю так, - говорит М. после секундного раздумья. – Надо разбиться на группы, наверно. Ты и Джэк пойдут вместе, - обращается она ко мне. – И я, в отдельной группе, сама. Мы можем постепенно проверить все отельные места, где он останавливался в последнее время. Может, кто-то что-то знает. Видел, слышал. Не думаю, что это займет много времени. И, кроме того, нужно, конечно, связаться с этой его подружкой из телефона. Это тоже не должно быть особенно трудно, у нас же есть номер, и не один.

15.
- Почему бы тебе не обратиться в полицию, - Джэк опять пристает к М. с этим вопросом. – Или найми частного сыщика. В любом случае, лучше иметь дело с профессионалом, мне кажется.
- Это если и правда случилось что-то серьезное, - возражает М. – А мне кажется, ничего серьезного не случилось. Он вернется, я уверена. Зачем раздувать пожар, которого, может, и нет?
- Да, пожалуй, - соглашается Джэк. – Может и нет, все зависит от того, как мы смотрим на это дело.  Хотя это, в общем, denial. Так что гостиницы?
На следующий день М. начинает проверку любимых гостиничных мест Тома. Прежде всего, конечно, Charles den; она знает, что он туда захаживал. Было и еще одно место, но лучше начать с этого. Место было, судя по всему, очень дешевым, с общим душем в коридоре и кухней для желающих, но отдельная комната стоила сто долларов. Что тянуло сюда Тома? Может, вид из окна? Вид был классный, если повезет, конечно, вселиться в комнату с хорошим видом. М. привычно подумала, что, в сущности, давно перестала понимать Тома. А может, его притягивала близость к станции метро?
Приближаясь к гостинице, М. чувствовала себя немножко нервной. Том приезжал сюда довольно часто, просто отдохнуть. Иногда он говорил ей об этом. Не такое уж дешевое удовольствие для Тома. Значит, ему сильно этого хотелось? Но зачем? Он мог бы и дома отдохнуть. Может он приезжал потому, что встречался здесь с этой девушкой, Бэтти? Но не похоже, чтобы кто-то ее видел в этом городе. Ей бы уже сказал кто-нибудь? А может, наоборот? Он встретил Бэтти, потому что приезжал сюда отдохнуть? Тогда ей наверняка удастся это выяснить. Все-таки, до чего странная форма эскапизма – убежать из дома и снять номер в гостинице. Может быть, эскапизм – или как там это называется – был для Тома важнее, чем Бэтти? Это следует из того, что она, М., знала об этом. Мы знаем все существенное о тех, кто нам близок – интересно, это правда? М. всегда верила, что да.
Между прочим – продолжала она прикидывать – как правильно искать людей, с которыми он мог познакомиться здесь? Она попросила показать ей комнату, в которой обычно останавливался Том, и объяснила, что она его жена. Если он исчез, ответили ей, то да, конечно, покажем. 
Комната была маленькой, кровать – довольно узкой, и одеяло выглядело каким-то тонким, холодным и побитым молью. Стена была кирпичной, а окно расположено так, что виден был угол, где две стены сходились вместе. Этаж третий. Зато вид из окна был выше всяких похвал. Видна была и трамвайная линия, и крыша рынка, и даже столы с зеленью и фруктами, и небоскребы города Мельбурна.
Иногда Том останавливался в других комнатах, в том же Charles Den. Может быть, та комната, в которой он останавливался обычно, была занята, а может, он просто хотел сэкономить. В этом случае в одной комнате с Томом могли оказаться другие люди. Он должен был познакомиться с кем-то в этом случае, - М. была уверена в этом. Тогда она найдет этих людей – они где-то близко. Он никогда особенно не гнался за новыми знакомствами и не был охоч до них – и вообще – М. была уверена – скорее скрывался здесь, в Charles den, от людей, чем искал их. Иногда скрыться просто невозможно, - увы.
Том всегда был немного странным. Это было ясно. Каким-то не вполне социальным, что ли.  Если бы он вырос здесь – кто его знает, как бы все обернулось. Может, на него повесили бы диагноз? Вон их сколько, по видимости почти нормальных людей – которых кто-то посчитал не совсем нормальными. Зато они кое-что выигрывают, во всяком случае, деньги-то им платят, если уж признают нездоровыми.  К Тому это не относилось. Он был здоров, возможно, потому, что в том месте и времени – где он вырос – нормы были другими.
Том, несомненно, выиграл от этого – у него была семья, и образование, и какая-никакая работа – если не всегда, потому что, честно сказать, он плоховато ладил с людьми и часто с ними ссорился – то часто, большую часть его жизни. Творчество, наконец. Но желание спрятаться от людей, иногда сильное настолько, что было непреодолимым, - осталось.
Может дело в том, что Том не слишком хотел того, чего мы все хотим, - вдруг подумала М. И с годами эта его особенность не сглаживалась, а проявлялась только сильней. Как это? Эксперимент с маршмэллоуз. М. уже забыла где она слышала об этом – а может, читала? Семинар по психологии, родительское собрание для родителей учеников специальной школы? А может, какой-то научный журнал? Черт их знает, она забыла, где это ей встретилось так прочно, что вспомнить уже не могла. Суть эксперимента состояла в том, что если школьников с проблемами развития награждать за выполнение кое-каких действий маршмэллоуз, то можно выяснить, какими социальными концептами они уже владеют, а какими – еще нет. Например, кое-кто из них способен отсрочить gratification – получение конфеты в награду – и не требовать ее, путем нажатия нужной кнопки, сразу. И тогда им дадут больше маршмэллоуз. А другие, предположительно, менее продвинутые испытуемые отсрочить награду не хотели и получали меньше маршмэллоуз. М. всегда казалось, что, как часто бывает, это неправильный эксперимент. Что если человек не хочет целой горы маршмэллоуз, а – худо –бедно – может съесть только одну или две, да и то запивая чем-нибудь? А что если он вообще не любит конфет? А что если у него аллергия на конфеты, и с этой аллергией связаны поведенческие и другие проблемы и, как часто бывает, о том, что нужно и не нужно есть, он слышит ежедневно?
Тогда этот вид изучения мотивации и наград в его случае не работает. Однако ведет он себя так же, как тот, кто не понимает, что нужно делать, и во многих случаях таким и считается.
М. тяжело вздохнула. В каком-то смысле, вся наша жизнь так устроена, - подумала она. – Мотивация и как ее еще  там. В случае Тома это как-то особенно очевидно. Может, он просто не хотел того, чего все хотят, - вот и жил как придется. Странно, что с возрастом это как будто проступало все острей. Может, дело в том, что пока человек молод, все хотят примерно одно и то же? Если, конечно, его сразу не подбить и не повесить на него диагноз. Как же, все-таки, Том выиграл из-за того, что этого не произошло! Можно сказать – что бы там ни было потом – они оба.
Да, Том был относительно нормальным. Если, конечно, это можно назвать нормальным . Он приходил сюда – она опять оглядела отдельную отельную комнату –кое-какой стол, узкая кровать под почему-то зеленым одеялом, розетка для зарядки телефона, все  -  чтобы провести ночь вдали от людей. Зачем? У него же были дом и семья? Приходил, приходил – и вот на тебе пожалуйста. Завел подружку Бэтти. Наверное, у нее есть квартира, и можно не ютиться по гостиницам.
Похоже, у нее все-таки румынский номер. Чаще всего она звонила из Бухареста. Интересно, - продолжала гадать М. – Charles Den назван в честь принца Чарльза? Впрочем, какое это имеет значение?  Странные люди делают своих близких тоже немножко странными. М. казалось, что ее внутренняя речь звучит как-то  смешно. Зато, если Тома не было рядом – всегда было с кем поговорить. У них много одинаковых названий, названий улиц в том числе. Наверняка Charles den есть где-то еще. Надо прийти сюда еще раз, решила М. Вдруг ей удастся найти кого-то, с кем он познакомился здесь?

16.
Уже на следующий день М. пришла в Charles den еще раз. Прямо напротив нее была общая комната с телевизором. Том Хэнкс говорил что-то с экрана, и показался М. еще лучше, чем всегда, а несколько человек сидело в небольшом зальчике и смотрело телевизор.
- Я ищу одного человека, - М. обратилась к одному из людей среднего возраста, сидящих в зале, - он приходил сюда регулярно. Человек не обратил на нее внимания.
- Я ищу своего мужа, - сказала она. – Он приходил сюда время от времени.
- Он должен что-то ответить, - решила М. Сейчас спросит, как он выглядел и тому подобное. Но никто не спрашивал ее об этом. Не хотели говорить, и дело с концом. Наконец, кто-то признался, что видел Тома. Только это было около двух недель назад. Это ведь было до того, как он исчез – не так ли?
- Что он тут делал две недели назад? – спросила М. Вопрос казался несколько неуместным, чересчур откровенным, может быть? С другой стороны, если человек исчез, она, безусловно, имеет право. Может быть, они считают, что она должна знать, что он тут делал? Но она не знала.
- Что он тут делал? – повторила она свой вопрос.
- Да как обычно, - человек пожал плечами. – Вселился в комнату, потом вышел на минутку, купил банку пива, потом пришел обратно и поднялся в свою комнату. Иногда, прежде чем лечь спать, он смотрел телевизор, обычно около часа.
- Всегда? – М. казалась удивленной.
- Ну да.
- А что он еще мог тут делать? – человек опять пожал плечами.
        Ей хотелось спросить, откуда он.
- Откуда ты? – спросила М. – Обычно она спрашивала об этом людей только тогда, когда спрашивали ее. Но сейчас не могла удержаться.- Откуда, а?
- Сардиния, - ответил парень.
- Ну и как, здесь у нас  лучше? - продолжала допрашивать М. Она чувствовала, что пора остановиться, но не могла. – Правда?
- Намного лучше, - сказал парень и покачал головой.
Можно было бы спросить чем, чем именно лучше, и очень хотелось это сделать, но вместо этого она спросила, чем он занимается.
- Фрукты собираю, - ответил он коротко. – В сезон.
Вопрос о том, какие фрукты, М. решила оставить тоже на потом. Как бы это могло помочь найти Тома? 

М. добралась до дома и с грустью заключила, что узнала она немного. Что еще можно сделать? Опять позвонить в банк? Может, он снял еще денег? По крайней мере, это будет означать, что он жив? А также, по-видимому, что не собирается вернуться в ближайшее время.  Может, посоветоваться с Джэком? Ей очень хотелось посоветоваться с Джэком.
- Ну как, продралась через автоответчик? – спросил Джэк, когда они наконец увиделись. – Тяжело было? – он пытался шутить.
-Да уж, - вздохнула М. – Нелегко.
- У меня такое чувство, когда я разговариваю с банковской поддержкой, подхватила я, - что я не умею считать до десяти. И говорить тоже. Во всяком случае, не могу объяснить, что мне нужно. Причем интересно, что до того, как я начинаю с ними разговаривать, у меня обычно не бывает такого чувства.
- Это говорит о высоком профессионализме поддержки, - опять встрял Джэк.  – Но, между прочим, это относится не только к банковской поддержке. К другим ее видам тоже.
- К каким? – спросила М. Джэк задумался
.- Ты, главное, выучи как хорошо говорить квери, - наконец сказал он.
- А я вот тут получила от них шесть долларов назад, - похвасталась я.
- За что?
- А за какой-то пакетик чипсов, якобы съеденный на станции метро. Я не ела и не покупала. И чипсов таких нет.
- А откуда ты знаешь, что это на станции метро? – спросил Джэк.
- Да так, там написано в стэйтменте. Мне его кто-то помог прочитать.
- Да, - подхихикнул Джэк. – Чипсы на станции за шесть долларов. Кто же их купит-то, действительно?
- Это из vending machine, - объяснила я. И там действительно есть чипсы, правда, с другим названием и не за шесть долларов.
- Стоит беспокоиться из-за шести долларов? – вопросила М.
- Важен принцип.
- Какой принцип?
- Принцип вообще. Не хочу, чтоб меня обсчитывали и не хочу, чтоб кому-то было интересно, что за чипсы я жру. Принцип.
- А почему им интересно?
- Это общечеловеческое, - объяснил Джэк. – Про чипсы всем интересно. В фигуральном смысле, конечно.
- Может и общечеловеческое, но есть разные способы это показывать, - заявила я. Наступило молчание.

Пришлось признать, что визит в гостиницу принес не слишком много результатов.  Наверно, надо приниматься  за подружку Тома, подумала М. Если все так и есть – у него есть подружка – кто, как не она, знает, куда он мог поехать?  Мы посовещались и решили начать с текстовых сообщений на старом мобильнике Тома. Как многие люди, он хранил несколько старых мобильников – по крайней мере, за последние лет пять – и М., конечно, знала, где они. Удобно – заряди телефон и заходи в ящик электронной почты. Если установлено приложение – иконку видно на экране, и пароля для этого не требуется. Номер мобильника не менялся сто лет, и текстовые сообщения тоже высвечивались. Надо, правда, купить интернет, чтобы читать сегодняшнюю интернет-почту, но это можно сделать по номеру. 

17. Бэтти, подружка Тома.
- С чего начнем? – спросил Джэк. – Здесь несколько телефонных номеров, и все под одним именем, Бэтти. Фамилии нет.
- Какие?
- И все, между прочим, начинаются с разных кодов города. Один венгерский, вроде как Будапешт, другой романский, Бухарест. Наверное, нарочно, чтобы легче было перепутать. Звучат-то они похоже, сам забудешь, откуда звонили, со временем.
- Надо попробовать оба. Допустим, мы ей позвоним, и она подойдет, что мы скажем?
- Почему бы не сказать правду? Мы друзья Тома, он исчез, и мы его ищем.
- Да, это годится, - согласилась М. Интересно, она соласится нам помогать? Она же нас не знает?
- А где он нашел ее?
- Он мне рассказывал, - сказал Джэк. – Он нашел рекламу какой-то фирмочки онлайн. Что-то такое, что помогает с инвестициями, трэйдингом, брокерами и прочей такой мутью. Акции  - знаете? В принципе, наверно, все знают немножко. Как инвестировать в акции, в этом помогает брокер, их обеспечивала эта фирмочка.
-  Чего- чего? – услышанное поразило меня настолько, что не хватало слов.
- Как? – М. тоже казалось удивленной. – Какие акции? Ты знаешь, Том был очень небогат.
-Это не вопрос богатства, - уверенно сказал Джэк.
- А чего?
- Люди инвестируют в акции не потому, что они богаты, а потому, что им хочется стать богаче.
- Как это? – спросила М.
- Да очень просто. Ты покупаешь акции – это называется инвестировать – и если их цена вырастет – ты станешь богатым. Ну, не богатым, конечно, но если стоимость акций возрастет, то денег у тебя как бы станет больше – это называется выросла инвестиция.
- А сколько нужно денег для начала? – спросила я.
- Везде по-разному, но можно начать с очень небольшой суммы, типа пары сотен долларов.
- Звучит интересно и убедительно, - заметила я. – А в чем ловушка? Что например будет, если цена того же самого  упадет?
- Тогда ты потеряешь деньги, естественно, - объяснил Джэк. – Хотя предполагается, что тебя вовремя предупредит брокер – специалист в этом деле – и ты успеешь что нужно продать.
- Обычно цена всего поднимается – не забывай, существует инфляция.
- Ну да, цена колеблется, то вверх, то вниз – но в целом через год, скажем, та же сумма стоит меньше из-за инфляции, хотя денег у тебя, в абсолютном выражении, может быть, и стало больше.
- И что Бэтти? – спросила я. – Работала для такой фирмочки?
- Ну да, я же говорю, - ответил Джэк. – Том выразил желание иметь с ними дело, заполнил какую-то анкету онлайн, и она позвонила. Так они начинают отношения с клиентами. Если ты заполнил анкету, это еще не значит, что положишь деньги на счет, ее дело – убедить тебя в том, что это нужно сделать.
- Н-да. Что- то мне не очень это нравится. Так в чем ловушка? Инфляция?
- Не только. – сказал Джэк. – Есть и другие.
- Как например?
- Ну например, есть такая вещь как проблемы с выводом, - объяснил Джэк.
- Это еще как? – удивилась М.
- Ну, говоря попросту, может в результате того, что ты что-то куда-то с ними вложил, или, как это называется, инвестировал, твои деньги и выросли в абсолютном выражении, но это еще не значит, что ты можешь вот так взять и снять их когда захочешь.
- Как это? Кто мне будет указывать, что делать, и зачем?
- Ну как же, как же. Джэк похоже не предполагал, что можно не знать таких простых вещей. К тебе припишут специального консультанта, мужчину или женщину, брокер называется. И он или она будут тебе давать советы, что купить и что продать, вроде как на кого поставить на скачках. С помощью их советов ты выиграешь больше. И без их санкции и помощи то, что ты таким образом выиграл, или как они говорят, заработал, ты обычно взять не можешь.
- Почему? – я, наконец, решила что пора что-то сказать. – Бред какой-то получается. Если это мое, то почему я не могу взять? Это смысл слова мое. А если не мое, то причем здесь вообще я?
- И что же, Бэтти была таким брокером? – М., кажется, этого не знала.
- Ну да, Том мне рассказывал, - подтвердил Джэк.
- Вау, - это я.
- Между прочим, на скачках есть какой-то способ жульничать, - сказала М. – Выигрывает тот, кто они хотят, чтоб выиграл. Это решено заранее, существует тайное соглашение на этот счет. За деньги тебе могут это знание продать, и ты выиграешь тоже. Точно не скажу, но что-то в этом роде. Здесь тоже так?
- Что-то в этом роде, - подтвердил Джэк. – Они редко ошибаются, брокеры то есть, но он ведь профессионал.
- А где их делают? – спросила я. – Каждый может, или они где-то учатся?
- Да, учатся, - опять подтвердил Джэк. Есть специальные академии и курсы, а кто-то, может, просто кончал что-то экономическое. А может, это и необязательно, если ты самородок.
- Интересно, - я почти задохнулась, так было интересно. – А Бэтти, что,  она была самородок?
- Ну откуда же я знаю, - Джэк рассердился.
- И она, - я продолжала давить, - просто как бы возникла ниоткуда.  Как он с ней познакомился, объясни-ка еще раз?
- Он заполнил форму онлайн, наскочил на нее в фейсбуке. Она позвонила и они познакомились. Говорили по телефону много раз, в течение нескольких недель. Это видно из его мобильника.
- И что же, вы всерьез полагаете, что он мог сорваться с места и поехать с ней встречаться куда-то на другой конец света? Сколько это будет стоить? Бухарест, ты говоришь?
- Не знаю, - Джэк был задумчив. – Люди иногда делают странные вещи.
- А что за форма? Как называется?
- Getrichfast.
- Это их сайт?
- Ну да.
- Он что-то заработал с ними? Сколько он вложил?
- Насчет заработал не знаю, а вложил, кажется, сотни три. Он их снял со своей additional карты в тот день, когда открыл с ее помощью счет у них.
- Вы с ума не сошли? – наконец спросила М. – Вы всерьез полагаете, что он мог поехать встречаться с ней в Бухарест? Или Будапешт?
- Кстати, - встряла я, - определенный код города еще не значит, что звонящий именно там и находится.
- Сошли, не сошли, - пробурчал Джэк. – В этом нет ничего невозможного.
- Кроме денег, - возразила М.
- Так может, он их заработал?
- А из чего, собственно, следует, что они состояли в романтических отношениях? – спросила М.
- Почитай, - Джэк протянул ей телефон Тома. – Что они пишут.
- Действительно,  -пожалуй и состоял, - признала я.
- А это что за номер? – спросила М.
- Какой?
- Ну вот этот. Это вроде не ее номер, потому что код города другой, и не местный. Что это?
- Надо попробовать позвонить, - сказал Джэк.
- Да, и ей тоже. Бэтти, я имею в виду, - добавила М.
Пару дней спустя Джэк рассказал мне о результатах.
- Номер оказался номером поддержки телефонного приложения.
- Какого приложения?
- Ну как же. С ее помощью, Бэтти то есть, он занимался трейдингом валюты. Если курс одной валюты по отношению к другой, скажем, вырастет, и ты это предвидел, ты заработаешь что-то, а если упадет, то потеряешь деньги. Существует телефонное приложение для того, чтоб это делать, плюс Бэтти помогала ему советами.
- А-а.
- Я им позвонил и сделал вид, что я это он, Том. Спросил, как забрать деньги, это называется вывести. Объяснил, что я передумал.
- И что же?
- Они говорят, надо связаться со своим брокером.
- То есть с ней? С этой девицей Бэтти? Зачем?
- Если я хочу забрать назад свои деньги, надо связаться с брокером. Так они говорят.
- Это как-то странно, - заметила я. – А что, если она уехала – по личным или рабочим делам? Заболела или умерла? А если ты понял, что имеешь дело с жуликами, и больше не хочешь? И, наконец, что если что-то случилось и деньги нужны срочно?
Типа ремонта дома или небольшой операции?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Похоже, если ты расстался таким способом с какой-то суммой, назад ее легко не получишь. Но если это двести-триста долларов, которые надо вложить для начала – тут ведь нет трагедии, правда?
- Я знаю, что нужно сделать, - вдруг сказала М. – Мы можем позвонить ей и притвориться, что мы тоже так хотим.
- Как?
- Хотим завести такой аккаунт – и, как там это называется? – инвестировать с ее помощью что-то куда-то. Она позвонит и так мы больше узнаем.
- А если еще кто-то позвонит?
- Посмотрим. Надо для начала найти онлайн эту фирмочку и заполнить анкеты.
- Как называлась фирма?
- Become rich fast. А может, Get rich fast. Посмотри в гугле, там, наверно, одна такая. Заполним анкету и она нам позвонит, она всегда звонит prospective clients.
- Не вижу, что может не получиться, - сказал Джэк. – А какого результата мы ждем? Ты, например, - он кивнул в сторону М.
- Мы узнаем, кто она такая, и что делает, и, надеюсь, где живет, - я отвечаю за М. – Если исчезновение Тома имеет какое-то к ней отношение, это нам поможет.
- А ты в этом сомневаешься?
- А ты как думаешь? Представь себе: человек вступает в онлайн флирт с какой-то женщиной, с которой он случайно познакомился онлайн же, потом снимает тысячу долларов и исчезает. Значит ли это, что он поехал к ней?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю. По крайней мере, это необязательно.
- В любом случае, нам как будто особенно нечего терять здесь?
- Разве что триста долларов.
- Почему триста?
- Ну или сколько у них там минимальный инвестмент. Если мы хотим пройти по пути Тома, надо триста долларов вложить, как она скажет. Это не то чтоб целое состояние, и интересно, разве нет?
- Да, очень интересно, - я с трудом преодолеваю задумчивость. Наверно, ему тоже было интересно. Но вот так вот взять и с бухты барахты двинуть в Бухарест?
- Что ты заладила...- возражает Джэк. – Может, она ему показала, как финансировать это путешествие, вот он и сорвался.
- И вообще, люди искусства они такие, - добавляю я. – Часто непредсказуемые.
- Тоже открыла Америку, - Джэк почти обижен. – Тома с натяжкой можно назвать человеком искусства. Так, мелкий учителишко.
- А тебе не нравятся его картины на стенах? Может, он поехал куда-то рисовать?
- Нравятся, - вздохнул Джэк. – Очень нравятся. Да на какие шиши?
- А вдруг он неожиданно получил выгодное предложение и комиссию?
На это Джэк не нашелся, что ответить. Только пожал плечами, всем своим видом выражая: может быть.

18.
Все шло по плану. Мы с Джэком заполнили анкеты онлайн , и буквально через пару дней нам позвонила молодая женщина. Представилась Бэтти. Признаться, я боялся, что может позвонить кто-нибудь еще, ведь навряд ли для вербовки новых клиентов у фирмочки, пусть даже самой маленькой, был только один человек. Однако это была она, Бэтти  – вне всяких сомнений. Та самая девушка, которая посылала Тому любовные смски. И который пока не вернулся.
- Ты не думаешь, надеюсь, что он сорвался и двинул в Бухарест? – кажется, я говорила это Джэку не в первый уже раз. Нет, наверно, это кажется абсолютно невозможным, но ведь где-то он был?  Если он жив, конечно.
- Вообрази, хотя бы на минуту, что у него в кармане миллион, - ответил Джэк. – В этом случае, что невероятного в том, чтобы сорваться и двинуть в Бухарест? Почти как выйти в соседнюю комнату, или доехать до следующей станции метро.
- Где он мог взять миллион, по-твоему?
- Что если он заработал его с ее помощью? Она же нам показала, в принципе, как. Покупаешь одну валюту и продаешь другую. Курс все время меняется, поэтому, если ты все делаешь вовремя и попадаешь в струю, то заработаешь кое-что.
- Кое-что или миллион?
- Почему ж не миллион?
-Знаешь что?
- Ну?
- А что, не бывает, что на разных платформах у одной и той же валюты курс разный? Скажем, я смотрю телевизор, и там говорят – наш австралийский доллар к американскому – тю-тю-тю, столько-то центов. А потом на своем телефоне открываю это ихнее приложение, и там курс другой. Не то чтоб в два раза другой, или даже полтора, но все-таки другой чуть-чуть, на десятые доли цента.
- Это не меняет принципиально общей картины.
- Принципиально, не принципиально, - заладил. Может, не принципиально, но меняет, сколько-то, что я могу заработать. Чем больше сумма, тем больше меняет, очевидно. Это они все время говорят: вложи больше, если хочешь заработать.
- Они это говорят, очевидно, чтоб заставить тебя расстаться с большей суммой.
- В этом смысле мне особенно нравится, что оставшиеся деньги можно вывести не всегда.
- Как не всегда?
- Да не всегда, тут же тебе уже объяснял кто-то. Если, скажем, у тебя осталось на их счету пара сотен, и ты понимаешь, что деньги только теряешь, и хочешь забрать, что осталось, то без Бэтти не дадут.
- Без брокера то бишь?
- Ну да.
- Вот он и убежал с ней.
- Рассказывай. На самом деле, там есть какое-то правило, согласно которому две сотни – это ниже порога вывода, слишком маленькая сумма, то есть. А если ты ровно столько хочешь положить на счет, - всегда пожалуйста.
- Не может быть, - замечаю я. – Просто средневековье какое-то, вассалы и смерды, и кто там еще был. Если я что-то положу на счет – их или еще какой – это мне принадлежит, что, собственно, и значит, что я всегда могу это взять. Это смысл слов, понимаешь? Мой, мое, моя, принадлежит, и тому подобное.
- Не всегда, - сказал он после секундного раздумья. Кое-какие, как их, фонды не позволяют вывести деньги в любой момент.
- Кое-какие супер фонды, пенсионные то есть, так устрены. Это твое, но деньги доступны по достижении определенного возраста.
Прошло еще пара дней.
-  Ладно, давай попробуем, - сказала я наконец. Между прочим, если ее номер начинается с румынского кода, это еще не значит, что она действительно находится в Румынии.
- Я знаю. Как, между прочим, они это делают? И зачем?
- Я не знаю, но факт остается фактом. Наверно, затем, чтоб было труднее их найти. Вот ты же собралась искать Тома, а заодно и Бэтти, а заодно и выяснить, что значат все эти коды городов. Ia ne znaiu, no fakt ostaetsia faktom.
- Ну, это исключительная ситуация, а в нормальной жизни зачем бы мне пришло в голову ее искать?
- Ну например, чтобы деньги назад получить с своего приложения телефонного, те самые, которые ты с ее помощью вложила, - сказал Джек.
- Серьезно, похоже, что Том выбрал на сей раз какое-то другое направление, вместо его обычных однодневных вылазок с ночевками в отелях. И, думаю, он поехал с ней встречаться, А мы, между прочим, не знаем, где она. Номер мало что значит.
- А паспорт он взял? – меня вдруг посетила хорошая мысль. – А может, М. первой догадалась, что это нужно узнать, но я первой задала прямой вопрос.
- Если он где-то здесь недалеко, ему, очевидно, не нужен паспорт. С другой стороны, если он рехнулся настолько, что поехал с ней встречаться в Бухарест, Будапешт и тому подобное, так он бы паспорт взял. Так он его взял?
- Хороший вопрос, - заметил Джэк. У него их два, между прочим, как у всех нас. Один местный австралийский, и другой  российский.
- Надо у М. спросить, - заметила я, - насчет паспорта. Она-то знает.
М. знала. Том взял два паспорта, значит, очевидно, собирался заграницу. Зачем только он взял два? И куда собрался с русским? Это оставалось неясным.
-Между прочим, - заметила я глубокомысленно, - это одна из тех довольно немногих ситуаций, когда русский паспорт может пригодиться. Раз Бэтти писала по-русски, а это следует из почты Тома, значит, скорее всего, у нее был русский паспорт. И жила она, вполне вероятно, в России. И Тому русский паспорт очень даже может пригодиться. Если, конечно, правда, что он поехал встречаться с этой русской девушкой, с которой познакомился онлайн, в Румынию. 
- Я думаю да, - сказал Джэк. Чем, интересно, он оплачивает это путешествие? Но не русским же паспортом? Зачем он ему в этой ситуации?
-  С девушкой из телефонного приложения. Как оно называется, еще раз?
- И все это доказывает, что это не пустой вопрос: если она, брокер то есть,  сбежала с любовникм, заболела, умерла, и т.д. и т.п., как деньги-то обратно взять?
- А-а, - сказала М. Похоже до нее наконец дошло в полной мере.
- Да, похоже он уехал за границу, раз паспорта взял, - еще раз повторил Джэк. – Что делать-то теперь? Но почему немногих?
- Что немногих? – переспросила М.
- Ну кто-то из вас говорил: одна из немногих ситуаций, в которых имеет смысл иметь два паспорта и второй паспорт зачем-то нужен.
-  Да, я действительно так думаю, - подтвердила я. – Потому что когда последний раз ты ездил туда, в Россию? И сколько времени там провел?
- Да в прошлом году, - ответил Джэк, помявшись. – И был около недели, как всегда. Ты знаешь.
- И что ты там делал?
- Провел какое-то время с друзьями, как всегда. Ты знаешь, - сказал он еще раз.
- Так для этого не нужен паспорт, - тон у меня был, я сама как-то с удивлением заметила, обвиняющий. – Совершенно не нужен. Можно было визу получить.
- А в чем разница? Почему бы не иметь его, если можно? Паспорт, я имею в виду? – спросил Джэк.
- Ну есть кое-какая. Для кое-кого. И странно, что ты этого не чувствуешь, - почему-то, опять заметила я, объяснять мне не хотелось, но обвинять хотелось. – И потом, если ты держишь русский паспорт, мог бы больше времени там провести, и делать что-нибудь, что имеет смысл.
- Как например?
- Ну что люди делают, нормальные там? Работать и учиться, жить, как люди живут. А если ты этого делать не собираешься, зачем тебе паспорт?
- А у меня времени нет, - сказал Джэк. Почему-то гордо. Хотя чем тут гордиться?
- Чем тут гордиться? – спросила я. Он задумался.
- Я работаю, - наконец объяснил он. – Ты же знаешь.
- Черт, ты похож на попугая, - не выдержала я. Ты же знаешь, ты же знаешь, заладил. Ну знаю, ну и что? Это не значит, что я это всецело одобряю и поддерживаю. И в любом случае, зачем тебе паспорт, если провести там ты можешь ровно неделю в году? Он тебе тогда не нужен, и нечего людям голову морочить.
- Каким людям? Ты знаешь, - добавил Джэк, подумав, - это всегда было для меня важно, иметь паспорт. Может, дело в том, что это просто кто я есть на самом деле?
- Русский?
- Ну да, русский?
- По-моему, ты человек без времени и зачем-то с русским паспортом. Зачем? Как ты думаешь, его наличие, особенно у всей компании – я имею в виду у нас всех, а мы все за тобой следуем – хорошо или плохо для нас? И зачем тогда Австралия?
Джэк молчал. Я гадала, понял он меня или нет. Может, как всегда, обиделся?
- Наверно, Том тоже считал, что он русский, если он влюбился в эту девицу и уехал, - наконец сказала я. – Если, конечно, все так и было.
- Какая связь? – возразил Джэк. – Какое отношение знакомство с девушкой и любовь имеют к паспортам? Какие паспорта у него были, да какие он взял, и так далее и тому подобное. Ну какая тут связь может быть? Скажи. Так же, как и с деньгами. Общеизвестно, что здесь связи нет и быть не может. Деньги и паспорта – отдельно, а любовь – отдельлно. Как мухи и котлеты, а может быть и еще больше.
- Ну ведь девица-то русская была, - возразила я. – И познакомился он с ней, потому что он сам русский.
- Это еще почему?
- Ну как же, как же. Он читает русский сегмент фейсбука, и так с ней и познакомился. Там ее выкопал где-то, среди заманчивых финансовых предложений для русско-говорящих людей.
- А-а, - сказал Джэк. – В общем и целом, хочу заметить, что ты рассуждаешь, как моя жена. Зачем русский паспорт, зачем русский паспорт, - передразнил меня он. Хочу и держу, тебе-то какое дело? Каждый сам для себя решает эти вопросы.
- Но если тебе всегда некогда им пользоваться нормально, чем тут гордиться? – сказала я. – Ну абсолютно нечем. И если тебе твоя контора это позволяет, и ты не чувствуешь, что без веских оснований этого делать не следует, их надо бы того...Я щелкнула пальцами в воздухе. – К ногтю. Потому что это, вообще-то, мало кому позволяется. Может быть, Тома потому и уволили? И теперь он шляется невесть где, невесть с кем. С какими-то брокерскими девушками из Бухареста. Поставь себя на место М., - закончила я.
- Я еще за Тома отвечаю? – Джэк стал таким красным, что почти что черным. – Он влюбился, понимаешь влю-бил-ся, - он произнес слово по слогам, видимо, чтобы мне было ясней. Влюбился и, судя по всему, убежал с возлюбленной.
Я пожала плечами. Действительно, повторять одно и то же, в конце концов, надоедает. И это тоже фактор в принятии решений, небезызвестный. Однако ж если он поехал в Бухарест, то на какие, как говорится, шиши? М., между прочим, еще хорошо держится.

Однако сколько бы мы ни копались в мотивах Тома, мы по-прежнему не знали, где он. Единственное, что прояснилось – он все это планировал и, видимо, довольно давно.
Бэтти звонила каждый день. Мы были теперь ее клиентами, так же как и Том, если, конечно, он все еще им был. Она была нашим брокером, и мы задавали ей массу вопросов. Мы говорили совсем не только о деньгах и финансах. Видимо, - это осознание пришло недели через две – близость, во всяком случае интеллектуальная, а может быть – и всякая другая – неизбежно возникает в этих отношениях. Бэтти очень нравилась Джэку, но и я почти не отставала от него. Будь на том конце провода мужчина или женщина  – какая, в сущности, разница? Особенно, если вы познакомились онлайн, и всегда, или почти всегда, говорите по телефону о деньгах и финансах?

30.
В следующий раз во время разговора с Бэтти я прямо спросила ее, не знает ли она, где Том. Он наш близкий друг, - объяснила я, - мой и Джэка, М. он приходится мужем, поэтому, мы, естественно, знаем, что у него был аккаунт на их – как ее? – платформе, и Бэтти помогала его поддерживать. Он исчез примерно через месяц после того, как открыл аккаунт – добавила я. И, кажется, уехал заграницу.
- Нет, - сказала Бэтти. Она не знала, где Том, и ничего не слышала о том, что он уехал заграницу. – У нас были чисто деловые отношения, - закончила она. Похоже, оправдывалась, хотя в чем, собственно, можно оправдываться, если она ни о чем ничего не знала?
- Вы по-прежнему часто говорите с ним по телефону? – спросила я.
- Нет, - опять сказала Бэтти, после секундного колебания. Она не имела ни малейшего представления о том, где может быть Том, и по телефону с ним больше не разговаривает. Теперь, - добавила она, - если мы хотим открыть аккаунты на ее сайте, нам надо пройти верификацию. Каждый, кто открывает у них счет, должен это сделать.
Когда Бэтти, наконец, повесила трубку, я задала М. все тот же вопрос. Может, обратиться в полицию? Или куда там еще обращаются в подобных ситуациях? Но М. была уверена, что рано или поздно Том вернется – и зачем тогда делать его исчезновение – как это? – публичным и официальным?

19. Верификация.
Пару дней спустя Бэтти позвонила нам, как и обещала, чтобы помочь с верификацией.  Надо подтвердить наши персоны, объяснила она, и без этого нечего и думать использовать их сайт.
- А что, у вас есть какие-то сомнения насчет нас? – рискнула я спросить. – Почему, собственно?
С другой стороны, у меня тоже были сомнения насчет Бэтти. Это ведь была девушка – которая вдруг, после заполнения найденной онлайн анкеты, позвонила, как говорится, out of the blue – откуда-то оттуда, из находящегося за пределами моего дома бескрайнего финансового пространства, по указанному в анкете номеру. По идее, она могла быть просто кем угодно – например, кем-то, кто знал о том, что я заполнила анкету. Однако ж кем бы она ни была – теперь она требовала подтверждения наших личностей – Джэка и моей. Следовало загрузить, с ее помощью, документы и фотографии.
Мне хотелось спросить, почему бы не использовать чьи-то еще фотографии – особенно, учитывая, насколько сомнительным выглядит это их предприятие, - но я удержалась.
- Все фотографии отфотошоплены, - только и сказала я. – Чтобы было красивей. И других нет.
Поэтому нас будут снимать видеокамерой, в разных ракурсах, - объяснила Бэтти. Можно было бы спросить о том, как полученный видео имидж будут затем сравнивать с моей персоной на том конце провода – по идее, это предполагает непрерывное использование видеокамеры? – но я опять воздержалась.  Только пожаловалась на то, что уж больно процедура-то, верификация эта, сложная.
- Что делать, так это устроено, - только и сказала Бэтти. Похоже, ‘это’  было чем-то вроде большого чешуйчатого монстра с многими головами. После того, как ему отрубали одну голову – самую большую и голодную, - немедленно вырастало еще две.
Прошло еще пару дней. Время от времени я вспоминала о Бэтти и, наконец, решила поговорить о ней с Джэком.
- Ты осуждаешь Бэтти за то, чем она занимается? – спросила я Джэка.
Он задумался и не спешил с ответом.
- Ну знаешь, есть хорошее правило: не осуждай людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Может, его к Бэтти применить? В самом деле, может она большую семью содержит этими манипуляциями? Это делает ее лучше, на твой взгляд?
- Не уверен, - наконец сказал Джэк. – Сама подумай. Она убеждает людей, для которых двести и триста долларов что-то значат, расстаться с ними и выгодно вложить в их предприятие – эту самую платформу, где можно играть на относительном курсе валют и других вещах. При этом всю дорогу она знает, что, скорее всего, никто из них не увеличит вложенную сумму вдвое – кое-где у них правила такие, что сумма должна увеличиться вдвое, прежде, чем ты сможешь ее снять. А поскольку это почти невозможно, никто из этих бедолаг не получит своих денег назад. Не знаю, - закончил Джэк. – Как-то это выглядит очень не очень привлекательно.
- Чем это отличается от того же самого, но с большими суммами?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Но факт тот, что действуют они, в случае личных вкладов – возможно, вкладов небольшого размера, а, может быть, и всех вообще – приблизительно по следующей схеме. Если, допустим ты покупаешь и продаешь что-то на форексе, он или она – брокеры- советуют тебе, какую пару купить. Скажем, американский доллар к евро, к йене или к нашему австралийскому. Если для того, чтобы ты что-то на этой сделке – обычно краткосрочной – заработал, нужно, чтобы курс американского доллара вырос – он вырастет, а если нужно, чтобы упал – упадет. Тем более несложно это сделать, если курс указанный на ихней, как ее, платформе – не обязан совпадать до сотых долей цента и даже доллара с тем, который в других местах. Он тебе сказал, что сделать, а дальше они подогнали цифирь на своей платформе так, чтобы он оказался прав – и, следуя его советам, ты угадал, что вырастет и что упадет. Может, еще денег вложишь, глядя на то, как это у них красиво мигает. Профессионализм называется .Делов-то – через несколько часов, когда твоя так называемая сделка закрыта – все можно в норму привести и сделать как у всех. Деньги, тобой таким интересным способом полученные, выдавать не обязательно. Хотя можно и выдать кое-кому иногда, для убедительности. Подумай, что это значит для тех, кто пытается что-то заработать другим способом.
- Каким?
 – Например сделать что-то хорошее. Что-то такое, что имеет смысл.
- Приписки? – спросила я, затаив дыхание.
- Ну да, приписки, - подтвердил Джэк. – Так это называлось в старое доброе время.
- А что хорошее? – еще раз спросила я.
- Хорошее? Что? – не понял Джэк.
- Ну, ты говоришь: сделать что-то хорошее. Что хорошее?
- А-а. Ну подумай, что все эти возможности и их широкое распространение значат для тех, кто пытается что-то произвести. Что угодно: шкаф построить, сшить платье или может быть, книжку написать. В общем и целом, это значит, что просто в результате того, что ты сделал что-то хорошее и пытаешься это продать, ты навряд ли что-то заработаешь. Или навряд ли заработаешь что-то такое, что может сравниться по размеру с тем, что можно заработать с помощью этих их систем. Дистиллированных – одна цифирь, которой ктой-то довольно беззастенчиво манипулирует, и никакого реального продукта в поле зрения.
- Расстояние между качеством того, что ты продаешь, и полученной прибылью все время увеличивается? – спросила я, как следует подумав.
Джэк кивнул.
- А есть еще какие-то механизмы? – продолжала допрашивать я. Джэк не ответил.
Мне хотелось спросить  -  почему-же никакого реального продукта – там же написано часто, что это – шерсть, или сахар, или нефть. Вместо этого я сказала решительно:
- Я ее осуждаю.
- Кого?
- Бэтти.
- Не знаю, не знаю. Не стоит осуждать тех людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Я твердо придерживаюсь этого правила. Откуда ты знаешь, может она большую семью кормит таким образом.
- И что из этого следует? – спросила я упрямо. – Может, ей вообще на большую дорогу выйти с ножом? И кормить? Ты ее тогда осудишь?
- Зачем доводить до крайности каждое умозрительное построение, - возразил Джэк. А те, кто во всякой ситуации хочет остаться чистеньким, вот типа тебя, в конце концов оказываются в таком положении, как Том. И это еще в лучшем случае.
- Это в каком?
- Сама знаешь в каком, - пробурчал Джэк. – Нелучшем положении.
- Откуда ты знаешь? Может, он встретил очаровательную женщину, которая к тому же показала ему, как разбогатеть? – возразила я. – Вот он и подался в Бухарест. Как это: up and go? Почему-то это у меня вызывает мысль именно об up and go. Знаешь, есть такой breakfast в пакетиках, для тех, у кого нет времени нормально позавтракать. Что-то в этом духе.
- Шутить изволите, - Джэк пожал плечами. – На самом деле, если серьезно, - все люди делятся на тех, кто готов сделать хуже тем, кто к ним ближе, и на тех, кто готов сделать хуже тем, кто дальше. Посторонним или своим, попросту. Эта девица, очевидно, из тех, кто делает хуже тем, кто дальше. И может, все ее сословье. Ты что-то имеешь против? Лучше делать хуже тем, кто ближе?
- Не знаю, - наконец сказала я. Лучше не стоять перед таким выбором, мне кажется. Вот, скажем, у наших родителей его не было. У моих, во всяком случае. Почему это, ведь времена-то были намного хуже? И поэтому мне не хочется его делать. Я просто к этому не способна.
- Не способна, не способна, - кивнул Джэк. - И чем тут гордиться? Если человек к чему-то неспособен, тут гордиться нечем.
- Как насчет неспособности к грабежу и убийству? – парировала я.
- Ну, положим, это не убийство. Ведь все живы, кто был жив. А грабежом является то, что грабежом называется. Если это грабежом не называется, то оно им и не является.
- Просто люди еще не не придумали подходящего названия, - возразила я. Или может быть, не поняли, как все это соотносится с теми названиями, которые существуют. И потом, - я решила зайти с другой стороны, - утверждать, что одних людей надо судить и вообще рассматривать по каким-то иным правилам, чем других , - это все равно что призывать отменить этику. Для всех действуют разные правила, - в зависимости от того, кто их выгораживает, а также от того, кого они этим способом собираются содержать. Так?
- Примерно, - подтвердил Джэк. – Так не бывает, - добавил он, чтобы всюду прибавлялось. Это как закон сохранения материи. Если кому-то стало лучше, то кому-то стало хуже, и ничего тут не поделаешь. Если ты не хочешь никому делать хуже, то ты никому и не делаешь лучше. Просто сидишь.
- Но раньше так не было? – опять возразила я.
- Было, было. Просто ты имела дело с людьми, которые умудрялись этого не замечать. 
- А как они умудрялись?
Джэк всем своим видом старался показать, что эту дискуссию в таком вот тоне можно вести бесконечно, но дело не в этом.
- Ты когда-нибудь слышалаа про надж, - наконец спросил он.
- Нет, а что это?
- Nudge. Английский термин. Черт его знает, как это переводится.
- И что это?
-Вообще-то это слово с каким-то абнормально широким значением. И может употребляться чуть ли не для всего, что влияет на твой денежный выбор. Реклама, например, word-of-mouth , то бишь передача слухов и прочих неформальных отзывов из уст в уста. Какой-то крен в ценах, когда дешевле то, что хотят, чтобы мы больше покупали.
- Так это почти все, - сказала я. -  Что не влияет на мой денежный выбор?
- Вчерашний сон, - например. – Хотя знаешь, в каком контексте я в первый раз встретил это слово?
- В каком?
- Продажа музыкальных дисков, кассет и видеокассет, дивиди и прочее в таком духе. Книжек, наверно, тоже. Интересно, что там где-то в штатах жизнь в этом смысле – так я заключил после прочтения той книжонки, в которой я все это читал,  - видимо, устроена в этом смысле довольно сильно иначе. Там все это очень часто продается киосками. Не онлайн даже, а просто физическими киосками, в которых живого человека может просто не быть. И если к живому продавцу ты можешь приставать с вопросами о том, где что достать, и настаивать на том, что ты хочешь то, а не это, то в полностью автоматизированном киоске это невозможно. Так я понял после чтения той книжонки. И кое-какие вещи могут быть просто unavailable в киоске. И это и формирует твой выбор. Ты, естественно, берешь в нем то, что доступно, а не то, что недоступно. И даже, если хочешь, это формирует популярность. Навряд ли то, что абсолютно недоступно, может быть особенно популярно.
- Не скажи, - опять возразила я. – А как же самиздат в Советском Союзе? Там же недоступное в обычной печати могло быть популярным? И даже, может быть, в каких-то случаях эта самая недоступность, элемент запретности, и делал его популярным?
- Это все может быть, - заметил Джэк, если где-то оно все-таки доступно. И если эта доступность, может и неофициальная, но широкая. И вообще все это другая жизнь, - заключил он.
- Ничего не другая, - заартачилась я. – Жизнь всегда одинаковая. А интернет на что? Какого-то такого замухрышку, типа Тома, он запросто может сделать светилом.
- Ну и как, сделал?
- Что?
- Сделал интернет Тома светилом?
- Ну может и нет, - согласилась я, - не совсем. Хотя отчасти, потому что интернет во многих отношениях, чем дальше, тем больше, похож на советскую официальную печать. А может и сделал – потому что это все же не то же самое.
- Ну ты даешь, - Джэк почти рассердился. – По-моему, все, что пока, несомненно, произошло, - он где-то на просторах интернета подцепил эту Бэтти – и теперь ищи его свищи. Насчет того, что в результате он сильно разбогател – так тут я сильно сомневаюсь.
- Так что, Бэтти и эти ее – как их – акции? – это надж?
- Нет, наверно, нет, - ответил Джэк. – Хотя слово такое эластичное, что его можно применить практически ко всему. Наверно нет. Просто еще один пример того, как можно – как это? – разорвать или ослабить связь между качеством чего-то и спросом и получаемой прибылью. Разные, понимаешь, есть механизмы.
Я глубокомысленно кивнула.
- Наверно, если с помощью Бэтти освободить тебя от небольшого количества свободных  денег, - ты не потратишь их на что-то очень нежелательное. Типа книг и дисков, которых нет в ассортименте, а также издание собственных книг. Может это он, твой надж?
- Может, - согласился Джэк.

21. Исчезновения.
Мы с Джэком еще долго продолжали возобновлять этот разговор.
- Не стоит пытаться поставить себя на место других людей, - сказала я. – Это невозможно все равно. Есть какой-то другой способ судить о том, что можно и нельзя. Похоже, что мы просто забыли, какой.
- Так в чем вопрос?
- Вопрос...это не вопрос. А может и вопрос. Как думаешь, почему мы об этом забыли?
- Никто ничего не забывал, - сказал Джэк. – Но на самом деле, действительно, есть кое-какая разница. Когда в прошлом у тебя кто-то вытаскивал деньгу из кармана, этому могли быть свидетели. Кто-то увидит, или ты сама почувствуешь и просто схватишь его за руку.
- Ага, а там, глядишь, руку и отрубят.
- В любом случае, кто-то мог увидеть. А если кто-то списывает мелкие – и не такие уж мелкие суммы с твоего счета, мы этого не видим. То есть результат ты, может, и видишь, а не того, кто это делает.
- А-а, - сказала я. – Да, это похоже на правду. Резон.
- И это имеет непосредственное отношение к тому, что с ними потом происходит. И даже к тому, как мы к этому относимся, - закончил Джэк.
- А-а, - опять сказала я. – И как это называется?

М. остается одна.
Прошло несколько недель с того дня, как Том исчез. И вот в один прекрасный день М. обнаружила, что Джэк и я – мы тоже отсутствуем. Она убедилась в этом, просто постучав в нашу дверь. Что бы это могло значить? М. не находила никакого объяснения.
Допустим, Том рехнулся настолько, что поехал встречаться с кем-то, с кем он познакомился онлайн. Это уже невероятно. Суммы для этого требуются существенно большие, чем те, которыми может распоряжаться Том. Но странные вещи происходят в жизни – М. твердо верила в это. Насколько странные? И с кем они происходят? Хотя, с другой стороны, что же тут особенно странного? Он влюбился в кого-то, с кем познакомился онлайн, и стал искать выход из своего положения – и нашел - просто исчезнуть, никому ничего не говоря. Ничего себе выход. И хорошенькие, видимо, у нас всех – как это? – сформировались отношения. В конце концов, - решила М. – тот факт, что я бы никогда этого не сделала, еще не доказывает, что Том этого не сделал. И может, как раз наоборот? Хотя, пожалуй, это доказывает, что я его в сущности не знаю? М. не хотелось признавать, что она не знает Тома, - да и как это могло быть правдой, после стольких лет совместной жизни? Знает, не знает – все это условности. Может, если я его буду знать настолько, что пойму, как все это возможно, - то просто не смогу дальше жить? Вот я и не понимаю, - вздохнула М.
Однако ж деньги, необходимые на такое вот внезапное бегство – это еще не все.Что, интересно, он думает делать со своей работой? Хотя, с другой стороны, в последний год Тому почти совсем перестали давать его почасовую нагрузку – он преподавал живопись. Живопись маслом была его преподавательскй специальностью. Она свелась к минимуму, а потом и вовсе исчезла. Это еще не трагедия, - всегда считала М. Но с ней исчез и Том – что тут скажешь? А перед тем как исчезнуть – он – как бы это лучше сказать? – совершенно изменил свою творческую манеру. Он все меньше рисовал кистью на холсте, и перешел почти исключительно на стрит-арт. Баллончики, белые и не очень белые стены, риск быть застигнутым – видимо, все это отвечало чему-то в самой глубине его души.
Последнее время ей часто казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке – и как-то – униженным, что ли? Неужели он выбрал такой вот способ борьбы со всем этим? Просто не сталкиваться с ситуациями, которые его унижают. Интересно, а там – там, где Том сейчас, их, что нет? И как он этого достиг? С другой  стороны, если Том бежал именно от унизительных ситуаций и в первую очередь от них – в другом месте – в другой стране их, по идее, может быть сильно меньше?
М. краем сознания подумала, что направление ее мыслей – какое-то неправильное. Ведь все может быть совсем иначе. Чудесные неожиданности бывают в жизни и случаются с теми, кто их ищет. Что если, - продолжала фантазировать она, - он получил выгодный заказ? Какую-то комиссию. Последнее время – уже лет десять, наверное, Том занимался стрит-артом. Успех его в этом деле, как и во всем что делал Том – был переменным и каким-то некрепким и ненадежным, что ли. Кому-то, может, и нравилось, то что он делал, а многим совсем нет. Завоевание приемлемого – можно сказать, адекватного – социального положения никогда не было сильной чертой Тома. Пожалуй, следовало бы сказать, что это вообще не было его чертой. Никакой, ни сильной, ни слабой. Если смотреть на дело оптимистично – у Тома было много разных сторон. Но этой стороны у него попросту не было. Так уж получилось.
Тому всегда казалось – иногда М. с ним соглашалась, а иногда нет – что тут дело в Австралии. Сам Том был уверен, что если бы не Австралия – так, как получилось, все-таки получиться бы не могло. Как-то одно – как бы это назвать – усугубляло, а может, просто подчеркивало, другое. Странности Тома казались намного заметней и выступали ясней из-за того, что он жил в Австралии. Нелюдимый, замкнутый человек, который еще к тому же и эмигрант, становится в сто раз замкнутей и вообще странней – на взгляд окружающих, а ведь он-то и есть истина – если живет среди чужих людей. Пару раз обжегшись на молоке и убедившись, что не может сделать или достичь чего-то, что считал само собой разумеющимся – он начинает, как полагается, дуть на воду. А потом и вовсе уходит в свою скорлупу. Но скорлупа скорлупой, но желание бунтовать и самовыражаться у Тома не пропало, - с тоской думала М. Видимо, оно-то и было самым главным – тем, чего нельзя лишить, а все остальное – ну его к черту, забирайте, пожалуйста.
Да, Том в каком-то смысле был как лист Мебиуса. У него одна сторона, которая если, скажем, провести на ней линию ручкой, - постепенно переходит в другую. Так что две стороны - это в то же время одна.
Впрочем, безвестным он не был – все, кто интересовался темой, знали имя Тома, что тоже о чем-то говорит. Так, может, он получил заказ? Впрочем, М. знала, что так же вероятно было то, что у него какие-то связанные с этой работой неприятности. Это уже не раз случалось здесь, дома, в Мельбурне то есть. По ее сведениям, в последний раз это было пару лет назад – а может, она просто не знала? Была не в курсе его ежедневных дел? От этих неприятностей и к новой любви он и бежал. Оставалось только понять, на какие деньги он купил билет на самолет. Но ведь у художников всегда находились средства к решению проблем в этой ситуации? Странно, но, кажется, она не очень верит в то, что это по-прежнему так. Хотя- опять-таки, чудесные неожиданности происходят с теми, кто их ищет.
Вообще-то, - с раздражением подумала М. – раздражение прорывалось наружу, как она ни сдерживала себя , - трудно ждать нормального поведения от тех, кто занимается такими вещами. Если тебя то и дело начинает ловить полиция – за разбрызгивание краски на тех стенах, где городские власти или владельцы здания ее не хотят, - в конце концов ты становишься другим человеком. И неважно что это – хулиганство или высокое искусство, или, как тоже бывает – то и другое. Другим. И, наверно, бунтарство и неприятие чего-то в своей жизни принимает особые формы. Как это? Экстремальные, что ли? Впрочем, средства к бегству всегда находились в те времена, когда люди ездили на кораблях, а не на самолетах. Можно было, в крайнем случае, устроиться матросом.. И если пару месяцев проболеть цингой и морской болезнью, то в конце тебя просто обязано ждать что-то хорошее. Вот Гоген, например. Кажется, он не был матросом, но какая разница? Чем , собственно, Том не Гоген? Правда, Румыния – уж точно не Таити. Как, интересно, они относятся к бунтарскому искусству?
Ладно, но где же Джэк? И его жена? Может быть, все, кто имеет дело с Бэтти, постепенно исчезают? Этот вариант представлялся М. невероятным. Какое отношение весь этот трэйдинг, или как там его, может иметь к исчезновениям? Никакого. Однако есть, пожалуй, только один надежный способ это проверить – последовать их примеру, и самой завязать с Бэтти какие-то отношения. С чего они начали? М. вспомнила, что для начала нужно заполнить онлайн какие-то анкеты и потом дождаться звонка от Бэтти, и решила последовать примеру друзей. Правда, начинает казаться, что все это может быть просто опасным. Куда, в самом деле, они деваются? Допустим, Том влюбился в девицу и убежал с ней. А Джэк, а его жена? А если это почему-то опасно...М. отогнала эту мысль прочь. Не может быть. Почему-то ей казалось, что то, что случилось Джэком и его женой – совсем не то же самое, что случилось с Томом – иначе просто быть не может. Но какая разница? Их нет. Может, они обнаружили что-то новое касательно Тома и его местонахождения? И в спешке последовали за ним? Почему же они ей не сказали? Да нет, если бы это было правдой, они бы ее предупредили, М. была уверена. В конце концов, они близкие друзья – если, конечно, это еще так. В чем, интересно, главный интерес Джэка в поисках Тома?
М. постаралась успокоиться и, как полагается в таких случаях, consider her choices. Удивительно, какими бы дикими и неприятными ни были эти choices, абсолютно непереводимые, эта мантра всегда ее успокаивала.
- Во-первых, я могу обратиться за профессиональной помощью, - напомнила себе М. Есть же какие-то люди и организации, которые занимаются поиском пропавших людей. Но почему-то делать этого по-прежнему не хотелось. Внезапно она ощутила настоящую панику – и немедленно решила, что позвонит в полицию прямо сейчас. Потом паника прошла, как всегда проходит паника, М. успокоилась и отложила звонок в полицию.  Она по-прежнему верила, что все исчезнувшие друзья найдутся, когда придет время.
Какие у нее еще оставались опции? Может быть, последовать примеру Тома и Джэка? То есть позвонить Бэтти, открыть аккаунт и следовать ее советам. А там будь что будет – она увидит. Иначе она никогда не поймет, и, главное, не почувствует – как все это могло произойти. М. нашла онлайн анкету, заполнила ее и стала ждать Бэттиного звонка. Это был, очевидно, лучший выбор, во всяком случае, из доступных на данный момент.
Она должна пройти тем же путем – и тогда она все поймет.

Бэтти и ее друзья.
Пока М., заполнив анкету, ждала звонка Бэтти, она ежедневно проверяла банковский баланс Тома. Все-таки, - решила она, - это была хорошая идея, с этой additional card. Иначе она не имела бы доступа к банковским транзакциям Тома, во всяком случае, легально разрешенного бы не имела. А так – где бы он ни находился, - они одно, во всяком случае в этом, монетарном смысле. Правда, у М. всегда была еще другая карта, на которую она получала зарплату.
Электронные сообщения в ящике электронной почты Тома М. тоже проверяла ежедневно. Казалось, он находился одновременно в двух местах. Во-первых, в Мельбурне, где он прожил последние двадцать лет. И во-вторых, в Бухаресте. Это следовало из списка его банковских транзакций. Какие-то покупки он, казалось, оплачивал здесь, поблизости – в местах, которые она знала очень хорошо. Это были рестораны, магазины и кафе, в которых они много раз бывали вместе. Иногда гостиницы, в которых он останавливался, когда хотел убежать из дома на день-другой. Какие-то деньги, однако, он, очевидно, тратил заграницей: даты были совсем близкие, сегодняшние и вчерашние, а названия мест – иностранными, и М. не могла их прочитать. Порывшись в Гугле, она установила, что это румынский, и Том, по всей видимости, действительно там – в Бухаресте.
Она постаралась найти объяснение происходящему, но не могла. Как это возможно? Не мог же Том находиться одновременно в двух разных местах?  И если нет, то каким образом получается, что он тратит деньги в двух разных местах?
Прошло три дня. На третий день ей позвонил какой-то человек. Он выполнял ту же работу, что и Бэтти, - объяснил он. Но на сей раз их предложение немножко другое. Он предложил М. курс обучения онлайн – оказалось, что фирмочка имеет отношение к какому-то то ли вузу, то ли специальной академии, занимающейся финансовым обучением. М. пришлось уламывать, ей очень не хотелось соглашаться.
- Скажите, - в конце концов решилась она спросить, послушав, как человек на том конце провода разливается соловьем в течение получаса. Все это время она пыталась решить для себя вопрос, платят ли ему по минутам, и если нет, почему ему не хочется поскорей закончить этот разговор. Может, это спросить? Но спросила она другое.
- Скажите, какой смысл в вашем обучении, если я не вижу экрана, на котором все это происходит? Скажем, я слушаю лекцию о трансферах. Либо я вижу на экране, что надо делать, - тогда мне, может, и лекция не нужна, либо не вижу – тогда лекции и разговоры не помогут. Как-то так. Вы какой вариант предлагаете сейчас? И что будет, - это маловероятно, конечно, - если у меня интернет повиснет. Как раз, когда надо что-то делать, не дай Бог сдавать экзамен?
Человек, казалось, обиделся. Он попыхтел, помолчал. И наконец сказал:
- Это вопрос профессионализма.
Что из всего этого вопрос профессионализма, осталось М. ясным не до конца. Интернет, чтоб на экране было видно, что нужно, или, может, хорошие слова для объяснения, все вместе? Но фиг с ним, выяснять она не стала.
- Вы просто создаете как можно больше ситуаций, когда мне нужна ваша – можно конечно, назвать ее профессиональной – помощь. Создаете трудности, которых не должно быть, чтобы потом их разрешать.
Человек еще попыхтел. И наконец спросил:
- Что вы хотите сказать?
Не похоже было, чтоб он ее слышал и, во всяком случае, понимал. М. хотела еще что-то добавить про средневековый характер этих отношений, при которых неясно, что, собственно, значит, что определенная сумма ей принадлежит – если ее нельзя в любой момент взять – но передумала. Зачем объяснять? В его интересах, чтобы все это было как можно сложнее – иначе кому он нужен, нафиг? И вообще, стоит ли уж так беспредельно портить отношения? Если она их еще не испортила... Она же ищет Тома... Жалко, что позвонила не Бэтти, а этот тип.
Остается купить билет в Бухарест, решила она. В один конец. Похоже, ей трудно будет позволить себе оставаться там больше недели. Тогда может сразу туда и обратно? Но она же не знает, сколько это займет времени. Как-то ей было неочевидно, что именно она собирается сделать. Может быть, вместо того чтобы лететь в Бухарест, ей стоит попытаться найти Тома здесь в Мельбурне? Ведь вполне возможно, что он где-то поблизости, а те его банковские транзакции, из которых следует, что это вовсе не так и он в Бухаресте – чья-то мистификация? Во всяком случае, – так думать было бы удобнее.
Не может же Том быть одновременно в двух местах сразу? Значит, кто-то изображает его, может быть, вживе, лично, а скорее всего – просто взломал его аккаунты. Странно и страшновато, но похоже это так. Кто бы это мог быть? И зачем он это делает. Где? Здась или там? А как же насчет Бэтти? Если правда, что они с Томом в близких отношениях, и, к тому же, она банковский специалист – ей, как говорится, и карты в руки. Кому еще это может быть интересно? М. не знала, насколько подобные манипуляции были бы возможны для Бэтти. И потом, опять-таки, зачем ей это? Неужели только для того, чтобы запутать ее? И может быть, еще кого-то? Чтобы просто посмотрев на транзации Тома, нельзя было сказать, где он. Казалось, он был в Мельбурне, а потом, буквально пару часов спустя – в Бухаресте. Не в Африке, скажем, или Америке, - а именно в одном из этих двух мест.
М. вспомнила, что на кое-каких из старых мобильников Тома был так называемый цифровой кошелек. С помощью которого можно было платить только телефоном, как будто это нормальная пластиковая карточка. А что, если кто-то добрался до его старого телефона, зарядил его – и именно этим и занимается. Надо проверить, все ли старые мобильники на месте. Правда, она не знала, сколько их должно быть – пять или шесть. Даже на самых старых мобильниках пятилетней давнсти такое было – почему-то Тому это нравилось больше, чем обычные пластиковые карты, которые то и дело терялись. Кажется, однако – что для того, чтобы пользоваться такой штукой – телефон должен знать тебя в лицо. Если оно включено, конечно. М. подумала о том, не менял ли Том счета и карты, с тех пор, как все это было присоединено к его старым мобильникам, позволявшим платить только телефоном. Но вроде все оставалось прежним в течение нескольких лет – тот самый счет, который был у них общим, и та карта Тома, которая была дополнительной к ее собственной, были присоединены к его мобильным телефонам, как старым, так и новым.
Вдруг она поняла, что происходит. Она сама и изображает Тома – она тот Том, который остался дома. А другой Том, очевидно, в Бухаресте. И все. Счет-то у них общий. Отсюда местные транзакции. Как она сразу об этом не подумала?
Потом ей пришло в голову, что это только одно из возможных объяснений, может быть, самое простое,  но не единственное. Кто-то мог украсть его телефон и теперь пользовался встроенной картой. Кто-то мог взломать аккаунт на расстоянии? И возможно, этот человек тратил сейчас деньги Тома вместо Тома. Хорошо, что небольшие. Пока она не уверена на сто процентов, какая версия из этих верна – куда бежать, зачем? Сперва нужно разобраться.
С другой стороны, она чувствовала, что нуждается в действии. Если кто-то взломал счета Тома и делает это, чтобы ее запутать – навряд ли ей будет легко вывести его на чистую воду. Надо что-то делать, в конце-то концов. Можно ли сказать уверенно, что Том в Бухаресте? Похоже, что да.
Однако, если вернуться к платежам телефоном -  есть ведь много и других возможностей, во всяком случае, теоретически. М. чувствовала, что ее догадки- довольно ограниченные и любительские, и какие-то – вечно укоризненные что ли? – ходят по кругу и петляют, как пара слонопотамов. Но остановиться уже не могла. Что если – какой есть простейший вариант? – кто-то узнал номер его карты, и теперь пользуется им? Конечно, это прежде всего она сама, потому что у них общий счет – а что если еще кто-то? А может быть, кто-то справился с системой facial recognition? По идее, этот кто-то должен быть очень похож на самого Тома. А может быть, это необязательно? Ведь есть же, наверно, какой-то способ заменить на телефоне одну фотографию на другую? Если можно загрузить одну, - у нее всегда были проблемы с этим,-  то, теоретически, можно эту одну стереть и загрузить другую. Почему ж нет? И наверняка Бэтти умеет это делать. Она же все знает про верификацию?  И фотографии собирает. Только зачем им все это? Человек вроде Тома, без денег и особенных связей? Зачем он преступникам высокого полета?

М. проверила опять сообщения в электронной почте Тома. Надо было с них начать, подумала она, вместо банковского счета. В случае Тома они куда как интересней. Оказывается, он был занят в новом интересном проекте. Изображение на стене одного из самых известных зданий Бухареста. Существовал какой-то большой заказ, по которому работал Том и еще какие-то люди, или они действовали самостоятельно и самодеятельно, и потому не вполне законно – оставалось неясным. Как интересно самостоятельная деятельность такого рода кончается в Бухаресте? Это ей было совершенно неизвестно. Однако граффитти в Бухаресте были – похоже, не меньше, чем в любой другой мировой столице.
Похоже, Том оставил семью не только и, может быть, не столько ради Бэтти, сколько ради того, чтобы на свободе предаться любимому искусству. М. подумала, что все-таки это менее обидно. Если Бэтти там – она так, просто – как в известном анекдоте? – не роскошь, а средство передвижения.
К одному из открытых ею электронных писем была приложена картинка. Женщина с длинной и тонкой шеей, и в большущей шляпе, чем-то напоминающей ведно. Миндалевидные глаза, зеленые на этой картинке. Любимый образ Тома, мгновенно узнаваемый. Нефертити. Еще порывшись в почте,  М. почти выяснила, в чем дело. Похоже, кто-то требовал, чтобы изображение убрали. На него не было разрешения. Еще один мейл сообщал о том, что здание, на стене которого размещалось изображение, продано. Тому прислали копию контракта, как будто это его касалось. И впрямь касалось, ведь на стене здания была его картина.
Интересно, опять мелькнуло у М. – какова-то она, Румыния? Чаушеску и прочее. Правда, это, кажется, было давно. Но все равно, наверно, граффитти там страшное преступление? Однако, порывшись в интернете, она быстро выяснила, что если Бухарест и строже других столиц в этом отношении – это никак не заметно на поверхности. Так же много разнообразных изображений на стенах домов на центральных улицах, и найти их довольно просто. А ведь если что-то строго запрещено, то должно быть, по идее, засекречено? А может быть, Румыния – вообще нормальная страна, не хуже и не лучше других? Жаль только лететь туда из Австралии далеко, как и во все остальные места, впрочем.
Том был в настоящий момент в  довольно трудной ситуации. Из его электронной почты это было очевидно. Похоже, он нарисовал на стене здания что-то такое, что кому-то там сильно не понравилось. Нефертити, а может быть, и еще что-то?
Странно все-таки, - продолжала раздумывать М. Есть закрытые ситуации и закрытые ситуации. Одни закрытые ситуации держат людей вместе – они подобны тюрьме, и отношения в таких закрытых ситуациях – что-то вроде дверей, за которыми томятся заключенные. В каком-то смысле, любая эмиграция – такая закрытая ситуация. Правда, все почему-то чувствуют это в разной степени, да и реагируют по-разному. Но все равно – вон их сколько, людей, которые, наверно, давно не были бы вместе, не живи они на краю света. Не забрось их сюда когда-то судьба. Может, стоит быть судьбе за это благодарной? М. подумала. Стоит или не стоит быть благодарной. Но энивэй, есть и другой сорт закрытых ситуаций. Ситуации, которые как бы выталкивают из себя, заставляют людей бунтовать и биться об стену самой своей закрытостью. Может, они с Томом как раз в такой ситуации? А может, это вообще зависит не от ситуации, а от человека? Как так получилось, что Том реагировал на закрытость их ситуации – именно таким образом?
Так или иначе, здание, на стене которого Том нарисовал свою Нефертити – было продано. И новый собственник не хотел ее на этом месте, и требовал, чтобы картина была удалена, причем в кратчайшие сроки. Может ли он возражать? М. не была стопроцентно уверена, что возможно в таких случаях, но кажется, в каких-то ситуациях художник мог настаивать на том, чтобы картина осталась. Но навряд ли в случае, если изображение было создано спонтанно и никем не заказано. Может, в случае Тома и существовала какая-то комиссия, договор, который его спасет?
Она полетит на место и поможет ему, - решила М. Но как поможет? Она не знала. Конечно, деньги могут разрешить многие проблемы. Но у нее не было их так уж много, и у Тома тоже, и даже еще меньше. Что бы еще могло ему помочь? В любом случае, две головы лучше, чем одна – по пословице. Она увидит. Они увидят. Все проблемы становятся легче и приятней, если рассматривать их двумя парами глаз, вместо одной.
Уже в самолете М. думала о том, как странно устроены правила – если это подходящее слово – в этой области жизни. Кое-кто может делать все что угодно, и что бы это ни было и где бы это ни было – где, в самом деле, они берут подъемники, - еще раз подумала она, - это шедевр. Что касается всех остальных, то если они пытаются делать то же самое – они вандалы, замешанные в злостном хулиганстве. Может, это всегда примерно так? М. считала, что не всегда, так не должно и не может быть. Конечно, в этих случаях решающее значение имеет качество. Если на стене шедевр – одно дело, а если так, мазня какая-то – его естественно, быстренько счистят и заново покрасят стену. Интересно, кто в этих случаях является судьей, тем самым, кто решает, с каким качеством он имеет дело. Может ли быть так, что де факто это те самые люди, которые потом перекрашивают стену? А впрочем, это наверное, всегда так, или довольно часто. И если вместо маляров это, скажем, жители соседних домов, то это еще куда ни шло. Так или иначе, в случае Тома это оказался не маляр и не сосед, а собственник дома.Что ж, ничего не поделаешь. Надо надеяться, что они успеют сфотографировать все, что нужно. Какие там еще есть способы? Она порылась в памяти. 
В искусстве, говорят, всегда так. Оригинал получает заслуженную хвалу и почести, его создатель может почивать на лаврах, а дальше следуют копии и подражания – им почестей не полагается. Плохо только то, что отнюдь не всегда нам хорошо известно, что что. Где оригинал, а где – подражание и копия, и какая история связывает одно с другим. А уж в случае стрит-арта это, должно быть, и подавно мало кому известно. И может быть, существенно в каком-то совершенно другом смысле?
Интересно, как все это относится к Тому? Почему-то раньше ей не приходил в голову этот вопрос. Относится. Как-то. Он никогда не был честолюбив или, скорее – честолюбие русская вещь, да и слово-то уже почти устарело – competitive. Действительно, Том не был competitive, интересно, как это получалось? Возможно, потому, что он оставил свое честолюбие на родине, там, откуда происходило слово? От безнадежности? Люди, которые знают, что в борьбе – за что-то, неважно, за что, нельзя победить, к победе и не стремятся. Не стоит ломать себе – неважно что, все, душу, может быть, об то, что, противное и гадкое и злое,абсолютно невозможно победить. Таких людей не так мало, как кажется. У них какие-то другие мотивы и цели, сформированные, может быть, самой невозможностью и нежеланием победить. И Том был одним из них. Цели и средства их достижения в этом случае выбираются на том пространстве, где победить возможно или, лучше сказать – побеждать не нужно. Сунув в карман свою дополнительную карту, такой человек движется к достижению своей удивительной цели, - подумала М. Самолет уже взлетел.  И тут же одернула себя – если она хочет найти Тома и с ним помириться – не стоит так думать. Да и она тоже движется к той же цели – ведь с точки зрения этой карты они одно. Правда, Том, кажется, так не думал.
Интересно, как сочетается в людях нежелание соревноваться с кем-то в социальной жизни и склонность к приключениям и вообще авантюрность – в их частной жизни? М. всегда считала, что люди, склонные к пассивности и поискам покоя, пассивны во всем, но, может быть, это и неверно? В случае Тома, энергия, не находящая выхода в его довольно-таки скучной, серой и скромной производственной жизни, в конце концов, - как это? – двинулась в другом направлении. Как говорится, вода дырочку найдет. Вот она и нашла, вернее, он – эту Бэтти. И теперь поди разберись – то ли это своего рода способ компенсировать себя за невозможность и неспособность быть сильным и предприимчивым в других ситуациях – то ли средство передвижения. То, чего Том не может сделать сам, он сделает с помощью Бэтти, ее руками, а может и ногами. Что если он решил эмигрировать в Румынию? Да нет, не может быть. Какая Румыния? Да и сама Бэтти не живет там постоянно. С другой стороны, он всегда говорил, что хочет переехать. Вот и договорился?
М. почувствовала что в груди у нее сперло, а перед глазами какая-то муть. Не может быть, все это глупые фантазии, в этом возрасте и после стольких лет жизни в другой стране, переехать довольно-таки трудно. Тем более, Румыния. Наверняка она настолько не похожа, что дальше некуда.
Да, Том и оригинальность его искусства – это, конечно, тема. Почти бесконечная. В конце концов, после того, как что-то становится образцом для подражания, а может быть, просто открывает какой-то новый взгляд на вещи или тему – это что-то может воспроизводиться бесконечное число раз. И в конце концов, уже неважно, где что – где то первое, а где – бесконечные имитации. Да нет, может, и важно, но это мало кто знает. И наконец, бывает и так, что первая попытка сделать что-то не лучше, а хуже, чем те, что следуют за ней. Менее совершенна, и тому подобное. Может, это и объясняет случай Тома? Ну, а Бэтти-то причем? Должно быть, она помогает ему бороться за место под солнцем, - решила М. – Он в этом слабоват.
Но что же все-таки случилось? Он хотя бы свободен? Это может зависеть, она знала, от того, какой штраф ему нужно заплатить за Нефертити на стене. И какой он может заплатить. Может, Бэтти в состоянии помочь и с этим? И его платежеспособность, включая штрафы, неизбежные в этом деле – увеличилась? Не похоже что бы это было так – если судить по его банковским транзакциям. А вдруг? М. подумала, что почти надеется на то, что Бэтти – может все. Хотя навряд ли это так.

26.
Прошло всего-то двадцать пять часов и М. приземлилась в Бухаресте . Она была не уверена, что собирается делать, и даже в том, где и когда она будет сегодня спать. Одно было ясно: Том нуждается в ней, и может быть, сейчас больше, чем когда-либо. Иначе как он мог здесь оказаться? Она найдет его, ведь теперь они в одном и том же городе, и это должно быть совсем не так трудно. Еще чуть-чуть.
Она прошлась по главной улице города. Красивое название. Arthur Verona. Cтены зданий покрыты замечательным во всех смыслах стрит-артом. Но ни следа Тома нет. Она была уверена, что он должен как-то дать ей знать, где он. Подаст, может быть, какой-то знак? Но где? И как?
Почти час она бродила по центру города. Он оказался абсолютно не похож на то, чего она ожидала. Перед отъездом М. ознакомилась с парой туристических брошюр, посвященных Бухаресту. Все здания на фотографиях в брошюрах выглядели серыми и белыми, такого характерного для панельных домов грязно-белого цвета. Когда-то на ее родине такие назывались ‘бараками‘. Ужасно несправедливое название, потому что места в них все-таки было намного больше, чем в коммуналках. Когда семья ее родителей переехала в такой дом из коммуналки, хрущоба казалась каким-то раем – столько в ней было простора, раздолья и воздуха. И, как потом выяснилось, этого пространства было не намного меньше, чем его бывает в стандартном западном доме с тремя спальнями. И слово-то барак, на самом деле, напоминает брак. И тоже закрытая ситуация.
Видимо, - решила М.  – она ищет не в том месте. Нужно отойти подальше от центра города. Такие вот беловатые, как будто камень мыли, многоэтажные многоподъездные здания означают почему-то социализм. Правда, не всегда. Их все чаще можно найти далеко от него. И бывают они разными – от бараков для малоимущих до элитных квартир. И по сравнению с нормальным трехспальным домом в традиционном стиле, все довольно похожи. Может, они-то и привлекали Тома? Он что-то такое говорил. Может, потому он и выбрал Бухарест? Зов сердца может быть устроен ужасно странно. Что-то напоминало ему здесь что-то -  может быть, детство? – и вот, пожалуйста. Хотя, конечно, вряд ли. Видимо, это место подходило Бэтти. А он просто последовал за ней.
М. не смогла бы объяснить, почему пришла к такому выводу. Но в конце концов – от центра города она ушла уже довольно далеко и теперь таращилась на блочные дома на окраине – это стало казаться очевидным. Бэтти где-то здесь.
 И до чего же, все-таки, все это до смешного похоже. Блочные дома для малоимущих и они же – в чуть лучшем исполнении, но все-таки до смешного похожие, особенно там, где большинство живет в одноэтажных домиках на одну семью – в элитном исполнении, с хорошим видом с балкона. Вид с балкона, в ее  представлении, был главным достоинством такого вот дома. Но вид с балкона можно было найти всюду, и в тех и в других многоэтажках. Эстетика, черт бы ее побрал. Выверни что-то наизнанку – и некрасивое, не успеешь оглянуться, станет модным и красивым. Это касается почти всего, включая саму бедность. Главное, правильно, с толком вывернуть наизнанку. Сам Том, может быть – такая вот вывернутая наизнанку штуковина. Сразу и не поймешь, что это: то ли ковчег для бедных, то ли до боли похожее элитное здание. Может, это все равно? Интересно, что все это привело его сюда. Здесь это, наверное, более все равно, чем где-то еще. Но что же делать дальше? Она свернула в маленькую улочку.

- Все-таки я делаю абсолютно безумную вещь, - сказала она себе. Но это было приятней, чем оставаться дома, в полной неизвестности. Все-таки теперь она действовала и двигалась.
Внезапно что-то как будто прыгнуло на нее со стены дома. Может, кошка? Просто резко сдвинулась с места тень кого-то или чего-то за спиной? Она оглянулась, но ничего не увидела. Улица была маленькой и темной. Может, ей показалось? Интересно, вдруг подумала М., как по-румынски называют маленькую темную улицу вроде этой? Потому что по-английски у нее целая дюжина имен. Drive, place, crescent, close, что там еще? Avenue. По идее, avenue должна быть большой, но это совсем не обязательно. Lane. А по-русски все это переулок, и все тут. Может все это связано с бараками?
Дом перед ней был старый, с тремя этажами. Стена покрашена частично голубой, частично оранжевой краской. Большая цифра 13, почему-то написанная как Х3, красовалась посередке. Имя Тома оказалось довольно просто найти – оно было написано маленькими буковками в правом нижнем углу. Он подписывался всегда по-разному: иногда кириллицей, письменными буквами, так что не все могли прочитать, а иногда латиницей, всего две буквы: Tm. O ему, видимо, казалось ненужным. Но он был здесь, теперь она знала это точно, - она столько раз видела его подпись раньше, что теперь сомнений быть не могло.
Что значит Х3? Она знала что Х4 – довольно часто используемый символ, как-то связанный с N. Где-то она читала об этом и сейчас пыталась припомнить, что именно. Кажется, дело в том, что N – четырнадцатая буква алфавита, и поскольку X4 значит четырнадцать, если правильно прочитать римское десять и добавить арабское четыре, то это, одновременно, обозначение для N. Интересно, а в другую сторону оно работает? Можно использовать N в качестве 14? Кажется, нет, но точно она не знала.
А вообще-то они все время поворачивают буквы в разные стороны – конечно, те, кто вообще их использует, кажется таких все меньше. Так что N вполне может оказаться Z, положенной набок. И 14, тем самым, очевидно, Z?
Но на стене было написано 13 – это было абсолютно очевидно. Номер дома? Что бы это еще могло быть? В таком случае, номер не этого дома. Номер дома, перед которым она стояла, был один.
А может быть, надо все время пересчитывать буквы? Тринадцатая буква алфавита – М., первая буква ее имени. Тогда, может быть, здесь зашифровано название улицы?
Однако в любом городе полным-полно улиц, названия которых начинаются на М. Лучше уж думать, что это номер дома.
Она продолжала спускаться вниз по улице. Она казалась короткой, а потом выяснилось, что она продолжается дальше, сделав зигзаг, под каким-то странным, неожиданным углом. То, что должно было бы быть другой улицей, было, как это иногда бывает в любом городе, по чьей-то странной прихоти - той же самой. По идее, тут должен был бы быть дом номер тринадцать. Но М. его так и не нашла, и решила отложить это на потом.

28.
Тринадцать продолжало мерещиться М. повсюду. Оно смотрело на нее с каждой стены и временами даже, казалось, выглядывало из окон. Да, переулок. Кажется, на их языке его еще можно назвать circuit – это она упустила. И в качестве эквивалента всей этой тучи слов – их можно насчитать почти десяток – одно единственное словечко: переулок. Может, все это связано с тем, как выглядят все эти блочные дома на окраине? В этом случае много слов для названия переулка не нужно. А если их без малого десяток, как в английском – то это, можно сказать, навязчивая идея. Вроде как у эскимосов пятьдесят названий снега, а другим людям столько не нужно, потому что нет у них разных сортов снега, снег один и слово для него одно. Интересно, а люди, которые свои картины на стенах рисуют – может они тоже различают что-то такое, чего мы не видим. Стена твердая, стена мягкая, стена низкая, высокая. Что еще может быть? Странно, она никогда не слышала об этом от Тома.
Дома, в обычном смысле этого слова, то есть как место жизни семьи, символ престижа и главное вложение денег в течение человеческой жизни – вообще не имели для него большого значения. Почему-то – возможно причиной был его служебный неуспех и постепенно иссякавшая почасовая нагрузка, которой и в самом начале-то было мало, - почему-то Тому хотелось оттолкнуть от себя саму идею дома в нормальном западном, в данном случае австралийском смысле. Его тянуло назад, в пещеры, или хрущобы, или хотя бы квартиры. Чтобы выглядело и ощущалось – как там. Лучше всего сидеть на балконе с чашечкой кофе и сигаретой. Над тобой, весьма вероятно, тоже кто-то так сидит, и под тобой тоже, но это-то и хорошо. К тому же Том, естественно, видел во всяком доме – чистый холст и поэтому ему нравилось, чтобы дома были высокими, а не одноэтажными. Возможно его протест принял такую форму и обратился на дома, или скорее их стены потому что – как бы это сказать? Потому что ему не хватало чего-то, связанного с домами. Да нет, конечно, это неверно. Том художник, и дома просто – очень большой чистый холст. Самый лучший из возможных. Средство оказаться увиденным и услышанным, что бы там ни было. Независимо от всякого официоза.
Все-таки интересно, в какой степени все это – она опять обвела взглядом Бухарестскую окраинную улочку – казалось ему знакомым. Напоминало российские окраины? Может, поэтому он и рванул сюда? М. всегда считала, что Том недостаточно авантюрен для таких выходок. И вот, пожалуйста. Досчиталась.
А может, дело не в Бухаресте, а в самой Бэтти. Между прочим, оба начинаются на Б.
И цифра 13, если написать 1 и 3 рядом, похожа на В. Что если Том пишет на стенах первую букву имени Бэтти, в латинице, а вовсе не посылает ей, М., сигналы? Не пытается дать знать, где он находится? Нет, это не может быть. Кроме 13, которое, по большей части, выглядело действительно как 13, между 1 и 3 было достаточно места – на стенах было много других цифр. В основном цифра 3. Положенная набок, она выглядела как буква М, только вместо прямых палочек – круглые. Чем-то напоминает Макдональдс. Может быть, это должно ей что-то сказать? М с прямыми ровными сторонами похоже на кусок кремлевской стены, а с круглыми – на Макдональдс. И совсем неочевидно, что что-то из этого – номер дома. На какой улице? Любой. Если название улицы тоже здесь где-то закодировано – я его не нашла. Не было, казалось, ничего, за что она могла бы ухватиться. Голова кружилась. И мысли уже давно – не заметить это было невозможно – повторялись в том же порядке. Дешифровщица, тоже мне. Надо искать какой-то другой способ или выход.
Она еще раз окинула взглядом стену. Кроме трешек, которые, казалось, смотрели на нее отовсюду – были еще латинские буквы V. Если, конечно, это они, а не, скажем, римское пять. Тогда номер дома, если это номер дома, скорее пять, чем три. Почему? М. не могла бы этого доказать, но просто чувствовала. Если, конечно, это вообще цифра, а не кириллическое L, поставленное кверх ногами. Кстати это тоже какая-то римская цифра...Пятьдесят? Кто здесь будет использовать кириллические буквы – это невероятно. Том, конечно, мог бы...И более того, если она где-то встретит несомненную кириллицу, это, пожалуй, можно считать доказательс твом того, что он где-то здесь...Но ничего, что можно было бы считать несомненной и очевидной кириллицей, глазу не попадалось...И все эти знаки – их можно было прочитать и так, и эдак. И ничего, даже смутно напоминающего названия улицы.
А что, если она встретит Бэтти? Как она ее узнает? Зато Бэтти может узнать ее, М. – она же проходила верификацию в ее фирме, и фотографию, наверно, можно найти при желании. Ах да, - вспомнила М. -  на старом мобильнике Тома, том самом, на котором она читала его электронную почту, была фотография Бэтти. Что она ей скажет? Должно быть, она здесь где-то очень близко, если это из-за нее Том приехал сюда. Может, идея поехать в Бухарест принадлежала ей, и Том просто одобрил это? Конечно, она могла здесь работать. Если у таких людей есть определенное место работы – с этими их вечно разными телефонными кодами – но наверное, есть, почему бы и нет? Да, она где-то близко. М. закрыла глаза и почувствовала это – Бэтти где-то тут. Тогда это она в данный момент удерживает Тома. От чего? От того чтобы выйти на улицу ей навстречу. И, наверно, от того, чтобы дать ей знать – адрес. Постепенно человека можно лишить всего – совести и ее угрызений, памяти, и даже рассудка. И чтобы это заметить – нужно... Что нужно? Может, знать, что еще может быть? Что-то помнить? Нет, не нужно так думать. Нельзя лишить.
Между прочим, цифры и буквы в стрит-арте постепенно вытесняются другими – как их? – образами. Дело, возможно, в том, что средний обыватель почему-то считает цифры и буквы, написанные на стене, гораздо худшим хулиганством, чем картинки. Так уж устроено восприятие нормального зрителя. Откуда-то М. это знала. Может, Том рассказал? Где-то прочитала? И увидеть такие вот классические графитти – основанные на буквах  – теперь уже можно мало где. В основном, они сделаны хулиганами, а не художниками. Странно, все-таки...Почему буквы так уж намного хуже... Их можно прочитать только одним каким-то способом? Но нет же... Нет... Одна и та же закорючка значит и N и Z. А здесь – это явно рисовал кто-то довольно хорошо умеющий. Что все-таки он хотел сказать? Она еще раз взглянула на стену. Надо запомнить. 3, 13, V M и N и Z, X3 и X4. Может быть, решение придет позже? До нее, наконец, дойдет, что все это значит?

29.
М. продолжала идти вниз по той же улице. В конце концов, она может считать, что 13 на стене этого дома – относится к этому же дому. Довольно-таки естественое решение. Тогда это номер квартиры в этом доме, потому что дом имеет другой номер. И значит, он здесь. Она бегом взбежала по лестнице, несколько пролетов вверх, сколько, она не сосчитала, и со всей силы вдавила кнопку звонка. Еще через дверь ей были слышны шаги. Женские, легкие, это очевидно. Дверь открылась. Довольно молодая женщина с рыжеватыми волосами стояла перед ней.
- Я Бэтти, - сказала она глуховатым голосом. М. мельком подумала, что, пожалуй, не узнала бы ее. Фотография была не похожа. И волосы другие.
- Том здесь? – выдохнула она.
- Нет, - коротко ответила Бэтти. М. заглянула в комнату за ее спиной. Она была пуста.
- Он был здесь? – спросила она.
- А вам-то какое дело, - Бэтти, похоже, была из тех людей, кто считает, что вовремя сказанная грубость дела не испортит.
- Какое вам дело? – повторила она.
- Я его жена, - объяснила М. – Поэтому все, что он делает – мое дело.
- Если он этого не хочет больше, - вовсе нет, - возразила Бэтти. – Или вы, может быть, думаете, что это дела не меняет?
- Примерно так, - сказала М. – Не то чтобы совсем ничего не меняет, но... Она запнулась. Все-таки – вдруг это стало совершенно ясно – это дико выглядит. Она стоит тут, и объясняется на предмет своих чувств и убеждений, с этой абсолютно незнакомой женщиной, которую, вероятно, видит в первый и последний раз в жизни. Чего она хочет добиться, интересно? Хотя все может быть...
- Не то чтобы ничего не меняет... –еще раз сказала она. – Но кое-что, действительно, уже нельзя изменить, или лучше сказать, отменить. Это зависит от времени, - добавила она.
- Что кое-что? – Бэтти почти кричала. – Что это кое-что? У всего есть начало и конец, бесконечного не бывает, что вы там ни говорите.
- Нет бывает, - не согласилась М, - время, например. Но дело не в том, бывает ли бесконечное.  Что у вас общего – вот что имеет значение в данном случае. Вы лучше об этом подумайте. Что ему было нужно, кроме дурацкой, призрачной надежды заработать денег? Кстати, он их заработал?
- А вам-то какое дело? – опять сказала Бэтти. Похоже, она считала, что эта фраза годится для всех случаев жизни. Дело, дело. Кому-то, может, и дела нет, а кто-то меряется своим делом. Равен ему, конгруэнтен и тому подобное.  -  Да, заработал, - добавила она. – С этим что-то не так?
- Да нет, все в порядке, кроме того, что это доказывает, что все это – и вы, и Бухарест, - он делал ради денег.
- А лучше было бы, - сказала Бэтти, - если бы просто так, от барабана?
М. хотела заметить, что не от барабана, а по барабану. Деньги всегда были Тому по барабану. Но, видимо, что-то изменилось в последнее время, кто его знает, почему.
- Это все равно что завести роман с мэнеджером вашего банка, - объяснила М. И ровно потому, что он ваш мэнеджер. Как вам это понравится?
- А что? – не поняла Бэтти. – Людей ведь что-то объединяет. Что это должно быть, по-вашему?
Похоже, она искренне считала, что определенное служебное положение и доступ к фондам, и есть то, что объединяет людей. Если, конечно, это разумные люди. Если она и слышала противоположное мнение – а кто ж его не слышал?– считала его полной чушью. А может она вообще ничего не считала, - вдруг догадалась М. – в привычном мне смысле слова: я мол считаю то-то и то-то. И потому-то. Такой подход ей был абсолютно чужд, а может быть, даже и незнаком? Просто делала то, чего от нее ждут – и потому выживала. И очень неплохо выживала, если судить по состоянию квартиры, кусочек которой можно было увидеть за спиной Бэтти. Да, видимо так. А откуда она знала, чего от нее ждут? Такие люди всегда знают, потому что это, как говорится, носится в воздухе. Но Том-то, Том? Он всегда был чужд тому, что называется веянием времени. И не только времени – вообще всяким веяниям. Человеком он был странноватым, и какие бы стадии ни проходил в своем развитии, - оставался как-то сам по себе. Как кошка, которая гуляет сама по себе. Он не то чтобы стремился к независимости. Независимость была его сущностью, самой сердцевиной. Может, он и не знал, что можно иначе? Он не дистанцировался, не старался держаться от чего-то там подальше. Он просто этого не замечал, и не чувствовал, а если и замечал иногда – то в каком-то урезанном, редуцированном виде, и всегда с опозданием. И через минуту забывал об этом.
И вдруг – Бэтти. С ее прагматизмом, вульгарным до какой-то просто невозможной степени. Откуда она взялась? Как? Говорят, конечно, что голод не тетка. Не тетка. А вот такая, значит, девица, типа Бэтти?
- Мы взрослые люди, - сказала Бэтти. Похоже, она подумала, что сказать. – Только дети, и, в крайнем случае, подростки в таких случаях не думают о материальном. И в любом случае, не надо делить жизнь на хорошее и плохое, белое и черное. Это инфантильно. Нет белого и черного, хорошего и плохого, все гораздо сложней.
- Я вижу вы не дети, - сказала М.
- Что вам надо? – спросила Бэтти.
М. еще раз объяснила, что ищет Тома. И не только Тома, -  добавила она. Куда-то, почти одновременно с ним, исчезли их общие друзья – Джэк и его жена Джэй. Какое-то время они вместе разыскивали Тома, а потом они исчезли. Нет у них, случайно, аккаунта на платформе Бэтти? Вроде было у них такое намерение...Но Бэтти ничего ни о ком из них не знала.

30.
- Я всегда могу вернуться и поговорить с ней опять, - подумала М., выйдя на улицу. –Хотя, надо признать, я немного узнала. Не считая того очевидного факта, что в данный момент Тома там нет. Хотя это, конечно, не исключает того, что он вышел погулять, а она врет. Зачем ей говорить мне правду? Жаль не спросила, она здесь постоянно или на время, в командировке. Потому что если в командировке, мне  не удастся прийти к ней еще раз. Зато хоть посмотрела, какие они, эти брокерские девицы. Ну и ну. Хотя, может быть, этим она не исчерпывается... М. всегда была склонна признать, что люди не исчерпываются тем, что можно увидеть, как говорится, невооруженным глазом, with a naked eye, как они выражаются. Может, не стоило предполагать во всех и каждом таких вот неизведанных глубин...
- Том нуждался во мне! – Бэтти высунулась из окна второго этажа и кричала ей вслед.
- Почему? – спросила М. Она поняла, что Бэтти не слышит ее, и опять зашла в подъезд и поднялась по ступенькам, чтобы быть поближе. – Почему? – повторила она.
- На самом деле, он нуждался в ком-то, кто контролировал бы его, - объяснила Бэтти. – По-настоящему. Вот вы этого не делали, и посмотрите, к чему это привело.
- К чему?
Бэтти не ответила. Может, она думала, что это и так ясно. К чему, в самом деле, это привело? К депрессии? Не настоящей, от которой люди выбрасываются из окна, а какой-то такой маленькой, тлеющей... Черт, как она называется? К безработице? Но Том был – что значит был, есть -  свободный художник, и безработным в обычном смысле его нельзя было назвать. Он был настоящий художник, тем не менее. К чему еще? К все более радикальному, яркому, какому-то выходящему за рамки дозволенного бунтарству? Неужели Бэтти все это понимает? Впрочем, зачем ей понимать все?
- То есть вы его контролировали? – спросила М. – И что же? Если он и нуждался в контроле, не всякий мужчина смирится с тем, что об этом говорят таким вот образом. Ему было все равно?
М. впервые за долгое время почувствовала себя – в чем-то виноватой –  во всяком случае, не до конца правой. Предоставленный сам себе Том – очевидно, не всегда делал самый лучший выбор. Он не то чтобы зачах – хотя и так можно сказать – но и не вполне расцвел. Может у него оставалось еще много скрытого, как его, potential? И вот кто-то научился его эффективно контролировать, когда нужно, поддерживать, а когда нужно – удерживать. Может даже подсказывать следующий шаг? И стало намного лучше. Что тут невозможного?
М. чувствовала даже не ревность – а что-то доселе ей абсолютно незнакомое. Вообще-то она придерживалась той точки зрения, что в паре муж-жена жена всегда права, и ей не нужно ничего ни делать, ни доказывать, для того чтоб это было правдой. Пока Том творил и искал себя, она тянула семью, ежедневно, как ломовая лошадь работала на работе, а потом еще дома. Может, Том устал от того, что она всегда права? Утомительно иметь дело с всегда правым человеком, перед которым ты вечно виноват.
А что же в случае с Бэтти? Иметь с ней близкие отношения не было тяжело и утомительно? Может ли это быть как-то иначе, когда кто-то тебя ежедневно контролирует и даже не скрывает этого? Может быть, она просто застала все это на самой ранней стадии развития. Если, конечно, здесь будут какие-то стадии. А вообще-то, - она неожиданно переключилась с Тома на себя,  - меня бы кто поддержал. Кажется, это просто никогда не приходило Тому в голову. Хотя, конечно – этого не отнять – детьми-то занимался в основном он. В школу, из школы, дома, пока она на работе. Похоже, это его успокаивало. Он как-то находил в этом себя и даже, может быть, самоутверждался таким образом.
Вслух она сказала:
- Том не ребенок, он не нуждался в том, чтобы кто-то проверял его карманы.
- Причем тут карманы, - возразила Бэтти. Она выглядела обиженной. – Просто то, чем он занимался – как бы это ни оценивать – не совсем золотая жила. Денежное дерево и тому подобное. А я ему помогала. Иначе он бы совсем не выжил.
- То, чем занимался Том, может быть очень выгодно, - возразила М. Это нередко бывает очень выгодно для художников. Я имею в виду стрит-арт, - зачем-то добавила она.
- Бывает, бывает, - передразнила Бэтти. – Но ведь не было!
- Дело в том, - начала М. Но тут у Бэтти зазвонил телефон. Она ответила и отодвинулась от двери, потом ушла в другую комнату. М. спустилась по ступенькам и вышла на улицу.

31.
Значит, Тома не было у Бэтти. Теперь это было известно точно. М. бродила по улицам Бухареста и думала о том, что делать дальше. Скорее даже не думала. Воображала неприятную физиономию Бэтти и пыталась сосредоточиться. Она думала, где бы еще поискать. Облазить весь Бухарест? Самые удаленные его закоулки? Можно, наверно, но зачем бы он выбрал самый удаленный закоулок? Впрочем, зачем вообще он выбрал Бухарест? Бродила она довольно бесцельно, но почему-то было чувство, что она на верном пути.
- Надо посмотреть в метро, - внезапно подумала она. Она знала, что поезда, точнее, стены вагонов, часто служат фоном, холстом для графитти, нарисованных из распылителя с краской. Том, если он приехал сюда, наверняка захотел попробовать! Она помнила, что что-то подобное он делал и дома. Правда, говорят что графитти на стенах вагонов – особенно тех, что еще не вышли из употребления, - уже совсем не модны. В конце концов, это наказуемо – по меньшей мере, крупным штрафом, - и потому опасно. Ей нужно найти поезда – или хотя бы вагоны, которые уже вышли из употребления и не ходят по рельсам. Где-то может быть целый склад, или кладбище таких вагонов. Вот на них-то, наверно, хорошо рисовать из распылителя! Если, конечно, старые вагоны для кого-то еще представляют интерес. Наверно представляют. Это лучше, потому что не так опасно. Вот только как найти место, где они хранят вагоны? Она найдет его – и что тогда? Может быть, начать рисовать – и кто-нибудь захочет составить ей компанию? Может быть, она найдет людей, знакомых с Томом? М. смутно подумала, что должно быть спутницы художников в самые разные времена лелеяли подобные замыслы. Дора Марр, например. Габриэль Мюнтер. Наталья Гончарова?  Им, правда, не нужно было искать выброшенные вагоны – но в целом жизнь, может быть, была похожа? Она повертела ситуацию в голове и так, и эдак. Пожалуй, не стоит надеяться, что таким образом она что-то узнает. Но куда пойти? Надо найти место, где собираются люди, рисующие графитти. Наверняка такое место есть. Она найдет его, и тогда...
М. всегда считала, что Мельбурнское метро – одно из самых худших в мире. Так уж сложилось, что она пользовалась им ежедневно. Все эти отмененные поезда, которые почему-то, должно быть, чтобы было страшнее, называются disruptions. Изуродованные старые станции, которые для пущей безопасности превращают в чудовища из стекла и бетона, level crossing removal. И вечное отсутствие поездов по ночам, уже часов с двенадцати, кроме пятницы и субботы, когде они ходят всю ночь. И сколько людей – она физически чувствовала, как они прикасаются к ней локтями и бедрами, в тех самых вагонах и строениях из стекла и бетона, готовых на все, лишь бы это было оплачено. В конце концов, мы все здесь именно для этого – для чего же еще. Наверно, все это естественно в каком-то смысле – но так никогда и не стало своим, оставалось чуждым, и степень отталкивания, казалось, все время увеличивалась. Это у нее, не говоря уж о Томе – он всегда был более ранимым в их паре.  Зато станции, как новые, так и старые, вторые, пожалуй, даже больше, часто были украшены графитти. Наверное, это было в них самое лучшее.
И вот Бухарест. Интересно, какое в нем метро? Конечно, ее цель – найти станцию метро, которой сейчас больше никто не пользуется. Наверняка такая есть. И там ждать Тома. Но все-таки интересно – какие они, старинные станции. Если она пойдет по рельсам от центральной станции, на которой она находилась сейчас, Unirii – то куда придет? Просто идти по рельсам –что может быть лучше. Какая здесь самая старая линия? Она с удивлением обнаружила, что одна из главных линий называется M1.
А между прочим все вагоны поезда и сам локомотив – тот первый вагон, который их тащит – присоединяются друг к другу определенным образом. Все эти connections имеют названия. То есть в более новых поездах нет уже ни локомотивов, ни тех старинных способов соединения вагонов. Одни из них назывались мужскими, а другие женскими. Один из вагонов обычно имел цепочку, и одно из колец цепочки надевалось на крючок, выходящий из стены другого вагона. Следующий вагон мог присоединяться к еще одному вагону либо как первый, женский, либо как второй, мужской вагон. Попарно вагоны соединялись таким же образом. Страннее всего было то, на ее вкус, что даже эти старинные вагоны, как правило, имели и крюк, и цепочку, то есть могли присоединяться к другому вагону одним из двух способов. Такой способ соединения вагонов назывался
Найти в Бухаресте место, где хранятся вышедшие из употребления вагоны, оказалось не так-то трудно. От мельбурнских они отличались формой – снаружи и внутри. Кроме того, в них не было того, что называется special allocated seats – в тех вагонах метро, в которых М. ездила дома, они были оранжевого цвета. Оранжевые места предназначались для беременных женщин, инвалидов, еще, кажется,  детей и стариков. Странная комбинация, как будто это все одно. М. опять подумала, что Том выиграл, и немало, оттого что там, где он вырос – как бы это лучше сказать? – не было специальных мест в вагонах метро, для кого бы то ни было. Все места были одинаковые. И Том, со всеми его странностями – нелюдимый и замкнутый человек, мало с кем в жизни способный ладить, все больше живущий по принципу – придумал себе цель, поработал для ее достижения, придумал другую, социопат по меньшей мере – если конечно, кто-нибудь не придумает этому худшего названия – Том всегда считался здоровым. Будучи здоровым, а не больным, он получил образование, завел семью, где-то и как-то работал. Когда он стал старше, и намного старше – что-то из этого отпало. Не то чтобы за ненадобностью – просто кое-какие черты Тома, раньше как будто скрытые, по молодости лет, проступили яснее и ярче. Может быть, дело было не в возрасте, а в эмиграции – таких людей, как Том, она делает изолированными? Но все-таки он продолжал жить довольно нормальной жизнью – в ней было, например, художественное творчество. Была семья, хотя отношения с ней все ухудшались, и, наконец, ухудшились настолько, что – неужели это правда? – наступил Бухарест. Но и сейчас было очевидно – Том выиграл миллион просто потому, что там и тогда места в вагонах метро были покрашены иначе.
В тех же старинных вагонах, обнаруженных М. на какой-то заброшенной станции, оказались еще и места бизнес-класса. Кажется, этого тоже не было в ее детстве?
Был, кажется, первый класс, и второй, а может, и третий, но кто же ими ездил? Уж точно не она. Она с родителями регулярно путешествовала в Прибалтику. Плацкарт и купе, вот и все разницы. А вот Джэк любил ездить бизнес-классом. Иногда М. казалось, что он и эмигрировал-то для этого. Едучи в бизнес классе, лучше всего в самолете, он, очевидно, чувствовал себя совершенно другим человеком. Как-то они с М. даже поссорились по этому поводу. Сейчас уже трудно было вспомнить, что именно говорилось, в каком порядке, и даже почему. Кажется, М. упрекала Джэка в безудержном расходовании государственных денег. Ведь дорогостоящие билеты в бизнес-класс он не сам себе покупал, конечно. Кто-то это оплачивал. Странно, как такое могло ей прийти в голову? Ей что чужих денег жаль? Одна из любимых мыслей Тома, которую он повторял на все лады и в самых разных обстоятельствах, состояла в том, что определенные – как их, environments? – может быть, надо сказать, среды обитания? – душат мотивацию. В том смысле, что уже ничего не хочется делать. Потому что результата все равно нет. Этого Том не произносил вслух, но это всегда подразумевалось. Видимо, такой результат, как полеты в бизнес-классе, куда тебе вздумается, не казался ему привлекательным. Вроде той конфеты, которую совсем не хочется съесть, и к тому же, сладкое вредно. А может, этот результат не казался ему достижимым? А может быть, и то и другое? В конце концов, привлекательным нам кажется то, что является достижимым. Даже М., знавшая Тома лучше всех, - она твердо верила в это -  не могла бы ответить на этот вопрос. Такие штуки, как бизнес-класс, не привлекали Тома даже в мечтах. Может быть, по моральным соображениям. А может, по каким-то другим: ведь для достижения этого результата придется делать что-то, а это часто безнравственно и часто неинтересно. И – или. Безнравственно и-или неинтересно. Но от того, что в стране, где он вырос, не было маркирования мест в вагонах в разные цвета, для инвалидов и проч., – он выиграл просто баснословно.  Наверно, внутри себя он все еще жил там, не стремился кататься бизнес-классом – вот и приехал в Бухарест.
Она еще раз рассмотрела старые вагоны. Кое-какие были сцеплены попарно, а большинство стояло – на старых рельсах и просто на траве, по одиночке. Кое-где на них были и кое-какие графитти, но никаких следов Тома, его узнаваемого стиля, М. не обнаружила. Она почувствовала, что проголодалась, и стала искать место, где поесть. Одним из первых, если искать рестораны, до которых нетрудно добраться из центра города, на ее мобильнике выскочил какой-то Baraka lounge and bar. Видимо, ее убеждение в том, что многоэтажные дома в спальных районах вполне можно назвать бараками, -  кто-то разделял. А может, они имели в виду Барака Обаму. А может быть, эти две вещи вообще связаны? Ведь назвал же его кто-то, очевидно, в честь Бама?
Место оказалось умеренно дорогим и довольно вкусным. Теперь можно было опять погулять по городу и поискать Тома.
Несмотря на presumably жесткие социалистические порядки, графитти и стрит-арта здесь было не меньше, чем в других больших городах, в которых ей приходилось бывать. С одной стены на нее смотрело несколько угловатых голов, в стиле не то Брака, не то Пикассо. Половина головы была головой, а другая половина – сердцем или ромбиком. В тех же цветах, и как красиво! Если свернуть в прилегающую улицу, можно было найти что-то совсем другое. Какие-то старые то ли стенсилз, то ли коллажи. Цвет преимущественно серый и черный, немножко белого. Краска облупилась и всюду облезает – а может, так было с самого начала и это художественный эффект?
Еще несколько шагов в сторону – и опять крупные головы в разных цветах. И вокруг них разные краски, прямо-таки всполохи, но не твердо очерченные, как на первой стене, а плавно переходящие друг в друга. Что-то вроде северного сияния. Понятно, все-таки, - привычно подумала она, - почему все это так нравилось Тому. И почему за возможностью делать это он готов был бежать на край света. И неважно, каким классом. И почему, наконец, все это спасало его от жизни и от самого себя.
Она сделала еще несколько шагов и уткнулась носом в ресторан. Fabrica Grivitta. Интересные, все-таки, они тут выбирают названия. То барак, то фабрика. Еще что-то под названием Mahala – надо будет вернуться сюда и сходить. Интересно же.
Недалеко от этого места она нашла какие-то зеленые двери, а на двух створках этих дверей  –  жаба, а может быть, ящерица, а может и динозавр. Наверное, Том скрылся за этими дверями. Но там оказался музей, закрытый по случаю дня недели – понедельника. Впрочем, во вторник он был, очевидно, открыт и можно было прийти во вторник, среду, четверг и пятницу.
Значит, Том прицепился к Бэтти, подобно вагонам старого поезда, - вдруг явилась страшная мысль. Все происходящее, как бы невероятно это ни было, – о способах сцепления вагонов. Надо просто найти способ вагоны расцепить – и все будет хорошо. Хотя способ уже нашли и применили – нынешние вагоны не соединяются крючками и цепочками. Хотя что-то такое у них есть. Бывает, что пара вагонов имеет общую систему кондиционеров, которые охлаждают или нагревают воздух. Это вместо старинного coupling – так нызвались соединения вагонов попарно.
М. обнаружила, что опять стоит совсем близко от дома Бэтти. Дом номер тринадцать. Чертова дюжина. Стоит и смотрит на ее окно. Только с определенной натяжкой можно было бы сказать, что она думает о том, что делать. Прошла еще минута. Прямо на нее – шла женщина. Бэтти, конечно. Не может быть. Откуда она здесь? Может, это ее двойник? Хотя, если она здесь живет...
- Вы не имеет права, - сказала М. громко.
- Права на что? – не поняла Бэтти.
- Не имеете никакого права заманивать людей своими лживыми обещаниями, - объяснила М.
- Это не лживые обещания, - возразила Бэтти. – Я действительно помогала ему. Я помогала ему все время.
- Каким образом?
- Я помогла ему создать криптокошелек, - сказала Бэтти.
- Это еще что? И зачем?
- И потом привязать его – привязать к тому, к чему нужно. Дело в том, что если он хотел действительно сохранить свой стрит-арт, картины на стенах – надо было делать что-то для этого.
- А он и делал. Он сделал фотографии и хранил их на своем компьютере, - возразила М. – Этого что, недостаточно?
- Я показала ему, как делать NFT, - объяснила Бэтти.
М. могла бы спросить, что это такое, но не стала. Она и так слышала об этом. Значит, техническую и финансовую часть этого процесса, говорят, не всегда простую, взяла на себя Бэтти. И для этого, видимо, она была нужна.
- Знаешь, что мне кажется самым странным? – спросила она.
- Что? – могла бы спросить Бэтти, но не спросила. После паузы М. объяснила:
- Страннее всего то, что ты, и такие, как ты, с криптокошельками - разрешаются, поощряются, и так далее и тому подобное. А то, что делает Том – нет. Во всяком случае, не вполне и не всегда. Хотя должно быть наоборот.
- Что значит не вполне?
- Я имею в виду, что за рисование спрэем на стенах запросто можно схлопотать штраф. И даже сесть в тюрьму на какое-то время. И это запросто назовут вандализмом – и облеченные властью люди прикажут стену вымыть добела. И все тут. А вот за то, что ты освобождаешь финансово неподкованных людей от их небольших накоплений с помощью телефонных приложений - штраф схлопотать почему-то нельзя. И вандализмом это, очевидно, не является.
- По-моему, это естественно, - сказала Бэтти.
- Что именно естественно?
- Это так всегда и всюду. Если вы делаете что-то очень хорошо – закон не писан, можешь рисовать на стенах. А если не очень хорошо – извините, это вандализм, стену нужно почистить.
- Странное правило. А кто решает, что очень хорошо? Спорим, что во многих случаях это тот же человек, который моет стену из шланга? Впрочем, может это правильно: он и есть нормальный зритель. Большинство ценителей искусства с этим, наверно, не согласятся. А вообще-то даже черный квадрат стал картиной потому, что кому-то так захотелось, и нашелся кто-то, кто с ним согласился. Большинство, очевидно, было против такой дикости.
У М. было странное чувство, что она не в своей тарелке и out of character настолько, что больше не бывает.  Она же Тома ищет – как же могло получиться, что она спорит с этой девицей об искусстве? И зачем? Какое отношение женская ревность имеет к тому, что является и не является картиной? Никакого. Вот надо запомнить это и придерживаться этой линии. И в случае этой девицы это тоже так. Надо вернуться на Землю. И сказать что-нибудь подходящее.
- Вы обманываете людей, - еще раз сказала М.
- Обманываем?
- Ну да, с вашими инвестициями. Вы им говорите, что они свои деньги увеличат вдвое, а, на самом деле, шансы на это ничтожны. И если сумму они вложат маленькую, порядка нескольких сотен, то, скорее всего, никогда ее больше не увидят. Вы это прекрасно знаете, и все равно уговариваете людей это сделать.
- Это вы так думаете, - сказала Бэтти.
- А вы?
- Нет.
- Что нет? Какова вероятность того, что мои триста долларов увеличатся вдвое? Она ничтожна. А если они останутся теми же тремястами, вы же мне их не отдадите. Во всяком случае, так есть в большинстве случаев.
- Совсем не всегда, - сказала Бэтти. – По разному бывает.
- И главное, это, наверное, правда, - подумала М. - Бывает по-разному, просто для того, чтобы она могла это сказать, и это не было чистейшей ложью. А сколь часто бывает по-разному, какая разница?
- Что приносит больше вреда? – такое вот обирательство или несанционированные картины на стенах? – вопросила она грозно.
Бэтти перестала отвечать ей и даже сделала шаг куда-то в сторону.  Казалось, она задумалась.
- Тому, что вы делаете, нет оправдания, - заключила М.
Она еще раз подумала о том, зачем стоит здесь и проповедует. В конце концов, либо невозможность обирать малоимущих – это аксиома, либо ее нельзя доказать. Не стоит и пытаться. И вообще, может быть дело в словах? Как мы ко всему этому относимся, зависит от того, сколько людей назовет занятия Бэтти обирательством или воровством. Если никто не назовет, потому что они имеют другое, респектабельное название, мы перестаем о них так думать. Может быть, не все одновременно перестают, кто-то раньше, а кто-то позже, но в общем и целом это происходит.
- Есть, - вдруг сказала Бэтти.
- Что есть?
- Есть оправдание.
- Нет, нету, - упрямо повторила М. – Вы способствуете тому, что уязвимые люди теряют свои накопления. Вы знаете заранее, что это произойдет. В большинстве случаев. Какое этому может быть оправдание?
- Впрочем, может быть, если для тебя действительно важны эти копейки, - подумала М., -  они помогут тебе их увеличить, чуть-чуть? Ведь с цифирью можно делать что хочешь, и они все время делают. Наверно, такие случаи бывают, чтобы можно было предъявить. А вот шалопаям вроде Тома несдобровать... Правда, ему тоже что-то от нее было нужно, и она это сделала.
- Это все, что ты знаешь? – спросила Бэтти.
М. кивнула. Сейчас скажет, что я малообразованная, - подумала она. Но Бэтти не сказала, наверное, решила, что это и так ясно.
- Мы всем нужны, - сказала Бэтти. – Даже художникам.
- Это потому, что вы же эту потребность сами и создаете, нагромождая технические трудности.
- Все-таки это лучше, чем безудержно отдаваться своим творческим порывам, - заметила Бэтти.
- Почему это лучше?
Бэтти ничего не сказала, должно быть, считала, что ответ на этот вопрос и так очевиден. А может и не слышала его. М. думала о том, насколько сильно изменится жизнь, если для того, чтобы отдаваться, по выражению Бэтти, творческим порывам, нужно будет ввести пару-тройку восьмизначных номеров в правильные места и при этом не ошибиться. А ошибешься – оно скажет – wrong or invalid number. Cобственно говоря, иногда оно так говорит, даже если восьмизначный номер точно правильный – потому что кто-то его перенес из одного места в другое c помощью cut and paste. Значит, неправильным он быть не может, однако ж машина примет его не всегда. Что значит, по-видимому, что необходимо обольстить кого-то там, кто решает, правильный номер или неправильный. Причем на расстоянии, потому что действует он анонимно, потому и может позволить себе все, что угодно. Вот. Приехали. А Том обольстил Бэтти. Или, может быть, это она его обольстила – какая разница? Впрочем, в этом случае существует ответ на вопрос, что ей от него нужно. Что, в самом деле?
Я не знаю.  Но все эти игры с восьмизначными номерами, они уже неизбежны, как бы ты их ни ненавидел. Вроде как использование кредитки.
- Тома здесь нет, - наконец поняла М. – И я его не найду. Хотя, похоже, он все еще в Бухаресте – судя по его транзациям, которые М. периодически проверяла на их общем счету. Если он все еще в Бухаресте, его должно быть нетрудно найти?  Может быть, еще раз обойти город?

33.
В следующие два дня М. продолжала бродить по городу. Еще раз осмотрела старое метро, центр города, стрит-арт на стенах.
Наконец, завернула за угол какой-то улочки, по которой, кажется, шла уже раз в третий. Это был Том! Она глазам своим не поверила. В кепке, очках, защищающих глаза от спрэя и свитере, он рисовал что-то на стене большого дома с помощью флакончика с краской. В данный момент он был занят первым этажом, но судя по масштабу изображения – это была женщина – он планировал добраться до более высоких этажей того же здания через несколько часов. На секунду М. показалось, что она узнает в изображении Бэтти. Но нет, это просто аберрация зрения. Может, она сама?  Голова изображения – был то мужчина или женщина – только начала ясно проступать. На ней была странная шляпа -  как бы с шипами не шипами, с какой-то треугольной каймой. Напоминает Statue of Liberty, подумала М.
Том продолжал свое занятие, меняя флакончик с краской то и дело, каждые пару минут. Казалось, он ее не замечал. М. смотрела и не решалась к нему сразу подойти. Что он скажет, если она подойдет поближе и заговорит с ним? Может, он не будет рад? Почему-то она чувствовала, что это не будет приятный разговор. А может будет? Бэтти тут нет, и это хорошо само по себе.
- Привет, - сказала она и сделала шаг вперед.
- Привет, - сказал он. Сколько времени прошло, с тех пор, как он ее видел? Он не казался удивленным.
- Ты знаешь, где Джэк и Джэй? – спросила М.
- Уехали, - объяснил Том.
- Они с тобой?
- Нет, - сказал Том.

Он уже забрался на лестницу и теперь смотрел на нее вниз. Все флакончики с краской, которыми он пользовался, стояли чуть пониже, но так, что ему было легко до них дотянуться.
- Тебя поймают, - сказала М. – Поймают и оштрафуют. Она почти кричала, но Том не обращал на нее внимания. Чтобы он лучше слышал, она встала на нижнюю ступеньку деревянной лестницы, на которой он стоял.
- Почему? – наконец спросил он.
- Почему?! – кричала М. – Потому что это запрещено. Никто же не просил тебя это делать, правда?
- Нет, - сказал Том.
- Тогда, значит, ты портишь общественную собственность, дома то есть. Наносишь ей ущерб.
- Нет, - сказал Том.
- Тебя оштрафуют, долларов на пятьсот, а то и больше, а это все замалюют как не было. Ты же знаешь?
Том ничего не сказал. Он продолжал работать. Он побрызгал золотым на кое-какие
зубчики Статуи Свободы и теперь выбирал следующий цвет. Он нашел его, и поменял золотой на серебряный для следующего зубца.
М. решила, что он ее не слышит, и поднялась на одну ступеньку.
- Тебя оштрафуют, - сказала она громко. Можно было бы подумать о том, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. – Если не посадят в тюрьму, - продолжала она вполголоса.
Наконец  Том посмотрел на нее. Похоже, он собирался что-то сказать, но еще не решил, что.
- Я этим занимаюсь, - наконец сказал он. – По жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- По жизни этим занимаюсь, и это то, что я есть, и тому подобное. Что я делаю и как не зависит от того, одобряется это или нет. И от того, разрешается это или нет. Это важней.
- Может, это не зависит от того, что разрешается, но от того, что люди думают, как это может не зависеть?
- И что они думают, по-твоему? – спросил Том.
М. подумала, что это безнадежно. Его невозможно заставить увидеть, где здравый смысл. Что она может ему сказать? Желание творить, несмотря ни на что, может быть, самый худший грех? Странно, почему он не упомянут в Библии? И почему тогда они все в это верят, если он не упомянут?
- Только если это женщина, - сказал Том.
- Что женщина? – спросила М.  Интересно, он что, услышал ее мысли? Желание творить, несмотря ни на что, самый худший грех, но только если это женщина. Кажется, эта формула отражает общественное сознание довольно точно.  То, что они думают, то бишь.
Она поднялась еще на одну ступеньку и потянула его за пальто. Ее раздражение достигло, пожалуй, максимума.  Почему, скажи на милость, если это женщина. Долго тянуть не пришлось, они оба свалились.
- Ауч, - сказала М. – Ой, - перевела она. – Надо бы разбить Статую Свободы, ничего в ней нет хорошего. И слава Богу, я не сломала руку. А ее закрасят белым, и очень скоро, - прошипела М. зло. – Ни следа не останется. Фигурально выражаясь, это, может быть, уже произошло: свободы-то фиг.
Несколько минут прошли в молчании, оба не могли придумать, что сказать.

34.
- А лестницу где взял? – спросила, наконец, М.
Том не ответил. Наверно, она принадлежала Бэтти. Во всяком случае, они, похоже, могли оставить ее себе. Оставалось решить, где ночевать, если, конечно, они не собирались уехать из Бухареста прямо сейчас.
- Я знаю, - сказал Том. – Я знаю старую станцию метро тут неподалеку. Можно пойти туда и найти какой-нибудь старый вагон, и в нем пожить.
- Как это? – переспросила М.
- Ну просто, старый вагон, - повторил Том. – Если дверь открыта, то в нем запросто можно жить.
- Вроде мы сквоттеры, - подытожила М. – Это не наказуемо? И в любом случае, это должен быть спальный вагон.
- Не обязательно, можно бросить матрас на пол. И в любом случае, пойдем посмотрим.
Через какое-то время они нашли место, где хранились старые вагоны. Там был, конечно, спальный вагон, правда, закрытый – приходилось заглядывать внутрь через окно -  и вагон-ресторан. - Странно, подумала М. – вагоны-рестораны как будто и не изменились почти. Пластиковые столы, голубой или зеленый цвет стен и красный – клетчатых клеенок. Вроде как недорогое кафе, где пиццу продают. Правда, все шкафчики и зеркала – деревянные, и сделаны, похоже, из настоящего дерева. Выглядит почти невероятно – такие вот деревянные штуки нынче дороги. Кто станет их устанавливать в вагонах. А они почему-то это делали. Впрочем, это был первый класс. Так утверждала табличка на стене. Похоже, ели и спали они тогда гораздо лучше – насколько об этом можно было судить по тому, что осталось в вагоне. Трудно себе представить, что люди, которые спали в спальном вагоне первого класса, потом приходили есть в это дешевую пиццерию. Но, похоже, это было именно так.
А может быть, вагон-ресторан был из совершенно другого времени? И предназначался для пассажиров всех классов, а не только первого. В наше время все едят вместе, что, опять-таки, пожалуй, показывает, что сколько это стоит – абсолютно неважно.
Наконец, Том и М. нашли что-то – старый вагон – в котором можно спать какое-то время. Было довольно холодно, Октябрь, почти зима в Румынии, и был риск, что их в любой момент поймают. По ночам М. снилсь, что они едут куда-то, куда именно, она не помнила, проснувшись, и никогда не могут приехать. Был снег, и много каких-то странных препятствий, то ли люди, то ли заборы. Странное чувство страха заблудиться, его она помнила и наяву. Она просыпалась в ужасе и требовалась секунда или две, чтобы сообразить, что все это ей приснилось. Вагон стоял на месте, и уже давно.
Но из окна ей было видно большое шоссе рядом, и машина, движущаяся по нему, вниз, под гору. Секунду или две после пробуждения она никогда не могла сказать, что именно движется – эта машина за окном или ее вагон. Чувство возникало одинаковое. Как в метро, когда не можешь сказать, твой поезд едет или соседний за окном. Это потому, что это неважно, одно и то же, - подумала она. Хотя как это может быть? Да очень просто, как в старом анекдоте – занавесочки задернем, скажем, что едем.
Кровать была двухэтажная, как в российских купе и плацкартных вагонах. Однако в каждом купе их было только две, потому что это первый класс. Том спал, пока М. глазела в окно на машины и думала о философском. А что, вдруг подумала она, - если ты не знаешь второго пассажира в купе? Интересно, такое бывало?
Кроме того вагона, который они заняли, было еще два старых спальных вагона неподалеку. Они были прикреплены друг к другу цепочкой, один вагон к другому, у которого в конце был большой металлический крюк. Впрочем, цепочка у него тоже была. Что, видимо, означает, что большинство или многие вагоны сделаны так, чтобы допускать оба вида соединения – M  и F. Интересно-о, протянула она. Интересно, а я какой вагон?  Так, между прочим, можно было соединить не только два вагона, а больше, пять или шесть. Из одного можно было переходить в другой, похоже? В конце концов, закрытая дверь. Чтобы перейти в следующий, надо выйти на улицу. Потрясающе, еще раз вздохнула она. Полигамия, и только. Интересно, кто им давал названия и о чем при этом думал? Когда люди ездили в каретах, что-нибудь подобное было? Да нет вроде, никаких крючков.
А теперь вместо всей этой красоты – такая, типа резиновой гармошки межу вагонами, и кондиционеры.
36.
Время шло, а они продолжали жить в старом вагоне.
- Надо переехать куда-то, -  сказала М. однажды.
- Что ты имеешь в виду? – спросил Том. – Я совсем не хочу уезжать отсюда. Здесь хорошо.
- Здесь холодно, - возразила М. – И жарко летом. Нужен кондиционер, по крайней мере.
- Между прочим, старые вагоны, у которых был один кондиционер на два вагона имели специальное название: married couple, - сказал Том.
- А по-русски?
- Не знаю.
- А это ты откуда знаешь? – не отставала М.
- Кто-то рассказал.
- В новых, наверно, не так, - сказала М. – Там кондиционер в каждом. Я уверена. И попарно их никто не соединяет, по многу сразу, а между ними гармошка.
- Так может, купить вентилятор? – предложил Том.
- Вентилятор, - задумчиво повторила М. – Хорошая идея. Может, где-то можно купить подержанный?
- Да, пожалуй, - сказал Том. – Успеется, до лета еще далеко.
- У М. не очень-то счастливый вид, - подумал он. Кто его знает, почему, ему это непонятно, - вдруг осознал он. Может, спросить?
- Устала, - вздохнула она.
- Отчего? – спросил Том и подумал, что вопрос звучит как-то агрессивно.
Она не ответила и он повторил вопрос.
- Отчего? Не знаю, - она замялась. – Может быть, оттого, какое оно все румынское?
Я не понимаю вокруг вообще ничего: ни слова, ни знака. Ты это чувствуешь?
-Нет, - сказал Том.
- Оно как будто выталкивает меня наружу, все время, - добавила М. – Неужели не чувствуешь?
- Нет, - сказал Том.
- Это как будто меня выгнали из школы. Но я ничего плохого не делала, и оценки хорошие. За что? Неужели не чувствуешь?
- Нет, повторил Том опять. – Это ведь не школа, а ты не отличница в десятом классе. То есть, может быть, строго говоря, ты она и есть, но здесь это уже не важно.
- Почему? – не согласилась М. – Почему неважно? Для всех, или только для меня? Кстати, я никогда не была круглой отличницей, у меня четверок много тоже. Где-то около трети или четверти всех оценок. Хотя, если человек круглый отличник, и никогда не получил ни одной четверки – это тоже ведь о чем-то говорит? Что с ними потом бывает? Я такую знала одну девушку. А здесь это тоже неважно.
- Где это здесь? – спросил Том.
- Ну, в Австралии.
- Так мы же в Бухаресте?
Том вздохнул с видом:  может побеспокоиться еще о чем? А это так несущественно.


Видимо, кто-то почувствовал их желание установить вентилятор и чуть-чуть облегчить себе жизнь в летнюю жару. Несколько дней спустя М. позвонили.
‘М?’ – спросил мужской голос.
‘Да,’ – ответила она. Говорили почему-то по-английски, должно быть, человек знал, что иначе она его не поймет. Но откуда?
- Сколько у вас встроенных вентиляторов в доме?
- Не знаю, - пожала плечами М. – Может быть, один, а может, это не то, что я думаю. Приходите, посмотрите.
- Давайте договоримся, - сказал человек.
- Давайте, - согласилась М. – Когда вы можете?
- Я не знаю, - cказал человек. Мы можем заменить ваш вентилятор бесплатно, - добавил он. – Давайте договоримся.
- Давайте, - сказала М. – Какое время вас устраивает?
- Не знаю, - опять сказал человек. – Но давайте договоримся.
- Что за черт? – рассердилась М. – Можно о чем-то договориться только в том случае, если вы знаете, какое время вас устраивает.
- А я не знаю, - повторил человек упрямо.
- Боже, куда я попала, - подумала М., опять сердито. Все знают, что такое встроенный вентилятор и даже как их менять, но никто не знает, какое время их устраивает. Похоже, они даже не желают знать, какое отношение это знание имеет к тому, чтобы договориться.
Впрочем, звонит, весьма вероятно, совсем не тот человек, который меняет вентиляторы. Почему-то подобные звонки всегда совершают люди, которым кто-то где-то за что-то выплачивает зарплату. Ясно, конечно, что в большом городе туча разных людей – в том числе, занятых совершенно черт знает чем. Но все-таки как трудно это объяснить! Разговоры по телефону происходят и даже оплачиваются без всякой на то причины... Договариваться не хотят, но спросить, не хочу ли я сменить вентилятор – пожалуйста.

- Я думаю, все-таки, они во мне заинтересованы, - вдруг сказал Том. Почему вдруг? Может, чтобы ответить на ее заявление о том, что она здесь больше не может находиться?
- Заинтересованы? Кто именно?
- Трудно объяснить, - сказал Том после паузы, подумав. – Но они заинтересованы. Все заинтересованы в искусстве.
- Обычно те, от кого что-то зависит, заинтересованы в том, в чем полагается. В границах дозволенного, - жестко сказала М. Она, видимо, еще не совсем отошла от разговора о вентиляторах.
- Все заинтересованы в границах дозволенного, - сказал Том, но...
- Но что?
- Но это не совсем одинаково всюду.
- Вот именно. А в чем разница?
- Я думаю это...это...не так зависит от слов, может быть?
- Зависит от слов?
- Ну да, ты знаешь, разные вещи зависят от слов в разной степени.
- И если половины слов ты просто не понимаешь, вроде как я здесь, что происходит? Ты видишь только то, что осталось, и это сама жизнь. Да?
- Может быть, но я не это имею в виду, - сказал Том.
- А что?
- Ну например, известный факт, что если граффитти включает слова, людям оно не нравится больше, и кажется каким-то более подрывным, что ли, subversive. Не только людям, живущим, скажем, в окрестных домах, но и полицейским. Им всем.
- Вау.
- Что означает, что если ты помалкиваешь, то можешь делать почти что что угодно. А здесь тебе эту замечательную сдержанность кто-то глобально обеспечил, - закончил Том. – Ты же не понимаешь ничего и сказать не можешь.
- А почему же получается наоборот?
- Что наоборот? Мне почти ничего не разрешается сказать? Очень мало, во всяком случае.
- Ну значит, так и надо. Потому что -  что люди думают, то и правда. Другого критерия установления истины нет. Как это: things are what they seem.
- Между прочим эта замечательная мудрость непереводима, - заметила М. -  Значит, наверно, русские верят в нее меньше. Но вообще-то это все неверно: люди сто лет считали, что Земля стоит на трех китах, Солнце ходит вокруг нее по кругу, а кто сегодня это истиной считает?
- Причем тут это?
- Ну как же, как же. Если они считают твои замечательные картины вандализмом и хулиганством, значит, так оно и есть.
- Но они так не считают, - возразил Том. – Не все, во всяком случае. С чего ты взяла, что они все должны думать одинаково? Да еще на такую тему? И в любом случае, если они что-то утверждают, это еще не значит, что они это думают. Так велено считать, вот и считают.
- Совсем не все, многие говорят, что думают, - не согласилась М. – И в любом случае, какой существует такой уж надежный способ отделить одно от другого? И вообще  дело не в этом, - закончила она.
- А в чем?
- Дело в том, что всю эту Румынию я просто не могу больше выносить. Меня тошнит от всего румынского. Не могу больше. Разве не ясно? Слова, не слова. Дело в них и не только.
- Понятно, - сказал Том. – Ты значит, хочешь уехать. Понятно. Допустим, я тоже хочу. И куда же мы поедем?
- Да куда угодно.
- Куда угодно как что? Например? Ближе к Австралии или ближе к Румынии? И особенно, если тебе так важны слова?
- Я этого не говорила, - запротестовала М. – Может, не всегда важны. В любом случае, к тебе это тоже относится. Слова почему-то настраивают людей против всех этих картинок на стенах в сто раз больше. Я как раз стараюсь помнить, что есть вещи поважней. Здоровье близких, например. И тоже, при определенном обороте событий – имеет отношение к словам.
- Каком? – спросил Том. – Каком обороте?
- Я имею в виду только, что мне надоело здесь находиться. Не могу больше видеть Румынию. Она как будто выталкивает меня из себя.
- В каком смысле? – Том решил, видимо, держаться до последнего.
- Во всех. Я уже сказала.
М выглядела так, как будто ей тягостно и неловко повторять все сказанное.
- Ну хорошо, допустим я согласен с тобой, - подытожил Том. – И допустим, я тоже хочу бежать. Куда же нам деваться?
Повисла пауза. Что тут скажешь, в самом деле. С одной стороны, есть места на глобусе, которые если не убивают, то, во всяком случае, слегка придушивают людей одной своей географией. Австралия, например. С другой стороны, бежать из них не так-то просто, все очень далеко, достаточно непохоже, и через какое-то время обнаруживаешь, что дом именно там, где уже прожил двадцать лет, а все остальное – так, временно, конечно, не навсегда и тягостно чуждо. В этом смысле если, как говорится, удалось зацепиться в Румынии – надо быть благодарным судьбе. Правда, летать отсюда домой довольно далеко и трудно это делать часто – но что ж поделаешь, отовсюду так.  Так что надо быть благодарным. А можно еще спросить где-нибудь: а другого глобуса у вас нет? Ужасно хотелось спросить. Румыния ей надоела до чертиков. Но она только пожала плечами:
- Деваться? Не знаю. Раньше надо было думать. А теперь, если уж начал застегивать пиджак не на ту пуговицу, - ничего не поделаешь. Надо все обратно расстегнуть и обратно застегнуть.
С тех пор как они уехали из России прошло двадцать лет. Но постоянно тающая, в смысле реализуемости, возможность вернуться обратно никогда не покидала ее сознания. Может, это зависит от того, как часто тебе об этом напоминают окружающие? А может и не зависит. Иногда ей даже казалось, что по мере того, как ‘go back where you came from’ становится все более невозможным, мечта все-таки когда-нибудь сделать это - не тает и вянет, а наоборот, разбухает и, как осьминог, опутывает все своими щупальцами, принимает фантастические очертания.  Все, что было плохо – было плохо поэтому, из-за географии, и все, что хорошо – тоже, из-за другой географии.
- Куда деваться, куда деваться, - ворчливо повторила М. – А нам обязательно говорить по-английски там, куда деваться?
- Да.
- Почему?
Действительно, почему? Она никогда не могла этого понять.
- Я говорю по-английски, - сказал Том. – Достаточно хорошо. И не на одном другом языке больше я достаточно хорошо я не говорю.
- Особенно в Румынии, - вставила М. и не удержалась от смешка. – Особенно в Румынии ты говоришь. Но насчет достаточно хорошо - это иллюзия. Или, как они говорят, delusion. Реальности не соответствует, опасно для тебя и для других.
- В любом случае, я так считаю, - сказал Том. – Раз я этим зарабатываю, значит, -достаточно хорошо.
- Спорное утверждение, - возразила М. – Если кто-то по каким-то причинам решил это оплачивать, это еще не значит, что все, что оплачивается делается кем-то достаточно хорошо. Ты, конечно, можешь считать, что это по определению так, - но найдется много людей, которые с тобой не согласятся. Из числа потребителей твоих услуг, - добавила она.
- Как это?
- Ну тех, кто у тебя учится.
- А, - протянул Том. – Он, казалось, искренне не понял.
- И в любом случае, это же в прошлом, - продолжала гнуть свое М. – Почасовую нагрузку тебе больше не дают. О чем мы говорим?
- Не дают, не дают, а вдруг возьмут и дадут, - возразил Том.
- Что же ты делаешь тут, в Румынии?
- На это есть другие причины, ты же знаешь.
- Да, знаю. Ты на другом конце света и занят чем-то, имеющим лишь отдаленное отношение к тому, чем ты занимался раньше. И по-прежнему считаешь себя тем, чем ты был раньше, что интересно. И еще интересней, что при этом ты зачем-то веришь, что хорошо говоришь по-английски, это тебе важно с точки зрения того, что ты на самом деле есть. Учитель,преподаватель и все такое. Иллюзия, - повторила она упрямо. Бред.
Том казался обиженным.
- Почему? – спросил он наконец. – Почему это плохо, и, как ты выражаешься, опасно для меня и других? Кого это?
- Просто я это вижу. Это очевидно, - сказала М. – Плохо для меня, например. Я сомневаюсь, что все это хорошо для детей, но это мы еще увидим, конечно.
- Но деньги-то нужны, - возразил Том. – Это лучший способ их получить. У тебя что, есть другие способы?
- Нет, наверно нет, - призналась М.  – Больше нет других способов, хотя были. И, в частности, поэтому это для меня плохо, хотя нанесенный мне ущерб этим не исчерпывается. Но, все-таки, стоит не забывать, что если они это оплачивают, это еще не значит, что кто-то действительно хорошо думает о тебе и твоих картинках и способах преподавания. В наше время, боюсь, это вообще ничего не значит. Просто так уж получилось. Время, когда тебе платили потому, что то, что ты делаешь, кому-то нужно, давно ушло. А сейчас это происходит потому, что курс чего-то повысился, а курс чего-то понизился. Курс акций, в которые вложены деньги и retirement funds твоего университета, видимо, упал, вот тебя и выгнали, - закончила она с торжеством. – Может, он специально для этого понизился.
- Что? Откуда ты знаешь?
- Я к примеру, а может, ты сам и рассказал. Движущие силы того, что происходит в таких случаях. А о твоих картинках или, скажем, стиле преподавания они не думают вовсе.
- На все есть причины, - сказал Том. – Просто так ничто не происходит.
- Возможно, хотя и это спорно, - возразила М. – Вот фонтан бьет и капли падают каждый раз чуть-чуть по-разному. На это есть причины? Какие-то случайные колебания, или как там это называется. Может и есть, вот я и толкую тебе о том, какими они могут быть. Что и как ты делаешь, к этому не имеет отношения.
- Если люди платят за что-то, значит, думают об этом хорошо, - сказал Том. -  Это даже одно и то же слово: good, хороший и goods, материальные блага.
- Это по-английски они так думают, - возразила М. – А впрочем, может по-русски тоже: благой и блага. Га.
Том молчал.
- А все-таки, если кто-то что-то оплачивает, это в наше время может вообще ничего не значить, - опять сказала М. – Вот например:  мне все время звонит какой-то человек с предложением поменять вентилятор в доме. Бесплатно причем, эта замена кем-то субсидируется. Я говорю: так давайте договоримся, очень интересно, хоть посмотрите, в каком он состоянии. А он такой: а я не знаю, когда я могу прийти. Звонили уже пару раз. Сама замена, может, и бесплатная, но звонки делает кто-то, кому еще кто-то платит зарплату. И так далее, и тому подобное, в больших городах этого полным-полно. Кто этого хочет? И где тут закон спроса и предложения? – закончила она.
Том казался обиженным, видимо, принял этот рассказ о вентиляторах близко к сердцу.
- И то же самое относится ко всему, - продолжала М. – Если кто-то думает, что твои картинки на стенах – преступление и вандализм, - это еще не значит, что это не высокое искусство – они просто повторяют то, что полагается говорить. Не все повторяют, а только некоторые, и притом самые глупые. И наоборот: если они считают что-то заслуживающим уважения и вполне, как это, mainstream, занятием, это еще не значит, что в этом есть хоть какой-то смысл. Сейчас более чем когда-либо. Все это происходит, сплошь и рядом, каким-то абсолютно случайным способом, не имеющим отношения к качеству производимого. И если у этих событий есть причины, они у чем-то другом.
- Случайным?
- Ну да, случайным.  Тому, что что-то хорошо оплачивается, а что-то нет, часто вообще нет никакой причины. А может быть, лучше сказать, что она есть, но не имеет отношения к качеству производимого. Видимо, это не всегда было так, поскольку мы еще не отвыкли искать связь между качеством и прибылью, и считать, что она должна быть, эта прямая корреляция. Но масса вещей ее размывают, а может, и вовсе разрывают, и такие штучки, как Бэтти с ее приложениями для торговли валютой, - только одна из них, возможно, не самая худшая.
- А как насчет фресок? – вдруг спросил Том. – Которые в церквях? Это то же самое, что картины на стенах.
- Но в те времена отношения между качеством и оплатой были другие.

Когда М. проснулась на следующий день, Тома не было. Под зеркалом она нашла записку: ‘Я в Стратфорде.’
И все, больше ни слова. Похоже, Том опять исчез.  Интересно, Стратфорд - это где?  В Виктории, австралийском штате, есть Стратфорд, она это знала откуда-то. Но ведь они гораздо ближе к Англии, а там он тоже есть. Может, он имел в виду этот второй Стратфорд? Стратфордов, по меньшей мере, два, а может и больше. Ведь наверняка где-то есть улица с таким названием, хотя навряд ли Том имел ее в виду, скорее -  город. Два значит, и все это имеет отношение к Румынии. М. тяжело вздохнула.

Ей хотелось знать, остается ли Бэтти до сих пор в Бухаресте. Может, она тоже двинула в Стратфорд? М. почему-то казалось, что этого не может быть. Но хорошо бы проверить. Она старалась вспомнить, где она – эта улица, на которой в доме номер тринадцать жила Бэтти.  Чуть-чуть поплутав, она, наконец, нашла улицу. Окно на втором этаже светилось. Это значит, что она дома, - подумала М. Хотя, может быть, она выехала, а свет жжет кто-то другой.
М. хотелось убедиться, что Тома там нет, но в дверь стучать не хотелось. Что же делать? Можно, конечно, пройти пару пролетов вверх по лестнице и спросить Бэтти об этом, но как-то противно...К тому же, она ведь может и соврать, по идее?
Если она скажет нет, значит ли это нет? В принципе это может означать, что Том здесь где-то бродит с баллончиком краски, выискивая стену побольше и почище. А может быть – давно на пути в Австралийский Стратфорд. В записке-то так написано. Он не стал бы врать, в этом М. была уверена, если уж потрудился оставить записку.
Но почему Стратфорд? Что он значил для него? Этого М. не могла себе представить. И название-то дурацкое, считала она.
Чем является любая вещь, явление и тому подобное, материальное  и духовное, -  зависит от того, каким слоем общества, точнее, его представителями, это сделано. Боже, до чего же безобразное утверждение! Слой. Стратум. А множественное, видимо, - страта. Оно и сейчас иногда употребляется.
 Страннее и безобразнее всего то, - продолжала рассуждать М. – что Том действительно верит во что-то такое. Если не в точности в это, то в какие-то очень близкие принципы. Хотя, конечно, все это бунтарство с краской и на стенах – это же наоборот? Советский, антисоветский – какая разница.
Во что он, собственно, верит? Если картина кем-то commissioned и оплачивается, - это хорошо и настоящее искусство. А если нет – хулиганство и вандализм. Да нет, верить в это, пожалуй, невозможно, если всерьез занимаешься этими картинами. Ясно, что настоящее – сами картины и, пожалуй, еще баллончики с краской, а остальное – так, шелуха, со временем отвалится. А может, и сейчас, спустя несколько веков, мы считаем что-то шедевром только потому, что безумный и очень богатый король когда-то заказал картину и повесил ее у себя во дворце? Не всегда дело в этом, конечно, а как часто?
В любом случае, - продолжала гадать М. – если он поехал в Стратфорд, она может тоже поехать туда и найти его? Конечно. Однако ж Бэтти тоже могла поехать туда, и что тогда? В этом случае Том оставил бы ей записку? Пожалуй.
Да, - М. почти решилась, - время ехать в Стратфорд. Но надо сперва разрешить это недоразумение с Бэтти. Там она или нет, все-таки лучше знать заранее. Если судить по смскам в мобильнике, не похоже, чтобы они регулярно писали друг другу. Это может значить, на самом деле, две вещи: писать не нужно, потому что она тоже там, или, наоборот, он пользуется другим номером и М. не имеет доступа к смскам.
М. нашла еще один старый телефон Тома и проверила почту. Никаких сообщений от Бэтти. Значит, она тоже там? Или, наоборот, они больше не пишут друг другу?
Похоже, Том поехал в Стратфорд сам по себе. Больше в ней не нуждается? Что-то еще развело их в разные стороны?
Как бы установить истину, причем наверняка? М. поднялась по ступенькам дома Бэтти опять и послушала под дверью. Из-под двери выбивалась тоненькая полоска света. Из-за этого в дверь хотелось войти, М. подумала, не позвонить ли. Нажать на кнопку звонка – и Бэтти откроет. Но нет, не сейчас – из-за двери доносились голоса. Лучше подождать и послушать.
Слышно было два голоса, мужской и женский. Женщина была, судя по всему, Бэтти. Но мужчина не был Том  - голос совсем не похож. Значит, его там нет! –  это было очевидно, или, скорее, оче-слышно. М. вздохнула с облегчением. Завтра она поедет в Стратфорд и найдет там Тома. Единственная трудность состоит в том, что на Земле существует, по крайней мере, два места с таким названием – два хорошо известных места. Один в Австралии, в штате Виктория, очень близко от Мельбурна. А второй – в Англиии, тот самый, где, по легенде, жил Шекспир. Куда же податься? Или, лучше сказать, с чего начать? Какой из них выбрал Том?
Если он ничего об этом не сказал в своей записке, значит, видимо, это должно ей быть ясно? Тогда, наверно, тот, в австралийской Виктории – ведь они там живут. С другой стороны, сейчас-то, в Румынии,  к ним ближе другой Cтратфорд – тот, что в Англии. М. задумалась. Черт, если бы ее спросили, лучше бы ни одного Стратфорда, со всеми его шекспировскими коннотациями - не было. А тут сразу два – и, похоже, он мог выбрать любой, а она должна отгадать, какой именно. Что могло повлиять на этот выбор, кроме географии? Увы, она почти ничего не знала об обоих.
Если он ничего не сказал на этот счет, значит, наверно, это то место, которое ближе к дому, - наконец решила она. А дом в данном случае, это Виктория в Австралии – как ни странно это кажется отсюда, из Бухареста. Значит, видимо, с него и начать? С другой стороны, Лондон и его окрестности ближе и билеты туда дешевле. Может, с них начать? Завтра.

М. уже совсем собралась ехать в Стратфорд, когда нашла под зеркалом  еще одну записку: Я в Париже, - прочитала она.
Значит, Том передумал? Когда он написал эту записку и как она очутилась здесь? Ведь если он уехал, он не мог ее доставить? Оставил перед отъездом? Но нашла-то она ее только сейчас. Как же так могло получиться? Она была уверена, что еще вчера этой второй записки не было.
Кто мог войти в ее квартирку в Бухаресте? Ключи были только у Тома, и если он уехал – никто не мог. Разве что он оставил Бэтти ключ? Но с какой стати?
Наверняка он мог бы оставить ей ключи, если бы это не было их общее жилье – старый поездной вагон, найденный пару месяцев назад. Двери не закрывались, пришлось посуетиться, чтобы сделать ключи. И вот, нате вам – они еще у кого-то есть.
А может быть – ключей нет – просто кто-то влез внутрь, скажем, через окно. Хотя окна здесь открывались с трудом и в данный момент были закрыты. Может, это вообще не его почерк. М. присмотрелась: точно, не его. Любая графологическая экспертиза это подтвердит. P в слове Paris выглядит совершенно иначе. Но кому понадобилось доставить сюда записку, если Том ее не писал? Интересно, а та первая, насчет Стратфорда – настоящая? Она вытащила записку и принялась ее разглядывать. Эта была больше похожа на почерк Тома, - решила М. Если записка про Париж – поддельная, значит, он в Стратфорде. Стратфорд, Стратфорд, Стратфорд. Что-то есть удивительно мрачное в том, что он идет через запятую с Парижем, хоть бы этот второй и был подделкой. Интересно, какое между ними расстояние в километрах?  Ладно, завтра она начнет искать, - еще раз успокоила она себя.

Итак, - еще раз повторила себе М. – Париж подделка. Он уехал в Стратфорд. Но какой – австралийский в Виктории или британский? Может еще где-то они есть, но и двух хватит. И почему, интересно, англо-саксы так любят давать всему одинаковые названия? Городам, штатам и улицам? Не хотят расставаться с какими-то точками своей истории, которые, на их вкус, можно повторять бесконечно? Впрочем, к Стратфорду это имеет косвенное отношение. Сейчас главное – разработать план действий.
А что, если – он поехал в британский Стратфорд, чтобы быть ближе к России? Ведь оттуда совсем недалеко до нее, а от нас, то есть из Мельбурна  – страшно подумать. М всегда считала и говорила об этом Тому, что нет смысла оставаться русским на таком чудовищном расстоянии от России – в Австралии. Какой в этом толк? Все равно все сводится к тому, что ни времени, ни возможности проводить там сколько-нибудь заметное время нет, а для того, чтобы раз в году заехать за государственный счет по пути из одной командировки в другую, паспорт не нужен. Хотя – почему бы и нет? Носят же люди, скажем, обручальное кольцо, во многих случаях и тогда, когда давно состоят в других отношениях. Что-то в этом роде. Надо видимо перестать быть тем, чем ты был  - будь то семейные отношения или признание себя жителем какой-то страны – из которой ты давно уехал. Так многие считают. Но часто это просто невозможно. Том не был бы русским – кем бы он был? Или чем?
 Хотя, если подумать – если бы жить где-то еще – можно было бы проводить там, то есть дома в России – значительное время. М. всегда очень хотелось этого, но сделать не получалось. Так, может быть, Том последовал ее совету? И для этого поехал в тот Стратфорд, поблизости от Лондона? Организовать свою жизнь совершенно по другому и лучше. Тогда начинать надо с того другого Стратфорда.
Она еще раз подумала, что, может быть, Том последовал ее совету, и потому не вернулся домой, а остался где-то тут. Хотя она же хочет, чтобы он вернулся домой? Чего ж ей еще хотеть? А может, наоборот, обиделся: кому понравится слушать бесконечные напоминания о том, что место для жизни ты выбрал не лучшим образом, учитывая твою систему ценностей. В которой на первом месте – Стратфорд. А на втором – паспорт страны, из которой ты давным давно уехал. Зачем он тебе, будь чем-нибудь еще. Чем еще? Легко сказать, она тоже не считала это возможным и, в сущности, не стремилась к этому. Так, может, из этого следует, что он выбрал другой Стратфорд?
М. чувствовала, что как слонопотамы, ходит по кругу, оставляя за собой все больше дорожек с следами, и скоро уже не будет знать, сколько здесь было зверей. А может, это уже произошло.

Ну что ж, в конце концов, купить билет из Бухареста в Лондон – не так уж сложно. А когда она туда приедет, видно будет, что делать дальше. Наверно – сядет на поезд в Стратфорд. Тоже, наверно, несложно – от Лондона это достаточно близко и, к тому же, это ведь не просто так никому не известный маленький городок. Место рождения Шекспира, туристов, наверно, до черта. Жалко, путеводитель не сообщает, откуда это известно. Но, видимо, есть какой-то респектабельный источник. Даже дом, в котором он родился, стоит, говорят, на том же месте. Реставрированный надо думать, но тот же самый в каком-то смысле.  И близко от библиотеки, естественно.  А что, если сам Шекспир – был не тот же самый? В конце концов, кто действительно знает, кто написал все эти пьесы? И еще меньше, естественно, известно о том, кто их потом редактировал. Это, очевидно, происходило больше, чем однажды? И сколько у них общего с оригинальным текстом. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Интересно, что у него, Шекспира то есть, вроде бы был отец, и музейный дом принадлежал сначала ему. А также дочь и внучка, и прошло три поколения пока – прямых наследников больше не нашлось – и дом достался племяннику. Однако дом не сносили и даже не перестраивали, и теперь в нем музей. Боже, - М. вдруг почувствовала, что ей как будто страшно. – Почему-то я совсем не хочу заходить внутрь. А если Том здесь? Он зашел бы внутрь? Вероятно, если уж приехал. Она купила билет и вошла в дверь. Но Тома там, разумеется, не было – он уже уехал.
У нее было чувство, что больше шансов найти его поблизости от станции. Полное название местечка было Стратфорд на Авоне. Авон почти авьон, - сообразила М. Самолет, то есть. Интересно, кто это тот ай, который выпал? Из самолета и из слова? И какая мрачная ирония в самом факте: Шекспир и все сопутствующие коннотации имеют отношение к самолетам. На самолетах тогда же не летали – кто и когда выбрал такое место? Впрочем, все здесь было настоящее, в этом сомневаться не приходилось. Здание самой станции было сделано из стекла – а может быть, это был такой прозрачный пластик, очень похожий на стекло.
Большущий кран что-то строил в двух шагах от станции. Туннель, как утверждала табличка, приклеенная на заборе. Может, Том  рисует где-то здесь? Но его нигде не было видно. Но она найдет их, Тома, Джэка и Джэй. Как странно, все-таки, что посещение Стратфорда – или, может лучше сказать, застревание между этими двумя Стратфордами – ведь есть еще один – связано с тем, что вместо трех человек остался один. Она сама. Но она найдет их, обязательно.
Ближайшая к Стратфорду станция называлась Панкрас – что-то в этом роде. Pancras.  Напоминает Питера Пэна и еще что-то из области медицины, хотя навряд ли это имелось в виду? Там находятся сломанные часы, - объяснил М. какой-то прохожий, к которому она обратилась за указаниями, как пройти и проехать. Часы были сломаны с 1970 года, но сейчас их отреставрировали, они ходят.
Там тоже посмотреть? Она сомневалась, что делать дальше.

44.
Вместо того, чтобы немедленно уехать и двигаться в сторону другого Стратфорда – в Австралии - если Тома не было здесь, и он по-прежнему где-то в Стратфорде, - что, впрочем, неочевидно, - то, наверное, там? Вместо того, чтобы немедленно уехать, М. продолжала бродить по улицам все того же маленького городка. Время от времени она добиралась до Лондона, но, в основном, проводила время в Стратфорде. Нравилось ей это или нет, Том написал об этом месте в своей записке, стоит его исследовать как следует. Тут было не слишком-то много граффитти, чем, интересно, он занимается? Однако она все же нашла кое-что очень интересное. В каком-то дальнем углу небольшой узкой улочки нашлась картинка – девушка с темными волосами и в голубом платьице. Под картинкой была надпись: profit is prophetless. Замечательно, и что интересно, эту мудрость можно перевернуть: prophet is profitless. Звучит почти что так же хорошо.
Том всегда твердо верил, что хорошо то, что одобряется и принимается обществом. А также, разумеется, -  вознаграждается. Добро в моральном смысле и нажитое добро – это одно и то же слово. А если что-то не одобряется обществом, то, соответственно, это и не хорошо. Коллективная мудрость, или как там она называется? Как она совместима с такими одиночными по своей природе занятиями, как живопись? Неважно, он все равно в это верил, во всяком случае, так говорил ей.  Если что-то оплачивается – это самая ясная форма общественного поощрения, и стоит, следвательно, этим заниматься, и наоборот – не оплачивается – не стоит. Правда, на практике следовать этому правилу удавалось не всегда : у внутреннего развития свои законы, но он все равно в это верил.
- А что, если коллективную мудрость немножко изнасиловали? – иногда интересовалась М. – Она все равно такая же мудрая?
- Как это? – Том не хотел понимать, а М. всегда старалась и не могла понять, почему он не понимает.
- Ну так, - объясняла она. Люди говорят и делают не то, что они думают в действительности и во что верят, а то, что от них требуется. Это, как ты сам понимаешь, могут быть очень разные вещи. Интересно еще, от чего зависит, насколько они разные: скажем, твой сосед по дому дядя Вася, скорее всего, скажет о твоих картинах то, что он, на самом деле, думает. Хотя и это не обязательно. А какой-нибудь чин какой-нибудь художественной организации, которая заказы раздает – на него влияет намного больше факторов. Я хочу сказать, что навряд ли он такой же непосредственный. Увы, социологию эстетических предпочтений можно изучать, но это не очень-то поощряемая тематика, - закончила она.  – Хотя от этого, может, зависит, как ты живешь. И вообще – кое-кто выпадает из сетей коллективной мудрсти, по разным причинам. Как это может быть, если она правда такая уж коллективная и синоним истины? И между прочим, выпадают не самые худшие люди.
И как, интересно, Тому удавалось сочетать это все с религией? Том всегда был религиозен, и время от времени М. пыталась понять, всерьез ли он это, а может, все  - притворство, напяленная для чего-то маска? Казаться как кто?  Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так: он не притворяется.
А ведь религия – христианство, во всяком случае, прямо говорит, что стремление к наживе греховно. А деньги, если они у тебя завелись, надо выбросить в грязь. Может, они просто намекают, что между этими двумя вещами есть связь? Никто однако ж не ждет этого от нас сейчас и сегодня. Многие считают, что все эти – притчи, может быть – вообще не надо понимать буквально. А как надо понимать? Фигурально? Что бы это значило, применительно к деньгам? И как это отнести к Тому? Однако факт оставался фактом: про него никак нельзя было сказать, что он считает, что деньги грех, и чтобы заработать их, он был готов на очень многое. Одна история с Бэтти чего стоит. Хорошо, - подумала М., – что иногда желание творить все же уводило его в сторону от прагматического.
М. не очень-то верила в то, что может оказаться, что что-то такое важное, типа Библейских притч, надо понимать не буквально. Хотя – что мы собственно знаем о том, как получилось, что кто-то записал это – и на чем, может, на дощечке? Он был безумный страстный одиночка, или выражал чье-то мнение? Сколько людей верило тогда, что нажива греховна? И если они были, такие люди, и их было много – как же все это могло принять сегодняшние очертания?
Собираясь в Стратфорд, М. вспомнила, что поезда там устроены особенным образом, не совсем обычным. Иногда случается, что они длиннее платформы, у которой останавливаются, - и тогда нужно бежать в первый и второй вагоны в начале поезда, чтобы все-таки выйти на платформу. Ужас. М. никогда не могла сказать, в каком направлении следует бежать, и часто ошибалась. Лучше уж узнать и кого-нибудь заранее, в какой вагон нужно сесть, и потом из него и выходить. Странно, почему в самой главной книге ничего не говорится о том, можно ли рисовать на стенах. Может, потому, что это было очевидно – можно. Еще со времен наскальной пещерной живописи было можно, и потом еще долго – и церкви имели к этому отношение. А потом вдруг в какой-то момент стало нельзя. Вероятно, кто-то знает, в какой? Может, это как-то совпало с увеличением числа людей, верящих, что нажива греховна?
В общем, если Том притворялся, что верит в греховность наживы – и все остальное заодно – он делал это на редкость хорошо. Но он не притворялся, М. это знала. Хотя, конечно, для него всегда было важно общественное признание – и оплата труда, как его материальное воплощение. Как это? У англо-саксов есть пословица на эту тему: things are what they seem. Как-то так случилось однажды, что эта мудрость – между прочим, совершенно непереводимая, а это ведь тоже о чем-то говорит? – так озлобила М. – что она решила пошутить. If things seem, undo the seams. Трудно сказать, против чего она озлобилась – но ненавидела это люто. Вся эта их жизнь, в которой нет разницы между правдой и ложью,  и, по этому случаю, существует всего несколько слов для названия этой разницы. Как, например, будет приукрашивать? А приуменьшать? Есть какой-нибудь способ по-разному сказать привирать, присочинять и заливать? Как насчет сглаживать и замалчивать? У всего этого мало названий в английском языке, потому  что говорить о лжи – неприлично. И обо всех остальных вещах, имеющих с ней хоть что-то общее. Неприлично даже, по-видимому, обозначать словом различные отношения между реальностью и ее представлениями. Впрочем, может, не всегда?  Приукрашивать будет embellish? А сглаживать smooth over. Впрочем, дело не только в существовании слов, а еще в том, кто и когда их употребляет. Не то чтобы слов для описания отклонений от истины с большей буквы не было вовсе, но употребляются они реже и не совсем так же. Зато есть пословица! Things are what they seem. Неправда.
М. так разозлилась, что сочинила продолжение – If things seem, undo the seams. И вывесила на каком-то сайте, где вывешивают подобные puns. Получила тогда первый приз, виртуальный, конечно. Так может сейчас это и происходит – вдруг сообразила она.  If things seem, undo the seams. Где Том? Неужели в Стратфорде? Она никогда не переставала верить, что это именно так и должно быть: if things seem, undo the seams. Есть вещи поважнее, чем что вам кажется, и суть – не в том. Какое отношение имеет ко всему этому его привязанность к Бэтти? Может и никакое: просто ситуация, прежде всего финансовая, стала для него мало выносимой, и он нашел способ сбежать из нее. Тем более привлекательный, что, возможно, с Бэтти связано получение каких-то заказов и доход, и это позволяет ему поддерживать в своих собственных глазах – и, возможно, глазах других людей – все тот же привычный имидж.
А вот если бы получилось наоборот и не нашлось выхода – когда Тому перестали платить за его преподавание, -  ему пришлось бы постепенно изменить внутреннюю картину мира, и образ себя в нем. Мир заставил бы его изменить свою картину. Things are what they seem. Кому впрочем они кажутся? Здесь почему-то не говорится. Кажутся. А красота, она в глазу смотрящего, beauty is in the eye of the beholder – такая мудрость ведь у них тоже есть. Надо идти назад, в пещеры, и рисовать на их стенах – и казаться будет другое.
Наверное, Том вернулся в Австралию и потом поехал в Стратфорд, - еще раз сказала себе М. Она сделает то же самое – сейчас купит билет на самолет, потом, когда будет дома, поедет в Стратфорд. Поезда ходят от центрального вокзала несколько раз в день.
В этом втором Стратфорде они тоже много знали о Шекспире. В его честь была названа библиотека, был какой-то фестиваль. Даже небольшая речушка тоже называлась Авон. Если бы, кроме названия города, она знала о местонахождении Тома еще кое-что – это бы не обязательно помогло. Столько всяких названий совпадает. Видимо, они пытаются этим сказать, что все эти peer relationships? или как их – устроены одинаково и здесь и там. Хотя в Бухаресте, они, наверное, устроены иначе. Зачем же он тогда поехал в Стратфорд? Неужели ему все это нравится?
М. подумала еще и слезла на станции Сэйл. Чудное маленькое местечко, таких много в Виктории. Много воздуха, солнце, деревья – в основном, конечно, эвкалипты, но и другие, завезенные из Европы то ли клены, то ли буки, то ли ясени попадаются. В общем, не вечнозеленые, как эвкалипты, и кора выглядит иначе. Между деревьями прыгают зайцы – это, наверно, кролики, и, отпрыгнув пару метров от шоссе, скрываются за полупостроенными домами, обнесенными решеткой. Отойдешь от станции на пару сотен метров – торговый центр, а в нем продается мексиканская еда. М. купила буррито, довольно невкусный, и решила, что Тома здесь, похоже, нет. Милое местечко, но страшно скучное, и никаких графитти. Можно, конечно, доехать до Стратфорда – отсюда совсем недалеко, около получаса, но, может, сперва попробовать Морвэлл? Это еще ближе. Пару дней спустя она туда поехала.
Еще один маленький городок, тихий и симпатичный, как все они.  Сойдя с поезда, она купила больший пакет с фиш энд чипс и теперь думала, что делать дальше. Просто побродить по улицам, пока найдешь что-нибудь интересное? Что если Том здесь где-то? Она была почти уверена в этом.
Пройдя насквозь почти бесконечную улицу, уставленную маленькими кафешками, закрытыми, разумеется, как это водится в Австралии, в позднее время после пяти вечера, она, наконец, нашла кое-что интересное. Маленький итальянский магазинчик продавал сыры, колбасы и грибы. Грибы, пожалуй, слегка отличались от тех, что можно найти в России – почти так же сильно, как и деревья – но все же это были сушеные грибы. Теперь бы еще найти, где кофе выпить. Но кофе в этот час не просматривался.
Через дорогу она заметила на стене какого-то здания картину, которую, видимо, не заметила, когда сходила с поезда. Две черноволосые узкоглазые женщины, в ярко-красных платьях, что-то делали со змеей: кажется, просто передавали ее друг другу. Может, аптека? М. прищурилась, чтобы получше рассмотреть, что это такое – и прочитала вывеску над дверью. Татуировки. Там делают татуировки, а картинка, видимо – задумана как реклама. Это были гейши, они, наверное, татуируют посетителей – наконец поняла она. – И почему, интересно, рисовать на своем теле считается лучше, чем на стенке дома, хотя последнее не так больно? Она поспешила уйти вниз по улице подальше от дома с татуировками.
Пять часов – время, когда полагается кончать пить кофе и начинать пить пиво, - наконец догадалась она. Надо искать паб, здесь наверняка есть какой-нибудь. Как грибы со странными названиями, это была одна из ее новых привычек. М. привыкла ходить в паб, и уже не могла вспомнить, когда этой привычки у нее не было. Always was, always will be. Наверняка в Морвэлле есть хоть один.
Еще побродив и поискав, она, наконец, нашла паб. Несколько мягко освещенных комнат с игральными автоматами, в центре одного из залов – стойка, у которой продаются напитки. Замечательная австралийская вещь, выражение нацинального духа, можно сказать. Заказала пиво, уселась у окна. Раскрыла книжку – в городке был книжный магазин, и в нем она купила Орвэлла, 1984. В последний раз, читанную, кажется, в переводе. На страницу упала тень. Это Том – догадалась М.

















-


-




 











-
-
-

























-

-


 

-
 





















-

   
 
-



 
Маршмэллоуз



Наконец я дома, и что же?  Зрелище, представшее моим глазам, в первый момент поражает меня. Что я вижу? Мой муж и брат, конечно. И как всегда ссорятся. Из-за двери мне слышны их повышенные голоса, они звучат почти истерически. Я прислушиваюсь. В чем дело, очевидно совсем не сразу.
- Потому что я не ты, - говорит Том.
- Еще бы, отвечает Джэк. – Только чем тут гордиться?
За этим следует долгая пауза, в течение которой я стараюсь понять, в чем дело. Оба, кажется, злы и возбуждены до последней степени. Стараясь сдержать дыхание, я прикладываю ухо к двери.
- За деньги ты сделаешь все, что угодно, - говорит Том. – И не потому, что это тебе действительно нужно, хотя это тоже верно. А просто потому, что так ты себя чувствуешь лучше других. Но ты не лучше, ты хуже.
- Лучше делать что-то, чем ничего, - говорит Джэк.
- Это все? Слабоватое обоснование, в смысле жизненной позиции, - усмехается Том.
Постепенно контуры того, что происходит, прорисовываются четче. Дело в том, что Том недавно ушел с работы. И даже не недавно, а уже пару лет назад. И, может быть, не он ушел, а его ушли, если это такая уж большая разница. В любом случае, больше он этим не занимается. И как ни странно, похоже, абсолютно доволен ситуацией, во всяком случае, не ищет нового места. Вообще, Том для меня загадка. Что-то вроде сложной компьютерной игры, в которой только кое-что понятно, и то не до конца. Почему он не ищет нового места? Устал? Лечит какую-то душевную травму? Но ведь, по идее, душевной травме не повредит нахождение нового места? Может, дело в том, что место преподавателя живописи не так-то легко найти? Если не сказать невозможно. И вот он не хочет портить свой собственный имидж. Если кто-то спросит, где он раньше работал – есть хороший, достойный Тома ответ. Там, в университете Х, где это было в последний раз.
И еще что-то. Может, он не хочет быть как Джэк? Если Джэку так уж важна работа, а это, очевидно, так, Том не хочет считать ее важной. Фиг с ней, в жизни есть вещи поинтересней.  Мой муж Джэк говорил мне, и не раз, что если б он не уехал когда-то в Австралию, то спился бы, наверно. Чушь. На плаву  если что его и держит, так это работа, а ее и там достаточно. Но если так – Том не хочет работать, и не пьет. Совсем. Грустно, конечно. Чтобы знать, как что-то кончилось бы для тебя, например, жизнь в другой стране, отказ от эмиграции или эмиграция в другую страну – надо это попробовать. Увы, это уже невозможно. Что еще можно сделать? Посмотреть, как кто-то попробовал, и примерить это на себя? Работа не волк, в лес не убежит. Замечательно, что эта знаменитая русская пословица непереводима. Что у них вместо нее? Work and life balance. Баланс работы и жизни. И тоже, между прочим, плохо переводимый.
Я все еще стою, приложив ухо к двери и время от времени заглядываю в замочную скважину. Они все говорят и говорят, на повышенных тонах, и не похоже, что становятся дружелюбнее.
- Единственная причина, по которой ты все это делаешь, - говорит мой деверь Том Джэку, - это не иметь нужды в деньгах. Не потратить их на что-то определенное, а так просто, чтоб были. В отличие, например, от тех, кто остался там.
- Почему ты так думаешь? – Джэк, как всегда, краток.
- Да вижу я.  Том некоторое время колеблется, продолжать ли, и добавляет: - просто тебе хочется иметь достаточно денег, чтобы ими можно было сорить. Ты считаешь, что это достаточно веская причина, чтобы ездить ежедневно на работу? Воздух, между прочим, от этого не становится чище.
Какое-то время Джэк молчит, может быть, думает? Оскорблен?
- Не ежедневно, - наконец выдавливает он .
- Даже не ежедневно, а, скажем, через день – слишком часто, - замечает Том.
Надо на что-то решаться. Не стоять же мне здесь за дверью целый день. Жаль , не похоже, чтобы эта перепалка близилась к концу. Я делаю вдох и широко распахиваю дверь. Том прощается и выходит, ему надо в магазин, сделать закупки для семьи на неделю. Джэк тоже должен ехать, пора на работу, обьясняет он.

11.
Я остаюсь в комнате одна. Оглядываюсь по сторонам и усаживаюсь на стул. На столе что-то осталось. Я поднимаюсь разглядеть это получше. Кредитная карточка. Видимо, Тома, он ведь только что был тут. И, во всяком случае, не Джэка и не моя. На ней имя Тома.
Мне кажется, я видела, как Том вынул ее из кармана и положил на стол. Мне кажется, я смутно припоминаю, как он пользовался ею в магазине. Мы же близкие друзья, вместе покупали еду для вечеринки, вот я и заметила.
Я, кажется, знаю, в чем состоит объяснение. Это одна из тех дополнительных карт, они их называют additional. У них есть основной владелец и дополнительный, а вся документация, номер счета и прочее на имя основного. Оба имеют к счету доступ, но если дополнительный потерял карту  - собственно, доказать, что кто-то когда-то оформил ее для него и дал доступ к своему счету – почти невозможно. А может, и возможно, все зависит от того, какую инфу на этот счет они там хранят и сколь долго. Интересно, как получилось, что Том и М. завели себе такую штуку?
Немного пораздумав, я опускаю карточку себе в карман. Надо написать себе где-нибудь, чтоб не забыла вернуть, и поскорей.
Потом я следую своему обычному расписанию: обед и ужин, немножко уборки. Наконец, до меня доходит: а Том-то так и не вернулся! Уже два дня как его нет, кредитка, которую он оставил, так и лежит на столе (в конце концов, я решила, что лучше будет положить ее обратно на то же место). Интересно все-таки, он нарочно оставил ее там или в самом деле забыл? Зачем он ее вынул? Никто не знает, ни я,ни Джэк, ни даже его жена М.
Да, тут надо сказать, что все мы – Том и М., Джэк и я – живем рядом. Два наших дома стоят на соседних участках. При желании, можно переговариваться через забор.
- Боюсь, что Том исчез,- говорю я, когда мы в следующий раз встречаемся за ужином.
- - Может, все равно поужинаем, - предлагает Джэк. - И обсудим заодно, - добавляет он. – За свиной котлеткой лучше думается.
- Зачем, интересно, он мог это сделать? – начинаю я.  – Я имею в виду, не уехал, а оставил кредитку на столе? -Что если он обиделся. – говорю я Джэку – и не хотел ею больше пользоваться?
- Что ты имеешь в виду?
Интересно, может Джэк просто забыл все то, что он наговорил Тому? Все эти жестокие и намеренно оскорбительные вещи? Пока я раздумываю, стоит ли напомнить ему об этом, он задает следующий вопрос.
- А что за карту он оставил? О которой ты так беспокоишься?
- Дополнительную, то есть additional, - отвечает М.
- Как это дополнительную? Это что?
- Ну, знаешь, когда еще у кого-то есть карта, привязанная к этому счету.
- А, знаю, - замечает Джэк. – Это вроде как совместный счет. Туда что-то начисляют, обычно чью-то зарплату, и одновременно два человека имеют доступ к ней. Например, зарплату мужа, к которой таким образом получает доступ его жена, хотя, на самом деле, они могут быть и друзьями или какими-то другими родственниками.  Я пользовался такой много лет.
- Похоже, - говорит М., - но у него была дополнительная карта,  это не совсем то же самое.
- А в чем разница?
- Разница в том, - объясняет М., что в случае совместного счета обе стороны представлены как равные, не оговорена разница между ними, хотя, возможно, и даже чаще всего, только кому-то одному из них платят туда деньги. А в случае дополнительных карт есть основной владелец счета, и дополнительный, который имеет физическую карту, кусочек пластика, на котором его имя. А все документы обычно бывают на имя основного владельца, на счету может быть только его имя, стейтмент приходит ему, и так далее. Не знаю, может, это не всегда так, но часто.
-Откуда ты знаешь? – спрашивает Джэк. Кажется, он удивлен.
- Знаю, и все. – Отвечает М. Видела. – Стейтмент приходит на мое имя, они его присылают каждый месяц.
- А-а. Это все непросто переварить. Почему интересно, из этих двух опций – совместный счет и дополнительные карты – они выбрали ту, в которой сразу указывается, кто есть кто?  И кто из них, интересно, выбрал эти дополнительные карты?
- А что, если Том потеряет свою карту?  - спрашиваю я у М. – Если счет на твое имя, и оно всюду, кроме этого кусочка пластика, то есть его карточки, - как можно доказать, что она вообще была? Может, в случае, если он ее потеряет, это выглядит, как будто он украл твою? И все время пользовался чужой?
- Не знаю, - отвечает М. задумчиво. – Может быть. С чего бы ему что-то терять? Но если вдруг, мы сходим туда вдвоем, и закажем новую.
- Все-таки, странно все это, - говорит Джэк. – Это вообще безопасно, эти дополнительные карты?
-А почему нет?
- Представь себе такую ситуацию. Два человека только что познакомились – я не имею в виду вас двоих, естественно, вы семья – и один из них сильно богаче, чем другой.  Случается, разве нет? И тот, кто богаче, своему компаньону заказывает такую вот дополнительную кредитку. И просто для интереса еще представь, что они вместе путешествуют, куда-нибудь заграницу. Более бедный компаньон может пользоваться кредитной картой, но имя его более богатого друга всюду – на счету, документах, кроме самой пластиковой карточки – их две разных, с одним номером, у каждого на его собственное имя. Из чего следует, если вдруг что-то случится – что более бедный компаньон с этой дополнительной картой вообще был? Вынь у него из кошелька его пластиковую кредитку, пока он спит – и ничего не было.
-М-м, - это я. – Ты излагаешь это дело так, как будто это легкий способ прикончить своего партнера, когда он тебе надоел.
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М.
- Конено, нет, - отвечаю я. – Это я чисто теоретически. Пытаюсь представить себе, что вообще может случиться. Строго говоря, это зависит от того, какую инфу они там держат в банке на этот счет – где вообще записано, что к этому счету имело отношение два человека. Боюсь, что это бывает по-разному.
-А-а.
- А так, если не держат, можно вообще убить кого-то и сделать вид, что человека не было, - я продолжаю гнуть свое. – Что указывает на то, что он был, кроме кредитки – с ней неясно, - и мобильного телефона?
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М. опять, подумав.
- Естественно нет. Я и не предполагаю ничего подобного. В любом случае, - дело, видимо, в чем-то другом – он же оставил карточку на столе и уехал. Кстати, он какие-то деньги снял? А я так, - просто фантазирую на тему о том, что может быть.
- Ясно.
- Почему, как вы думаете, он мог оставить кредитку дома? – это Джэк.  – Она ему что, не нужна?
- Кстати, - встреваю я, - а почему Том не работал? – мне всегда хотелось это знать.
- Не знаю, - отвечает М, - Наверно, хотел, чтоб голова и руки были свободны для творчества.
- В смысле для его стритарта? Он ведь, кажется, им со студенческих времен занимался?
- Да, давно.
- И что же? – продолжаю наседать я. – Что случилось? Почему раньше ему хватало свободы на все, и можно было работать, а теперь уже нельзя?
- Нет, я этого не понимаю, - замечает Джэк.
- То есть?
- Все хотят быть свободными и иметь достаточно времени для творчества, и тэдэ, и тэпэ. Это общее место.  Однако ж большинство людей не делает никаких телодвижений, чтоб к этому идеалу приблизиться, и тем более, не бросает работы. Что-то должно было произойти, для того чтобы Том это сделал и уехал к тому же. Что именно?
- Не знаю, - повторяет М.
- А кто знает? – хочется спросить мне. – Если не ты? Ты же его жена? Однако я воздерживаюсь. Ситуация и так не из приятных, где Том, мы не знаем, а собрались мы здесь, в конце концов, для того, чтобы помочь нашим друзьям, Тому и его жене М.
- Он бы должен сказать тебе спасибо, - теперь Джэк обращается  к М. – Он мог делать то, что хотел, то есть рисовать свои картинки, - потому что вы были вместе и ты работала. Что случилось? Ты же должна знать? Кто его знает лучше тебя?
М. вздыхает.  Она должна, конечно. И до сих всегда чувствовала, что знает о Томе все. Неужели это уже неправда?
- Но вообще-то, - говорит Джэк, - для того чтоб человек начал заниматься такой бунтарской вещью, как стритарт, нужен, наверно, какой-то толчок. И тем более, для того, чтоб он бросил для нее все остальное? В какой момент он понял, что больше не может принять окружающей действительности? Вот я, скажем, про себя это знаю точно.
- Ну, и в какой? – мне интересно.
- В момент эмиграции из России в Австралию.
- В сам момент переезда?
- Да нет, позже конечно.
- Ты знаешь, когда?
Джэк задумывается.
- Навряд ли это относится к Тому, - замечаю я. – Он прожил много лет спокойно, и сам себя поддерживал, занимаясь преподаванием живописи в каком-то маленьком вузике. И что-то, видимо, треснуло сейчас...Или, может, недавно?
- У них там было сокращение, - объясняет М., помолчав несколько секунд.  – Тома вместе с еще человеками пятидесятью уволили. Это было  три года назад.
-  Так может, он травмирован? -  высказывает предположение Джэк. – Это был для него большой удар?
- Я думаю, да, - отвечает М. – Но скорее дело в том, что он устал.
- Еще бы устал, - это я. – У вас чересчур много детей. Всегда удивлялась, как вам это удается. Кто, например, отводит двух младших в школу по утрам?
- Том отводил, - отвечает М. – Потому что мне надо было уезжать раньше, чтобы успеть к девяти.
- Он что, каждый день это делал?
- Да, каждый день.
- Можно же было оставлять их в продленке местной, - предлагаю я. Как ее? After care?
- Гм-м, - говорит М. Похоже, она раздумывает, объяснять или нет такую очевидную вещь, как нежелание отправлять ребенка на продленку.
- Так что же? Он отвозил их в школу, а потом, не заезжая домой, ехал на работу?
- Нет, - говорит М. – Это было бы слишком далеко. Он оставлял машину дома и ехал в город на поезде. Это легче и даже быстрей, в случае плохого траффика.
- Ясно, - говорю я. – Еще бы, тут каждый устанет. И так изо дня в день . Может, он просто не хотел, чтобы дело выглядело так, будто ты со всем этим в состоянии справиться сама?
- Что ты имеешь в виду? Похоже, я нагрубила М. и она обиделась. Однако остановиться мне уже трудно.
- Ну как же? Кто- то должен в этой ситуации посвящать себя дому целиком, и это взял на себя Том.
- Какое это сейчас-то имеет значение? – перебивает Джэк. – Давайте лучше разберемся с его картой.
- Мы можем, если известен номер, позвонить в банк. Может, и даже наверняка, они знают что-то, проливающее свет на ситуацию. Например, сколько денег он снял в последний раз.
- А зачем? – спрашивает М.
- Как зачем? Если он снял большую сумму в тот день, когда он исчез, это нам кое-что говорит. Значит, скорее всего, он это планировал, и подготовился.
- Я могу позвонить, - говорит М. – Счет-то ведь на мое имя. Они должны ответить на все мои вопросы.
- Как насчет его красок? И прочих материалов для работы? – спрашиваю я.
- А что?
- Ну, он их взял?
- Надо посмотреть, - отвечает М. – Не знаю.
- Где он покупал все это? – встревает Джэк. – Никогда, кстати, не мог понять как они это делают. Краски могут быть дешевыми, конечно, но все эти подъемники должны быть запредельно дорогими? И если у человека нелады с властями, кто ему позволит пользоваться подъемником?
- А почему нелады? – спрашивает Джэк.
- Ну ты же знаешь, если картина на стене не заказана, не commissioned то есть, ее могут потребовать удалить. И  случается, цепляются, и оштрафовать могут.
- Да, я знаю, - говорит М.-  Все-таки, действительно, давайте попытаемся выяснить, сколько он снял денег. Это должно быть нетрудно.
- И зачем оставил здесь кредитку, - добавляет Джэк.


14.
На следующий день М. наконец собралась позвонить в банк. Для начала пришлось провести минут сорок, общаясь с автоответчиком. Почему-то он никак не хотел понимать, что нам надо.
-In a few words, tell me, what would you like to do today,  - металлический голос повторил это раз десять, а ответа понимать не хотел.
- My husband Tom has disappeared, - M. повторила это несколько раз.Наверно, это было неправильно. Потом она говорила еще что-то про additional card, оставленную им на столе. И о том, что хотела бы знать, какую сумму денег он снял перед отъездом. Видимо, это было чересчур сложно, но она, очевидно, волновалась.
- Sorry, - повторил автоответчик. – I have difficulty understanding this. In a few words, tell me.
- А между прочим, - Джэк вдруг оживился и у него улучшилось настроение. – Даже если он снял деньги, они ведь все равно рано или поздно закончатся. Скорее рано, чем поздно. И что он тогда будет делать?
- Не знаю, - сказала М. – Почему ты думаешь, что скорее рано? Хотя, конечно, на этом счету никогда много не лежало.
-Тебе нужно не звонить им, - говорит Джэк, а просто проверить баланс. Пользуйся преимуществами того, что у вас общий счет.
- Я уже проверила, - говорит М. – Как ты догадался? Перед тем как исчезнуть, он снял тысячу долларов. Дело в том, что это превышает его дневной лимит. Поэтому стоит поговорить с ними, по идее, ему нужно было зайти в branch, чтобы это сделать, и его кто-то мог видеть.
- А-а, - до меня, наконец, доходит. – Ясно. Только навряд ли кто-то будет отвечать на такие вопросы, тем более, по телефону.
- Попробуем.
Сделав еще пару попыток, М. наконец прорвалась через автоответчик. Джэк подсказал ей, что надо не рассказывать истории из своей жизни, а воспользоваться одним из предлагаемых в меню примеров и повторить его.
- Credit card statement query – наконец выговорила М. Это была одна из тех вещей, про которые можно было спросить, - так говорил автоответчик.
- I have difficulty, - упрямо повторил автоответчик.
- Ты неправильно говоришь, - опять влез Джэк. – Квери неправильно произносишь. Надо говорить так, чтобы получалось что-то среднее между е и и. Редуцированные гласные называется.
- Это не редуцированная гласная, - заметила М. – Потому что здесь ударение. Квери-двери.
- А что, под ударением не бывает редуцированных? – спросил Джэк. Он опять задумался. Может быть, надо лучше знать, что там можно знать про редуцированные, и тогда все это, буквально все – будет лучше получаться. Маловероятно, конечно.
- А может, он чувствует, что я думаю о ментах, когда говорю стейтмент? – вдруг мелькнуло у М. – Чушь, что автоответчики могут чувствовать?
Когда, наконец, на том конце провода трубку взял живой человек, подтвердилось только то, что они уже и так знали. В день своего исчезновения Том снял тысячу долларов. Чтобы поговорить с кем-то, кто мог видеть, как он это сделал – потребовались еще кое-какие усилия. В конце концов М. это удалось. Но разговор не принес никакой новой информации. Да, Том заходил в банк, для того чтобы снять эти деньги, но никто не знал, с кем он там виделся, или не хотел говорить М. Да и зачем это может быть нужно? Чтобы установить точное время, когда он мог уехать? Жаль, на транзакциях его больше не указывают, - подумала М. А то можно было бы узнать, когда он купил себе билет. Впрочем, он не взял с собой карты все равно, а видимо, кэш на первое время.
- А мобильный телефон он взял? – вдруг спросил Джэк. – И вообще, может обратимся в полицию? Что-то мне это перестало нравиться. Хотя, конечно, если денег у него только эта тысяча, беспокоиться особенно не о чем. На нее не очень-то разгуляешься.
-  Мобильник выключен, - сказала М. – В полицию я обращаться не хочу, он вернется, я уверена.
- Если он снял заранее деньги, это указывает на то, что его не похитили,  - говорю я. – Интересно, в каких случаях это верно? А что, если его заставили? Или он сам хотел навести нас на ложный след? Уж больно скромная сумма, что на нее можно сделать? У него были здесь где-то недалеко близкие друзья?
- Нет, - отвечает М. – Он вообще нелюдим, ты же знаешь. Не очень общительный человек.
- А другая кредитка у него была? – спрашивает Джэк.
- Насколько я знаю, нет, - отвечает М. – Та, что он оставил на столе, - его единственная карта.
- Как-то это кажется невероятным,  - возражает Джэк. – Без карты вообще неудобно, а он собрался путешествовать, по всей видимости. Зачем, интересно, он ее бросил? Может, забыл?
- Странно, что, все-таки, могло его подтолкнуть к этому? – спрашиваю я. Какие-нибудь идеи? Вы поссорились?
- Мы никогда не ссорились. – отвечает М.
- Как никогда? Так не бывает. Может, у него была другая женщина? Это бы все обьяснило. В любом случае, куда он мог двинуть, если решил уехать на короткое время?
- Мы не поссорились, - повторила М. – Мы никогда не ссорились.
- Правда?
- А другой мобильник у него был? – спросил Джэк.
- Был, - подтвердила М.
- Я думаю, мы можем поискать, не найдется ли чего интересного в его другом телефоне. В такой ситуации мы имеем право, мне кажется.
М. вышла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руках старый мобильник Тома. После минутной паники мы нашли подходящую зарядку и зарядили его. Чтобы открыть инбокс с электронной почтой, не нужен был пароль, хотя нужен был интернет на мобильнике; его удалось купить, зная номер.  Пару минут спустя М., низко опустив голову, чтобы лучше видеть, уже читала сообщения, поступающие в электронную почту Тома. Я сидела рядом с ней и читала то же самое через ее плечо. Похоже, у Тома была подружка. То, что мы сейчас читали, не оставляло никаких сомнений на этот счет. Как же он с ней познакомился? Может, онлайн? Девушка, которую звали Бэтти – она подписывалась – не только писала, но и звонила. Звонила она, судя по номерам, из-за границы – значит, жила где-то далеко? Может, в результате такого телефонного звонка они и познакомились?
- Иногда мне звонят совершенно новые люди, - заметил Джэк. – Промоушн того и сего. Может, она тоже так позвонила?
- Этот номер, кажется, румынский, - сказала М.
- Можно потом посмотреть, что это за номер, - сказала я. – Но так или иначе, навряд ли он мог взять тысячу долларов и убежать с ней на край света? Это кажется невероятным. Сколько времени можно протянуть на тысячу долларов?
- А кто она? – спросил Джэк. – Что нибудь выясняется, кроме того, что ее зовут Бэтти?
- Это все, - отвечаю я, - или почти все. Бэтти, значит женщина. Номера заграничные, но разные, почти всякий раз новый. О чем они говорили, здесь не написано, как ты понимаешь.
- Мне кажется, маловероятно, что они сейчас вместе, - сказала М. – У Тома просто не хватило бы на это ресурсов. Но можно это проверить попозже.
- А что еще ты нашла? – спрашиваю я. - В электронной почте ее следов практически нет. В основном, она посылала смски и звонила.
- А что-нибудь интересное в электронной почте есть? – спросил Джэк.
- Из нее видно, например, что время от времени Том поселялся в отели, - ответила М. – Но это я и так знала.
- Как часто? – спросил Джэк. – И зачем, смею вас спросить? С этой, как ее, девушкой из Бухареста?
- Будапешта, - поправила его М. – В основном, она звонила с телефонных номеров, у которых будапештский код. Не думаю, что он жил там с ней. Похоже, она никогда сюда не приезжала. Обычно он останавливался в одиночных номерах.
- А сколько это стоило? – спрашивает Джэк.
- Примерно около сотни долларов за ночь, - говорю я. – Я знаю.
-  У Тома были любимые места в нашем городе, - заметила М. – Иногда он останавливался там в отелях, чтобы рано утром выйти погулять.
- Это какие например? – спрашивает Джэк. – Дороговатые получаются прогулки, разве нет?
- Какие? Ему всегда нравился центр Мельбурна, мост через Ярру, и рынок Квин Виктории. И все места, где можно погулять по морю. Альтона, Мордиаллок. Том всегда говорил, что море искупает все.
- Искупает? В каком смысле? Что нужно искупить?
- Послушайте, - встреваю я, - ну какое это сейчас имеет значение?
- Имеет с точки зрения того, была она тут или нет, - говорит Джэк. – Мне кажется, пока нет.
- Давайте лучше посчитаем, сколько это могло стоить. Если, скажем, Том имел в виду провести около недели в отеле в таком месте – или другом подобном, - то это стоило бы около семиста долларов. Если он с этой именно целью снял тысячу долларов, он скоро вернется. К тому же, есть и пить ему ведь тоже надо.
- А что, если что-то случится, и ему понадобится больше денег? И раньше, чем он предполагал? Безумству храбрых поем мы песню.
- Что случится? Если ты ждешь, что что-то случится, лучше сидеть дома. – замечает Джэк. – А он когда-нибудь раньше это делал?
- Что?
- Ну исчезал вот так из дома?
- Нет, - сказала М.
- А у него было какое-то любимое место? Которое ему нравилось больше всего? Там бы и посмотреть, в первую очередь...
- Да, было одно место, - задумчиво говорит М. – Черт, я кажется, не очень помню название. Charles den, или что-то в этом роде. Это в центре, рядом с трамвайной линией. Снизу рынок, он открывается рано утром, его слышно и видно в окно, из кое-каких комнат, правда, не изо всех, и ему нравилось это. И трамвай, конечно, тоже. Они же начинают ходить раньше метро. Хочешь ехать куда-то в пять утра – пожалуйста.
- Не раньше, - возразил Джэк. – Метро там открывается в четыре утра с копейками.
- Ну не раньше, примерно в то же время. Достаточно рано.
- А он знал там кого-то? – спрашиваю я. – По идее, если он там достаточно часто бывал, должен был кого-то знать. Вот бы найти их...
- Я думаю так, - говорит М. после секундного раздумья. – Надо разбиться на группы, наверно. Ты и Джэк пойдут вместе, - обращается она ко мне. – И я, в отдельной группе, сама. Мы можем постепенно проверить все отельные места, где он останавливался в последнее время. Может, кто-то что-то знает. Видел, слышал. Не думаю, что это займет много времени. И, кроме того, нужно, конечно, связаться с этой его подружкой из телефона. Это тоже не должно быть особенно трудно, у нас же есть номер, и не один.

15.
- Почему бы тебе не обратиться в полицию, - Джэк опять пристает к М. с этим вопросом. – Или найми частного сыщика. В любом случае, лучше иметь дело с профессионалом, мне кажется.
- Это если и правда случилось что-то серьезное, - возражает М. – А мне кажется, ничего серьезного не случилось. Он вернется, я уверена. Зачем раздувать пожар, которого, может, и нет?
- Да, пожалуй, - соглашается Джэк. – Может и нет, все зависит от того, как мы смотрим на это дело.  Хотя это, в общем, denial. Так что гостиницы?
На следующий день М. начинает проверку любимых гостиничных мест Тома. Прежде всего, конечно, Charles den; она знает, что он туда захаживал. Было и еще одно место, но лучше начать с этого. Место было, судя по всему, очень дешевым, с общим душем в коридоре и кухней для желающих, но отдельная комната стоила сто долларов. Что тянуло сюда Тома? Может, вид из окна? Вид был классный, если повезет, конечно, вселиться в комнату с хорошим видом. М. привычно подумала, что, в сущности, давно перестала понимать Тома. А может, его притягивала близость к станции метро?
Приближаясь к гостинице, М. чувствовала себя немножко нервной. Том приезжал сюда довольно часто, просто отдохнуть. Иногда он говорил ей об этом. Не такое уж дешевое удовольствие для Тома. Значит, ему сильно этого хотелось? Но зачем? Он мог бы и дома отдохнуть. Может он приезжал потому, что встречался здесь с этой девушкой, Бэтти? Но не похоже, чтобы кто-то ее видел в этом городе. Ей бы уже сказал кто-нибудь? А может, наоборот? Он встретил Бэтти, потому что приезжал сюда отдохнуть? Тогда ей наверняка удастся это выяснить. Все-таки, до чего странная форма эскапизма – убежать из дома и снять номер в гостинице. Может быть, эскапизм – или как там это называется – был для Тома важнее, чем Бэтти? Это следует из того, что она, М., знала об этом. Мы знаем все существенное о тех, кто нам близок – интересно, это правда? М. всегда верила, что да.
Между прочим – продолжала она прикидывать – как правильно искать людей, с которыми он мог познакомиться здесь? Она попросила показать ей комнату, в которой обычно останавливался Том, и объяснила, что она его жена. Если он исчез, ответили ей, то да, конечно, покажем. 
Комната была маленькой, кровать – довольно узкой, и одеяло выглядело каким-то тонким, холодным и побитым молью. Стена была кирпичной, а окно расположено так, что виден был угол, где две стены сходились вместе. Этаж третий. Зато вид из окна был выше всяких похвал. Видна была и трамвайная линия, и крыша рынка, и даже столы с зеленью и фруктами, и небоскребы города Мельбурна.
Иногда Том останавливался в других комнатах, в том же Charles Den. Может быть, та комната, в которой он останавливался обычно, была занята, а может, он просто хотел сэкономить. В этом случае в одной комнате с Томом могли оказаться другие люди. Он должен был познакомиться с кем-то в этом случае, - М. была уверена в этом. Тогда она найдет этих людей – они где-то близко. Он никогда особенно не гнался за новыми знакомствами и не был охоч до них – и вообще – М. была уверена – скорее скрывался здесь, в Charles den, от людей, чем искал их. Иногда скрыться просто невозможно, - увы.
Том всегда был немного странным. Это было ясно. Каким-то не вполне социальным, что ли.  Если бы он вырос здесь – кто его знает, как бы все обернулось. Может, на него повесили бы диагноз? Вон их сколько, по видимости почти нормальных людей – которых кто-то посчитал не совсем нормальными. Зато они кое-что выигрывают, во всяком случае, деньги-то им платят, если уж признают нездоровыми.  К Тому это не относилось. Он был здоров, возможно, потому, что в том месте и времени – где он вырос – нормы были другими.
Том, несомненно, выиграл от этого – у него была семья, и образование, и какая-никакая работа – если не всегда, потому что, честно сказать, он плоховато ладил с людьми и часто с ними ссорился – то часто, большую часть его жизни. Творчество, наконец. Но желание спрятаться от людей, иногда сильное настолько, что было непреодолимым, - осталось.
Может дело в том, что Том не слишком хотел того, чего мы все хотим, - вдруг подумала М. И с годами эта его особенность не сглаживалась, а проявлялась только сильней. Как это? Эксперимент с маршмэллоуз. М. уже забыла где она слышала об этом – а может, читала? Семинар по психологии, родительское собрание для родителей учеников специальной школы? А может, какой-то научный журнал? Черт их знает, она забыла, где это ей встретилось так прочно, что вспомнить уже не могла. Суть эксперимента состояла в том, что если школьников с проблемами развития награждать за выполнение кое-каких действий маршмэллоуз, то можно выяснить, какими социальными концептами они уже владеют, а какими – еще нет. Например, кое-кто из них способен отсрочить gratification – получение конфеты в награду – и не требовать ее, путем нажатия нужной кнопки, сразу. И тогда им дадут больше маршмэллоуз. А другие, предположительно, менее продвинутые испытуемые отсрочить награду не хотели и получали меньше маршмэллоуз. М. всегда казалось, что, как часто бывает, это неправильный эксперимент. Что если человек не хочет целой горы маршмэллоуз, а – худо –бедно – может съесть только одну или две, да и то запивая чем-нибудь? А что если он вообще не любит конфет? А что если у него аллергия на конфеты, и с этой аллергией связаны поведенческие и другие проблемы и, как часто бывает, о том, что нужно и не нужно есть, он слышит ежедневно?
Тогда этот вид изучения мотивации и наград в его случае не работает. Однако ведет он себя так же, как тот, кто не понимает, что нужно делать, и во многих случаях таким и считается.
М. тяжело вздохнула. В каком-то смысле, вся наша жизнь так устроена, - подумала она. – Мотивация и как ее еще  там. В случае Тома это как-то особенно очевидно. Может, он просто не хотел того, чего все хотят, - вот и жил как придется. Странно, что с возрастом это как будто проступало все острей. Может, дело в том, что пока человек молод, все хотят примерно одно и то же? Если, конечно, его сразу не подбить и не повесить на него диагноз. Как же, все-таки, Том выиграл из-за того, что этого не произошло! Можно сказать – что бы там ни было потом – они оба.
Да, Том был относительно нормальным. Если, конечно, это можно назвать нормальным . Он приходил сюда – она опять оглядела отдельную отельную комнату –кое-какой стол, узкая кровать под почему-то зеленым одеялом, розетка для зарядки телефона, все  -  чтобы провести ночь вдали от людей. Зачем? У него же были дом и семья? Приходил, приходил – и вот на тебе пожалуйста. Завел подружку Бэтти. Наверное, у нее есть квартира, и можно не ютиться по гостиницам.
Похоже, у нее все-таки румынский номер. Чаще всего она звонила из Бухареста. Интересно, - продолжала гадать М. – Charles Den назван в честь принца Чарльза? Впрочем, какое это имеет значение?  Странные люди делают своих близких тоже немножко странными. М. казалось, что ее внутренняя речь звучит как-то  смешно. Зато, если Тома не было рядом – всегда было с кем поговорить. У них много одинаковых названий, названий улиц в том числе. Наверняка Charles den есть где-то еще. Надо прийти сюда еще раз, решила М. Вдруг ей удастся найти кого-то, с кем он познакомился здесь?

16.
Уже на следующий день М. пришла в Charles den еще раз. Прямо напротив нее была общая комната с телевизором. Том Хэнкс говорил что-то с экрана, и показался М. еще лучше, чем всегда, а несколько человек сидело в небольшом зальчике и смотрело телевизор.
- Я ищу одного человека, - М. обратилась к одному из людей среднего возраста, сидящих в зале, - он приходил сюда регулярно. Человек не обратил на нее внимания.
- Я ищу своего мужа, - сказала она. – Он приходил сюда время от времени.
- Он должен что-то ответить, - решила М. Сейчас спросит, как он выглядел и тому подобное. Но никто не спрашивал ее об этом. Не хотели говорить, и дело с концом. Наконец, кто-то признался, что видел Тома. Только это было около двух недель назад. Это ведь было до того, как он исчез – не так ли?
- Что он тут делал две недели назад? – спросила М. Вопрос казался несколько неуместным, чересчур откровенным, может быть? С другой стороны, если человек исчез, она, безусловно, имеет право. Может быть, они считают, что она должна знать, что он тут делал? Но она не знала.
- Что он тут делал? – повторила она свой вопрос.
- Да как обычно, - человек пожал плечами. – Вселился в комнату, потом вышел на минутку, купил банку пива, потом пришел обратно и поднялся в свою комнату. Иногда, прежде чем лечь спать, он смотрел телевизор, обычно около часа.
- Всегда? – М. казалась удивленной.
- Ну да.
- А что он еще мог тут делать? – человек опять пожал плечами.
        Ей хотелось спросить, откуда он.
- Откуда ты? – спросила М. – Обычно она спрашивала об этом людей только тогда, когда спрашивали ее. Но сейчас не могла удержаться.- Откуда, а?
- Сардиния, - ответил парень.
- Ну и как, здесь у нас  лучше? - продолжала допрашивать М. Она чувствовала, что пора остановиться, но не могла. – Правда?
- Намного лучше, - сказал парень и покачал головой.
Можно было бы спросить чем, чем именно лучше, и очень хотелось это сделать, но вместо этого она спросила, чем он занимается.
- Фрукты собираю, - ответил он коротко. – В сезон.
Вопрос о том, какие фрукты, М. решила оставить тоже на потом. Как бы это могло помочь найти Тома? 

М. добралась до дома и с грустью заключила, что узнала она немного. Что еще можно сделать? Опять позвонить в банк? Может, он снял еще денег? По крайней мере, это будет означать, что он жив? А также, по-видимому, что не собирается вернуться в ближайшее время.  Может, посоветоваться с Джэком? Ей очень хотелось посоветоваться с Джэком.
- Ну как, продралась через автоответчик? – спросил Джэк, когда они наконец увиделись. – Тяжело было? – он пытался шутить.
-Да уж, - вздохнула М. – Нелегко.
- У меня такое чувство, когда я разговариваю с банковской поддержкой, подхватила я, - что я не умею считать до десяти. И говорить тоже. Во всяком случае, не могу объяснить, что мне нужно. Причем интересно, что до того, как я начинаю с ними разговаривать, у меня обычно не бывает такого чувства.
- Это говорит о высоком профессионализме поддержки, - опять встрял Джэк.  – Но, между прочим, это относится не только к банковской поддержке. К другим ее видам тоже.
- К каким? – спросила М. Джэк задумался
.- Ты, главное, выучи как хорошо говорить квери, - наконец сказал он.
- А я вот тут получила от них шесть долларов назад, - похвасталась я.
- За что?
- А за какой-то пакетик чипсов, якобы съеденный на станции метро. Я не ела и не покупала. И чипсов таких нет.
- А откуда ты знаешь, что это на станции метро? – спросил Джэк.
- Да так, там написано в стэйтменте. Мне его кто-то помог прочитать.
- Да, - подхихикнул Джэк. – Чипсы на станции за шесть долларов. Кто же их купит-то, действительно?
- Это из vending machine, - объяснила я. И там действительно есть чипсы, правда, с другим названием и не за шесть долларов.
- Стоит беспокоиться из-за шести долларов? – вопросила М.
- Важен принцип.
- Какой принцип?
- Принцип вообще. Не хочу, чтоб меня обсчитывали и не хочу, чтоб кому-то было интересно, что за чипсы я жру. Принцип.
- А почему им интересно?
- Это общечеловеческое, - объяснил Джэк. – Про чипсы всем интересно. В фигуральном смысле, конечно.
- Может и общечеловеческое, но есть разные способы это показывать, - заявила я. Наступило молчание.

Пришлось признать, что визит в гостиницу принес не слишком много результатов.  Наверно, надо приниматься  за подружку Тома, подумала М. Если все так и есть – у него есть подружка – кто, как не она, знает, куда он мог поехать?  Мы посовещались и решили начать с текстовых сообщений на старом мобильнике Тома. Как многие люди, он хранил несколько старых мобильников – по крайней мере, за последние лет пять – и М., конечно, знала, где они. Удобно – заряди телефон и заходи в ящик электронной почты. Если установлено приложение – иконку видно на экране, и пароля для этого не требуется. Номер мобильника не менялся сто лет, и текстовые сообщения тоже высвечивались. Надо, правда, купить интернет, чтобы читать сегодняшнюю интернет-почту, но это можно сделать по номеру. 

17. Бэтти, подружка Тома.
- С чего начнем? – спросил Джэк. – Здесь несколько телефонных номеров, и все под одним именем, Бэтти. Фамилии нет.
- Какие?
- И все, между прочим, начинаются с разных кодов города. Один венгерский, вроде как Будапешт, другой романский, Бухарест. Наверное, нарочно, чтобы легче было перепутать. Звучат-то они похоже, сам забудешь, откуда звонили, со временем.
- Надо попробовать оба. Допустим, мы ей позвоним, и она подойдет, что мы скажем?
- Почему бы не сказать правду? Мы друзья Тома, он исчез, и мы его ищем.
- Да, это годится, - согласилась М. Интересно, она соласится нам помогать? Она же нас не знает?
- А где он нашел ее?
- Он мне рассказывал, - сказал Джэк. – Он нашел рекламу какой-то фирмочки онлайн. Что-то такое, что помогает с инвестициями, трэйдингом, брокерами и прочей такой мутью. Акции  - знаете? В принципе, наверно, все знают немножко. Как инвестировать в акции, в этом помогает брокер, их обеспечивала эта фирмочка.
-  Чего- чего? – услышанное поразило меня настолько, что не хватало слов.
- Как? – М. тоже казалось удивленной. – Какие акции? Ты знаешь, Том был очень небогат.
-Это не вопрос богатства, - уверенно сказал Джэк.
- А чего?
- Люди инвестируют в акции не потому, что они богаты, а потому, что им хочется стать богаче.
- Как это? – спросила М.
- Да очень просто. Ты покупаешь акции – это называется инвестировать – и если их цена вырастет – ты станешь богатым. Ну, не богатым, конечно, но если стоимость акций возрастет, то денег у тебя как бы станет больше – это называется выросла инвестиция.
- А сколько нужно денег для начала? – спросила я.
- Везде по-разному, но можно начать с очень небольшой суммы, типа пары сотен долларов.
- Звучит интересно и убедительно, - заметила я. – А в чем ловушка? Что например будет, если цена того же самого  упадет?
- Тогда ты потеряешь деньги, естественно, - объяснил Джэк. – Хотя предполагается, что тебя вовремя предупредит брокер – специалист в этом деле – и ты успеешь что нужно продать.
- Обычно цена всего поднимается – не забывай, существует инфляция.
- Ну да, цена колеблется, то вверх, то вниз – но в целом через год, скажем, та же сумма стоит меньше из-за инфляции, хотя денег у тебя, в абсолютном выражении, может быть, и стало больше.
- И что Бэтти? – спросила я. – Работала для такой фирмочки?
- Ну да, я же говорю, - ответил Джэк. – Том выразил желание иметь с ними дело, заполнил какую-то анкету онлайн, и она позвонила. Так они начинают отношения с клиентами. Если ты заполнил анкету, это еще не значит, что положишь деньги на счет, ее дело – убедить тебя в том, что это нужно сделать.
- Н-да. Что- то мне не очень это нравится. Так в чем ловушка? Инфляция?
- Не только. – сказал Джэк. – Есть и другие.
- Как например?
- Ну например, есть такая вещь как проблемы с выводом, - объяснил Джэк.
- Это еще как? – удивилась М.
- Ну, говоря попросту, может в результате того, что ты что-то куда-то с ними вложил, или, как это называется, инвестировал, твои деньги и выросли в абсолютном выражении, но это еще не значит, что ты можешь вот так взять и снять их когда захочешь.
- Как это? Кто мне будет указывать, что делать, и зачем?
- Ну как же, как же. Джэк похоже не предполагал, что можно не знать таких простых вещей. К тебе припишут специального консультанта, мужчину или женщину, брокер называется. И он или она будут тебе давать советы, что купить и что продать, вроде как на кого поставить на скачках. С помощью их советов ты выиграешь больше. И без их санкции и помощи то, что ты таким образом выиграл, или как они говорят, заработал, ты обычно взять не можешь.
- Почему? – я, наконец, решила что пора что-то сказать. – Бред какой-то получается. Если это мое, то почему я не могу взять? Это смысл слова мое. А если не мое, то причем здесь вообще я?
- И что же, Бэтти была таким брокером? – М., кажется, этого не знала.
- Ну да, Том мне рассказывал, - подтвердил Джэк.
- Вау, - это я.
- Между прочим, на скачках есть какой-то способ жульничать, - сказала М. – Выигрывает тот, кто они хотят, чтоб выиграл. Это решено заранее, существует тайное соглашение на этот счет. За деньги тебе могут это знание продать, и ты выиграешь тоже. Точно не скажу, но что-то в этом роде. Здесь тоже так?
- Что-то в этом роде, - подтвердил Джэк. – Они редко ошибаются, брокеры то есть, но он ведь профессионал.
- А где их делают? – спросила я. – Каждый может, или они где-то учатся?
- Да, учатся, - опять подтвердил Джэк. Есть специальные академии и курсы, а кто-то, может, просто кончал что-то экономическое. А может, это и необязательно, если ты самородок.
- Интересно, - я почти задохнулась, так было интересно. – А Бэтти, что,  она была самородок?
- Ну откуда же я знаю, - Джэк рассердился.
- И она, - я продолжала давить, - просто как бы возникла ниоткуда.  Как он с ней познакомился, объясни-ка еще раз?
- Он заполнил форму онлайн, наскочил на нее в фейсбуке. Она позвонила и они познакомились. Говорили по телефону много раз, в течение нескольких недель. Это видно из его мобильника.
- И что же, вы всерьез полагаете, что он мог сорваться с места и поехать с ней встречаться куда-то на другой конец света? Сколько это будет стоить? Бухарест, ты говоришь?
- Не знаю, - Джэк был задумчив. – Люди иногда делают странные вещи.
- А что за форма? Как называется?
- Getrichfast.
- Это их сайт?
- Ну да.
- Он что-то заработал с ними? Сколько он вложил?
- Насчет заработал не знаю, а вложил, кажется, сотни три. Он их снял со своей additional карты в тот день, когда открыл с ее помощью счет у них.
- Вы с ума не сошли? – наконец спросила М. – Вы всерьез полагаете, что он мог поехать встречаться с ней в Бухарест? Или Будапешт?
- Кстати, - встряла я, - определенный код города еще не значит, что звонящий именно там и находится.
- Сошли, не сошли, - пробурчал Джэк. – В этом нет ничего невозможного.
- Кроме денег, - возразила М.
- Так может, он их заработал?
- А из чего, собственно, следует, что они состояли в романтических отношениях? – спросила М.
- Почитай, - Джэк протянул ей телефон Тома. – Что они пишут.
- Действительно,  -пожалуй и состоял, - признала я.
- А это что за номер? – спросила М.
- Какой?
- Ну вот этот. Это вроде не ее номер, потому что код города другой, и не местный. Что это?
- Надо попробовать позвонить, - сказал Джэк.
- Да, и ей тоже. Бэтти, я имею в виду, - добавила М.
Пару дней спустя Джэк рассказал мне о результатах.
- Номер оказался номером поддержки телефонного приложения.
- Какого приложения?
- Ну как же. С ее помощью, Бэтти то есть, он занимался трейдингом валюты. Если курс одной валюты по отношению к другой, скажем, вырастет, и ты это предвидел, ты заработаешь что-то, а если упадет, то потеряешь деньги. Существует телефонное приложение для того, чтоб это делать, плюс Бэтти помогала ему советами.
- А-а.
- Я им позвонил и сделал вид, что я это он, Том. Спросил, как забрать деньги, это называется вывести. Объяснил, что я передумал.
- И что же?
- Они говорят, надо связаться со своим брокером.
- То есть с ней? С этой девицей Бэтти? Зачем?
- Если я хочу забрать назад свои деньги, надо связаться с брокером. Так они говорят.
- Это как-то странно, - заметила я. – А что, если она уехала – по личным или рабочим делам? Заболела или умерла? А если ты понял, что имеешь дело с жуликами, и больше не хочешь? И, наконец, что если что-то случилось и деньги нужны срочно?
Типа ремонта дома или небольшой операции?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Похоже, если ты расстался таким способом с какой-то суммой, назад ее легко не получишь. Но если это двести-триста долларов, которые надо вложить для начала – тут ведь нет трагедии, правда?
- Я знаю, что нужно сделать, - вдруг сказала М. – Мы можем позвонить ей и притвориться, что мы тоже так хотим.
- Как?
- Хотим завести такой аккаунт – и, как там это называется? – инвестировать с ее помощью что-то куда-то. Она позвонит и так мы больше узнаем.
- А если еще кто-то позвонит?
- Посмотрим. Надо для начала найти онлайн эту фирмочку и заполнить анкеты.
- Как называлась фирма?
- Become rich fast. А может, Get rich fast. Посмотри в гугле, там, наверно, одна такая. Заполним анкету и она нам позвонит, она всегда звонит prospective clients.
- Не вижу, что может не получиться, - сказал Джэк. – А какого результата мы ждем? Ты, например, - он кивнул в сторону М.
- Мы узнаем, кто она такая, и что делает, и, надеюсь, где живет, - я отвечаю за М. – Если исчезновение Тома имеет какое-то к ней отношение, это нам поможет.
- А ты в этом сомневаешься?
- А ты как думаешь? Представь себе: человек вступает в онлайн флирт с какой-то женщиной, с которой он случайно познакомился онлайн же, потом снимает тысячу долларов и исчезает. Значит ли это, что он поехал к ней?
- Не знаю.
- Я тоже не знаю. По крайней мере, это необязательно.
- В любом случае, нам как будто особенно нечего терять здесь?
- Разве что триста долларов.
- Почему триста?
- Ну или сколько у них там минимальный инвестмент. Если мы хотим пройти по пути Тома, надо триста долларов вложить, как она скажет. Это не то чтоб целое состояние, и интересно, разве нет?
- Да, очень интересно, - я с трудом преодолеваю задумчивость. Наверно, ему тоже было интересно. Но вот так вот взять и с бухты барахты двинуть в Бухарест?
- Что ты заладила...- возражает Джэк. – Может, она ему показала, как финансировать это путешествие, вот он и сорвался.
- И вообще, люди искусства они такие, - добавляю я. – Часто непредсказуемые.
- Тоже открыла Америку, - Джэк почти обижен. – Тома с натяжкой можно назвать человеком искусства. Так, мелкий учителишко.
- А тебе не нравятся его картины на стенах? Может, он поехал куда-то рисовать?
- Нравятся, - вздохнул Джэк. – Очень нравятся. Да на какие шиши?
- А вдруг он неожиданно получил выгодное предложение и комиссию?
На это Джэк не нашелся, что ответить. Только пожал плечами, всем своим видом выражая: может быть.

18.
Все шло по плану. Мы с Джэком заполнили анкеты онлайн , и буквально через пару дней нам позвонила молодая женщина. Представилась Бэтти. Признаться, я боялся, что может позвонить кто-нибудь еще, ведь навряд ли для вербовки новых клиентов у фирмочки, пусть даже самой маленькой, был только один человек. Однако это была она, Бэтти  – вне всяких сомнений. Та самая девушка, которая посылала Тому любовные смски. И который пока не вернулся.
- Ты не думаешь, надеюсь, что он сорвался и двинул в Бухарест? – кажется, я говорила это Джэку не в первый уже раз. Нет, наверно, это кажется абсолютно невозможным, но ведь где-то он был?  Если он жив, конечно.
- Вообрази, хотя бы на минуту, что у него в кармане миллион, - ответил Джэк. – В этом случае, что невероятного в том, чтобы сорваться и двинуть в Бухарест? Почти как выйти в соседнюю комнату, или доехать до следующей станции метро.
- Где он мог взять миллион, по-твоему?
- Что если он заработал его с ее помощью? Она же нам показала, в принципе, как. Покупаешь одну валюту и продаешь другую. Курс все время меняется, поэтому, если ты все делаешь вовремя и попадаешь в струю, то заработаешь кое-что.
- Кое-что или миллион?
- Почему ж не миллион?
-Знаешь что?
- Ну?
- А что, не бывает, что на разных платформах у одной и той же валюты курс разный? Скажем, я смотрю телевизор, и там говорят – наш австралийский доллар к американскому – тю-тю-тю, столько-то центов. А потом на своем телефоне открываю это ихнее приложение, и там курс другой. Не то чтоб в два раза другой, или даже полтора, но все-таки другой чуть-чуть, на десятые доли цента.
- Это не меняет принципиально общей картины.
- Принципиально, не принципиально, - заладил. Может, не принципиально, но меняет, сколько-то, что я могу заработать. Чем больше сумма, тем больше меняет, очевидно. Это они все время говорят: вложи больше, если хочешь заработать.
- Они это говорят, очевидно, чтоб заставить тебя расстаться с большей суммой.
- В этом смысле мне особенно нравится, что оставшиеся деньги можно вывести не всегда.
- Как не всегда?
- Да не всегда, тут же тебе уже объяснял кто-то. Если, скажем, у тебя осталось на их счету пара сотен, и ты понимаешь, что деньги только теряешь, и хочешь забрать, что осталось, то без Бэтти не дадут.
- Без брокера то бишь?
- Ну да.
- Вот он и убежал с ней.
- Рассказывай. На самом деле, там есть какое-то правило, согласно которому две сотни – это ниже порога вывода, слишком маленькая сумма, то есть. А если ты ровно столько хочешь положить на счет, - всегда пожалуйста.
- Не может быть, - замечаю я. – Просто средневековье какое-то, вассалы и смерды, и кто там еще был. Если я что-то положу на счет – их или еще какой – это мне принадлежит, что, собственно, и значит, что я всегда могу это взять. Это смысл слов, понимаешь? Мой, мое, моя, принадлежит, и тому подобное.
- Не всегда, - сказал он после секундного раздумья. Кое-какие, как их, фонды не позволяют вывести деньги в любой момент.
- Кое-какие супер фонды, пенсионные то есть, так устрены. Это твое, но деньги доступны по достижении определенного возраста.
Прошло еще пара дней.
-  Ладно, давай попробуем, - сказала я наконец. Между прочим, если ее номер начинается с румынского кода, это еще не значит, что она действительно находится в Румынии.
- Я знаю. Как, между прочим, они это делают? И зачем?
- Я не знаю, но факт остается фактом. Наверно, затем, чтоб было труднее их найти. Вот ты же собралась искать Тома, а заодно и Бэтти, а заодно и выяснить, что значат все эти коды городов. Ia ne znaiu, no fakt ostaetsia faktom.
- Ну, это исключительная ситуация, а в нормальной жизни зачем бы мне пришло в голову ее искать?
- Ну например, чтобы деньги назад получить с своего приложения телефонного, те самые, которые ты с ее помощью вложила, - сказал Джек.
- Серьезно, похоже, что Том выбрал на сей раз какое-то другое направление, вместо его обычных однодневных вылазок с ночевками в отелях. И, думаю, он поехал с ней встречаться, А мы, между прочим, не знаем, где она. Номер мало что значит.
- А паспорт он взял? – меня вдруг посетила хорошая мысль. – А может, М. первой догадалась, что это нужно узнать, но я первой задала прямой вопрос.
- Если он где-то здесь недалеко, ему, очевидно, не нужен паспорт. С другой стороны, если он рехнулся настолько, что поехал с ней встречаться в Бухарест, Будапешт и тому подобное, так он бы паспорт взял. Так он его взял?
- Хороший вопрос, - заметил Джэк. У него их два, между прочим, как у всех нас. Один местный австралийский, и другой  российский.
- Надо у М. спросить, - заметила я, - насчет паспорта. Она-то знает.
М. знала. Том взял два паспорта, значит, очевидно, собирался заграницу. Зачем только он взял два? И куда собрался с русским? Это оставалось неясным.
-Между прочим, - заметила я глубокомысленно, - это одна из тех довольно немногих ситуаций, когда русский паспорт может пригодиться. Раз Бэтти писала по-русски, а это следует из почты Тома, значит, скорее всего, у нее был русский паспорт. И жила она, вполне вероятно, в России. И Тому русский паспорт очень даже может пригодиться. Если, конечно, правда, что он поехал встречаться с этой русской девушкой, с которой познакомился онлайн, в Румынию. 
- Я думаю да, - сказал Джэк. Чем, интересно, он оплачивает это путешествие? Но не русским же паспортом? Зачем он ему в этой ситуации?
-  С девушкой из телефонного приложения. Как оно называется, еще раз?
- И все это доказывает, что это не пустой вопрос: если она, брокер то есть,  сбежала с любовникм, заболела, умерла, и т.д. и т.п., как деньги-то обратно взять?
- А-а, - сказала М. Похоже до нее наконец дошло в полной мере.
- Да, похоже он уехал за границу, раз паспорта взял, - еще раз повторил Джэк. – Что делать-то теперь? Но почему немногих?
- Что немногих? – переспросила М.
- Ну кто-то из вас говорил: одна из немногих ситуаций, в которых имеет смысл иметь два паспорта и второй паспорт зачем-то нужен.
-  Да, я действительно так думаю, - подтвердила я. – Потому что когда последний раз ты ездил туда, в Россию? И сколько времени там провел?
- Да в прошлом году, - ответил Джэк, помявшись. – И был около недели, как всегда. Ты знаешь.
- И что ты там делал?
- Провел какое-то время с друзьями, как всегда. Ты знаешь, - сказал он еще раз.
- Так для этого не нужен паспорт, - тон у меня был, я сама как-то с удивлением заметила, обвиняющий. – Совершенно не нужен. Можно было визу получить.
- А в чем разница? Почему бы не иметь его, если можно? Паспорт, я имею в виду? – спросил Джэк.
- Ну есть кое-какая. Для кое-кого. И странно, что ты этого не чувствуешь, - почему-то, опять заметила я, объяснять мне не хотелось, но обвинять хотелось. – И потом, если ты держишь русский паспорт, мог бы больше времени там провести, и делать что-нибудь, что имеет смысл.
- Как например?
- Ну что люди делают, нормальные там? Работать и учиться, жить, как люди живут. А если ты этого делать не собираешься, зачем тебе паспорт?
- А у меня времени нет, - сказал Джэк. Почему-то гордо. Хотя чем тут гордиться?
- Чем тут гордиться? – спросила я. Он задумался.
- Я работаю, - наконец объяснил он. – Ты же знаешь.
- Черт, ты похож на попугая, - не выдержала я. Ты же знаешь, ты же знаешь, заладил. Ну знаю, ну и что? Это не значит, что я это всецело одобряю и поддерживаю. И в любом случае, зачем тебе паспорт, если провести там ты можешь ровно неделю в году? Он тебе тогда не нужен, и нечего людям голову морочить.
- Каким людям? Ты знаешь, - добавил Джэк, подумав, - это всегда было для меня важно, иметь паспорт. Может, дело в том, что это просто кто я есть на самом деле?
- Русский?
- Ну да, русский?
- По-моему, ты человек без времени и зачем-то с русским паспортом. Зачем? Как ты думаешь, его наличие, особенно у всей компании – я имею в виду у нас всех, а мы все за тобой следуем – хорошо или плохо для нас? И зачем тогда Австралия?
Джэк молчал. Я гадала, понял он меня или нет. Может, как всегда, обиделся?
- Наверно, Том тоже считал, что он русский, если он влюбился в эту девицу и уехал, - наконец сказала я. – Если, конечно, все так и было.
- Какая связь? – возразил Джэк. – Какое отношение знакомство с девушкой и любовь имеют к паспортам? Какие паспорта у него были, да какие он взял, и так далее и тому подобное. Ну какая тут связь может быть? Скажи. Так же, как и с деньгами. Общеизвестно, что здесь связи нет и быть не может. Деньги и паспорта – отдельно, а любовь – отдельлно. Как мухи и котлеты, а может быть и еще больше.
- Ну ведь девица-то русская была, - возразила я. – И познакомился он с ней, потому что он сам русский.
- Это еще почему?
- Ну как же, как же. Он читает русский сегмент фейсбука, и так с ней и познакомился. Там ее выкопал где-то, среди заманчивых финансовых предложений для русско-говорящих людей.
- А-а, - сказал Джэк. – В общем и целом, хочу заметить, что ты рассуждаешь, как моя жена. Зачем русский паспорт, зачем русский паспорт, - передразнил меня он. Хочу и держу, тебе-то какое дело? Каждый сам для себя решает эти вопросы.
- Но если тебе всегда некогда им пользоваться нормально, чем тут гордиться? – сказала я. – Ну абсолютно нечем. И если тебе твоя контора это позволяет, и ты не чувствуешь, что без веских оснований этого делать не следует, их надо бы того...Я щелкнула пальцами в воздухе. – К ногтю. Потому что это, вообще-то, мало кому позволяется. Может быть, Тома потому и уволили? И теперь он шляется невесть где, невесть с кем. С какими-то брокерскими девушками из Бухареста. Поставь себя на место М., - закончила я.
- Я еще за Тома отвечаю? – Джэк стал таким красным, что почти что черным. – Он влюбился, понимаешь влю-бил-ся, - он произнес слово по слогам, видимо, чтобы мне было ясней. Влюбился и, судя по всему, убежал с возлюбленной.
Я пожала плечами. Действительно, повторять одно и то же, в конце концов, надоедает. И это тоже фактор в принятии решений, небезызвестный. Однако ж если он поехал в Бухарест, то на какие, как говорится, шиши? М., между прочим, еще хорошо держится.

Однако сколько бы мы ни копались в мотивах Тома, мы по-прежнему не знали, где он. Единственное, что прояснилось – он все это планировал и, видимо, довольно давно.
Бэтти звонила каждый день. Мы были теперь ее клиентами, так же как и Том, если, конечно, он все еще им был. Она была нашим брокером, и мы задавали ей массу вопросов. Мы говорили совсем не только о деньгах и финансах. Видимо, - это осознание пришло недели через две – близость, во всяком случае интеллектуальная, а может быть – и всякая другая – неизбежно возникает в этих отношениях. Бэтти очень нравилась Джэку, но и я почти не отставала от него. Будь на том конце провода мужчина или женщина  – какая, в сущности, разница? Особенно, если вы познакомились онлайн, и всегда, или почти всегда, говорите по телефону о деньгах и финансах?

30.
В следующий раз во время разговора с Бэтти я прямо спросила ее, не знает ли она, где Том. Он наш близкий друг, - объяснила я, - мой и Джэка, М. он приходится мужем, поэтому, мы, естественно, знаем, что у него был аккаунт на их – как ее? – платформе, и Бэтти помогала его поддерживать. Он исчез примерно через месяц после того, как открыл аккаунт – добавила я. И, кажется, уехал заграницу.
- Нет, - сказала Бэтти. Она не знала, где Том, и ничего не слышала о том, что он уехал заграницу. – У нас были чисто деловые отношения, - закончила она. Похоже, оправдывалась, хотя в чем, собственно, можно оправдываться, если она ни о чем ничего не знала?
- Вы по-прежнему часто говорите с ним по телефону? – спросила я.
- Нет, - опять сказала Бэтти, после секундного колебания. Она не имела ни малейшего представления о том, где может быть Том, и по телефону с ним больше не разговаривает. Теперь, - добавила она, - если мы хотим открыть аккаунты на ее сайте, нам надо пройти верификацию. Каждый, кто открывает у них счет, должен это сделать.
Когда Бэтти, наконец, повесила трубку, я задала М. все тот же вопрос. Может, обратиться в полицию? Или куда там еще обращаются в подобных ситуациях? Но М. была уверена, что рано или поздно Том вернется – и зачем тогда делать его исчезновение – как это? – публичным и официальным?

19. Верификация.
Пару дней спустя Бэтти позвонила нам, как и обещала, чтобы помочь с верификацией.  Надо подтвердить наши персоны, объяснила она, и без этого нечего и думать использовать их сайт.
- А что, у вас есть какие-то сомнения насчет нас? – рискнула я спросить. – Почему, собственно?
С другой стороны, у меня тоже были сомнения насчет Бэтти. Это ведь была девушка – которая вдруг, после заполнения найденной онлайн анкеты, позвонила, как говорится, out of the blue – откуда-то оттуда, из находящегося за пределами моего дома бескрайнего финансового пространства, по указанному в анкете номеру. По идее, она могла быть просто кем угодно – например, кем-то, кто знал о том, что я заполнила анкету. Однако ж кем бы она ни была – теперь она требовала подтверждения наших личностей – Джэка и моей. Следовало загрузить, с ее помощью, документы и фотографии.
Мне хотелось спросить, почему бы не использовать чьи-то еще фотографии – особенно, учитывая, насколько сомнительным выглядит это их предприятие, - но я удержалась.
- Все фотографии отфотошоплены, - только и сказала я. – Чтобы было красивей. И других нет.
Поэтому нас будут снимать видеокамерой, в разных ракурсах, - объяснила Бэтти. Можно было бы спросить о том, как полученный видео имидж будут затем сравнивать с моей персоной на том конце провода – по идее, это предполагает непрерывное использование видеокамеры? – но я опять воздержалась.  Только пожаловалась на то, что уж больно процедура-то, верификация эта, сложная.
- Что делать, так это устроено, - только и сказала Бэтти. Похоже, ‘это’  было чем-то вроде большого чешуйчатого монстра с многими головами. После того, как ему отрубали одну голову – самую большую и голодную, - немедленно вырастало еще две.
Прошло еще пару дней. Время от времени я вспоминала о Бэтти и, наконец, решила поговорить о ней с Джэком.
- Ты осуждаешь Бэтти за то, чем она занимается? – спросила я Джэка.
Он задумался и не спешил с ответом.
- Ну знаешь, есть хорошее правило: не осуждай людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Может, его к Бэтти применить? В самом деле, может она большую семью содержит этими манипуляциями? Это делает ее лучше, на твой взгляд?
- Не уверен, - наконец сказал Джэк. – Сама подумай. Она убеждает людей, для которых двести и триста долларов что-то значат, расстаться с ними и выгодно вложить в их предприятие – эту самую платформу, где можно играть на относительном курсе валют и других вещах. При этом всю дорогу она знает, что, скорее всего, никто из них не увеличит вложенную сумму вдвое – кое-где у них правила такие, что сумма должна увеличиться вдвое, прежде, чем ты сможешь ее снять. А поскольку это почти невозможно, никто из этих бедолаг не получит своих денег назад. Не знаю, - закончил Джэк. – Как-то это выглядит очень не очень привлекательно.
- Чем это отличается от того же самого, но с большими суммами?
- Не знаю, - сказал Джэк. – Но факт тот, что действуют они, в случае личных вкладов – возможно, вкладов небольшого размера, а, может быть, и всех вообще – приблизительно по следующей схеме. Если, допустим ты покупаешь и продаешь что-то на форексе, он или она – брокеры- советуют тебе, какую пару купить. Скажем, американский доллар к евро, к йене или к нашему австралийскому. Если для того, чтобы ты что-то на этой сделке – обычно краткосрочной – заработал, нужно, чтобы курс американского доллара вырос – он вырастет, а если нужно, чтобы упал – упадет. Тем более несложно это сделать, если курс указанный на ихней, как ее, платформе – не обязан совпадать до сотых долей цента и даже доллара с тем, который в других местах. Он тебе сказал, что сделать, а дальше они подогнали цифирь на своей платформе так, чтобы он оказался прав – и, следуя его советам, ты угадал, что вырастет и что упадет. Может, еще денег вложишь, глядя на то, как это у них красиво мигает. Профессионализм называется .Делов-то – через несколько часов, когда твоя так называемая сделка закрыта – все можно в норму привести и сделать как у всех. Деньги, тобой таким интересным способом полученные, выдавать не обязательно. Хотя можно и выдать кое-кому иногда, для убедительности. Подумай, что это значит для тех, кто пытается что-то заработать другим способом.
- Каким?
 – Например сделать что-то хорошее. Что-то такое, что имеет смысл.
- Приписки? – спросила я, затаив дыхание.
- Ну да, приписки, - подтвердил Джэк. – Так это называлось в старое доброе время.
- А что хорошее? – еще раз спросила я.
- Хорошее? Что? – не понял Джэк.
- Ну, ты говоришь: сделать что-то хорошее. Что хорошее?
- А-а. Ну подумай, что все эти возможности и их широкое распространение значат для тех, кто пытается что-то произвести. Что угодно: шкаф построить, сшить платье или может быть, книжку написать. В общем и целом, это значит, что просто в результате того, что ты сделал что-то хорошее и пытаешься это продать, ты навряд ли что-то заработаешь. Или навряд ли заработаешь что-то такое, что может сравниться по размеру с тем, что можно заработать с помощью этих их систем. Дистиллированных – одна цифирь, которой ктой-то довольно беззастенчиво манипулирует, и никакого реального продукта в поле зрения.
- Расстояние между качеством того, что ты продаешь, и полученной прибылью все время увеличивается? – спросила я, как следует подумав.
Джэк кивнул.
- А есть еще какие-то механизмы? – продолжала допрашивать я. Джэк не ответил.
Мне хотелось спросить  -  почему-же никакого реального продукта – там же написано часто, что это – шерсть, или сахар, или нефть. Вместо этого я сказала решительно:
- Я ее осуждаю.
- Кого?
- Бэтти.
- Не знаю, не знаю. Не стоит осуждать тех людей, которые находятся в ситуации, в которой ты никогда не был и не будешь. Я твердо придерживаюсь этого правила. Откуда ты знаешь, может она большую семью кормит таким образом.
- И что из этого следует? – спросила я упрямо. – Может, ей вообще на большую дорогу выйти с ножом? И кормить? Ты ее тогда осудишь?
- Зачем доводить до крайности каждое умозрительное построение, - возразил Джэк. А те, кто во всякой ситуации хочет остаться чистеньким, вот типа тебя, в конце концов оказываются в таком положении, как Том. И это еще в лучшем случае.
- Это в каком?
- Сама знаешь в каком, - пробурчал Джэк. – Нелучшем положении.
- Откуда ты знаешь? Может, он встретил очаровательную женщину, которая к тому же показала ему, как разбогатеть? – возразила я. – Вот он и подался в Бухарест. Как это: up and go? Почему-то это у меня вызывает мысль именно об up and go. Знаешь, есть такой breakfast в пакетиках, для тех, у кого нет времени нормально позавтракать. Что-то в этом духе.
- Шутить изволите, - Джэк пожал плечами. – На самом деле, если серьезно, - все люди делятся на тех, кто готов сделать хуже тем, кто к ним ближе, и на тех, кто готов сделать хуже тем, кто дальше. Посторонним или своим, попросту. Эта девица, очевидно, из тех, кто делает хуже тем, кто дальше. И может, все ее сословье. Ты что-то имеешь против? Лучше делать хуже тем, кто ближе?
- Не знаю, - наконец сказала я. Лучше не стоять перед таким выбором, мне кажется. Вот, скажем, у наших родителей его не было. У моих, во всяком случае. Почему это, ведь времена-то были намного хуже? И поэтому мне не хочется его делать. Я просто к этому не способна.
- Не способна, не способна, - кивнул Джэк. - И чем тут гордиться? Если человек к чему-то неспособен, тут гордиться нечем.
- Как насчет неспособности к грабежу и убийству? – парировала я.
- Ну, положим, это не убийство. Ведь все живы, кто был жив. А грабежом является то, что грабежом называется. Если это грабежом не называется, то оно им и не является.
- Просто люди еще не не придумали подходящего названия, - возразила я. Или может быть, не поняли, как все это соотносится с теми названиями, которые существуют. И потом, - я решила зайти с другой стороны, - утверждать, что одних людей надо судить и вообще рассматривать по каким-то иным правилам, чем других , - это все равно что призывать отменить этику. Для всех действуют разные правила, - в зависимости от того, кто их выгораживает, а также от того, кого они этим способом собираются содержать. Так?
- Примерно, - подтвердил Джэк. – Так не бывает, - добавил он, чтобы всюду прибавлялось. Это как закон сохранения материи. Если кому-то стало лучше, то кому-то стало хуже, и ничего тут не поделаешь. Если ты не хочешь никому делать хуже, то ты никому и не делаешь лучше. Просто сидишь.
- Но раньше так не было? – опять возразила я.
- Было, было. Просто ты имела дело с людьми, которые умудрялись этого не замечать. 
- А как они умудрялись?
Джэк всем своим видом старался показать, что эту дискуссию в таком вот тоне можно вести бесконечно, но дело не в этом.
- Ты когда-нибудь слышалаа про надж, - наконец спросил он.
- Нет, а что это?
- Nudge. Английский термин. Черт его знает, как это переводится.
- И что это?
-Вообще-то это слово с каким-то абнормально широким значением. И может употребляться чуть ли не для всего, что влияет на твой денежный выбор. Реклама, например, word-of-mouth , то бишь передача слухов и прочих неформальных отзывов из уст в уста. Какой-то крен в ценах, когда дешевле то, что хотят, чтобы мы больше покупали.
- Так это почти все, - сказала я. -  Что не влияет на мой денежный выбор?
- Вчерашний сон, - например. – Хотя знаешь, в каком контексте я в первый раз встретил это слово?
- В каком?
- Продажа музыкальных дисков, кассет и видеокассет, дивиди и прочее в таком духе. Книжек, наверно, тоже. Интересно, что там где-то в штатах жизнь в этом смысле – так я заключил после прочтения той книжонки, в которой я все это читал,  - видимо, устроена в этом смысле довольно сильно иначе. Там все это очень часто продается киосками. Не онлайн даже, а просто физическими киосками, в которых живого человека может просто не быть. И если к живому продавцу ты можешь приставать с вопросами о том, где что достать, и настаивать на том, что ты хочешь то, а не это, то в полностью автоматизированном киоске это невозможно. Так я понял после чтения той книжонки. И кое-какие вещи могут быть просто unavailable в киоске. И это и формирует твой выбор. Ты, естественно, берешь в нем то, что доступно, а не то, что недоступно. И даже, если хочешь, это формирует популярность. Навряд ли то, что абсолютно недоступно, может быть особенно популярно.
- Не скажи, - опять возразила я. – А как же самиздат в Советском Союзе? Там же недоступное в обычной печати могло быть популярным? И даже, может быть, в каких-то случаях эта самая недоступность, элемент запретности, и делал его популярным?
- Это все может быть, - заметил Джэк, если где-то оно все-таки доступно. И если эта доступность, может и неофициальная, но широкая. И вообще все это другая жизнь, - заключил он.
- Ничего не другая, - заартачилась я. – Жизнь всегда одинаковая. А интернет на что? Какого-то такого замухрышку, типа Тома, он запросто может сделать светилом.
- Ну и как, сделал?
- Что?
- Сделал интернет Тома светилом?
- Ну может и нет, - согласилась я, - не совсем. Хотя отчасти, потому что интернет во многих отношениях, чем дальше, тем больше, похож на советскую официальную печать. А может и сделал – потому что это все же не то же самое.
- Ну ты даешь, - Джэк почти рассердился. – По-моему, все, что пока, несомненно, произошло, - он где-то на просторах интернета подцепил эту Бэтти – и теперь ищи его свищи. Насчет того, что в результате он сильно разбогател – так тут я сильно сомневаюсь.
- Так что, Бэтти и эти ее – как их – акции? – это надж?
- Нет, наверно, нет, - ответил Джэк. – Хотя слово такое эластичное, что его можно применить практически ко всему. Наверно нет. Просто еще один пример того, как можно – как это? – разорвать или ослабить связь между качеством чего-то и спросом и получаемой прибылью. Разные, понимаешь, есть механизмы.
Я глубокомысленно кивнула.
- Наверно, если с помощью Бэтти освободить тебя от небольшого количества свободных  денег, - ты не потратишь их на что-то очень нежелательное. Типа книг и дисков, которых нет в ассортименте, а также издание собственных книг. Может это он, твой надж?
- Может, - согласился Джэк.

21. Исчезновения.
Мы с Джэком еще долго продолжали возобновлять этот разговор.
- Не стоит пытаться поставить себя на место других людей, - сказала я. – Это невозможно все равно. Есть какой-то другой способ судить о том, что можно и нельзя. Похоже, что мы просто забыли, какой.
- Так в чем вопрос?
- Вопрос...это не вопрос. А может и вопрос. Как думаешь, почему мы об этом забыли?
- Никто ничего не забывал, - сказал Джэк. – Но на самом деле, действительно, есть кое-какая разница. Когда в прошлом у тебя кто-то вытаскивал деньгу из кармана, этому могли быть свидетели. Кто-то увидит, или ты сама почувствуешь и просто схватишь его за руку.
- Ага, а там, глядишь, руку и отрубят.
- В любом случае, кто-то мог увидеть. А если кто-то списывает мелкие – и не такие уж мелкие суммы с твоего счета, мы этого не видим. То есть результат ты, может, и видишь, а не того, кто это делает.
- А-а, - сказала я. – Да, это похоже на правду. Резон.
- И это имеет непосредственное отношение к тому, что с ними потом происходит. И даже к тому, как мы к этому относимся, - закончил Джэк.
- А-а, - опять сказала я. – И как это называется?

М. остается одна.
Прошло несколько недель с того дня, как Том исчез. И вот в один прекрасный день М. обнаружила, что Джэк и я – мы тоже отсутствуем. Она убедилась в этом, просто постучав в нашу дверь. Что бы это могло значить? М. не находила никакого объяснения.
Допустим, Том рехнулся настолько, что поехал встречаться с кем-то, с кем он познакомился онлайн. Это уже невероятно. Суммы для этого требуются существенно большие, чем те, которыми может распоряжаться Том. Но странные вещи происходят в жизни – М. твердо верила в это. Насколько странные? И с кем они происходят? Хотя, с другой стороны, что же тут особенно странного? Он влюбился в кого-то, с кем познакомился онлайн, и стал искать выход из своего положения – и нашел - просто исчезнуть, никому ничего не говоря. Ничего себе выход. И хорошенькие, видимо, у нас всех – как это? – сформировались отношения. В конце концов, - решила М. – тот факт, что я бы никогда этого не сделала, еще не доказывает, что Том этого не сделал. И может, как раз наоборот? Хотя, пожалуй, это доказывает, что я его в сущности не знаю? М. не хотелось признавать, что она не знает Тома, - да и как это могло быть правдой, после стольких лет совместной жизни? Знает, не знает – все это условности. Может, если я его буду знать настолько, что пойму, как все это возможно, - то просто не смогу дальше жить? Вот я и не понимаю, - вздохнула М.
Однако ж деньги, необходимые на такое вот внезапное бегство – это еще не все.Что, интересно, он думает делать со своей работой? Хотя, с другой стороны, в последний год Тому почти совсем перестали давать его почасовую нагрузку – он преподавал живопись. Живопись маслом была его преподавательскй специальностью. Она свелась к минимуму, а потом и вовсе исчезла. Это еще не трагедия, - всегда считала М. Но с ней исчез и Том – что тут скажешь? А перед тем как исчезнуть – он – как бы это лучше сказать? – совершенно изменил свою творческую манеру. Он все меньше рисовал кистью на холсте, и перешел почти исключительно на стрит-арт. Баллончики, белые и не очень белые стены, риск быть застигнутым – видимо, все это отвечало чему-то в самой глубине его души.
Последнее время ей часто казалось, что он чувствует себя не в своей тарелке – и как-то – униженным, что ли? Неужели он выбрал такой вот способ борьбы со всем этим? Просто не сталкиваться с ситуациями, которые его унижают. Интересно, а там – там, где Том сейчас, их, что нет? И как он этого достиг? С другой  стороны, если Том бежал именно от унизительных ситуаций и в первую очередь от них – в другом месте – в другой стране их, по идее, может быть сильно меньше?
М. краем сознания подумала, что направление ее мыслей – какое-то неправильное. Ведь все может быть совсем иначе. Чудесные неожиданности бывают в жизни и случаются с теми, кто их ищет. Что если, - продолжала фантазировать она, - он получил выгодный заказ? Какую-то комиссию. Последнее время – уже лет десять, наверное, Том занимался стрит-артом. Успех его в этом деле, как и во всем что делал Том – был переменным и каким-то некрепким и ненадежным, что ли. Кому-то, может, и нравилось, то что он делал, а многим совсем нет. Завоевание приемлемого – можно сказать, адекватного – социального положения никогда не было сильной чертой Тома. Пожалуй, следовало бы сказать, что это вообще не было его чертой. Никакой, ни сильной, ни слабой. Если смотреть на дело оптимистично – у Тома было много разных сторон. Но этой стороны у него попросту не было. Так уж получилось.
Тому всегда казалось – иногда М. с ним соглашалась, а иногда нет – что тут дело в Австралии. Сам Том был уверен, что если бы не Австралия – так, как получилось, все-таки получиться бы не могло. Как-то одно – как бы это назвать – усугубляло, а может, просто подчеркивало, другое. Странности Тома казались намного заметней и выступали ясней из-за того, что он жил в Австралии. Нелюдимый, замкнутый человек, который еще к тому же и эмигрант, становится в сто раз замкнутей и вообще странней – на взгляд окружающих, а ведь он-то и есть истина – если живет среди чужих людей. Пару раз обжегшись на молоке и убедившись, что не может сделать или достичь чего-то, что считал само собой разумеющимся – он начинает, как полагается, дуть на воду. А потом и вовсе уходит в свою скорлупу. Но скорлупа скорлупой, но желание бунтовать и самовыражаться у Тома не пропало, - с тоской думала М. Видимо, оно-то и было самым главным – тем, чего нельзя лишить, а все остальное – ну его к черту, забирайте, пожалуйста.
Да, Том в каком-то смысле был как лист Мебиуса. У него одна сторона, которая если, скажем, провести на ней линию ручкой, - постепенно переходит в другую. Так что две стороны - это в то же время одна.
Впрочем, безвестным он не был – все, кто интересовался темой, знали имя Тома, что тоже о чем-то говорит. Так, может, он получил заказ? Впрочем, М. знала, что так же вероятно было то, что у него какие-то связанные с этой работой неприятности. Это уже не раз случалось здесь, дома, в Мельбурне то есть. По ее сведениям, в последний раз это было пару лет назад – а может, она просто не знала? Была не в курсе его ежедневных дел? От этих неприятностей и к новой любви он и бежал. Оставалось только понять, на какие деньги он купил билет на самолет. Но ведь у художников всегда находились средства к решению проблем в этой ситуации? Странно, но, кажется, она не очень верит в то, что это по-прежнему так. Хотя- опять-таки, чудесные неожиданности происходят с теми, кто их ищет.
Вообще-то, - с раздражением подумала М. – раздражение прорывалось наружу, как она ни сдерживала себя , - трудно ждать нормального поведения от тех, кто занимается такими вещами. Если тебя то и дело начинает ловить полиция – за разбрызгивание краски на тех стенах, где городские власти или владельцы здания ее не хотят, - в конце концов ты становишься другим человеком. И неважно что это – хулиганство или высокое искусство, или, как тоже бывает – то и другое. Другим. И, наверно, бунтарство и неприятие чего-то в своей жизни принимает особые формы. Как это? Экстремальные, что ли? Впрочем, средства к бегству всегда находились в те времена, когда люди ездили на кораблях, а не на самолетах. Можно было, в крайнем случае, устроиться матросом.. И если пару месяцев проболеть цингой и морской болезнью, то в конце тебя просто обязано ждать что-то хорошее. Вот Гоген, например. Кажется, он не был матросом, но какая разница? Чем , собственно, Том не Гоген? Правда, Румыния – уж точно не Таити. Как, интересно, они относятся к бунтарскому искусству?
Ладно, но где же Джэк? И его жена? Может быть, все, кто имеет дело с Бэтти, постепенно исчезают? Этот вариант представлялся М. невероятным. Какое отношение весь этот трэйдинг, или как там его, может иметь к исчезновениям? Никакого. Однако есть, пожалуй, только один надежный способ это проверить – последовать их примеру, и самой завязать с Бэтти какие-то отношения. С чего они начали? М. вспомнила, что для начала нужно заполнить онлайн какие-то анкеты и потом дождаться звонка от Бэтти, и решила последовать примеру друзей. Правда, начинает казаться, что все это может быть просто опасным. Куда, в самом деле, они деваются? Допустим, Том влюбился в девицу и убежал с ней. А Джэк, а его жена? А если это почему-то опасно...М. отогнала эту мысль прочь. Не может быть. Почему-то ей казалось, что то, что случилось Джэком и его женой – совсем не то же самое, что случилось с Томом – иначе просто быть не может. Но какая разница? Их нет. Может, они обнаружили что-то новое касательно Тома и его местонахождения? И в спешке последовали за ним? Почему же они ей не сказали? Да нет, если бы это было правдой, они бы ее предупредили, М. была уверена. В конце концов, они близкие друзья – если, конечно, это еще так. В чем, интересно, главный интерес Джэка в поисках Тома?
М. постаралась успокоиться и, как полагается в таких случаях, consider her choices. Удивительно, какими бы дикими и неприятными ни были эти choices, абсолютно непереводимые, эта мантра всегда ее успокаивала.
- Во-первых, я могу обратиться за профессиональной помощью, - напомнила себе М. Есть же какие-то люди и организации, которые занимаются поиском пропавших людей. Но почему-то делать этого по-прежнему не хотелось. Внезапно она ощутила настоящую панику – и немедленно решила, что позвонит в полицию прямо сейчас. Потом паника прошла, как всегда проходит паника, М. успокоилась и отложила звонок в полицию.  Она по-прежнему верила, что все исчезнувшие друзья найдутся, когда придет время.
Какие у нее еще оставались опции? Может быть, последовать примеру Тома и Джэка? То есть позвонить Бэтти, открыть аккаунт и следовать ее советам. А там будь что будет – она увидит. Иначе она никогда не поймет, и, главное, не почувствует – как все это могло произойти. М. нашла онлайн анкету, заполнила ее и стала ждать Бэттиного звонка. Это был, очевидно, лучший выбор, во всяком случае, из доступных на данный момент.
Она должна пройти тем же путем – и тогда она все поймет.

Бэтти и ее друзья.
Пока М., заполнив анкету, ждала звонка Бэтти, она ежедневно проверяла банковский баланс Тома. Все-таки, - решила она, - это была хорошая идея, с этой additional card. Иначе она не имела бы доступа к банковским транзакциям Тома, во всяком случае, легально разрешенного бы не имела. А так – где бы он ни находился, - они одно, во всяком случае в этом, монетарном смысле. Правда, у М. всегда была еще другая карта, на которую она получала зарплату.
Электронные сообщения в ящике электронной почты Тома М. тоже проверяла ежедневно. Казалось, он находился одновременно в двух местах. Во-первых, в Мельбурне, где он прожил последние двадцать лет. И во-вторых, в Бухаресте. Это следовало из списка его банковских транзакций. Какие-то покупки он, казалось, оплачивал здесь, поблизости – в местах, которые она знала очень хорошо. Это были рестораны, магазины и кафе, в которых они много раз бывали вместе. Иногда гостиницы, в которых он останавливался, когда хотел убежать из дома на день-другой. Какие-то деньги, однако, он, очевидно, тратил заграницей: даты были совсем близкие, сегодняшние и вчерашние, а названия мест – иностранными, и М. не могла их прочитать. Порывшись в Гугле, она установила, что это румынский, и Том, по всей видимости, действительно там – в Бухаресте.
Она постаралась найти объяснение происходящему, но не могла. Как это возможно? Не мог же Том находиться одновременно в двух разных местах?  И если нет, то каким образом получается, что он тратит деньги в двух разных местах?
Прошло три дня. На третий день ей позвонил какой-то человек. Он выполнял ту же работу, что и Бэтти, - объяснил он. Но на сей раз их предложение немножко другое. Он предложил М. курс обучения онлайн – оказалось, что фирмочка имеет отношение к какому-то то ли вузу, то ли специальной академии, занимающейся финансовым обучением. М. пришлось уламывать, ей очень не хотелось соглашаться.
- Скажите, - в конце концов решилась она спросить, послушав, как человек на том конце провода разливается соловьем в течение получаса. Все это время она пыталась решить для себя вопрос, платят ли ему по минутам, и если нет, почему ему не хочется поскорей закончить этот разговор. Может, это спросить? Но спросила она другое.
- Скажите, какой смысл в вашем обучении, если я не вижу экрана, на котором все это происходит? Скажем, я слушаю лекцию о трансферах. Либо я вижу на экране, что надо делать, - тогда мне, может, и лекция не нужна, либо не вижу – тогда лекции и разговоры не помогут. Как-то так. Вы какой вариант предлагаете сейчас? И что будет, - это маловероятно, конечно, - если у меня интернет повиснет. Как раз, когда надо что-то делать, не дай Бог сдавать экзамен?
Человек, казалось, обиделся. Он попыхтел, помолчал. И наконец сказал:
- Это вопрос профессионализма.
Что из всего этого вопрос профессионализма, осталось М. ясным не до конца. Интернет, чтоб на экране было видно, что нужно, или, может, хорошие слова для объяснения, все вместе? Но фиг с ним, выяснять она не стала.
- Вы просто создаете как можно больше ситуаций, когда мне нужна ваша – можно конечно, назвать ее профессиональной – помощь. Создаете трудности, которых не должно быть, чтобы потом их разрешать.
Человек еще попыхтел. И наконец спросил:
- Что вы хотите сказать?
Не похоже было, чтоб он ее слышал и, во всяком случае, понимал. М. хотела еще что-то добавить про средневековый характер этих отношений, при которых неясно, что, собственно, значит, что определенная сумма ей принадлежит – если ее нельзя в любой момент взять – но передумала. Зачем объяснять? В его интересах, чтобы все это было как можно сложнее – иначе кому он нужен, нафиг? И вообще, стоит ли уж так беспредельно портить отношения? Если она их еще не испортила... Она же ищет Тома... Жалко, что позвонила не Бэтти, а этот тип.
Остается купить билет в Бухарест, решила она. В один конец. Похоже, ей трудно будет позволить себе оставаться там больше недели. Тогда может сразу туда и обратно? Но она же не знает, сколько это займет времени. Как-то ей было неочевидно, что именно она собирается сделать. Может быть, вместо того чтобы лететь в Бухарест, ей стоит попытаться найти Тома здесь в Мельбурне? Ведь вполне возможно, что он где-то поблизости, а те его банковские транзакции, из которых следует, что это вовсе не так и он в Бухаресте – чья-то мистификация? Во всяком случае, – так думать было бы удобнее.
Не может же Том быть одновременно в двух местах сразу? Значит, кто-то изображает его, может быть, вживе, лично, а скорее всего – просто взломал его аккаунты. Странно и страшновато, но похоже это так. Кто бы это мог быть? И зачем он это делает. Где? Здась или там? А как же насчет Бэтти? Если правда, что они с Томом в близких отношениях, и, к тому же, она банковский специалист – ей, как говорится, и карты в руки. Кому еще это может быть интересно? М. не знала, насколько подобные манипуляции были бы возможны для Бэтти. И потом, опять-таки, зачем ей это? Неужели только для того, чтобы запутать ее? И может быть, еще кого-то? Чтобы просто посмотрев на транзации Тома, нельзя было сказать, где он. Казалось, он был в Мельбурне, а потом, буквально пару часов спустя – в Бухаресте. Не в Африке, скажем, или Америке, - а именно в одном из этих двух мест.
М. вспомнила, что на кое-каких из старых мобильников Тома был так называемый цифровой кошелек. С помощью которого можно было платить только телефоном, как будто это нормальная пластиковая карточка. А что, если кто-то добрался до его старого телефона, зарядил его – и именно этим и занимается. Надо проверить, все ли старые мобильники на месте. Правда, она не знала, сколько их должно быть – пять или шесть. Даже на самых старых мобильниках пятилетней давнсти такое было – почему-то Тому это нравилось больше, чем обычные пластиковые карты, которые то и дело терялись. Кажется, однако – что для того, чтобы пользоваться такой штукой – телефон должен знать тебя в лицо. Если оно включено, конечно. М. подумала о том, не менял ли Том счета и карты, с тех пор, как все это было присоединено к его старым мобильникам, позволявшим платить только телефоном. Но вроде все оставалось прежним в течение нескольких лет – тот самый счет, который был у них общим, и та карта Тома, которая была дополнительной к ее собственной, были присоединены к его мобильным телефонам, как старым, так и новым.
Вдруг она поняла, что происходит. Она сама и изображает Тома – она тот Том, который остался дома. А другой Том, очевидно, в Бухаресте. И все. Счет-то у них общий. Отсюда местные транзакции. Как она сразу об этом не подумала?
Потом ей пришло в голову, что это только одно из возможных объяснений, может быть, самое простое,  но не единственное. Кто-то мог украсть его телефон и теперь пользовался встроенной картой. Кто-то мог взломать аккаунт на расстоянии? И возможно, этот человек тратил сейчас деньги Тома вместо Тома. Хорошо, что небольшие. Пока она не уверена на сто процентов, какая версия из этих верна – куда бежать, зачем? Сперва нужно разобраться.
С другой стороны, она чувствовала, что нуждается в действии. Если кто-то взломал счета Тома и делает это, чтобы ее запутать – навряд ли ей будет легко вывести его на чистую воду. Надо что-то делать, в конце-то концов. Можно ли сказать уверенно, что Том в Бухаресте? Похоже, что да.
Однако, если вернуться к платежам телефоном -  есть ведь много и других возможностей, во всяком случае, теоретически. М. чувствовала, что ее догадки- довольно ограниченные и любительские, и какие-то – вечно укоризненные что ли? – ходят по кругу и петляют, как пара слонопотамов. Но остановиться уже не могла. Что если – какой есть простейший вариант? – кто-то узнал номер его карты, и теперь пользуется им? Конечно, это прежде всего она сама, потому что у них общий счет – а что если еще кто-то? А может быть, кто-то справился с системой facial recognition? По идее, этот кто-то должен быть очень похож на самого Тома. А может быть, это необязательно? Ведь есть же, наверно, какой-то способ заменить на телефоне одну фотографию на другую? Если можно загрузить одну, - у нее всегда были проблемы с этим,-  то, теоретически, можно эту одну стереть и загрузить другую. Почему ж нет? И наверняка Бэтти умеет это делать. Она же все знает про верификацию?  И фотографии собирает. Только зачем им все это? Человек вроде Тома, без денег и особенных связей? Зачем он преступникам высокого полета?

М. проверила опять сообщения в электронной почте Тома. Надо было с них начать, подумала она, вместо банковского счета. В случае Тома они куда как интересней. Оказывается, он был занят в новом интересном проекте. Изображение на стене одного из самых известных зданий Бухареста. Существовал какой-то большой заказ, по которому работал Том и еще какие-то люди, или они действовали самостоятельно и самодеятельно, и потому не вполне законно – оставалось неясным. Как интересно самостоятельная деятельность такого рода кончается в Бухаресте? Это ей было совершенно неизвестно. Однако граффитти в Бухаресте были – похоже, не меньше, чем в любой другой мировой столице.
Похоже, Том оставил семью не только и, может быть, не столько ради Бэтти, сколько ради того, чтобы на свободе предаться любимому искусству. М. подумала, что все-таки это менее обидно. Если Бэтти там – она так, просто – как в известном анекдоте? – не роскошь, а средство передвижения.
К одному из открытых ею электронных писем была приложена картинка. Женщина с длинной и тонкой шеей, и в большущей шляпе, чем-то напоминающей ведно. Миндалевидные глаза, зеленые на этой картинке. Любимый образ Тома, мгновенно узнаваемый. Нефертити. Еще порывшись в почте,  М. почти выяснила, в чем дело. Похоже, кто-то требовал, чтобы изображение убрали. На него не было разрешения. Еще один мейл сообщал о том, что здание, на стене которого размещалось изображение, продано. Тому прислали копию контракта, как будто это его касалось. И впрямь касалось, ведь на стене здания была его картина.
Интересно, опять мелькнуло у М. – какова-то она, Румыния? Чаушеску и прочее. Правда, это, кажется, было давно. Но все равно, наверно, граффитти там страшное преступление? Однако, порывшись в интернете, она быстро выяснила, что если Бухарест и строже других столиц в этом отношении – это никак не заметно на поверхности. Так же много разнообразных изображений на стенах домов на центральных улицах, и найти их довольно просто. А ведь если что-то строго запрещено, то должно быть, по идее, засекречено? А может быть, Румыния – вообще нормальная страна, не хуже и не лучше других? Жаль только лететь туда из Австралии далеко, как и во все остальные места, впрочем.
Том был в настоящий момент в  довольно трудной ситуации. Из его электронной почты это было очевидно. Похоже, он нарисовал на стене здания что-то такое, что кому-то там сильно не понравилось. Нефертити, а может быть, и еще что-то?
Странно все-таки, - продолжала раздумывать М. Есть закрытые ситуации и закрытые ситуации. Одни закрытые ситуации держат людей вместе – они подобны тюрьме, и отношения в таких закрытых ситуациях – что-то вроде дверей, за которыми томятся заключенные. В каком-то смысле, любая эмиграция – такая закрытая ситуация. Правда, все почему-то чувствуют это в разной степени, да и реагируют по-разному. Но все равно – вон их сколько, людей, которые, наверно, давно не были бы вместе, не живи они на краю света. Не забрось их сюда когда-то судьба. Может, стоит быть судьбе за это благодарной? М. подумала. Стоит или не стоит быть благодарной. Но энивэй, есть и другой сорт закрытых ситуаций. Ситуации, которые как бы выталкивают из себя, заставляют людей бунтовать и биться об стену самой своей закрытостью. Может, они с Томом как раз в такой ситуации? А может, это вообще зависит не от ситуации, а от человека? Как так получилось, что Том реагировал на закрытость их ситуации – именно таким образом?
Так или иначе, здание, на стене которого Том нарисовал свою Нефертити – было продано. И новый собственник не хотел ее на этом месте, и требовал, чтобы картина была удалена, причем в кратчайшие сроки. Может ли он возражать? М. не была стопроцентно уверена, что возможно в таких случаях, но кажется, в каких-то ситуациях художник мог настаивать на том, чтобы картина осталась. Но навряд ли в случае, если изображение было создано спонтанно и никем не заказано. Может, в случае Тома и существовала какая-то комиссия, договор, который его спасет?
Она полетит на место и поможет ему, - решила М. Но как поможет? Она не знала. Конечно, деньги могут разрешить многие проблемы. Но у нее не было их так уж много, и у Тома тоже, и даже еще меньше. Что бы еще могло ему помочь? В любом случае, две головы лучше, чем одна – по пословице. Она увидит. Они увидят. Все проблемы становятся легче и приятней, если рассматривать их двумя парами глаз, вместо одной.
Уже в самолете М. думала о том, как странно устроены правила – если это подходящее слово – в этой области жизни. Кое-кто может делать все что угодно, и что бы это ни было и где бы это ни было – где, в самом деле, они берут подъемники, - еще раз подумала она, - это шедевр. Что касается всех остальных, то если они пытаются делать то же самое – они вандалы, замешанные в злостном хулиганстве. Может, это всегда примерно так? М. считала, что не всегда, так не должно и не может быть. Конечно, в этих случаях решающее значение имеет качество. Если на стене шедевр – одно дело, а если так, мазня какая-то – его естественно, быстренько счистят и заново покрасят стену. Интересно, кто в этих случаях является судьей, тем самым, кто решает, с каким качеством он имеет дело. Может ли быть так, что де факто это те самые люди, которые потом перекрашивают стену? А впрочем, это наверное, всегда так, или довольно часто. И если вместо маляров это, скажем, жители соседних домов, то это еще куда ни шло. Так или иначе, в случае Тома это оказался не маляр и не сосед, а собственник дома.Что ж, ничего не поделаешь. Надо надеяться, что они успеют сфотографировать все, что нужно. Какие там еще есть способы? Она порылась в памяти. 
В искусстве, говорят, всегда так. Оригинал получает заслуженную хвалу и почести, его создатель может почивать на лаврах, а дальше следуют копии и подражания – им почестей не полагается. Плохо только то, что отнюдь не всегда нам хорошо известно, что что. Где оригинал, а где – подражание и копия, и какая история связывает одно с другим. А уж в случае стрит-арта это, должно быть, и подавно мало кому известно. И может быть, существенно в каком-то совершенно другом смысле?
Интересно, как все это относится к Тому? Почему-то раньше ей не приходил в голову этот вопрос. Относится. Как-то. Он никогда не был честолюбив или, скорее – честолюбие русская вещь, да и слово-то уже почти устарело – competitive. Действительно, Том не был competitive, интересно, как это получалось? Возможно, потому, что он оставил свое честолюбие на родине, там, откуда происходило слово? От безнадежности? Люди, которые знают, что в борьбе – за что-то, неважно, за что, нельзя победить, к победе и не стремятся. Не стоит ломать себе – неважно что, все, душу, может быть, об то, что, противное и гадкое и злое,абсолютно невозможно победить. Таких людей не так мало, как кажется. У них какие-то другие мотивы и цели, сформированные, может быть, самой невозможностью и нежеланием победить. И Том был одним из них. Цели и средства их достижения в этом случае выбираются на том пространстве, где победить возможно или, лучше сказать – побеждать не нужно. Сунув в карман свою дополнительную карту, такой человек движется к достижению своей удивительной цели, - подумала М. Самолет уже взлетел.  И тут же одернула себя – если она хочет найти Тома и с ним помириться – не стоит так думать. Да и она тоже движется к той же цели – ведь с точки зрения этой карты они одно. Правда, Том, кажется, так не думал.
Интересно, как сочетается в людях нежелание соревноваться с кем-то в социальной жизни и склонность к приключениям и вообще авантюрность – в их частной жизни? М. всегда считала, что люди, склонные к пассивности и поискам покоя, пассивны во всем, но, может быть, это и неверно? В случае Тома, энергия, не находящая выхода в его довольно-таки скучной, серой и скромной производственной жизни, в конце концов, - как это? – двинулась в другом направлении. Как говорится, вода дырочку найдет. Вот она и нашла, вернее, он – эту Бэтти. И теперь поди разберись – то ли это своего рода способ компенсировать себя за невозможность и неспособность быть сильным и предприимчивым в других ситуациях – то ли средство передвижения. То, чего Том не может сделать сам, он сделает с помощью Бэтти, ее руками, а может и ногами. Что если он решил эмигрировать в Румынию? Да нет, не может быть. Какая Румыния? Да и сама Бэтти не живет там постоянно. С другой стороны, он всегда говорил, что хочет переехать. Вот и договорился?
М. почувствовала что в груди у нее сперло, а перед глазами какая-то муть. Не может быть, все это глупые фантазии, в этом возрасте и после стольких лет жизни в другой стране, переехать довольно-таки трудно. Тем более, Румыния. Наверняка она настолько не похожа, что дальше некуда.
Да, Том и оригинальность его искусства – это, конечно, тема. Почти бесконечная. В конце концов, после того, как что-то становится образцом для подражания, а может быть, просто открывает какой-то новый взгляд на вещи или тему – это что-то может воспроизводиться бесконечное число раз. И в конце концов, уже неважно, где что – где то первое, а где – бесконечные имитации. Да нет, может, и важно, но это мало кто знает. И наконец, бывает и так, что первая попытка сделать что-то не лучше, а хуже, чем те, что следуют за ней. Менее совершенна, и тому подобное. Может, это и объясняет случай Тома? Ну, а Бэтти-то причем? Должно быть, она помогает ему бороться за место под солнцем, - решила М. – Он в этом слабоват.
Но что же все-таки случилось? Он хотя бы свободен? Это может зависеть, она знала, от того, какой штраф ему нужно заплатить за Нефертити на стене. И какой он может заплатить. Может, Бэтти в состоянии помочь и с этим? И его платежеспособность, включая штрафы, неизбежные в этом деле – увеличилась? Не похоже что бы это было так – если судить по его банковским транзакциям. А вдруг? М. подумала, что почти надеется на то, что Бэтти – может все. Хотя навряд ли это так.

26.
Прошло всего-то двадцать пять часов и М. приземлилась в Бухаресте . Она была не уверена, что собирается делать, и даже в том, где и когда она будет сегодня спать. Одно было ясно: Том нуждается в ней, и может быть, сейчас больше, чем когда-либо. Иначе как он мог здесь оказаться? Она найдет его, ведь теперь они в одном и том же городе, и это должно быть совсем не так трудно. Еще чуть-чуть.
Она прошлась по главной улице города. Красивое название. Arthur Verona. Cтены зданий покрыты замечательным во всех смыслах стрит-артом. Но ни следа Тома нет. Она была уверена, что он должен как-то дать ей знать, где он. Подаст, может быть, какой-то знак? Но где? И как?
Почти час она бродила по центру города. Он оказался абсолютно не похож на то, чего она ожидала. Перед отъездом М. ознакомилась с парой туристических брошюр, посвященных Бухаресту. Все здания на фотографиях в брошюрах выглядели серыми и белыми, такого характерного для панельных домов грязно-белого цвета. Когда-то на ее родине такие назывались ‘бараками‘. Ужасно несправедливое название, потому что места в них все-таки было намного больше, чем в коммуналках. Когда семья ее родителей переехала в такой дом из коммуналки, хрущоба казалась каким-то раем – столько в ней было простора, раздолья и воздуха. И, как потом выяснилось, этого пространства было не намного меньше, чем его бывает в стандартном западном доме с тремя спальнями. И слово-то барак, на самом деле, напоминает брак. И тоже закрытая ситуация.
Видимо, - решила М.  – она ищет не в том месте. Нужно отойти подальше от центра города. Такие вот беловатые, как будто камень мыли, многоэтажные многоподъездные здания означают почему-то социализм. Правда, не всегда. Их все чаще можно найти далеко от него. И бывают они разными – от бараков для малоимущих до элитных квартир. И по сравнению с нормальным трехспальным домом в традиционном стиле, все довольно похожи. Может, они-то и привлекали Тома? Он что-то такое говорил. Может, потому он и выбрал Бухарест? Зов сердца может быть устроен ужасно странно. Что-то напоминало ему здесь что-то -  может быть, детство? – и вот, пожалуйста. Хотя, конечно, вряд ли. Видимо, это место подходило Бэтти. А он просто последовал за ней.
М. не смогла бы объяснить, почему пришла к такому выводу. Но в конце концов – от центра города она ушла уже довольно далеко и теперь таращилась на блочные дома на окраине – это стало казаться очевидным. Бэтти где-то здесь.
 И до чего же, все-таки, все это до смешного похоже. Блочные дома для малоимущих и они же – в чуть лучшем исполнении, но все-таки до смешного похожие, особенно там, где большинство живет в одноэтажных домиках на одну семью – в элитном исполнении, с хорошим видом с балкона. Вид с балкона, в ее  представлении, был главным достоинством такого вот дома. Но вид с балкона можно было найти всюду, и в тех и в других многоэтажках. Эстетика, черт бы ее побрал. Выверни что-то наизнанку – и некрасивое, не успеешь оглянуться, станет модным и красивым. Это касается почти всего, включая саму бедность. Главное, правильно, с толком вывернуть наизнанку. Сам Том, может быть – такая вот вывернутая наизнанку штуковина. Сразу и не поймешь, что это: то ли ковчег для бедных, то ли до боли похожее элитное здание. Может, это все равно? Интересно, что все это привело его сюда. Здесь это, наверное, более все равно, чем где-то еще. Но что же делать дальше? Она свернула в маленькую улочку.

- Все-таки я делаю абсолютно безумную вещь, - сказала она себе. Но это было приятней, чем оставаться дома, в полной неизвестности. Все-таки теперь она действовала и двигалась.
Внезапно что-то как будто прыгнуло на нее со стены дома. Может, кошка? Просто резко сдвинулась с места тень кого-то или чего-то за спиной? Она оглянулась, но ничего не увидела. Улица была маленькой и темной. Может, ей показалось? Интересно, вдруг подумала М., как по-румынски называют маленькую темную улицу вроде этой? Потому что по-английски у нее целая дюжина имен. Drive, place, crescent, close, что там еще? Avenue. По идее, avenue должна быть большой, но это совсем не обязательно. Lane. А по-русски все это переулок, и все тут. Может все это связано с бараками?
Дом перед ней был старый, с тремя этажами. Стена покрашена частично голубой, частично оранжевой краской. Большая цифра 13, почему-то написанная как Х3, красовалась посередке. Имя Тома оказалось довольно просто найти – оно было написано маленькими буковками в правом нижнем углу. Он подписывался всегда по-разному: иногда кириллицей, письменными буквами, так что не все могли прочитать, а иногда латиницей, всего две буквы: Tm. O ему, видимо, казалось ненужным. Но он был здесь, теперь она знала это точно, - она столько раз видела его подпись раньше, что теперь сомнений быть не могло.
Что значит Х3? Она знала что Х4 – довольно часто используемый символ, как-то связанный с N. Где-то она читала об этом и сейчас пыталась припомнить, что именно. Кажется, дело в том, что N – четырнадцатая буква алфавита, и поскольку X4 значит четырнадцать, если правильно прочитать римское десять и добавить арабское четыре, то это, одновременно, обозначение для N. Интересно, а в другую сторону оно работает? Можно использовать N в качестве 14? Кажется, нет, но точно она не знала.
А вообще-то они все время поворачивают буквы в разные стороны – конечно, те, кто вообще их использует, кажется таких все меньше. Так что N вполне может оказаться Z, положенной набок. И 14, тем самым, очевидно, Z?
Но на стене было написано 13 – это было абсолютно очевидно. Номер дома? Что бы это еще могло быть? В таком случае, номер не этого дома. Номер дома, перед которым она стояла, был один.
А может быть, надо все время пересчитывать буквы? Тринадцатая буква алфавита – М., первая буква ее имени. Тогда, может быть, здесь зашифровано название улицы?
Однако в любом городе полным-полно улиц, названия которых начинаются на М. Лучше уж думать, что это номер дома.
Она продолжала спускаться вниз по улице. Она казалась короткой, а потом выяснилось, что она продолжается дальше, сделав зигзаг, под каким-то странным, неожиданным углом. То, что должно было бы быть другой улицей, было, как это иногда бывает в любом городе, по чьей-то странной прихоти - той же самой. По идее, тут должен был бы быть дом номер тринадцать. Но М. его так и не нашла, и решила отложить это на потом.

28.
Тринадцать продолжало мерещиться М. повсюду. Оно смотрело на нее с каждой стены и временами даже, казалось, выглядывало из окон. Да, переулок. Кажется, на их языке его еще можно назвать circuit – это она упустила. И в качестве эквивалента всей этой тучи слов – их можно насчитать почти десяток – одно единственное словечко: переулок. Может, все это связано с тем, как выглядят все эти блочные дома на окраине? В этом случае много слов для названия переулка не нужно. А если их без малого десяток, как в английском – то это, можно сказать, навязчивая идея. Вроде как у эскимосов пятьдесят названий снега, а другим людям столько не нужно, потому что нет у них разных сортов снега, снег один и слово для него одно. Интересно, а люди, которые свои картины на стенах рисуют – может они тоже различают что-то такое, чего мы не видим. Стена твердая, стена мягкая, стена низкая, высокая. Что еще может быть? Странно, она никогда не слышала об этом от Тома.
Дома, в обычном смысле этого слова, то есть как место жизни семьи, символ престижа и главное вложение денег в течение человеческой жизни – вообще не имели для него большого значения. Почему-то – возможно причиной был его служебный неуспех и постепенно иссякавшая почасовая нагрузка, которой и в самом начале-то было мало, - почему-то Тому хотелось оттолкнуть от себя саму идею дома в нормальном западном, в данном случае австралийском смысле. Его тянуло назад, в пещеры, или хрущобы, или хотя бы квартиры. Чтобы выглядело и ощущалось – как там. Лучше всего сидеть на балконе с чашечкой кофе и сигаретой. Над тобой, весьма вероятно, тоже кто-то так сидит, и под тобой тоже, но это-то и хорошо. К тому же Том, естественно, видел во всяком доме – чистый холст и поэтому ему нравилось, чтобы дома были высокими, а не одноэтажными. Возможно его протест принял такую форму и обратился на дома, или скорее их стены потому что – как бы это сказать? Потому что ему не хватало чего-то, связанного с домами. Да нет, конечно, это неверно. Том художник, и дома просто – очень большой чистый холст. Самый лучший из возможных. Средство оказаться увиденным и услышанным, что бы там ни было. Независимо от всякого официоза.
Все-таки интересно, в какой степени все это – она опять обвела взглядом Бухарестскую окраинную улочку – казалось ему знакомым. Напоминало российские окраины? Может, поэтому он и рванул сюда? М. всегда считала, что Том недостаточно авантюрен для таких выходок. И вот, пожалуйста. Досчиталась.
А может, дело не в Бухаресте, а в самой Бэтти. Между прочим, оба начинаются на Б.
И цифра 13, если написать 1 и 3 рядом, похожа на В. Что если Том пишет на стенах первую букву имени Бэтти, в латинице, а вовсе не посылает ей, М., сигналы? Не пытается дать знать, где он находится? Нет, это не может быть. Кроме 13, которое, по большей части, выглядело действительно как 13, между 1 и 3 было достаточно места – на стенах было много других цифр. В основном цифра 3. Положенная набок, она выглядела как буква М, только вместо прямых палочек – круглые. Чем-то напоминает Макдональдс. Может быть, это должно ей что-то сказать? М с прямыми ровными сторонами похоже на кусок кремлевской стены, а с круглыми – на Макдональдс. И совсем неочевидно, что что-то из этого – номер дома. На какой улице? Любой. Если название улицы тоже здесь где-то закодировано – я его не нашла. Не было, казалось, ничего, за что она могла бы ухватиться. Голова кружилась. И мысли уже давно – не заметить это было невозможно – повторялись в том же порядке. Дешифровщица, тоже мне. Надо искать какой-то другой способ или выход.
Она еще раз окинула взглядом стену. Кроме трешек, которые, казалось, смотрели на нее отовсюду – были еще латинские буквы V. Если, конечно, это они, а не, скажем, римское пять. Тогда номер дома, если это номер дома, скорее пять, чем три. Почему? М. не могла бы этого доказать, но просто чувствовала. Если, конечно, это вообще цифра, а не кириллическое L, поставленное кверх ногами. Кстати это тоже какая-то римская цифра...Пятьдесят? Кто здесь будет использовать кириллические буквы – это невероятно. Том, конечно, мог бы...И более того, если она где-то встретит несомненную кириллицу, это, пожалуй, можно считать доказательс твом того, что он где-то здесь...Но ничего, что можно было бы считать несомненной и очевидной кириллицей, глазу не попадалось...И все эти знаки – их можно было прочитать и так, и эдак. И ничего, даже смутно напоминающего названия улицы.
А что, если она встретит Бэтти? Как она ее узнает? Зато Бэтти может узнать ее, М. – она же проходила верификацию в ее фирме, и фотографию, наверно, можно найти при желании. Ах да, - вспомнила М. -  на старом мобильнике Тома, том самом, на котором она читала его электронную почту, была фотография Бэтти. Что она ей скажет? Должно быть, она здесь где-то очень близко, если это из-за нее Том приехал сюда. Может, идея поехать в Бухарест принадлежала ей, и Том просто одобрил это? Конечно, она могла здесь работать. Если у таких людей есть определенное место работы – с этими их вечно разными телефонными кодами – но наверное, есть, почему бы и нет? Да, она где-то близко. М. закрыла глаза и почувствовала это – Бэтти где-то тут. Тогда это она в данный момент удерживает Тома. От чего? От того чтобы выйти на улицу ей навстречу. И, наверно, от того, чтобы дать ей знать – адрес. Постепенно человека можно лишить всего – совести и ее угрызений, памяти, и даже рассудка. И чтобы это заметить – нужно... Что нужно? Может, знать, что еще может быть? Что-то помнить? Нет, не нужно так думать. Нельзя лишить.
Между прочим, цифры и буквы в стрит-арте постепенно вытесняются другими – как их? – образами. Дело, возможно, в том, что средний обыватель почему-то считает цифры и буквы, написанные на стене, гораздо худшим хулиганством, чем картинки. Так уж устроено восприятие нормального зрителя. Откуда-то М. это знала. Может, Том рассказал? Где-то прочитала? И увидеть такие вот классические графитти – основанные на буквах  – теперь уже можно мало где. В основном, они сделаны хулиганами, а не художниками. Странно, все-таки...Почему буквы так уж намного хуже... Их можно прочитать только одним каким-то способом? Но нет же... Нет... Одна и та же закорючка значит и N и Z. А здесь – это явно рисовал кто-то довольно хорошо умеющий. Что все-таки он хотел сказать? Она еще раз взглянула на стену. Надо запомнить. 3, 13, V M и N и Z, X3 и X4. Может быть, решение придет позже? До нее, наконец, дойдет, что все это значит?

29.
М. продолжала идти вниз по той же улице. В конце концов, она может считать, что 13 на стене этого дома – относится к этому же дому. Довольно-таки естественое решение. Тогда это номер квартиры в этом доме, потому что дом имеет другой номер. И значит, он здесь. Она бегом взбежала по лестнице, несколько пролетов вверх, сколько, она не сосчитала, и со всей силы вдавила кнопку звонка. Еще через дверь ей были слышны шаги. Женские, легкие, это очевидно. Дверь открылась. Довольно молодая женщина с рыжеватыми волосами стояла перед ней.
- Я Бэтти, - сказала она глуховатым голосом. М. мельком подумала, что, пожалуй, не узнала бы ее. Фотография была не похожа. И волосы другие.
- Том здесь? – выдохнула она.
- Нет, - коротко ответила Бэтти. М. заглянула в комнату за ее спиной. Она была пуста.
- Он был здесь? – спросила она.
- А вам-то какое дело, - Бэтти, похоже, была из тех людей, кто считает, что вовремя сказанная грубость дела не испортит.
- Какое вам дело? – повторила она.
- Я его жена, - объяснила М. – Поэтому все, что он делает – мое дело.
- Если он этого не хочет больше, - вовсе нет, - возразила Бэтти. – Или вы, может быть, думаете, что это дела не меняет?
- Примерно так, - сказала М. – Не то чтобы совсем ничего не меняет, но... Она запнулась. Все-таки – вдруг это стало совершенно ясно – это дико выглядит. Она стоит тут, и объясняется на предмет своих чувств и убеждений, с этой абсолютно незнакомой женщиной, которую, вероятно, видит в первый и последний раз в жизни. Чего она хочет добиться, интересно? Хотя все может быть...
- Не то чтобы ничего не меняет... –еще раз сказала она. – Но кое-что, действительно, уже нельзя изменить, или лучше сказать, отменить. Это зависит от времени, - добавила она.
- Что кое-что? – Бэтти почти кричала. – Что это кое-что? У всего есть начало и конец, бесконечного не бывает, что вы там ни говорите.
- Нет бывает, - не согласилась М, - время, например. Но дело не в том, бывает ли бесконечное.  Что у вас общего – вот что имеет значение в данном случае. Вы лучше об этом подумайте. Что ему было нужно, кроме дурацкой, призрачной надежды заработать денег? Кстати, он их заработал?
- А вам-то какое дело? – опять сказала Бэтти. Похоже, она считала, что эта фраза годится для всех случаев жизни. Дело, дело. Кому-то, может, и дела нет, а кто-то меряется своим делом. Равен ему, конгруэнтен и тому подобное.  -  Да, заработал, - добавила она. – С этим что-то не так?
- Да нет, все в порядке, кроме того, что это доказывает, что все это – и вы, и Бухарест, - он делал ради денег.
- А лучше было бы, - сказала Бэтти, - если бы просто так, от барабана?
М. хотела заметить, что не от барабана, а по барабану. Деньги всегда были Тому по барабану. Но, видимо, что-то изменилось в последнее время, кто его знает, почему.
- Это все равно что завести роман с мэнеджером вашего банка, - объяснила М. И ровно потому, что он ваш мэнеджер. Как вам это понравится?
- А что? – не поняла Бэтти. – Людей ведь что-то объединяет. Что это должно быть, по-вашему?
Похоже, она искренне считала, что определенное служебное положение и доступ к фондам, и есть то, что объединяет людей. Если, конечно, это разумные люди. Если она и слышала противоположное мнение – а кто ж его не слышал?– считала его полной чушью. А может она вообще ничего не считала, - вдруг догадалась М. – в привычном мне смысле слова: я мол считаю то-то и то-то. И потому-то. Такой подход ей был абсолютно чужд, а может быть, даже и незнаком? Просто делала то, чего от нее ждут – и потому выживала. И очень неплохо выживала, если судить по состоянию квартиры, кусочек которой можно было увидеть за спиной Бэтти. Да, видимо так. А откуда она знала, чего от нее ждут? Такие люди всегда знают, потому что это, как говорится, носится в воздухе. Но Том-то, Том? Он всегда был чужд тому, что называется веянием времени. И не только времени – вообще всяким веяниям. Человеком он был странноватым, и какие бы стадии ни проходил в своем развитии, - оставался как-то сам по себе. Как кошка, которая гуляет сама по себе. Он не то чтобы стремился к независимости. Независимость была его сущностью, самой сердцевиной. Может, он и не знал, что можно иначе? Он не дистанцировался, не старался держаться от чего-то там подальше. Он просто этого не замечал, и не чувствовал, а если и замечал иногда – то в каком-то урезанном, редуцированном виде, и всегда с опозданием. И через минуту забывал об этом.
И вдруг – Бэтти. С ее прагматизмом, вульгарным до какой-то просто невозможной степени. Откуда она взялась? Как? Говорят, конечно, что голод не тетка. Не тетка. А вот такая, значит, девица, типа Бэтти?
- Мы взрослые люди, - сказала Бэтти. Похоже, она подумала, что сказать. – Только дети, и, в крайнем случае, подростки в таких случаях не думают о материальном. И в любом случае, не надо делить жизнь на хорошее и плохое, белое и черное. Это инфантильно. Нет белого и черного, хорошего и плохого, все гораздо сложней.
- Я вижу вы не дети, - сказала М.
- Что вам надо? – спросила Бэтти.
М. еще раз объяснила, что ищет Тома. И не только Тома, -  добавила она. Куда-то, почти одновременно с ним, исчезли их общие друзья – Джэк и его жена Джэй. Какое-то время они вместе разыскивали Тома, а потом они исчезли. Нет у них, случайно, аккаунта на платформе Бэтти? Вроде было у них такое намерение...Но Бэтти ничего ни о ком из них не знала.

30.
- Я всегда могу вернуться и поговорить с ней опять, - подумала М., выйдя на улицу. –Хотя, надо признать, я немного узнала. Не считая того очевидного факта, что в данный момент Тома там нет. Хотя это, конечно, не исключает того, что он вышел погулять, а она врет. Зачем ей говорить мне правду? Жаль не спросила, она здесь постоянно или на время, в командировке. Потому что если в командировке, мне  не удастся прийти к ней еще раз. Зато хоть посмотрела, какие они, эти брокерские девицы. Ну и ну. Хотя, может быть, этим она не исчерпывается... М. всегда была склонна признать, что люди не исчерпываются тем, что можно увидеть, как говорится, невооруженным глазом, with a naked eye, как они выражаются. Может, не стоило предполагать во всех и каждом таких вот неизведанных глубин...
- Том нуждался во мне! – Бэтти высунулась из окна второго этажа и кричала ей вслед.
- Почему? – спросила М. Она поняла, что Бэтти не слышит ее, и опять зашла в подъезд и поднялась по ступенькам, чтобы быть поближе. – Почему? – повторила она.
- На самом деле, он нуждался в ком-то, кто контролировал бы его, - объяснила Бэтти. – По-настоящему. Вот вы этого не делали, и посмотрите, к чему это привело.
- К чему?
Бэтти не ответила. Может, она думала, что это и так ясно. К чему, в самом деле, это привело? К депрессии? Не настоящей, от которой люди выбрасываются из окна, а какой-то такой маленькой, тлеющей... Черт, как она называется? К безработице? Но Том был – что значит был, есть -  свободный художник, и безработным в обычном смысле его нельзя было назвать. Он был настоящий художник, тем не менее. К чему еще? К все более радикальному, яркому, какому-то выходящему за рамки дозволенного бунтарству? Неужели Бэтти все это понимает? Впрочем, зачем ей понимать все?
- То есть вы его контролировали? – спросила М. – И что же? Если он и нуждался в контроле, не всякий мужчина смирится с тем, что об этом говорят таким вот образом. Ему было все равно?
М. впервые за долгое время почувствовала себя – в чем-то виноватой –  во всяком случае, не до конца правой. Предоставленный сам себе Том – очевидно, не всегда делал самый лучший выбор. Он не то чтобы зачах – хотя и так можно сказать – но и не вполне расцвел. Может у него оставалось еще много скрытого, как его, potential? И вот кто-то научился его эффективно контролировать, когда нужно, поддерживать, а когда нужно – удерживать. Может даже подсказывать следующий шаг? И стало намного лучше. Что тут невозможного?
М. чувствовала даже не ревность – а что-то доселе ей абсолютно незнакомое. Вообще-то она придерживалась той точки зрения, что в паре муж-жена жена всегда права, и ей не нужно ничего ни делать, ни доказывать, для того чтоб это было правдой. Пока Том творил и искал себя, она тянула семью, ежедневно, как ломовая лошадь работала на работе, а потом еще дома. Может, Том устал от того, что она всегда права? Утомительно иметь дело с всегда правым человеком, перед которым ты вечно виноват.
А что же в случае с Бэтти? Иметь с ней близкие отношения не было тяжело и утомительно? Может ли это быть как-то иначе, когда кто-то тебя ежедневно контролирует и даже не скрывает этого? Может быть, она просто застала все это на самой ранней стадии развития. Если, конечно, здесь будут какие-то стадии. А вообще-то, - она неожиданно переключилась с Тома на себя,  - меня бы кто поддержал. Кажется, это просто никогда не приходило Тому в голову. Хотя, конечно – этого не отнять – детьми-то занимался в основном он. В школу, из школы, дома, пока она на работе. Похоже, это его успокаивало. Он как-то находил в этом себя и даже, может быть, самоутверждался таким образом.
Вслух она сказала:
- Том не ребенок, он не нуждался в том, чтобы кто-то проверял его карманы.
- Причем тут карманы, - возразила Бэтти. Она выглядела обиженной. – Просто то, чем он занимался – как бы это ни оценивать – не совсем золотая жила. Денежное дерево и тому подобное. А я ему помогала. Иначе он бы совсем не выжил.
- То, чем занимался Том, может быть очень выгодно, - возразила М. Это нередко бывает очень выгодно для художников. Я имею в виду стрит-арт, - зачем-то добавила она.
- Бывает, бывает, - передразнила Бэтти. – Но ведь не было!
- Дело в том, - начала М. Но тут у Бэтти зазвонил телефон. Она ответила и отодвинулась от двери, потом ушла в другую комнату. М. спустилась по ступенькам и вышла на улицу.

31.
Значит, Тома не было у Бэтти. Теперь это было известно точно. М. бродила по улицам Бухареста и думала о том, что делать дальше. Скорее даже не думала. Воображала неприятную физиономию Бэтти и пыталась сосредоточиться. Она думала, где бы еще поискать. Облазить весь Бухарест? Самые удаленные его закоулки? Можно, наверно, но зачем бы он выбрал самый удаленный закоулок? Впрочем, зачем вообще он выбрал Бухарест? Бродила она довольно бесцельно, но почему-то было чувство, что она на верном пути.
- Надо посмотреть в метро, - внезапно подумала она. Она знала, что поезда, точнее, стены вагонов, часто служат фоном, холстом для графитти, нарисованных из распылителя с краской. Том, если он приехал сюда, наверняка захотел попробовать! Она помнила, что что-то подобное он делал и дома. Правда, говорят что графитти на стенах вагонов – особенно тех, что еще не вышли из употребления, - уже совсем не модны. В конце концов, это наказуемо – по меньшей мере, крупным штрафом, - и потому опасно. Ей нужно найти поезда – или хотя бы вагоны, которые уже вышли из употребления и не ходят по рельсам. Где-то может быть целый склад, или кладбище таких вагонов. Вот на них-то, наверно, хорошо рисовать из распылителя! Если, конечно, старые вагоны для кого-то еще представляют интерес. Наверно представляют. Это лучше, потому что не так опасно. Вот только как найти место, где они хранят вагоны? Она найдет его – и что тогда? Может быть, начать рисовать – и кто-нибудь захочет составить ей компанию? Может быть, она найдет людей, знакомых с Томом? М. смутно подумала, что должно быть спутницы художников в самые разные времена лелеяли подобные замыслы. Дора Марр, например. Габриэль Мюнтер. Наталья Гончарова?  Им, правда, не нужно было искать выброшенные вагоны – но в целом жизнь, может быть, была похожа? Она повертела ситуацию в голове и так, и эдак. Пожалуй, не стоит надеяться, что таким образом она что-то узнает. Но куда пойти? Надо найти место, где собираются люди, рисующие графитти. Наверняка такое место есть. Она найдет его, и тогда...
М. всегда считала, что Мельбурнское метро – одно из самых худших в мире. Так уж сложилось, что она пользовалась им ежедневно. Все эти отмененные поезда, которые почему-то, должно быть, чтобы было страшнее, называются disruptions. Изуродованные старые станции, которые для пущей безопасности превращают в чудовища из стекла и бетона, level crossing removal. И вечное отсутствие поездов по ночам, уже часов с двенадцати, кроме пятницы и субботы, когде они ходят всю ночь. И сколько людей – она физически чувствовала, как они прикасаются к ней локтями и бедрами, в тех самых вагонах и строениях из стекла и бетона, готовых на все, лишь бы это было оплачено. В конце концов, мы все здесь именно для этого – для чего же еще. Наверно, все это естественно в каком-то смысле – но так никогда и не стало своим, оставалось чуждым, и степень отталкивания, казалось, все время увеличивалась. Это у нее, не говоря уж о Томе – он всегда был более ранимым в их паре.  Зато станции, как новые, так и старые, вторые, пожалуй, даже больше, часто были украшены графитти. Наверное, это было в них самое лучшее.
И вот Бухарест. Интересно, какое в нем метро? Конечно, ее цель – найти станцию метро, которой сейчас больше никто не пользуется. Наверняка такая есть. И там ждать Тома. Но все-таки интересно – какие они, старинные станции. Если она пойдет по рельсам от центральной станции, на которой она находилась сейчас, Unirii – то куда придет? Просто идти по рельсам –что может быть лучше. Какая здесь самая старая линия? Она с удивлением обнаружила, что одна из главных линий называется M1.
А между прочим все вагоны поезда и сам локомотив – тот первый вагон, который их тащит – присоединяются друг к другу определенным образом. Все эти connections имеют названия. То есть в более новых поездах нет уже ни локомотивов, ни тех старинных способов соединения вагонов. Одни из них назывались мужскими, а другие женскими. Один из вагонов обычно имел цепочку, и одно из колец цепочки надевалось на крючок, выходящий из стены другого вагона. Следующий вагон мог присоединяться к еще одному вагону либо как первый, женский, либо как второй, мужской вагон. Попарно вагоны соединялись таким же образом. Страннее всего было то, на ее вкус, что даже эти старинные вагоны, как правило, имели и крюк, и цепочку, то есть могли присоединяться к другому вагону одним из двух способов. Такой способ соединения вагонов назывался
Найти в Бухаресте место, где хранятся вышедшие из употребления вагоны, оказалось не так-то трудно. От мельбурнских они отличались формой – снаружи и внутри. Кроме того, в них не было того, что называется special allocated seats – в тех вагонах метро, в которых М. ездила дома, они были оранжевого цвета. Оранжевые места предназначались для беременных женщин, инвалидов, еще, кажется,  детей и стариков. Странная комбинация, как будто это все одно. М. опять подумала, что Том выиграл, и немало, оттого что там, где он вырос – как бы это лучше сказать? – не было специальных мест в вагонах метро, для кого бы то ни было. Все места были одинаковые. И Том, со всеми его странностями – нелюдимый и замкнутый человек, мало с кем в жизни способный ладить, все больше живущий по принципу – придумал себе цель, поработал для ее достижения, придумал другую, социопат по меньшей мере – если конечно, кто-нибудь не придумает этому худшего названия – Том всегда считался здоровым. Будучи здоровым, а не больным, он получил образование, завел семью, где-то и как-то работал. Когда он стал старше, и намного старше – что-то из этого отпало. Не то чтобы за ненадобностью – просто кое-какие черты Тома, раньше как будто скрытые, по молодости лет, проступили яснее и ярче. Может быть, дело было не в возрасте, а в эмиграции – таких людей, как Том, она делает изолированными? Но все-таки он продолжал жить довольно нормальной жизнью – в ней было, например, художественное творчество. Была семья, хотя отношения с ней все ухудшались, и, наконец, ухудшились настолько, что – неужели это правда? – наступил Бухарест. Но и сейчас было очевидно – Том выиграл миллион просто потому, что там и тогда места в вагонах метро были покрашены иначе.
В тех же старинных вагонах, обнаруженных М. на какой-то заброшенной станции, оказались еще и места бизнес-класса. Кажется, этого тоже не было в ее детстве?
Был, кажется, первый класс, и второй, а может, и третий, но кто же ими ездил? Уж точно не она. Она с родителями регулярно путешествовала в Прибалтику. Плацкарт и купе, вот и все разницы. А вот Джэк любил ездить бизнес-классом. Иногда М. казалось, что он и эмигрировал-то для этого. Едучи в бизнес классе, лучше всего в самолете, он, очевидно, чувствовал себя совершенно другим человеком. Как-то они с М. даже поссорились по этому поводу. Сейчас уже трудно было вспомнить, что именно говорилось, в каком порядке, и даже почему. Кажется, М. упрекала Джэка в безудержном расходовании государственных денег. Ведь дорогостоящие билеты в бизнес-класс он не сам себе покупал, конечно. Кто-то это оплачивал. Странно, как такое могло ей прийти в голову? Ей что чужих денег жаль? Одна из любимых мыслей Тома, которую он повторял на все лады и в самых разных обстоятельствах, состояла в том, что определенные – как их, environments? – может быть, надо сказать, среды обитания? – душат мотивацию. В том смысле, что уже ничего не хочется делать. Потому что результата все равно нет. Этого Том не произносил вслух, но это всегда подразумевалось. Видимо, такой результат, как полеты в бизнес-классе, куда тебе вздумается, не казался ему привлекательным. Вроде той конфеты, которую совсем не хочется съесть, и к тому же, сладкое вредно. А может, этот результат не казался ему достижимым? А может быть, и то и другое? В конце концов, привлекательным нам кажется то, что является достижимым. Даже М., знавшая Тома лучше всех, - она твердо верила в это -  не могла бы ответить на этот вопрос. Такие штуки, как бизнес-класс, не привлекали Тома даже в мечтах. Может быть, по моральным соображениям. А может, по каким-то другим: ведь для достижения этого результата придется делать что-то, а это часто безнравственно и часто неинтересно. И – или. Безнравственно и-или неинтересно. Но от того, что в стране, где он вырос, не было маркирования мест в вагонах в разные цвета, для инвалидов и проч., – он выиграл просто баснословно.  Наверно, внутри себя он все еще жил там, не стремился кататься бизнес-классом – вот и приехал в Бухарест.
Она еще раз рассмотрела старые вагоны. Кое-какие были сцеплены попарно, а большинство стояло – на старых рельсах и просто на траве, по одиночке. Кое-где на них были и кое-какие графитти, но никаких следов Тома, его узнаваемого стиля, М. не обнаружила. Она почувствовала, что проголодалась, и стала искать место, где поесть. Одним из первых, если искать рестораны, до которых нетрудно добраться из центра города, на ее мобильнике выскочил какой-то Baraka lounge and bar. Видимо, ее убеждение в том, что многоэтажные дома в спальных районах вполне можно назвать бараками, -  кто-то разделял. А может, они имели в виду Барака Обаму. А может быть, эти две вещи вообще связаны? Ведь назвал же его кто-то, очевидно, в честь Бама?
Место оказалось умеренно дорогим и довольно вкусным. Теперь можно было опять погулять по городу и поискать Тома.
Несмотря на presumably жесткие социалистические порядки, графитти и стрит-арта здесь было не меньше, чем в других больших городах, в которых ей приходилось бывать. С одной стены на нее смотрело несколько угловатых голов, в стиле не то Брака, не то Пикассо. Половина головы была головой, а другая половина – сердцем или ромбиком. В тех же цветах, и как красиво! Если свернуть в прилегающую улицу, можно было найти что-то совсем другое. Какие-то старые то ли стенсилз, то ли коллажи. Цвет преимущественно серый и черный, немножко белого. Краска облупилась и всюду облезает – а может, так было с самого начала и это художественный эффект?
Еще несколько шагов в сторону – и опять крупные головы в разных цветах. И вокруг них разные краски, прямо-таки всполохи, но не твердо очерченные, как на первой стене, а плавно переходящие друг в друга. Что-то вроде северного сияния. Понятно, все-таки, - привычно подумала она, - почему все это так нравилось Тому. И почему за возможностью делать это он готов был бежать на край света. И неважно, каким классом. И почему, наконец, все это спасало его от жизни и от самого себя.
Она сделала еще несколько шагов и уткнулась носом в ресторан. Fabrica Grivitta. Интересные, все-таки, они тут выбирают названия. То барак, то фабрика. Еще что-то под названием Mahala – надо будет вернуться сюда и сходить. Интересно же.
Недалеко от этого места она нашла какие-то зеленые двери, а на двух створках этих дверей  –  жаба, а может быть, ящерица, а может и динозавр. Наверное, Том скрылся за этими дверями. Но там оказался музей, закрытый по случаю дня недели – понедельника. Впрочем, во вторник он был, очевидно, открыт и можно было прийти во вторник, среду, четверг и пятницу.
Значит, Том прицепился к Бэтти, подобно вагонам старого поезда, - вдруг явилась страшная мысль. Все происходящее, как бы невероятно это ни было, – о способах сцепления вагонов. Надо просто найти способ вагоны расцепить – и все будет хорошо. Хотя способ уже нашли и применили – нынешние вагоны не соединяются крючками и цепочками. Хотя что-то такое у них есть. Бывает, что пара вагонов имеет общую систему кондиционеров, которые охлаждают или нагревают воздух. Это вместо старинного coupling – так нызвались соединения вагонов попарно.
М. обнаружила, что опять стоит совсем близко от дома Бэтти. Дом номер тринадцать. Чертова дюжина. Стоит и смотрит на ее окно. Только с определенной натяжкой можно было бы сказать, что она думает о том, что делать. Прошла еще минута. Прямо на нее – шла женщина. Бэтти, конечно. Не может быть. Откуда она здесь? Может, это ее двойник? Хотя, если она здесь живет...
- Вы не имеет права, - сказала М. громко.
- Права на что? – не поняла Бэтти.
- Не имеете никакого права заманивать людей своими лживыми обещаниями, - объяснила М.
- Это не лживые обещания, - возразила Бэтти. – Я действительно помогала ему. Я помогала ему все время.
- Каким образом?
- Я помогла ему создать криптокошелек, - сказала Бэтти.
- Это еще что? И зачем?
- И потом привязать его – привязать к тому, к чему нужно. Дело в том, что если он хотел действительно сохранить свой стрит-арт, картины на стенах – надо было делать что-то для этого.
- А он и делал. Он сделал фотографии и хранил их на своем компьютере, - возразила М. – Этого что, недостаточно?
- Я показала ему, как делать NFT, - объяснила Бэтти.
М. могла бы спросить, что это такое, но не стала. Она и так слышала об этом. Значит, техническую и финансовую часть этого процесса, говорят, не всегда простую, взяла на себя Бэтти. И для этого, видимо, она была нужна.
- Знаешь, что мне кажется самым странным? – спросила она.
- Что? – могла бы спросить Бэтти, но не спросила. После паузы М. объяснила:
- Страннее всего то, что ты, и такие, как ты, с криптокошельками - разрешаются, поощряются, и так далее и тому подобное. А то, что делает Том – нет. Во всяком случае, не вполне и не всегда. Хотя должно быть наоборот.
- Что значит не вполне?
- Я имею в виду, что за рисование спрэем на стенах запросто можно схлопотать штраф. И даже сесть в тюрьму на какое-то время. И это запросто назовут вандализмом – и облеченные властью люди прикажут стену вымыть добела. И все тут. А вот за то, что ты освобождаешь финансово неподкованных людей от их небольших накоплений с помощью телефонных приложений - штраф схлопотать почему-то нельзя. И вандализмом это, очевидно, не является.
- По-моему, это естественно, - сказала Бэтти.
- Что именно естественно?
- Это так всегда и всюду. Если вы делаете что-то очень хорошо – закон не писан, можешь рисовать на стенах. А если не очень хорошо – извините, это вандализм, стену нужно почистить.
- Странное правило. А кто решает, что очень хорошо? Спорим, что во многих случаях это тот же человек, который моет стену из шланга? Впрочем, может это правильно: он и есть нормальный зритель. Большинство ценителей искусства с этим, наверно, не согласятся. А вообще-то даже черный квадрат стал картиной потому, что кому-то так захотелось, и нашелся кто-то, кто с ним согласился. Большинство, очевидно, было против такой дикости.
У М. было странное чувство, что она не в своей тарелке и out of character настолько, что больше не бывает.  Она же Тома ищет – как же могло получиться, что она спорит с этой девицей об искусстве? И зачем? Какое отношение женская ревность имеет к тому, что является и не является картиной? Никакого. Вот надо запомнить это и придерживаться этой линии. И в случае этой девицы это тоже так. Надо вернуться на Землю. И сказать что-нибудь подходящее.
- Вы обманываете людей, - еще раз сказала М.
- Обманываем?
- Ну да, с вашими инвестициями. Вы им говорите, что они свои деньги увеличат вдвое, а, на самом деле, шансы на это ничтожны. И если сумму они вложат маленькую, порядка нескольких сотен, то, скорее всего, никогда ее больше не увидят. Вы это прекрасно знаете, и все равно уговариваете людей это сделать.
- Это вы так думаете, - сказала Бэтти.
- А вы?
- Нет.
- Что нет? Какова вероятность того, что мои триста долларов увеличатся вдвое? Она ничтожна. А если они останутся теми же тремястами, вы же мне их не отдадите. Во всяком случае, так есть в большинстве случаев.
- Совсем не всегда, - сказала Бэтти. – По разному бывает.
- И главное, это, наверное, правда, - подумала М. - Бывает по-разному, просто для того, чтобы она могла это сказать, и это не было чистейшей ложью. А сколь часто бывает по-разному, какая разница?
- Что приносит больше вреда? – такое вот обирательство или несанционированные картины на стенах? – вопросила она грозно.
Бэтти перестала отвечать ей и даже сделала шаг куда-то в сторону.  Казалось, она задумалась.
- Тому, что вы делаете, нет оправдания, - заключила М.
Она еще раз подумала о том, зачем стоит здесь и проповедует. В конце концов, либо невозможность обирать малоимущих – это аксиома, либо ее нельзя доказать. Не стоит и пытаться. И вообще, может быть дело в словах? Как мы ко всему этому относимся, зависит от того, сколько людей назовет занятия Бэтти обирательством или воровством. Если никто не назовет, потому что они имеют другое, респектабельное название, мы перестаем о них так думать. Может быть, не все одновременно перестают, кто-то раньше, а кто-то позже, но в общем и целом это происходит.
- Есть, - вдруг сказала Бэтти.
- Что есть?
- Есть оправдание.
- Нет, нету, - упрямо повторила М. – Вы способствуете тому, что уязвимые люди теряют свои накопления. Вы знаете заранее, что это произойдет. В большинстве случаев. Какое этому может быть оправдание?
- Впрочем, может быть, если для тебя действительно важны эти копейки, - подумала М., -  они помогут тебе их увеличить, чуть-чуть? Ведь с цифирью можно делать что хочешь, и они все время делают. Наверно, такие случаи бывают, чтобы можно было предъявить. А вот шалопаям вроде Тома несдобровать... Правда, ему тоже что-то от нее было нужно, и она это сделала.
- Это все, что ты знаешь? – спросила Бэтти.
М. кивнула. Сейчас скажет, что я малообразованная, - подумала она. Но Бэтти не сказала, наверное, решила, что это и так ясно.
- Мы всем нужны, - сказала Бэтти. – Даже художникам.
- Это потому, что вы же эту потребность сами и создаете, нагромождая технические трудности.
- Все-таки это лучше, чем безудержно отдаваться своим творческим порывам, - заметила Бэтти.
- Почему это лучше?
Бэтти ничего не сказала, должно быть, считала, что ответ на этот вопрос и так очевиден. А может и не слышала его. М. думала о том, насколько сильно изменится жизнь, если для того, чтобы отдаваться, по выражению Бэтти, творческим порывам, нужно будет ввести пару-тройку восьмизначных номеров в правильные места и при этом не ошибиться. А ошибешься – оно скажет – wrong or invalid number. Cобственно говоря, иногда оно так говорит, даже если восьмизначный номер точно правильный – потому что кто-то его перенес из одного места в другое c помощью cut and paste. Значит, неправильным он быть не может, однако ж машина примет его не всегда. Что значит, по-видимому, что необходимо обольстить кого-то там, кто решает, правильный номер или неправильный. Причем на расстоянии, потому что действует он анонимно, потому и может позволить себе все, что угодно. Вот. Приехали. А Том обольстил Бэтти. Или, может быть, это она его обольстила – какая разница? Впрочем, в этом случае существует ответ на вопрос, что ей от него нужно. Что, в самом деле?
Я не знаю.  Но все эти игры с восьмизначными номерами, они уже неизбежны, как бы ты их ни ненавидел. Вроде как использование кредитки.
- Тома здесь нет, - наконец поняла М. – И я его не найду. Хотя, похоже, он все еще в Бухаресте – судя по его транзациям, которые М. периодически проверяла на их общем счету. Если он все еще в Бухаресте, его должно быть нетрудно найти?  Может быть, еще раз обойти город?

33.
В следующие два дня М. продолжала бродить по городу. Еще раз осмотрела старое метро, центр города, стрит-арт на стенах.
Наконец, завернула за угол какой-то улочки, по которой, кажется, шла уже раз в третий. Это был Том! Она глазам своим не поверила. В кепке, очках, защищающих глаза от спрэя и свитере, он рисовал что-то на стене большого дома с помощью флакончика с краской. В данный момент он был занят первым этажом, но судя по масштабу изображения – это была женщина – он планировал добраться до более высоких этажей того же здания через несколько часов. На секунду М. показалось, что она узнает в изображении Бэтти. Но нет, это просто аберрация зрения. Может, она сама?  Голова изображения – был то мужчина или женщина – только начала ясно проступать. На ней была странная шляпа -  как бы с шипами не шипами, с какой-то треугольной каймой. Напоминает Statue of Liberty, подумала М.
Том продолжал свое занятие, меняя флакончик с краской то и дело, каждые пару минут. Казалось, он ее не замечал. М. смотрела и не решалась к нему сразу подойти. Что он скажет, если она подойдет поближе и заговорит с ним? Может, он не будет рад? Почему-то она чувствовала, что это не будет приятный разговор. А может будет? Бэтти тут нет, и это хорошо само по себе.
- Привет, - сказала она и сделала шаг вперед.
- Привет, - сказал он. Сколько времени прошло, с тех пор, как он ее видел? Он не казался удивленным.
- Ты знаешь, где Джэк и Джэй? – спросила М.
- Уехали, - объяснил Том.
- Они с тобой?
- Нет, - сказал Том.

Он уже забрался на лестницу и теперь смотрел на нее вниз. Все флакончики с краской, которыми он пользовался, стояли чуть пониже, но так, что ему было легко до них дотянуться.
- Тебя поймают, - сказала М. – Поймают и оштрафуют. Она почти кричала, но Том не обращал на нее внимания. Чтобы он лучше слышал, она встала на нижнюю ступеньку деревянной лестницы, на которой он стоял.
- Почему? – наконец спросил он.
- Почему?! – кричала М. – Потому что это запрещено. Никто же не просил тебя это делать, правда?
- Нет, - сказал Том.
- Тогда, значит, ты портишь общественную собственность, дома то есть. Наносишь ей ущерб.
- Нет, - сказал Том.
- Тебя оштрафуют, долларов на пятьсот, а то и больше, а это все замалюют как не было. Ты же знаешь?
Том ничего не сказал. Он продолжал работать. Он побрызгал золотым на кое-какие
зубчики Статуи Свободы и теперь выбирал следующий цвет. Он нашел его, и поменял золотой на серебряный для следующего зубца.
М. решила, что он ее не слышит, и поднялась на одну ступеньку.
- Тебя оштрафуют, - сказала она громко. Можно было бы подумать о том, что еще сказать, но ничего не приходило в голову. – Если не посадят в тюрьму, - продолжала она вполголоса.
Наконец  Том посмотрел на нее. Похоже, он собирался что-то сказать, но еще не решил, что.
- Я этим занимаюсь, - наконец сказал он. – По жизни.
- Что ты имеешь в виду?
- По жизни этим занимаюсь, и это то, что я есть, и тому подобное. Что я делаю и как не зависит от того, одобряется это или нет. И от того, разрешается это или нет. Это важней.
- Может, это не зависит от того, что разрешается, но от того, что люди думают, как это может не зависеть?
- И что они думают, по-твоему? – спросил Том.
М. подумала, что это безнадежно. Его невозможно заставить увидеть, где здравый смысл. Что она может ему сказать? Желание творить, несмотря ни на что, может быть, самый худший грех? Странно, почему он не упомянут в Библии? И почему тогда они все в это верят, если он не упомянут?
- Только если это женщина, - сказал Том.
- Что женщина? – спросила М.  Интересно, он что, услышал ее мысли? Желание творить, несмотря ни на что, самый худший грех, но только если это женщина. Кажется, эта формула отражает общественное сознание довольно точно.  То, что они думают, то бишь.
Она поднялась еще на одну ступеньку и потянула его за пальто. Ее раздражение достигло, пожалуй, максимума.  Почему, скажи на милость, если это женщина. Долго тянуть не пришлось, они оба свалились.
- Ауч, - сказала М. – Ой, - перевела она. – Надо бы разбить Статую Свободы, ничего в ней нет хорошего. И слава Богу, я не сломала руку. А ее закрасят белым, и очень скоро, - прошипела М. зло. – Ни следа не останется. Фигурально выражаясь, это, может быть, уже произошло: свободы-то фиг.
Несколько минут прошли в молчании, оба не могли придумать, что сказать.

34.
- А лестницу где взял? – спросила, наконец, М.
Том не ответил. Наверно, она принадлежала Бэтти. Во всяком случае, они, похоже, могли оставить ее себе. Оставалось решить, где ночевать, если, конечно, они не собирались уехать из Бухареста прямо сейчас.
- Я знаю, - сказал Том. – Я знаю старую станцию метро тут неподалеку. Можно пойти туда и найти какой-нибудь старый вагон, и в нем пожить.
- Как это? – переспросила М.
- Ну просто, старый вагон, - повторил Том. – Если дверь открыта, то в нем запросто можно жить.
- Вроде мы сквоттеры, - подытожила М. – Это не наказуемо? И в любом случае, это должен быть спальный вагон.
- Не обязательно, можно бросить матрас на пол. И в любом случае, пойдем посмотрим.
Через какое-то время они нашли место, где хранились старые вагоны. Там был, конечно, спальный вагон, правда, закрытый – приходилось заглядывать внутрь через окно -  и вагон-ресторан. - Странно, подумала М. – вагоны-рестораны как будто и не изменились почти. Пластиковые столы, голубой или зеленый цвет стен и красный – клетчатых клеенок. Вроде как недорогое кафе, где пиццу продают. Правда, все шкафчики и зеркала – деревянные, и сделаны, похоже, из настоящего дерева. Выглядит почти невероятно – такие вот деревянные штуки нынче дороги. Кто станет их устанавливать в вагонах. А они почему-то это делали. Впрочем, это был первый класс. Так утверждала табличка на стене. Похоже, ели и спали они тогда гораздо лучше – насколько об этом можно было судить по тому, что осталось в вагоне. Трудно себе представить, что люди, которые спали в спальном вагоне первого класса, потом приходили есть в это дешевую пиццерию. Но, похоже, это было именно так.
А может быть, вагон-ресторан был из совершенно другого времени? И предназначался для пассажиров всех классов, а не только первого. В наше время все едят вместе, что, опять-таки, пожалуй, показывает, что сколько это стоит – абсолютно неважно.
Наконец, Том и М. нашли что-то – старый вагон – в котором можно спать какое-то время. Было довольно холодно, Октябрь, почти зима в Румынии, и был риск, что их в любой момент поймают. По ночам М. снилсь, что они едут куда-то, куда именно, она не помнила, проснувшись, и никогда не могут приехать. Был снег, и много каких-то странных препятствий, то ли люди, то ли заборы. Странное чувство страха заблудиться, его она помнила и наяву. Она просыпалась в ужасе и требовалась секунда или две, чтобы сообразить, что все это ей приснилось. Вагон стоял на месте, и уже давно.
Но из окна ей было видно большое шоссе рядом, и машина, движущаяся по нему, вниз, под гору. Секунду или две после пробуждения она никогда не могла сказать, что именно движется – эта машина за окном или ее вагон. Чувство возникало одинаковое. Как в метро, когда не можешь сказать, твой поезд едет или соседний за окном. Это потому, что это неважно, одно и то же, - подумала она. Хотя как это может быть? Да очень просто, как в старом анекдоте – занавесочки задернем, скажем, что едем.
Кровать была двухэтажная, как в российских купе и плацкартных вагонах. Однако в каждом купе их было только две, потому что это первый класс. Том спал, пока М. глазела в окно на машины и думала о философском. А что, вдруг подумала она, - если ты не знаешь второго пассажира в купе? Интересно, такое бывало?
Кроме того вагона, который они заняли, было еще два старых спальных вагона неподалеку. Они были прикреплены друг к другу цепочкой, один вагон к другому, у которого в конце был большой металлический крюк. Впрочем, цепочка у него тоже была. Что, видимо, означает, что большинство или многие вагоны сделаны так, чтобы допускать оба вида соединения – M  и F. Интересно-о, протянула она. Интересно, а я какой вагон?  Так, между прочим, можно было соединить не только два вагона, а больше, пять или шесть. Из одного можно было переходить в другой, похоже? В конце концов, закрытая дверь. Чтобы перейти в следующий, надо выйти на улицу. Потрясающе, еще раз вздохнула она. Полигамия, и только. Интересно, кто им давал названия и о чем при этом думал? Когда люди ездили в каретах, что-нибудь подобное было? Да нет вроде, никаких крючков.
А теперь вместо всей этой красоты – такая, типа резиновой гармошки межу вагонами, и кондиционеры.
36.
Время шло, а они продолжали жить в старом вагоне.
- Надо переехать куда-то, -  сказала М. однажды.
- Что ты имеешь в виду? – спросил Том. – Я совсем не хочу уезжать отсюда. Здесь хорошо.
- Здесь холодно, - возразила М. – И жарко летом. Нужен кондиционер, по крайней мере.
- Между прочим, старые вагоны, у которых был один кондиционер на два вагона имели специальное название: married couple, - сказал Том.
- А по-русски?
- Не знаю.
- А это ты откуда знаешь? – не отставала М.
- Кто-то рассказал.
- В новых, наверно, не так, - сказала М. – Там кондиционер в каждом. Я уверена. И попарно их никто не соединяет, по многу сразу, а между ними гармошка.
- Так может, купить вентилятор? – предложил Том.
- Вентилятор, - задумчиво повторила М. – Хорошая идея. Может, где-то можно купить подержанный?
- Да, пожалуй, - сказал Том. – Успеется, до лета еще далеко.
- У М. не очень-то счастливый вид, - подумал он. Кто его знает, почему, ему это непонятно, - вдруг осознал он. Может, спросить?
- Устала, - вздохнула она.
- Отчего? – спросил Том и подумал, что вопрос звучит как-то агрессивно.
Она не ответила и он повторил вопрос.
- Отчего? Не знаю, - она замялась. – Может быть, оттого, какое оно все румынское?
Я не понимаю вокруг вообще ничего: ни слова, ни знака. Ты это чувствуешь?
-Нет, - сказал Том.
- Оно как будто выталкивает меня наружу, все время, - добавила М. – Неужели не чувствуешь?
- Нет, - сказал Том.
- Это как будто меня выгнали из школы. Но я ничего плохого не делала, и оценки хорошие. За что? Неужели не чувствуешь?
- Нет, повторил Том опять. – Это ведь не школа, а ты не отличница в десятом классе. То есть, может быть, строго говоря, ты она и есть, но здесь это уже не важно.
- Почему? – не согласилась М. – Почему неважно? Для всех, или только для меня? Кстати, я никогда не была круглой отличницей, у меня четверок много тоже. Где-то около трети или четверти всех оценок. Хотя, если человек круглый отличник, и никогда не получил ни одной четверки – это тоже ведь о чем-то говорит? Что с ними потом бывает? Я такую знала одну девушку. А здесь это тоже неважно.
- Где это здесь? – спросил Том.
- Ну, в Австралии.
- Так мы же в Бухаресте?
Том вздохнул с видом:  может побеспокоиться еще о чем? А это так несущественно.


Видимо, кто-то почувствовал их желание установить вентилятор и чуть-чуть облегчить себе жизнь в летнюю жару. Несколько дней спустя М. позвонили.
‘М?’ – спросил мужской голос.
‘Да,’ – ответила она. Говорили почему-то по-английски, должно быть, человек знал, что иначе она его не поймет. Но откуда?
- Сколько у вас встроенных вентиляторов в доме?
- Не знаю, - пожала плечами М. – Может быть, один, а может, это не то, что я думаю. Приходите, посмотрите.
- Давайте договоримся, - сказал человек.
- Давайте, - согласилась М. – Когда вы можете?
- Я не знаю, - cказал человек. Мы можем заменить ваш вентилятор бесплатно, - добавил он. – Давайте договоримся.
- Давайте, - сказала М. – Какое время вас устраивает?
- Не знаю, - опять сказал человек. – Но давайте договоримся.
- Что за черт? – рассердилась М. – Можно о чем-то договориться только в том случае, если вы знаете, какое время вас устраивает.
- А я не знаю, - повторил человек упрямо.
- Боже, куда я попала, - подумала М., опять сердито. Все знают, что такое встроенный вентилятор и даже как их менять, но никто не знает, какое время их устраивает. Похоже, они даже не желают знать, какое отношение это знание имеет к тому, чтобы договориться.
Впрочем, звонит, весьма вероятно, совсем не тот человек, который меняет вентиляторы. Почему-то подобные звонки всегда совершают люди, которым кто-то где-то за что-то выплачивает зарплату. Ясно, конечно, что в большом городе туча разных людей – в том числе, занятых совершенно черт знает чем. Но все-таки как трудно это объяснить! Разговоры по телефону происходят и даже оплачиваются без всякой на то причины... Договариваться не хотят, но спросить, не хочу ли я сменить вентилятор – пожалуйста.

- Я думаю, все-таки, они во мне заинтересованы, - вдруг сказал Том. Почему вдруг? Может, чтобы ответить на ее заявление о том, что она здесь больше не может находиться?
- Заинтересованы? Кто именно?
- Трудно объяснить, - сказал Том после паузы, подумав. – Но они заинтересованы. Все заинтересованы в искусстве.
- Обычно те, от кого что-то зависит, заинтересованы в том, в чем полагается. В границах дозволенного, - жестко сказала М. Она, видимо, еще не совсем отошла от разговора о вентиляторах.
- Все заинтересованы в границах дозволенного, - сказал Том, но...
- Но что?
- Но это не совсем одинаково всюду.
- Вот именно. А в чем разница?
- Я думаю это...это...не так зависит от слов, может быть?
- Зависит от слов?
- Ну да, ты знаешь, разные вещи зависят от слов в разной степени.
- И если половины слов ты просто не понимаешь, вроде как я здесь, что происходит? Ты видишь только то, что осталось, и это сама жизнь. Да?
- Может быть, но я не это имею в виду, - сказал Том.
- А что?
- Ну например, известный факт, что если граффитти включает слова, людям оно не нравится больше, и кажется каким-то более подрывным, что ли, subversive. Не только людям, живущим, скажем, в окрестных домах, но и полицейским. Им всем.
- Вау.
- Что означает, что если ты помалкиваешь, то можешь делать почти что что угодно. А здесь тебе эту замечательную сдержанность кто-то глобально обеспечил, - закончил Том. – Ты же не понимаешь ничего и сказать не можешь.
- А почему же получается наоборот?
- Что наоборот? Мне почти ничего не разрешается сказать? Очень мало, во всяком случае.
- Ну значит, так и надо. Потому что -  что люди думают, то и правда. Другого критерия установления истины нет. Как это: things are what they seem.
- Между прочим эта замечательная мудрость непереводима, - заметила М. -  Значит, наверно, русские верят в нее меньше. Но вообще-то это все неверно: люди сто лет считали, что Земля стоит на трех китах, Солнце ходит вокруг нее по кругу, а кто сегодня это истиной считает?
- Причем тут это?
- Ну как же, как же. Если они считают твои замечательные картины вандализмом и хулиганством, значит, так оно и есть.
- Но они так не считают, - возразил Том. – Не все, во всяком случае. С чего ты взяла, что они все должны думать одинаково? Да еще на такую тему? И в любом случае, если они что-то утверждают, это еще не значит, что они это думают. Так велено считать, вот и считают.
- Совсем не все, многие говорят, что думают, - не согласилась М. – И в любом случае, какой существует такой уж надежный способ отделить одно от другого? И вообще  дело не в этом, - закончила она.
- А в чем?
- Дело в том, что всю эту Румынию я просто не могу больше выносить. Меня тошнит от всего румынского. Не могу больше. Разве не ясно? Слова, не слова. Дело в них и не только.
- Понятно, - сказал Том. – Ты значит, хочешь уехать. Понятно. Допустим, я тоже хочу. И куда же мы поедем?
- Да куда угодно.
- Куда угодно как что? Например? Ближе к Австралии или ближе к Румынии? И особенно, если тебе так важны слова?
- Я этого не говорила, - запротестовала М. – Может, не всегда важны. В любом случае, к тебе это тоже относится. Слова почему-то настраивают людей против всех этих картинок на стенах в сто раз больше. Я как раз стараюсь помнить, что есть вещи поважней. Здоровье близких, например. И тоже, при определенном обороте событий – имеет отношение к словам.
- Каком? – спросил Том. – Каком обороте?
- Я имею в виду только, что мне надоело здесь находиться. Не могу больше видеть Румынию. Она как будто выталкивает меня из себя.
- В каком смысле? – Том решил, видимо, держаться до последнего.
- Во всех. Я уже сказала.
М выглядела так, как будто ей тягостно и неловко повторять все сказанное.
- Ну хорошо, допустим я согласен с тобой, - подытожил Том. – И допустим, я тоже хочу бежать. Куда же нам деваться?
Повисла пауза. Что тут скажешь, в самом деле. С одной стороны, есть места на глобусе, которые если не убивают, то, во всяком случае, слегка придушивают людей одной своей географией. Австралия, например. С другой стороны, бежать из них не так-то просто, все очень далеко, достаточно непохоже, и через какое-то время обнаруживаешь, что дом именно там, где уже прожил двадцать лет, а все остальное – так, временно, конечно, не навсегда и тягостно чуждо. В этом смысле если, как говорится, удалось зацепиться в Румынии – надо быть благодарным судьбе. Правда, летать отсюда домой довольно далеко и трудно это делать часто – но что ж поделаешь, отовсюду так.  Так что надо быть благодарным. А можно еще спросить где-нибудь: а другого глобуса у вас нет? Ужасно хотелось спросить. Румыния ей надоела до чертиков. Но она только пожала плечами:
- Деваться? Не знаю. Раньше надо было думать. А теперь, если уж начал застегивать пиджак не на ту пуговицу, - ничего не поделаешь. Надо все обратно расстегнуть и обратно застегнуть.
С тех пор как они уехали из России прошло двадцать лет. Но постоянно тающая, в смысле реализуемости, возможность вернуться обратно никогда не покидала ее сознания. Может, это зависит от того, как часто тебе об этом напоминают окружающие? А может и не зависит. Иногда ей даже казалось, что по мере того, как ‘go back where you came from’ становится все более невозможным, мечта все-таки когда-нибудь сделать это - не тает и вянет, а наоборот, разбухает и, как осьминог, опутывает все своими щупальцами, принимает фантастические очертания.  Все, что было плохо – было плохо поэтому, из-за географии, и все, что хорошо – тоже, из-за другой географии.
- Куда деваться, куда деваться, - ворчливо повторила М. – А нам обязательно говорить по-английски там, куда деваться?
- Да.
- Почему?
Действительно, почему? Она никогда не могла этого понять.
- Я говорю по-английски, - сказал Том. – Достаточно хорошо. И не на одном другом языке больше я достаточно хорошо я не говорю.
- Особенно в Румынии, - вставила М. и не удержалась от смешка. – Особенно в Румынии ты говоришь. Но насчет достаточно хорошо - это иллюзия. Или, как они говорят, delusion. Реальности не соответствует, опасно для тебя и для других.
- В любом случае, я так считаю, - сказал Том. – Раз я этим зарабатываю, значит, -достаточно хорошо.
- Спорное утверждение, - возразила М. – Если кто-то по каким-то причинам решил это оплачивать, это еще не значит, что все, что оплачивается делается кем-то достаточно хорошо. Ты, конечно, можешь считать, что это по определению так, - но найдется много людей, которые с тобой не согласятся. Из числа потребителей твоих услуг, - добавила она.
- Как это?
- Ну тех, кто у тебя учится.
- А, - протянул Том. – Он, казалось, искренне не понял.
- И в любом случае, это же в прошлом, - продолжала гнуть свое М. – Почасовую нагрузку тебе больше не дают. О чем мы говорим?
- Не дают, не дают, а вдруг возьмут и дадут, - возразил Том.
- Что же ты делаешь тут, в Румынии?
- На это есть другие причины, ты же знаешь.
- Да, знаю. Ты на другом конце света и занят чем-то, имеющим лишь отдаленное отношение к тому, чем ты занимался раньше. И по-прежнему считаешь себя тем, чем ты был раньше, что интересно. И еще интересней, что при этом ты зачем-то веришь, что хорошо говоришь по-английски, это тебе важно с точки зрения того, что ты на самом деле есть. Учитель,преподаватель и все такое. Иллюзия, - повторила она упрямо. Бред.
Том казался обиженным.
- Почему? – спросил он наконец. – Почему это плохо, и, как ты выражаешься, опасно для меня и других? Кого это?
- Просто я это вижу. Это очевидно, - сказала М. – Плохо для меня, например. Я сомневаюсь, что все это хорошо для детей, но это мы еще увидим, конечно.
- Но деньги-то нужны, - возразил Том. – Это лучший способ их получить. У тебя что, есть другие способы?
- Нет, наверно нет, - призналась М.  – Больше нет других способов, хотя были. И, в частности, поэтому это для меня плохо, хотя нанесенный мне ущерб этим не исчерпывается. Но, все-таки, стоит не забывать, что если они это оплачивают, это еще не значит, что кто-то действительно хорошо думает о тебе и твоих картинках и способах преподавания. В наше время, боюсь, это вообще ничего не значит. Просто так уж получилось. Время, когда тебе платили потому, что то, что ты делаешь, кому-то нужно, давно ушло. А сейчас это происходит потому, что курс чего-то повысился, а курс чего-то понизился. Курс акций, в которые вложены деньги и retirement funds твоего университета, видимо, упал, вот тебя и выгнали, - закончила она с торжеством. – Может, он специально для этого понизился.
- Что? Откуда ты знаешь?
- Я к примеру, а может, ты сам и рассказал. Движущие силы того, что происходит в таких случаях. А о твоих картинках или, скажем, стиле преподавания они не думают вовсе.
- На все есть причины, - сказал Том. – Просто так ничто не происходит.
- Возможно, хотя и это спорно, - возразила М. – Вот фонтан бьет и капли падают каждый раз чуть-чуть по-разному. На это есть причины? Какие-то случайные колебания, или как там это называется. Может и есть, вот я и толкую тебе о том, какими они могут быть. Что и как ты делаешь, к этому не имеет отношения.
- Если люди платят за что-то, значит, думают об этом хорошо, - сказал Том. -  Это даже одно и то же слово: good, хороший и goods, материальные блага.
- Это по-английски они так думают, - возразила М. – А впрочем, может по-русски тоже: благой и блага. Га.
Том молчал.
- А все-таки, если кто-то что-то оплачивает, это в наше время может вообще ничего не значить, - опять сказала М. – Вот например:  мне все время звонит какой-то человек с предложением поменять вентилятор в доме. Бесплатно причем, эта замена кем-то субсидируется. Я говорю: так давайте договоримся, очень интересно, хоть посмотрите, в каком он состоянии. А он такой: а я не знаю, когда я могу прийти. Звонили уже пару раз. Сама замена, может, и бесплатная, но звонки делает кто-то, кому еще кто-то платит зарплату. И так далее, и тому подобное, в больших городах этого полным-полно. Кто этого хочет? И где тут закон спроса и предложения? – закончила она.
Том казался обиженным, видимо, принял этот рассказ о вентиляторах близко к сердцу.
- И то же самое относится ко всему, - продолжала М. – Если кто-то думает, что твои картинки на стенах – преступление и вандализм, - это еще не значит, что это не высокое искусство – они просто повторяют то, что полагается говорить. Не все повторяют, а только некоторые, и притом самые глупые. И наоборот: если они считают что-то заслуживающим уважения и вполне, как это, mainstream, занятием, это еще не значит, что в этом есть хоть какой-то смысл. Сейчас более чем когда-либо. Все это происходит, сплошь и рядом, каким-то абсолютно случайным способом, не имеющим отношения к качеству производимого. И если у этих событий есть причины, они у чем-то другом.
- Случайным?
- Ну да, случайным.  Тому, что что-то хорошо оплачивается, а что-то нет, часто вообще нет никакой причины. А может быть, лучше сказать, что она есть, но не имеет отношения к качеству производимого. Видимо, это не всегда было так, поскольку мы еще не отвыкли искать связь между качеством и прибылью, и считать, что она должна быть, эта прямая корреляция. Но масса вещей ее размывают, а может, и вовсе разрывают, и такие штучки, как Бэтти с ее приложениями для торговли валютой, - только одна из них, возможно, не самая худшая.
- А как насчет фресок? – вдруг спросил Том. – Которые в церквях? Это то же самое, что картины на стенах.
- Но в те времена отношения между качеством и оплатой были другие.

Когда М. проснулась на следующий день, Тома не было. Под зеркалом она нашла записку: ‘Я в Стратфорде.’
И все, больше ни слова. Похоже, Том опять исчез.  Интересно, Стратфорд - это где?  В Виктории, австралийском штате, есть Стратфорд, она это знала откуда-то. Но ведь они гораздо ближе к Англии, а там он тоже есть. Может, он имел в виду этот второй Стратфорд? Стратфордов, по меньшей мере, два, а может и больше. Ведь наверняка где-то есть улица с таким названием, хотя навряд ли Том имел ее в виду, скорее -  город. Два значит, и все это имеет отношение к Румынии. М. тяжело вздохнула.

Ей хотелось знать, остается ли Бэтти до сих пор в Бухаресте. Может, она тоже двинула в Стратфорд? М. почему-то казалось, что этого не может быть. Но хорошо бы проверить. Она старалась вспомнить, где она – эта улица, на которой в доме номер тринадцать жила Бэтти.  Чуть-чуть поплутав, она, наконец, нашла улицу. Окно на втором этаже светилось. Это значит, что она дома, - подумала М. Хотя, может быть, она выехала, а свет жжет кто-то другой.
М. хотелось убедиться, что Тома там нет, но в дверь стучать не хотелось. Что же делать? Можно, конечно, пройти пару пролетов вверх по лестнице и спросить Бэтти об этом, но как-то противно...К тому же, она ведь может и соврать, по идее?
Если она скажет нет, значит ли это нет? В принципе это может означать, что Том здесь где-то бродит с баллончиком краски, выискивая стену побольше и почище. А может быть – давно на пути в Австралийский Стратфорд. В записке-то так написано. Он не стал бы врать, в этом М. была уверена, если уж потрудился оставить записку.
Но почему Стратфорд? Что он значил для него? Этого М. не могла себе представить. И название-то дурацкое, считала она.
Чем является любая вещь, явление и тому подобное, материальное  и духовное, -  зависит от того, каким слоем общества, точнее, его представителями, это сделано. Боже, до чего же безобразное утверждение! Слой. Стратум. А множественное, видимо, - страта. Оно и сейчас иногда употребляется.
 Страннее и безобразнее всего то, - продолжала рассуждать М. – что Том действительно верит во что-то такое. Если не в точности в это, то в какие-то очень близкие принципы. Хотя, конечно, все это бунтарство с краской и на стенах – это же наоборот? Советский, антисоветский – какая разница.
Во что он, собственно, верит? Если картина кем-то commissioned и оплачивается, - это хорошо и настоящее искусство. А если нет – хулиганство и вандализм. Да нет, верить в это, пожалуй, невозможно, если всерьез занимаешься этими картинами. Ясно, что настоящее – сами картины и, пожалуй, еще баллончики с краской, а остальное – так, шелуха, со временем отвалится. А может, и сейчас, спустя несколько веков, мы считаем что-то шедевром только потому, что безумный и очень богатый король когда-то заказал картину и повесил ее у себя во дворце? Не всегда дело в этом, конечно, а как часто?
В любом случае, - продолжала гадать М. – если он поехал в Стратфорд, она может тоже поехать туда и найти его? Конечно. Однако ж Бэтти тоже могла поехать туда, и что тогда? В этом случае Том оставил бы ей записку? Пожалуй.
Да, - М. почти решилась, - время ехать в Стратфорд. Но надо сперва разрешить это недоразумение с Бэтти. Там она или нет, все-таки лучше знать заранее. Если судить по смскам в мобильнике, не похоже, чтобы они регулярно писали друг другу. Это может значить, на самом деле, две вещи: писать не нужно, потому что она тоже там, или, наоборот, он пользуется другим номером и М. не имеет доступа к смскам.
М. нашла еще один старый телефон Тома и проверила почту. Никаких сообщений от Бэтти. Значит, она тоже там? Или, наоборот, они больше не пишут друг другу?
Похоже, Том поехал в Стратфорд сам по себе. Больше в ней не нуждается? Что-то еще развело их в разные стороны?
Как бы установить истину, причем наверняка? М. поднялась по ступенькам дома Бэтти опять и послушала под дверью. Из-под двери выбивалась тоненькая полоска света. Из-за этого в дверь хотелось войти, М. подумала, не позвонить ли. Нажать на кнопку звонка – и Бэтти откроет. Но нет, не сейчас – из-за двери доносились голоса. Лучше подождать и послушать.
Слышно было два голоса, мужской и женский. Женщина была, судя по всему, Бэтти. Но мужчина не был Том  - голос совсем не похож. Значит, его там нет! –  это было очевидно, или, скорее, оче-слышно. М. вздохнула с облегчением. Завтра она поедет в Стратфорд и найдет там Тома. Единственная трудность состоит в том, что на Земле существует, по крайней мере, два места с таким названием – два хорошо известных места. Один в Австралии, в штате Виктория, очень близко от Мельбурна. А второй – в Англиии, тот самый, где, по легенде, жил Шекспир. Куда же податься? Или, лучше сказать, с чего начать? Какой из них выбрал Том?
Если он ничего об этом не сказал в своей записке, значит, видимо, это должно ей быть ясно? Тогда, наверно, тот, в австралийской Виктории – ведь они там живут. С другой стороны, сейчас-то, в Румынии,  к ним ближе другой Cтратфорд – тот, что в Англии. М. задумалась. Черт, если бы ее спросили, лучше бы ни одного Стратфорда, со всеми его шекспировскими коннотациями - не было. А тут сразу два – и, похоже, он мог выбрать любой, а она должна отгадать, какой именно. Что могло повлиять на этот выбор, кроме географии? Увы, она почти ничего не знала об обоих.
Если он ничего не сказал на этот счет, значит, наверно, это то место, которое ближе к дому, - наконец решила она. А дом в данном случае, это Виктория в Австралии – как ни странно это кажется отсюда, из Бухареста. Значит, видимо, с него и начать? С другой стороны, Лондон и его окрестности ближе и билеты туда дешевле. Может, с них начать? Завтра.

М. уже совсем собралась ехать в Стратфорд, когда нашла под зеркалом  еще одну записку: Я в Париже, - прочитала она.
Значит, Том передумал? Когда он написал эту записку и как она очутилась здесь? Ведь если он уехал, он не мог ее доставить? Оставил перед отъездом? Но нашла-то она ее только сейчас. Как же так могло получиться? Она была уверена, что еще вчера этой второй записки не было.
Кто мог войти в ее квартирку в Бухаресте? Ключи были только у Тома, и если он уехал – никто не мог. Разве что он оставил Бэтти ключ? Но с какой стати?
Наверняка он мог бы оставить ей ключи, если бы это не было их общее жилье – старый поездной вагон, найденный пару месяцев назад. Двери не закрывались, пришлось посуетиться, чтобы сделать ключи. И вот, нате вам – они еще у кого-то есть.
А может быть – ключей нет – просто кто-то влез внутрь, скажем, через окно. Хотя окна здесь открывались с трудом и в данный момент были закрыты. Может, это вообще не его почерк. М. присмотрелась: точно, не его. Любая графологическая экспертиза это подтвердит. P в слове Paris выглядит совершенно иначе. Но кому понадобилось доставить сюда записку, если Том ее не писал? Интересно, а та первая, насчет Стратфорда – настоящая? Она вытащила записку и принялась ее разглядывать. Эта была больше похожа на почерк Тома, - решила М. Если записка про Париж – поддельная, значит, он в Стратфорде. Стратфорд, Стратфорд, Стратфорд. Что-то есть удивительно мрачное в том, что он идет через запятую с Парижем, хоть бы этот второй и был подделкой. Интересно, какое между ними расстояние в километрах?  Ладно, завтра она начнет искать, - еще раз успокоила она себя.

Итак, - еще раз повторила себе М. – Париж подделка. Он уехал в Стратфорд. Но какой – австралийский в Виктории или британский? Может еще где-то они есть, но и двух хватит. И почему, интересно, англо-саксы так любят давать всему одинаковые названия? Городам, штатам и улицам? Не хотят расставаться с какими-то точками своей истории, которые, на их вкус, можно повторять бесконечно? Впрочем, к Стратфорду это имеет косвенное отношение. Сейчас главное – разработать план действий.
А что, если – он поехал в британский Стратфорд, чтобы быть ближе к России? Ведь оттуда совсем недалеко до нее, а от нас, то есть из Мельбурна  – страшно подумать. М всегда считала и говорила об этом Тому, что нет смысла оставаться русским на таком чудовищном расстоянии от России – в Австралии. Какой в этом толк? Все равно все сводится к тому, что ни времени, ни возможности проводить там сколько-нибудь заметное время нет, а для того, чтобы раз в году заехать за государственный счет по пути из одной командировки в другую, паспорт не нужен. Хотя – почему бы и нет? Носят же люди, скажем, обручальное кольцо, во многих случаях и тогда, когда давно состоят в других отношениях. Что-то в этом роде. Надо видимо перестать быть тем, чем ты был  - будь то семейные отношения или признание себя жителем какой-то страны – из которой ты давно уехал. Так многие считают. Но часто это просто невозможно. Том не был бы русским – кем бы он был? Или чем?
 Хотя, если подумать – если бы жить где-то еще – можно было бы проводить там, то есть дома в России – значительное время. М. всегда очень хотелось этого, но сделать не получалось. Так, может быть, Том последовал ее совету? И для этого поехал в тот Стратфорд, поблизости от Лондона? Организовать свою жизнь совершенно по другому и лучше. Тогда начинать надо с того другого Стратфорда.
Она еще раз подумала, что, может быть, Том последовал ее совету, и потому не вернулся домой, а остался где-то тут. Хотя она же хочет, чтобы он вернулся домой? Чего ж ей еще хотеть? А может, наоборот, обиделся: кому понравится слушать бесконечные напоминания о том, что место для жизни ты выбрал не лучшим образом, учитывая твою систему ценностей. В которой на первом месте – Стратфорд. А на втором – паспорт страны, из которой ты давным давно уехал. Зачем он тебе, будь чем-нибудь еще. Чем еще? Легко сказать, она тоже не считала это возможным и, в сущности, не стремилась к этому. Так, может, из этого следует, что он выбрал другой Стратфорд?
М. чувствовала, что как слонопотамы, ходит по кругу, оставляя за собой все больше дорожек с следами, и скоро уже не будет знать, сколько здесь было зверей. А может, это уже произошло.

Ну что ж, в конце концов, купить билет из Бухареста в Лондон – не так уж сложно. А когда она туда приедет, видно будет, что делать дальше. Наверно – сядет на поезд в Стратфорд. Тоже, наверно, несложно – от Лондона это достаточно близко и, к тому же, это ведь не просто так никому не известный маленький городок. Место рождения Шекспира, туристов, наверно, до черта. Жалко, путеводитель не сообщает, откуда это известно. Но, видимо, есть какой-то респектабельный источник. Даже дом, в котором он родился, стоит, говорят, на том же месте. Реставрированный надо думать, но тот же самый в каком-то смысле.  И близко от библиотеки, естественно.  А что, если сам Шекспир – был не тот же самый? В конце концов, кто действительно знает, кто написал все эти пьесы? И еще меньше, естественно, известно о том, кто их потом редактировал. Это, очевидно, происходило больше, чем однажды? И сколько у них общего с оригинальным текстом. Впрочем, какое это имеет сейчас значение? Интересно, что у него, Шекспира то есть, вроде бы был отец, и музейный дом принадлежал сначала ему. А также дочь и внучка, и прошло три поколения пока – прямых наследников больше не нашлось – и дом достался племяннику. Однако дом не сносили и даже не перестраивали, и теперь в нем музей. Боже, - М. вдруг почувствовала, что ей как будто страшно. – Почему-то я совсем не хочу заходить внутрь. А если Том здесь? Он зашел бы внутрь? Вероятно, если уж приехал. Она купила билет и вошла в дверь. Но Тома там, разумеется, не было – он уже уехал.
У нее было чувство, что больше шансов найти его поблизости от станции. Полное название местечка было Стратфорд на Авоне. Авон почти авьон, - сообразила М. Самолет, то есть. Интересно, кто это тот ай, который выпал? Из самолета и из слова? И какая мрачная ирония в самом факте: Шекспир и все сопутствующие коннотации имеют отношение к самолетам. На самолетах тогда же не летали – кто и когда выбрал такое место? Впрочем, все здесь было настоящее, в этом сомневаться не приходилось. Здание самой станции было сделано из стекла – а может быть, это был такой прозрачный пластик, очень похожий на стекло.
Большущий кран что-то строил в двух шагах от станции. Туннель, как утверждала табличка, приклеенная на заборе. Может, Том  рисует где-то здесь? Но его нигде не было видно. Но она найдет их, Тома, Джэка и Джэй. Как странно, все-таки, что посещение Стратфорда – или, может лучше сказать, застревание между этими двумя Стратфордами – ведь есть еще один – связано с тем, что вместо трех человек остался один. Она сама. Но она найдет их, обязательно.
Ближайшая к Стратфорду станция называлась Панкрас – что-то в этом роде. Pancras.  Напоминает Питера Пэна и еще что-то из области медицины, хотя навряд ли это имелось в виду? Там находятся сломанные часы, - объяснил М. какой-то прохожий, к которому она обратилась за указаниями, как пройти и проехать. Часы были сломаны с 1970 года, но сейчас их отреставрировали, они ходят.
Там тоже посмотреть? Она сомневалась, что делать дальше.

44.
Вместо того, чтобы немедленно уехать и двигаться в сторону другого Стратфорда – в Австралии - если Тома не было здесь, и он по-прежнему где-то в Стратфорде, - что, впрочем, неочевидно, - то, наверное, там? Вместо того, чтобы немедленно уехать, М. продолжала бродить по улицам все того же маленького городка. Время от времени она добиралась до Лондона, но, в основном, проводила время в Стратфорде. Нравилось ей это или нет, Том написал об этом месте в своей записке, стоит его исследовать как следует. Тут было не слишком-то много граффитти, чем, интересно, он занимается? Однако она все же нашла кое-что очень интересное. В каком-то дальнем углу небольшой узкой улочки нашлась картинка – девушка с темными волосами и в голубом платьице. Под картинкой была надпись: profit is prophetless. Замечательно, и что интересно, эту мудрость можно перевернуть: prophet is profitless. Звучит почти что так же хорошо.
Том всегда твердо верил, что хорошо то, что одобряется и принимается обществом. А также, разумеется, -  вознаграждается. Добро в моральном смысле и нажитое добро – это одно и то же слово. А если что-то не одобряется обществом, то, соответственно, это и не хорошо. Коллективная мудрость, или как там она называется? Как она совместима с такими одиночными по своей природе занятиями, как живопись? Неважно, он все равно в это верил, во всяком случае, так говорил ей.  Если что-то оплачивается – это самая ясная форма общественного поощрения, и стоит, следвательно, этим заниматься, и наоборот – не оплачивается – не стоит. Правда, на практике следовать этому правилу удавалось не всегда : у внутреннего развития свои законы, но он все равно в это верил.
- А что, если коллективную мудрость немножко изнасиловали? – иногда интересовалась М. – Она все равно такая же мудрая?
- Как это? – Том не хотел понимать, а М. всегда старалась и не могла понять, почему он не понимает.
- Ну так, - объясняла она. Люди говорят и делают не то, что они думают в действительности и во что верят, а то, что от них требуется. Это, как ты сам понимаешь, могут быть очень разные вещи. Интересно еще, от чего зависит, насколько они разные: скажем, твой сосед по дому дядя Вася, скорее всего, скажет о твоих картинах то, что он, на самом деле, думает. Хотя и это не обязательно. А какой-нибудь чин какой-нибудь художественной организации, которая заказы раздает – на него влияет намного больше факторов. Я хочу сказать, что навряд ли он такой же непосредственный. Увы, социологию эстетических предпочтений можно изучать, но это не очень-то поощряемая тематика, - закончила она.  – Хотя от этого, может, зависит, как ты живешь. И вообще – кое-кто выпадает из сетей коллективной мудрсти, по разным причинам. Как это может быть, если она правда такая уж коллективная и синоним истины? И между прочим, выпадают не самые худшие люди.
И как, интересно, Тому удавалось сочетать это все с религией? Том всегда был религиозен, и время от времени М. пыталась понять, всерьез ли он это, а может, все  - притворство, напяленная для чего-то маска? Казаться как кто?  Однако она знала его достаточно хорошо, чтобы понимать, что это не так: он не притворяется.
А ведь религия – христианство, во всяком случае, прямо говорит, что стремление к наживе греховно. А деньги, если они у тебя завелись, надо выбросить в грязь. Может, они просто намекают, что между этими двумя вещами есть связь? Никто однако ж не ждет этого от нас сейчас и сегодня. Многие считают, что все эти – притчи, может быть – вообще не надо понимать буквально. А как надо понимать? Фигурально? Что бы это значило, применительно к деньгам? И как это отнести к Тому? Однако факт оставался фактом: про него никак нельзя было сказать, что он считает, что деньги грех, и чтобы заработать их, он был готов на очень многое. Одна история с Бэтти чего стоит. Хорошо, - подумала М., – что иногда желание творить все же уводило его в сторону от прагматического.
М. не очень-то верила в то, что может оказаться, что что-то такое важное, типа Библейских притч, надо понимать не буквально. Хотя – что мы собственно знаем о том, как получилось, что кто-то записал это – и на чем, может, на дощечке? Он был безумный страстный одиночка, или выражал чье-то мнение? Сколько людей верило тогда, что нажива греховна? И если они были, такие люди, и их было много – как же все это могло принять сегодняшние очертания?
Собираясь в Стратфорд, М. вспомнила, что поезда там устроены особенным образом, не совсем обычным. Иногда случается, что они длиннее платформы, у которой останавливаются, - и тогда нужно бежать в первый и второй вагоны в начале поезда, чтобы все-таки выйти на платформу. Ужас. М. никогда не могла сказать, в каком направлении следует бежать, и часто ошибалась. Лучше уж узнать и кого-нибудь заранее, в какой вагон нужно сесть, и потом из него и выходить. Странно, почему в самой главной книге ничего не говорится о том, можно ли рисовать на стенах. Может, потому, что это было очевидно – можно. Еще со времен наскальной пещерной живописи было можно, и потом еще долго – и церкви имели к этому отношение. А потом вдруг в какой-то момент стало нельзя. Вероятно, кто-то знает, в какой? Может, это как-то совпало с увеличением числа людей, верящих, что нажива греховна?
В общем, если Том притворялся, что верит в греховность наживы – и все остальное заодно – он делал это на редкость хорошо. Но он не притворялся, М. это знала. Хотя, конечно, для него всегда было важно общественное признание – и оплата труда, как его материальное воплощение. Как это? У англо-саксов есть пословица на эту тему: things are what they seem. Как-то так случилось однажды, что эта мудрость – между прочим, совершенно непереводимая, а это ведь тоже о чем-то говорит? – так озлобила М. – что она решила пошутить. If things seem, undo the seams. Трудно сказать, против чего она озлобилась – но ненавидела это люто. Вся эта их жизнь, в которой нет разницы между правдой и ложью,  и, по этому случаю, существует всего несколько слов для названия этой разницы. Как, например, будет приукрашивать? А приуменьшать? Есть какой-нибудь способ по-разному сказать привирать, присочинять и заливать? Как насчет сглаживать и замалчивать? У всего этого мало названий в английском языке, потому  что говорить о лжи – неприлично. И обо всех остальных вещах, имеющих с ней хоть что-то общее. Неприлично даже, по-видимому, обозначать словом различные отношения между реальностью и ее представлениями. Впрочем, может, не всегда?  Приукрашивать будет embellish? А сглаживать smooth over. Впрочем, дело не только в существовании слов, а еще в том, кто и когда их употребляет. Не то чтобы слов для описания отклонений от истины с большей буквы не было вовсе, но употребляются они реже и не совсем так же. Зато есть пословица! Things are what they seem. Неправда.
М. так разозлилась, что сочинила продолжение – If things seem, undo the seams. И вывесила на каком-то сайте, где вывешивают подобные puns. Получила тогда первый приз, виртуальный, конечно. Так может сейчас это и происходит – вдруг сообразила она.  If things seem, undo the seams. Где Том? Неужели в Стратфорде? Она никогда не переставала верить, что это именно так и должно быть: if things seem, undo the seams. Есть вещи поважнее, чем что вам кажется, и суть – не в том. Какое отношение имеет ко всему этому его привязанность к Бэтти? Может и никакое: просто ситуация, прежде всего финансовая, стала для него мало выносимой, и он нашел способ сбежать из нее. Тем более привлекательный, что, возможно, с Бэтти связано получение каких-то заказов и доход, и это позволяет ему поддерживать в своих собственных глазах – и, возможно, глазах других людей – все тот же привычный имидж.
А вот если бы получилось наоборот и не нашлось выхода – когда Тому перестали платить за его преподавание, -  ему пришлось бы постепенно изменить внутреннюю картину мира, и образ себя в нем. Мир заставил бы его изменить свою картину. Things are what they seem. Кому впрочем они кажутся? Здесь почему-то не говорится. Кажутся. А красота, она в глазу смотрящего, beauty is in the eye of the beholder – такая мудрость ведь у них тоже есть. Надо идти назад, в пещеры, и рисовать на их стенах – и казаться будет другое.
Наверное, Том вернулся в Австралию и потом поехал в Стратфорд, - еще раз сказала себе М. Она сделает то же самое – сейчас купит билет на самолет, потом, когда будет дома, поедет в Стратфорд. Поезда ходят от центрального вокзала несколько раз в день.
В этом втором Стратфорде они тоже много знали о Шекспире. В его честь была названа библиотека, был какой-то фестиваль. Даже небольшая речушка тоже называлась Авон. Если бы, кроме названия города, она знала о местонахождении Тома еще кое-что – это бы не обязательно помогло. Столько всяких названий совпадает. Видимо, они пытаются этим сказать, что все эти peer relationships? или как их – устроены одинаково и здесь и там. Хотя в Бухаресте, они, наверное, устроены иначе. Зачем же он тогда поехал в Стратфорд? Неужели ему все это нравится?
М. подумала еще и слезла на станции Сэйл. Чудное маленькое местечко, таких много в Виктории. Много воздуха, солнце, деревья – в основном, конечно, эвкалипты, но и другие, завезенные из Европы то ли клены, то ли буки, то ли ясени попадаются. В общем, не вечнозеленые, как эвкалипты, и кора выглядит иначе. Между деревьями прыгают зайцы – это, наверно, кролики, и, отпрыгнув пару метров от шоссе, скрываются за полупостроенными домами, обнесенными решеткой. Отойдешь от станции на пару сотен метров – торговый центр, а в нем продается мексиканская еда. М. купила буррито, довольно невкусный, и решила, что Тома здесь, похоже, нет. Милое местечко, но страшно скучное, и никаких графитти. Можно, конечно, доехать до Стратфорда – отсюда совсем недалеко, около получаса, но, может, сперва попробовать Морвэлл? Это еще ближе. Пару дней спустя она туда поехала.
Еще один маленький городок, тихий и симпатичный, как все они.  Сойдя с поезда, она купила больший пакет с фиш энд чипс и теперь думала, что делать дальше. Просто побродить по улицам, пока найдешь что-нибудь интересное? Что если Том здесь где-то? Она была почти уверена в этом.
Пройдя насквозь почти бесконечную улицу, уставленную маленькими кафешками, закрытыми, разумеется, как это водится в Австралии, в позднее время после пяти вечера, она, наконец, нашла кое-что интересное. Маленький итальянский магазинчик продавал сыры, колбасы и грибы. Грибы, пожалуй, слегка отличались от тех, что можно найти в России – почти так же сильно, как и деревья – но все же это были сушеные грибы. Теперь бы еще найти, где кофе выпить. Но кофе в этот час не просматривался.
Через дорогу она заметила на стене какого-то здания картину, которую, видимо, не заметила, когда сходила с поезда. Две черноволосые узкоглазые женщины, в ярко-красных платьях, что-то делали со змеей: кажется, просто передавали ее друг другу. Может, аптека? М. прищурилась, чтобы получше рассмотреть, что это такое – и прочитала вывеску над дверью. Татуировки. Там делают татуировки, а картинка, видимо – задумана как реклама. Это были гейши, они, наверное, татуируют посетителей – наконец поняла она. – И почему, интересно, рисовать на своем теле считается лучше, чем на стенке дома, хотя последнее не так больно? Она поспешила уйти вниз по улице подальше от дома с татуировками.
Пять часов – время, когда полагается кончать пить кофе и начинать пить пиво, - наконец догадалась она. Надо искать паб, здесь наверняка есть какой-нибудь. Как грибы со странными названиями, это была одна из ее новых привычек. М. привыкла ходить в паб, и уже не могла вспомнить, когда этой привычки у нее не было. Always was, always will be. Наверняка в Морвэлле есть хоть один.
Еще побродив и поискав, она, наконец, нашла паб. Несколько мягко освещенных комнат с игральными автоматами, в центре одного из залов – стойка, у которой продаются напитки. Замечательная австралийская вещь, выражение нацинального духа, можно сказать. Заказала пиво, уселась у окна. Раскрыла книжку – в городке был книжный магазин, и в нем она купила Орвэлла, 1984. В последний раз, читанную, кажется, в переводе. На страницу упала тень. Это Том – догадалась М.

















-


-




 











-
-
-

























-

-


 

-
 





















-

   
 
-



 
Наконец я дома, и что же?  Зрелище, представшее моим глазам, в первый момент поражает меня. Что я вижу? Мой муж и брат, конечно. И как всегда ссорятся. Из-за двери мне слышны их повышенные голоса, они звучат почти истерически. Я прислушиваюсь. В чем дело, очевидно совсем не сразу.
- Потому что я не ты, - говорит Том.
- Еще бы, отвечает Джэк. – Только чем тут гордиться?
За этим следует долгая пауза, в течение которой я стараюсь понять, в чем дело. Оба, кажется, злы и возбуждены до последней степени. Стараясь сдержать дыхание, я прикладываю ухо к двери.
- За деньги ты сделаешь все, что угодно, - говорит Том. – И не потому, что это тебе действительно нужно, хотя это тоже верно. А просто потому, что так ты себя чувствуешь лучше других. Но ты не лучше, ты хуже.
- Лучше делать что-то, чем ничего, - говорит Джэк.
- Это все? Слабоватое обоснование, в смысле жизненной позиции, - усмехается Том.
Постепенно контуры того, что происходит, прорисовываются четче. Дело в том, что Том недавно ушел с работы. И даже не недавно, а уже пару лет назад. И, может быть, не он ушел, а его ушли, если это такая уж большая разница. В любом случае, больше он этим не занимается. И как ни странно, похоже, абсолютно доволен ситуацией, во всяком случае, не ищет нового места. Вообще, Том для меня загадка. Что-то вроде сложной компьютерной игры, в которой только кое-что понятно, и то не до конца. Почему он не ищет нового места? Устал? Лечит какую-то душевную травму? Но ведь, по идее, душевной травме не повредит нахождение нового места? Может, дело в том, что место преподавателя живописи не так-то легко найти? Если не сказать невозможно. И вот он не хочет портить свой собственный имидж. Если кто-то спросит, где он раньше работал – есть хороший, достойный Тома ответ. Там, в университете Х, где это было в последний раз.
И еще что-то. Может, он не хочет быть как Джэк? Если Джэку так уж важна работа, а это, очевидно, так, Том не хочет считать ее важной. Фиг с ней, в жизни есть вещи поинтересней.  Мой муж Джэк говорил мне, и не раз, что если б он не уехал когда-то в Австралию, то спился бы, наверно. Чушь. На плаву  если что его и держит, так это работа, а ее и там достаточно. Но если так – Том не хочет работать, и не пьет. Совсем. Грустно, конечно. Чтобы знать, как что-то кончилось бы для тебя, например, жизнь в другой стране, отказ от эмиграции или эмиграция в другую страну – надо это попробовать. Увы, это уже невозможно. Что еще можно сделать? Посмотреть, как кто-то попробовал, и примерить это на себя? Работа не волк, в лес не убежит. Замечательно, что эта знаменитая русская пословица непереводима. Что у них вместо нее? Work and life balance. Баланс работы и жизни. И тоже, между прочим, плохо переводимый.
Я все еще стою, приложив ухо к двери и время от времени заглядываю в замочную скважину. Они все говорят и говорят, на повышенных тонах, и не похоже, что становятся дружелюбнее.
- Единственная причина, по которой ты все это делаешь, - говорит мой деверь Том Джэку, - это не иметь нужды в деньгах. Не потратить их на что-то определенное, а так просто, чтоб были. В отличие, например, от тех, кто остался там.
- Почему ты так думаешь? – Джэк, как всегда, краток.
- Да вижу я.  Том некоторое время колеблется, продолжать ли, и добавляет: - просто тебе хочется иметь достаточно денег, чтобы ими можно было сорить. Ты считаешь, что это достаточно веская причина, чтобы ездить ежедневно на работу? Воздух, между прочим, от этого не становится чище.
Какое-то время Джэк молчит, может быть, думает? Оскорблен?
- Не ежедневно, - наконец выдавливает он .
- Даже не ежедневно, а, скажем, через день – слишком часто, - замечает Том.
Надо на что-то решаться. Не стоять же мне здесь за дверью целый день. Жаль , не похоже, чтобы эта перепалка близилась к концу. Я делаю вдох и широко распахиваю дверь. Том прощается и выходит, ему надо в магазин, сделать закупки для семьи на неделю. Джэк тоже должен ехать, пора на работу, обьясняет он.

11.
Я остаюсь в комнате одна. Оглядываюсь по сторонам и усаживаюсь на стул. На столе что-то осталось. Я поднимаюсь разглядеть это получше. Кредитная карточка. Видимо, Тома, он ведь только что был тут. И, во всяком случае, не Джэка и не моя. На ней имя Тома.
Мне кажется, я видела, как Том вынул ее из кармана и положил на стол. Мне кажется, я смутно припоминаю, как он пользовался ею в магазине. Мы же близкие друзья, вместе покупали еду для вечеринки, вот я и заметила.
Я, кажется, знаю, в чем состоит объяснение. Это одна из тех дополнительных карт, они их называют additional. У них есть основной владелец и дополнительный, а вся документация, номер счета и прочее на имя основного. Оба имеют к счету доступ, но если дополнительный потерял карту  - собственно, доказать, что кто-то когда-то оформил ее для него и дал доступ к своему счету – почти невозможно. А может, и возможно, все зависит от того, какую инфу на этот счет они там хранят и сколь долго. Интересно, как получилось, что Том и М. завели себе такую штуку?
Немного пораздумав, я опускаю карточку себе в карман. Надо написать себе где-нибудь, чтоб не забыла вернуть, и поскорей.
Потом я следую своему обычному расписанию: обед и ужин, немножко уборки. Наконец, до меня доходит: а Том-то так и не вернулся! Уже два дня как его нет, кредитка, которую он оставил, так и лежит на столе (в конце концов, я решила, что лучше будет положить ее обратно на то же место). Интересно все-таки, он нарочно оставил ее там или в самом деле забыл? Зачем он ее вынул? Никто не знает, ни я,ни Джэк, ни даже его жена М.
Да, тут надо сказать, что все мы – Том и М., Джэк и я – живем рядом. Два наших дома стоят на соседних участках. При желании, можно переговариваться через забор.
- Боюсь, что Том исчез,- говорю я, когда мы в следующий раз встречаемся за ужином.
- - Может, все равно поужинаем, - предлагает Джэк. - И обсудим заодно, - добавляет он. – За свиной котлеткой лучше думается.
- Зачем, интересно, он мог это сделать? – начинаю я.  – Я имею в виду, не уехал, а оставил кредитку на столе? -Что если он обиделся. – говорю я Джэку – и не хотел ею больше пользоваться?
- Что ты имеешь в виду?
Интересно, может Джэк просто забыл все то, что он наговорил Тому? Все эти жестокие и намеренно оскорбительные вещи? Пока я раздумываю, стоит ли напомнить ему об этом, он задает следующий вопрос.
- А что за карту он оставил? О которой ты так беспокоишься?
- Дополнительную, то есть additional, - отвечает М.
- Как это дополнительную? Это что?
- Ну, знаешь, когда еще у кого-то есть карта, привязанная к этому счету.
- А, знаю, - замечает Джэк. – Это вроде как совместный счет. Туда что-то начисляют, обычно чью-то зарплату, и одновременно два человека имеют доступ к ней. Например, зарплату мужа, к которой таким образом получает доступ его жена, хотя, на самом деле, они могут быть и друзьями или какими-то другими родственниками.  Я пользовался такой много лет.
- Похоже, - говорит М., - но у него была дополнительная карта,  это не совсем то же самое.
- А в чем разница?
- Разница в том, - объясняет М., что в случае совместного счета обе стороны представлены как равные, не оговорена разница между ними, хотя, возможно, и даже чаще всего, только кому-то одному из них платят туда деньги. А в случае дополнительных карт есть основной владелец счета, и дополнительный, который имеет физическую карту, кусочек пластика, на котором его имя. А все документы обычно бывают на имя основного владельца, на счету может быть только его имя, стейтмент приходит ему, и так далее. Не знаю, может, это не всегда так, но часто.
-Откуда ты знаешь? – спрашивает Джэк. Кажется, он удивлен.
- Знаю, и все. – Отвечает М. Видела. – Стейтмент приходит на мое имя, они его присылают каждый месяц.
- А-а. Это все непросто переварить. Почему интересно, из этих двух опций – совместный счет и дополнительные карты – они выбрали ту, в которой сразу указывается, кто есть кто?  И кто из них, интересно, выбрал эти дополнительные карты?
- А что, если Том потеряет свою карту?  - спрашиваю я у М. – Если счет на твое имя, и оно всюду, кроме этого кусочка пластика, то есть его карточки, - как можно доказать, что она вообще была? Может, в случае, если он ее потеряет, это выглядит, как будто он украл твою? И все время пользовался чужой?
- Не знаю, - отвечает М. задумчиво. – Может быть. С чего бы ему что-то терять? Но если вдруг, мы сходим туда вдвоем, и закажем новую.
- Все-таки, странно все это, - говорит Джэк. – Это вообще безопасно, эти дополнительные карты?
-А почему нет?
- Представь себе такую ситуацию. Два человека только что познакомились – я не имею в виду вас двоих, естественно, вы семья – и один из них сильно богаче, чем другой.  Случается, разве нет? И тот, кто богаче, своему компаньону заказывает такую вот дополнительную кредитку. И просто для интереса еще представь, что они вместе путешествуют, куда-нибудь заграницу. Более бедный компаньон может пользоваться кредитной картой, но имя его более богатого друга всюду – на счету, документах, кроме самой пластиковой карточки – их две разных, с одним номером, у каждого на его собственное имя. Из чего следует, если вдруг что-то случится – что более бедный компаньон с этой дополнительной картой вообще был? Вынь у него из кошелька его пластиковую кредитку, пока он спит – и ничего не было.
-М-м, - это я. – Ты излагаешь это дело так, как будто это легкий способ прикончить своего партнера, когда он тебе надоел.
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М.
- Конено, нет, - отвечаю я. – Это я чисто теоретически. Пытаюсь представить себе, что вообще может случиться. Строго говоря, это зависит от того, какую инфу они там держат в банке на этот счет – где вообще записано, что к этому счету имело отношение два человека. Боюсь, что это бывает по-разному.
-А-а.
- А так, если не держат, можно вообще убить кого-то и сделать вид, что человека не было, - я продолжаю гнуть свое. – Что указывает на то, что он был, кроме кредитки – с ней неясно, - и мобильного телефона?
- Я ничего такого не имела в виду, - говорит М. опять, подумав.
- Естественно нет. Я и не предполагаю ничего подобного. В любом случае, - дело, видимо, в чем-то другом – он же оставил карточку на столе и уехал. Кстати, он какие-то деньги снял? А я так, - просто фантазирую на тему о том, что может быть.
- Ясно.










-

   
 
-