Гайдамаки 3

Гайдамаки...
Ежели с турецкого – якобы... А что-кто, кстати?!
Якобы от гнать-погонять. Тогда – тот, кто гонит-погоняет?! Погонщик, что ли?! Пастух? Конвоир?
Но тут же – от «нападать». Тот, кто нападает. Бандит! Разбойник. Грабитель. Он и к «гону» тянется (за жертвой-добычей).
А «гайдук» (hajduk) – венгерское. Этот – именно «погонщик». Погонщик-погромщик...

По другим версиям слово «гайдуки» происходит от сербского «хајдук»; болгарского «хайдутин», венгерского «хайду» (букв. погонщики), тюркского «айдау, хайдау» (гнать, погонять) и от провинции Хайду; так назывались первоначально свободные пастухи в горах северной части Балканского полуострова.

В общем, шаставшие по горам пастухи, досаждавшие хозяевам жизни туркам. В горах они ховались, оттуда набегали-нападали.
Типа оборотней. Днём – пастух. Ночью – грабитель-мститель. Этакий Робин Гуд.
Вполне – вурдалак. Как в «Семье вурдалака» А. К. Толстого (а то – Б. Маркевича).
В зависимости от региона (а мабыть и ещё от каких-то деталей-причуд), фигуранты столь славного промысла назывались бескидниками, опришками, дейнеками, толхаями, левенцами, гультяями и т. п.
«Гультяй» – почти наш (беларус.) «гультай». То бишь – бездельник, лодырь. Лайдак!
Бездельник как-то заходит под «бескидника». Хотя... У украинцев первый –  тоже гультяй, да ещё и «нероба». А в «бескиднике» можно почуть (по-герменевтски) то ли «бесприютного скитальца» (да ещё «бес толку»), то ли «скидача» (сбрасывателя).
Опришки очень даже ладятся к легендарным опричникам царя Ивана. Не зря поп (актёр?) Охлобыстин любит поорать «Гойда!».
Вообще-то я выгонял самих опричников к «кромешникам». Если пойти от опричь (кроме). Вплоть до «тьмы кромешной» (хоть глаз выколи) и мракобесия.
О! Бескидник, если к опришкам – беспредельщик. Безбашенный-бесноватый.
Поляки же опришков величают zbоjnicy. То есть – разбойниками-убивцами. Безо всяких оговорок.
Дейнеки... Якобы, казаки, вооружённые дубинами (або дубцами). Ушло в фамилии-прозвища. Вариативно. Досталось и знаменитому художнику (Александру Александровичу), и не менее знаменитому генералу (Антону Ивановичу – уже Деникину). Беларусам добра знаёмы песняр Валер Дайнэка.
Но, по-любому, гайдамаки начудили больше остальных. В разных ипостасях. А те (по XVIII-му веку) – особливо. Начудили-нагеройствовали-нашкодили.
Вплоть до настоящего геноцида – творимого в отношении попавших в оборот поляков и евреев (якобы, как попихачей-арендаторов у подгулявшей задорной шляхты). Хотя... Попихач (укр.) – скорее, холуй-лакей. А это – тот же гайдук (в одной из своих ипостасей).
Вот и Иван Гонта – один из главных героев-злодеев той Колиивщины. Надворный казак у магната Потоцкого, кинувший зарвавшихся в своём рокоше (попёрших против коллаборантов-магнатов) гонористых шляхтичей и перешедший к повстанцам-гайдамакам. Был гайдук (холуй) стал гайдамак (бандит-мститель).
Для одних – Герой! Вызволитель. Для других – Зверь. Монстр! Беспощадно (без разбора с полом и возрастом) уничтожавший всех чужих. В первую очередь жидів і ляхів. А к ним уже – униатов, старообрядцев, да и своих-отступников. Без разбора и с особой жестокостью. В тотальную зачистку. Тупо в бешеную месть, в магическую клятву – ибо сами понимали, что никого так не освободят.
Смертники! Шахиды...
Так и Тарас это понимает. Понимает, не скрывает, но... Прославляет. И слёзы проливает. По ним...
Да на того же Гонту ещё и лишнего нагоняет. В совершеннейший Закрай Кромешный.

Аж ось ведуть гайдамаки
Ксьондза єзуїта
І двох хлопців: «Гонто, Гонто!
Оце твої діти.
Ти нас ріжеш – заріж і їх:
Вони католики.
Чого ж ти став? Чом не ріжеш?
Поки невеликі,
Заріж і їх, бо виростуть,
То тебе заріжуть...»
«Убийте пса! А собачат
Своєю заріжу.
Клич громаду. Признавайтесь:
Що, ви католики?»
«Католики... бо нас мати...»
«Боже мій великий!
Мовчіть, мовчіть! Знаю, знаю!»
Зібралась громада.
«Мої діти – католики...
Щоб не було зради,
Щоб не було поговору,
Панове громадо!
Я присягав, брав свячений
Різать католика.
Сини мої, сини мої!
Чом ви не великі?
Чом ви ляха не ріжете?..»
«Будем різать, тату!»
«Не будете! не будете!
Будь проклята мати,
Та проклята католичка,
Що вас породила!
Чом вона вас до схід сонця
Була не втопила?
Менше б гріха: ви б умерли
Не католиками;
А сьогодні, сини мої,
Горе мені з вами!
Поцілуйте мене, діти,
Бо не я вбиваю,
А присяга». Махнув ножем –
І дітей немає!
Попадали зарізані.
«Тату! – белькотали. –
Тату, тату... ми не ляхи!
Ми...» – та й замовчали.
«Поховать хіба?»
«Не треба!
Вони католики.
Сини мої, сини мої!
Чом ви не великі?
Чом ворога не різали?
Чом матір не вбили,
Ту прокляту католичку,
Що вас породила?..
Ходім, брате!»
Взяв Максима,
Пішли вздовж базару,
І обидва закричали:
«Кари ляхам, кари!»
І карали: страшно, страшно
Умань запалала.
Ні в будинку, ні в костьолі,
Нігде не осталось,
Всі полягли. Того лиха
Не було ніколи,
Що в Умані робилося.
Базиліан школу,
Де учились Гонти діти,
Сам Гонта руйнує:
«Ти поїла моїх діток! –
Гукає, лютує, –
Ти поїла невеликих,
Добру не навчила!..
Валіть стіни!»
Гайдамаки
Стіни розвалили –
Розвалили, об каміння
Ксьондзів розбивали,
А школярів у криниці
Живих поховали.

Це місце, мабуть, найстрашніше (у всій поемі). Кобзарь постарался! Задрал, так задрал...
Так, достали!.. – Ниии... Дядько і брати. Так ми не домовлялися. Так – занадто.
А что не совсем так (ужо з рэчаіснасьцю) – в следующий раз.

29.10.2024