Дочь Монтесумы

 

Глава 23, часть 2, часть 1 выше               
 Но скажи, можно ли тебе верить? Если
ты нас обманешь – твоя жена умрет! Или это для тебя
тоже ничего не значит?
– Я готов поклясться в верности, – ответил я. – Испанцев я ненавижу, ибо с ними мой злейший враг –
вчера он пытался меня заколоть. Чтобы убить его, я
переплыл океан. Больше мне сказать нечего, и если
вы мне не верите, лучше покончим сразу. Я уже столько натерпелся от вашего народа, что теперь мне все
равно – жить или умереть.
– Смело сказано, теуль! А теперь, вожди, решайте:
отдать ей в мужья Отоми, чтобы он принес клятву и
стал одним из наших, или убить на месте? Вы знаете
все. Если ему можно довериться, как говорят Куаутемок и Отоми, он один будет стоить целого войска, потому что знает язык, обычаи, оружие и военные хитрости этих белых дьяволов, которых боги наслали на
нас. Но если нет – а доверять людям этого племени
трудно, – он сможет принести нам неисчислимые беды! Рано или поздно он сбежит к теулям и выдаст им
все – тайны наших советов, наши силы и наши слабости. Решайте, вожди, его участь!
Члены совета начали спорить и переговариваться.
Одни думали одно, другие – другое, и по всему было
видно, что между ними нет единодушия. Наконец, наскучив ожиданием, Куитлауак призвал их решить де-
ло большинством голосов. Сначала подняли руки те,
кто осуждал меня на смерть, потом те, кто считал,
что лучше оставить меня в живых. Всего их было двадцать шесть человек, не считая Куитлауака, и голоса
разделились поровну – тринадцать за казнь и тринадцать против.
– Видно, мой голос будет решающим, – сказал Куитлауак, когда все стало ясно. Кровь застыла у меня
в жилах при этих словах: я знал, что Куитлауак меня
не пощадит. Но тут снова заговорила Отоми:
– Прости меня, дядя, – сказала она. – Прежде чем
выносить решение, выслушай меня! Я вам нужна, не
правда ли? Народ отоми поверит только мне, и только я смогу привлечь его на нашу сторону. Моя мать
была последней из древнего рода вождей отоми, я –
ее единственная дочь, а мой отец – император. Пусть
моя жизнь ничего не значит, зато мое имя кое-чего да
стоит в эти смутные времена, ибо только я могу привести под ваши знамена тридцать тысяч воинов. Жрецы на большом теокалли тоже знали об этом. Больше всего на свете они жаждали царственной крови,
но когда я захотела по данному мне праву лечь рядом
с теулем на жертвенный камень, они противились до
тех пор, пока я не призвала на них проклятие богов.
А теперь слушай меня, повелитель! Слушайте и вы,
вожди! Если хотите, убейте этого человека, но тогда я
завершу начатое вчера и последую за ним в могилу,
а вам придется поискать кого-нибудь другого, чтобы
привести мятежные племена отоми к верности.
Отоми умолкла. Собравшиеся в зале удивленно перешептывались: никто из них не подозревал, что в
женском сердце может быть столько любви и мужества. Только Куитлауак пришел в ярость.
– Изменница! – вскричал он. – Ты предпочла любовника своей родине? Как ты осмелилась? Позор тебе, бесстыдная дочь императора! Видно, это у вас в
крови – каков отец, такова и дочка! Разве Монтесума
не бросил свой народ и не предпочел остаться среди
теулей, ложных детей Кецалькоатля? А теперь и дочь
идет по той же дорожке. Признайся, женщина, как тебе с любовником удалось спастись от смерти на теокалли, когда все остальные погибли? Может быть, ты
уже в заговоре с теулями? Если бы дела шли по-другому, клянусь тебе, племянница, ты умерла бы рядом
с этим человеком. Ты ведь этого хочешь? Этого?
Куитлауак задохнулся от гнева, и только глаза его
продолжали метать молнии. Но Отоми не дрогнула.
Бледная и спокойная, она стояла перед ним, крепко
сжав руки и не поднимая глав.
– Не упрекай меня за силу моей любви, – ответила
она. – Впрочем, упрекай, если хочешь, я сказала свое
последнее слово. Можешь осудить этого человека на
смерть, но тогда, повелитель, ищи другого посла, чтобы заставить отоми сражаться за Анауак. Куитлауак
задумался, тяжело глядя в пространство перед собой
и пощипывая бородку. Воцарилась мертвая тишина.
Никто не знал, каким будет его решение.
Но вот он заговорил:
– Да будет так! Нам нужна моя племянница Отоми.
Бороться с женской любовью неразумно. Теуль, мы
дарим тебе жизнь, а вместе с ней богатство, честь,
знатнейшую женщину нашей земли и место на нашем
совете. Прими все это, но подумайте – я говорю вам
обоим! – подумайте, как этим воспользоваться. Если
ты нас предашь, если ты только задумаешь нам изменить, клянусь, ты умрешь самой медленной и такой
страшной смертью, что при одной лишь мысли о ней
сердце твое оледенеет! И с тобой умрут все – жена,
дети, слуги. Ты понял? Покончим на этом. Пусть он
принесет клятву.
Я слушал его, а сердце мое едва билось и глаза
застилало туманом. Еще раз мне удалось спастись от
неминуемой гибели!
Но вот туман рассеялся, и мои глаза встретились с
главами женщины, которая меня спасла. Отоми, жена
моя, смотрела на меня с грустной улыбкой.
Ко мне приблизился жрец. В руках у него была
деревянная чаша, покрытая причудливой резьбой, и
кремневый нож. Он заставил меня обнажить руку, сделал на ней надрез, так что кров брызнула в чашу, затем вылил из нее несколько капель на землю, бормоча какие-то заклинания. После этого жрец вопросительно посмотрел на Куитлауака, и тот, горько усмехнувшись, ответил ему:
– Освяти его кровью принцессы Отоми. Ведь она за
него ручалась!
– Нет, повелитель! – возразил Куаутемок. – Они уже
смешали свою кровь на жертвенном камне, а кроме
того, они муж и жена. Но я тоже за него поручился, и
я дам свою кровь, как залог моей жизни.
– У этого теуля хорошие друзья, – сказал Куитлауак. – Ты ему оказываешь слишком много чести, принц.
Но пусть будет по-твоему!
Куаутемок вышел вперед. Жрец хотел надрезать
ему руку ножом, но принц удержал его и со смехом
проговорил, показывая на стреляную рану у себя на
шее:
– Убери нож! Вот рана, нанесенная теулями. Словно нарочно для такого случая!
Сдвинув повязку, жрец собрал немного крови Куаутемока в другую маленькую чашу, затем обмакнул в
нее палец и начертил у меня на лбу крест, словно христианский священник на лбу новорожденного.
– Перед ликом нашего бога, – медленно заговорил
жрец, – именем бога всевидящего и вездесущего отмечаю тебя этой кровью, и да будет она твоей! Перед
ликом нашего бога, именем бога всевидящего и вездесущего проливаю твою кровь на землю!
Тут он пролил часть моей крови и продолжал:
– Как эта кровь исчезла в земле, пусть исчезнет и
будет забыта твоя прошлая жизнь, ибо ты вновь родился среди народа Анауака. Перед ликом нашего бога, именем бога всевидящего и вездесущего я смешиваю кровь с кровью, – жрец смешал кровь из обеих чаш, – и касаюсь этой кровью твоего языка, – обмакнув палец в чашу, он коснулся им кончика моего
языка, – дабы ты мог повторить слова клятвы: «Пусть
все страдания и болезни поразят меня, пусть проживу я всю жизнь в нищете и умру в мучениях страшной
смертью, пусть душа моя будет изгнана из Обители
Солнца, пусть она странствует вечно во мраке, лежащем за звездами, если преступлю эту клятву.
Я, теуль, клянусь в верности народу Анауака и его
законным правителям. Клянусь сражаться со всеми
его врагами, вплоть до их истребления, а особенно
с теулями, покуда не будут они сброшены в море.
Клянусь не гневить богов Анауака. Клянусь быть верным супругом Отоми, принцессы народа отоми, дочери Монтесумы, до конца ее дней. Клянусь не пытаться бежать из этой страны. Клянусь позабыть об отце
и матери и о земле, на которой родился, ради этой
земли, что стала мне новой родиной. И да будет клятва моя нерушима, пока из жерла Попокатепетля извергается дым и пламя, пока наши вожди царствуют в
Теночтитлане, пока наши жрецы приносят жертвы на
алтарях богов и пока существует народ Анауака.»
– Клянешься ли ты во всем этому? – возгласил
жрец.
И мне пришлось ответить:
– Клянусь во всем.
Многое в этой клятве мне совсем не нравилось, однако делать было нечего. Но вот что примечательно!
С той ночи не прошло и пятнадцати лет, как Попокатепетль перестал извергать дым и пламя, в Теночтитлане не осталось ни одного ацтекского вождя, жрецы перестали приносить жертвы на алтарях богов, народ Анауака перестал быть народом, и, следовательно, клятва моя утратила всякую силу и смысл. А ведь
жрец перечислял все это как нечто самое незыблемое, нерушимое!
Когда я принес клятву, Куаутемок приблизился и обнял меня:
– Приветствую тебя, теуль, брат мой по крови и духу! – сказал он. – Теперь ты один из наших, и мы ждем
от тебя совета и помощи. Садись со мной рядом.
Я недоверчиво взглянул на Куитлауака, но тот от-
ветил мне с ласковой улыбкой:
– Теуль, судьба твоя решена. Мы тебя приняли, и
ты принес великую клятву братства и верности. Нарушить ее – значит умереть страшной смертью и обречь
себя на мучения на том свете. Забудь же обо всем, что
было сказано, когда весы колебались, ибо чаша склонилась на твою сторону. Пока ты не дашь нам повода
усомниться в тебе, в нас ты можешь не сомневаться.
Отныне, как муж Отоми, – ты вождь среди вождей, наделенный богатством и властью, и можешь по праву
сидеть на нашем совете рядом со своим братом Куаутемоком.
Я занял указанное мне место, и Отоми удалилась.
Со мной было все решено. Куитлауак вернулся к насущным государственным делам.
Он говорил медленно, с трудом, и голос его не раз
прерывался от горя. Он говорил о страшных бедствиях, обрушившихся на страну, о гибели сотен храбрейших ацтеков, об избиении жрецов и воинов на большом теокалли, о надругательстве над богами Анауака. Положение было отчаянное.
– Что делать? – спрашивал Куитлауак. – Монтесума
умирает пленником в лагере теулей, а тем временем
огонь, который он сам раздул, пожирает страну. Все
усилия наши разбиваются о железную мощь этих белых дьяволов, вооруженных непонятным и страшным
оружием. Каждый день приносит новые поражения.
На что надеяться, когда боги свергнуты, когда их алтари залиты кровью жрецов, когда оракулы безмолвствуют или пророчат гибель?
Один за другим поднимались вожди и военачальники, высказывая свое мнение. Наконец, Куитлауак проговорил, глядя на меня:
– Среди нас находится новый член совета, опытный
в военных делах и обычаях белых людей. Час назад
он сам был одним из них. Может быть, он скажет чтонибудь утешительное? Говори, брат мой!
И тогда я заговорил:
– Высокородный Куитлауак, вожди я принцы! Вы
оказали мне честь, спрашивая у меня совета. Я отвечу вам коротко. Вы зря тратите силы, бросая свои
отряды против каменных стен и оружия теулей. Так
вы их не одолеете. Чтобы добиться победы, нужно
действовать по-другому. Испанцы не боги, как думают невежды, они обыкновенные люди, и ездят они не
на демонах, а на обыкновенных вьючных животных.
В стране, где я родился, эти животные служат для
всевозможных целей. Испанцы, как я сказал, обыкновенные люди. А разве люди не испытывают жажды и
голода? Разве они могут обходиться без сна? Разве
их нельзя убить сотнями способов? И разве вы сами
не видите, что они уже смертельно измучены? Пусть
это будет моим словом утешения. Прекратите атаки и
окружите лагерь теулей так плотно, чтобы ни к ним, ни
к их союзникам тласкаланцам не проникало ни крошки пищи. Не пройдет и десяти дней, как они либо сдадутся, либо попытаются прорваться к побережью. Но
для этого им придется сначала выйти из города. Если мы пересечем все дамбы рвами, теулям придется
нелегко! И вот тогда, когда они попытаются вырваться, нагруженные золотом, которого они жаждали и ради которого сюда явились, тогда, повторяю, настанет
час обрушиться на них и уничтожить всех до единого!
Ропот одобрения встретил мои слова.
– Похоже, что мы не ошиблись, сохранив жизнь этому человеку, – сказал Куитлауак. – Он говорит мудро,
и я жалею только о том, что мы не действовали так с
самого начала. Я готов последовать его совету. А что
скажете вы, вожди?
– Мы скажем вместе с тобой: его слова мудры! –
ответил Куаутемок. – Надо, чтобы они стали делом.
Вскоре после этого совет закончился, и на исходе ночи я отправился в свою комнату, полуживой от
усталости и волнения, пережитого за эти сутки, полные всевозможных событий. На востоке уже разгоралась заря. Сумеречный свет ее помог мне отыскать
дорогу среди безлюдных переходов дворца, и, наконец, я добрел до знакомого занавеса. Я откинул его
и вошел. Там в дальнем конце комнаты стояла женщина. Призрачный свет мерцал на ее белоснежном
одеянии, на ее распущенных иссиня-черных волосах
и золотых украшениях. Это была Отоми, моя жена.
Я приблизился к ней. Она скользнула мне навстречу с простертыми вперед руками. Они обвились
вокруг моей шеи, а губы ее запечатлели поцелуй на
моем лбу.
– Свершилось, – прошептала она. – О, любовь моя,
господин мой! К добру или к худу, но теперь мы одно
до самой смерти, ибо наши клятвы нельзя нарушить.
– Поистине свершилось, Отоми, – ответил я, – и
клятвы наши нерушимы на всю жизнь, хотя ради них
я нарушил другую клятву.
Так я, Томас Вингфилд, стал супругом Отоми, принцессы народа отоми, дочери Монтесумы.
 Хагард