Дочь Монтесумы

23.  Часть 1, часть 2 ниже               
  Томас женат
Отоми повернулась и вышла. Златотканый занавес
опустился за ней. Я откинулся на свое ложе и мгновенно уснул.
В тот день я был так слаб и чувствовал себя настолько измученным и больным, что почти ничего
не видел и не понимал. Лишь позднее мне удалось
вспомнить все, о чем рассказано выше.
Должно быть, я проспал много часов подряд, потому что снова открыл глаза уже глубокой ночью. Настала ночь, но в комнате по-прежнему было светло.
Сквозь зарешеченные оконные проемы снаружи проникали кровавые отблески пожарищ и беспорядочный
гул сражения.
Одно из окон заходилось как раз над моим ложем.
Встав на него ногами, я ухватился за деревянные прутья и с большим трудом, преодолевая боль от резаной раны в боку, подтянулся на руках. Сквозь решетку я увидел, что испанцы не удовлетворились захватом большого теокалли и предприняли ночную вылазку. Они подожгли сотни домов. Зарево полыхало над
городом, словно зарницы. При свете его я увидел, как
белые люди отходят к своим укреплениям, теснимые
со всех сторон тысячами ацтеков, осыпающих врага
стрелами и камнями.
Оторвавшись от окна, я опустился на ложе я принялся размышлять. Мной снова овладели сомнения.
Что делать? Покинуть Отоми и при первой возможности бежать к испанцам? Но там меня ждет верная
смерть от руки де Гарсиа. Остаться среди ацтеков, если они дадут мне убежище? Но тогда придется стать
мужем Отоми. Был еще третий выход – остаться с
ацтеками и не жениться, пожертвовав всем, даже честью. Одно было ясно: если я возьму Отоми в жены,
мне придется самому превратиться в индейца и позабыть об Англии и о своей невесте. Надежды на возвращение на родину у меня почти не оставалось, но,
пока я жив и свободен, еще можно на что-то рассчитывать. Другое дело, если мои руки будут связаны женитьбой. Тогда, пока Отоми жива, я ни о чем не смогу
даже думать, а что касается Лили Бозард, то для нее я
умру навсегда. Я ведь и так уже изменил ее памяти и
своему слову! Но мог ли я оттолкнуть Отоми, которая
отдала мне все и, по совести говоря, стала мне почти
так же дорога? Ангел или герой нашли бы выход из
этого положения, но – увы! – я не был ни ангелом, ни
героем, а самым обыкновенным человеком со всеми
человеческими слабостями. Отоми казалась мне самой прекрасной и самой нежной, и она была со мной
рядом.
И тем не менее я решил воспользоваться ее благородством. Я решил взять свои слова обратно, попросить ее оставить меня и никогда со мной не встречаться, чтобы я не нарушил своего обещания, данного
на дитчингемском берегу, потому что иначе мне пришлось бы поклясться Отоми в верности до гроба, а
этой клятвы я страшился больше всего.
Так я раздумывал, находясь в самом жалком состоянии духа я даже не подозревая, что выбора у меня уже нет, что для меня открыт лишь один путь и
мне остается только вступить на него или умереть. Но
пусть эти размышления послужат доказательством
моей честности. Если бы я хотел скрыть правду, я бы
не стал писать о своих колебаниях, о своей слабости и
об угрызениях совести. Достаточно было сказать, что
независимо от Отоми мне предоставили на выбор либо жениться на ней, либо погибнуть, и никто не стал
бы меня хулить за то, что я избрал первое, а не второе.
На самом деле так оно и случилось. Должен признаться, что, хотя я и женился на Отоми, в этом деле я
был только игрушкой судьбы, не оставившей мне иного выхода. Однако сказать только это – значит сказать
половину правды. Душа моя разрывалась на части, и
если бы все не было решено за меня, не знаю, чем
закончилась бы моя внутренняя борьба.
Сегодня, оглядываясь на далекое прошлое, оценивая, как беспристрастный судья, свой характер и свои
поступки, я могу сказать, что, будь у меня больше времени на размышления, я нашел бы еще один довод в
пользу Отоми. Де Гарсиа находился среди испанцев,
а ненависть к нему определяла тогда всю мою жизнь.
Она была даже сильнее любви к обеим женщинам,
составлявшим мое счастье. По сей день, несмотря на
то, что после смерти де Гарсиа прошло уже много лет,
я по-прежнему его ненавижу, и каким бы греховным
ни казалось это желание, я до сих пор, даже в мои
годы, сожалею, что больше ничем не могу ему отомстить. А тогда… В те дни, оставаясь среди ацтеков,
врагов испанцев и де Гарсиа, я мог встретиться с ним
в бою и убить его. И, наоборот, в испанском лагере,
если бы мне даже удалось до него добраться, меня
самого ждала верная и скорая смерть. Де Гарсиа, конечно, уже сплел обо мне такую историю, что меня бы
там сразу повесили как английского шпиона или прикончили каким-нибудь иным способом.
Но довольно этих бесполезных рассуждений! Единственная их цель – показать, как мучительно долго я
не мог сделать выбор между далекой и близкой любовью. Пора вернуться к событиям, которые сразу положили конец всем моим колебаниям.
Так я сидел на своем ложе и размышлял, когда за-
навес на двери раздвинулся и в комнату вошел мужчина с факелом в руках. Это был Куаутемок. Ночная
схватка закончилась, оставив после себя только пылающие руины, и он пришел ко мне прямо с поля боя.
Перья с его шлема были сорваны, золотой панцирь
изрублен испанскими мечами, стреляная рана на шее
кровоточила.
– Привет тебе, теуль, – проговорил он. – Вот уж не
думал увидеть тебя этой ночью живым! Я сам едва
уцелел. Впрочем, настали странные времена, и сейчас во всем Теночтитлане творится такое, о чем раньше никто даже не помышлял. Но не будем терять времени. Я пришел, чтобы отвести тебя на совет.
– Что со мной сделают? – спросил я. – Неужели снова потащат на жертвенный камень?
– Нет, этого не бойся. А что там решат, я и сам не
знаю. Через час ты либо умрешь, либо возвысишься,
если только еще можно возвыситься в эти дни унижения и позора. Отоми хорошо поработала. Она говорит,
что уже замолвила за тебя словечко вождям и советникам. Если у тебя есть сердце, ты должен быть ей
благодарен. Редкие женщины умеют так любить. Что
до меня, то я был занят другим делом, – принц покосился на свои помятые доспехи, – но и я скажу свое
слово. А теперь идем, друг, факел уже догорает! Мы с
тобой сегодня пережили десять смертей: одной мень-
ше, одной больше – какая разница?
Я встал и последовал за Куаутемоком в тот самый
большой зал, обшитый кедровыми панелями, где еще
утром все поклонялись мне, как богу. Сейчас я уже
был не богом, а просто пленником, участь которого
пока что не решена.
На возвышении, где я недавно стоял в своем божественном обличии, собрались полукругом вожди и
советники, еще оставшиеся в живых. Некоторые, подобно Куаутемоку, были в доспехах и окровавленных
панцирях, другие – в своих обычных одеждах, а один
– в облачении жреца. Но всех объединяли две общие
черты – знатный род и угрюмые лица. Они собрались
этой ночью вовсе не для того, чтобы решить мою судьбу – для них это было третьестепенное дело, – а для
того, чтобы держать совет, как изгнать испанцев, пока
они полностью не разрушили Теночтитлан.
На возвышении в центре полукруга сидел человек в
доспехах. Я узнал Куитлауака, который после смерти
Монтесумы должен был стать императором. Когда я
вошел, он коротко взглянул на меня и проговорил:
– Кого это ты привел, Куаутемок? А, вспомнил: это
теуль, который был богом Тескатлипокой и сегодня
спасся от жертвоприношения. Слушайте, вожди! Что
делать с этим человеком? Законно ли будет снова положить его на алтарь?
– Нет, – отозвался жрец. – К сожалению, это против
обычая, высокородный принц! Он уже лежал на жертвенном камне, он даже был ранен священным ножом,
но бог отверг его в роковой час. Убейте его, если хотите, но только не на алтаре.
– Как мы решим? – снова спросил Куитлауак. – Он
теуль по крови, а значит – наш враг! Главное, чтобы
он не мог пробраться к этим белым дьяволам и рассказать им о наших потерях. Не лучше ли покончить
с ним разом?
Многие закивали головами, но другие члены совета
остались безмолвными и недвижимыми.
– Решайте! – проговорил Куитлауак. У нас нет времени для этого человека, когда речь идет о тысячах
жизней. Я спрашиваю еще раз должен ли он умереть?
Тогда поднялся Куаутемок и заговорил:
– Прости меня, благородный отец, но я думаю, что
полезнее будет сохранить жизнь этому пленнику. Я
его хорошо знаю. Он храбр и честен, а кроме того, он
теуль только наполовину. В нем течет кровь другого
белого племени, которое ненавидит теулей так же, как
и мы. Наконец, он знает их обычаи, знает, как они сражаются, а нам этих знаний не хватает, и я уверен, он
сможет добрым советом помочь нам в беде.
– Советовал волк оленю – остались одни рога, – холодно отозвался Куитлауак. – Его советы заведут нас
прямо в пасть теулей! Кто поручится, что этот чужестранец не предаст нас, если мы ему доверимся?
– Я поручусь своей жизнью, – ответил Куаутемок.
– Твоя жизнь, племянник, слишком большой заклад
по такой игре. Все люди белого племени – лжецы. Даже если он сам даст слово, оно немного будет стоить.
Я думаю, лучше его прикончить и сразу разделаться
со всеми сомнениями.
– Этот человек, – снова заговорил Куаутемок, – муж
Отоми, принцессы народа отоми, дочери Монтесумы
и твоей племянницы. Она любит его так сильно, что
решилась умереть вместе с ним на жертвенном камне. И я уверен, она тоже поручится за него. Дозволь
ее позвать, пусть скажет сама. – Как хочешь, племянник. Влюбленная женщина слепа, и он, конечно, уже
успел ее обмануть. Кроме того, она стала его женой
только для священного обряда. Но пусть решает совет. Будем ли мы слушать принцессу Отоми?
Теперь кое-кто сказал «нет», но большинство – это
были те, кого Отоми успела склонить на свою сторону, – ответило утвердительно, и один из членов совета отправился за Отоми.
Она вошла в вал в своем царственном наряде,
очень бледная, но внешне спокойная, и склонилась
перед советом.
– Мы хотим спросить тебя, принцесса, – обратился
к ней Куитлауак, – что делать с этим теулем? Убить
его или сделать одним из наших, если только он принесет клятву? Здесь принц Куаутемок ручался за него
и говорил, что ты тоже поручишься. Но женщина может это сделать лишь одним способом – если возьмет
в мужья того, за кого ручается. Ты уже связана с этим
чужестранцем священным обрядом. Согласна ли ты
стать его женой по обычаю нашей страны и связать
свою жизнь с его жизнью?
– Согласна, – спокойно ответила Отоми, – если он
согласится.
– Не велика ли честь для этой белой собаки? –
вспылил Куитлауак. – Одумайся, племянница! Ты
принцесса народа отоми и одна из дочерей нашего императора. Мы надеялись, что ты приведешь к
нам горные племена отоми, связанные сейчас союзом
с проклятыми тласкаланцами, рабами теулей. Твоя
жизнь слишком драгоценна, чтобы доверять ее чужеземцу. Ибо знай, Отоми, если он нас предаст, даже
твой знатный род не спасет тебя от смерти!
– Я это знаю, – все так же спокойно проговорила
Отоми. – Чужеземец он или нет, я люблю этого человека и отвечаю за него своей кровью. Вместе с ним
я хотела отправиться к своему племени и напомнить
народу отоми о его истинном долге. Но пусть он скажет сам за себя. Может быть, он не захочет взять ме-
ня в жены.
Куитлауак мрачно усмехнулся и проговорил:
– Когда приходится выбирать между объятиями
смерти и объятиями твоих прекрасных рук, племянница, ответ угадать нетрудно. Ну что ж, говори, теуль,
только быстрее!
– Я не задержу тебя, господин, – ответил я. – Если принцесса согласна быть моей женой, я согласен
стать ее мужем.
Так сразу разрешились все мои сомнения и тревоги. Как справедливо заметил Куитлауак, сделать выбор между Отоми и смертью было нетрудно.
Услышав мой ответ, Отоми пристально посмотрела
на меня и тихо спросила:
– Ты помнишь, о чем мы с тобой говорили, теуль?
Этой женитьбой ты отрекаешься от своего прошлого
и вручаешь мне свое будущее.
– Помню, – ответил я, и в это мгновение передо
мной возникло лицо Лили, каким я видел его в последний раз, в день разлуки. Так я нарушил свое обещание.
Куитлауак посмотрел на меня, словно пытаясь заглянуть в мою душу, и сказал:
– Я тебя выслушал, теуль. Ты, белый пришелец, милостиво согласился взять в жены принцессу Отоми и
благодаря ей сделаться одним из знатнейших вождей нашей страны
Хагард