Будем жить!

Обычный дом. Не терем княжий,
но срублен крепко, на века.
Вот лавка, стол,
вот миска с кашей,
а к каше – крынка молока.

У печки снимок в старой раме,
на раме солнца лёгкий блик.
А у стены, под образами,
ребёнок, женщина, старик.

Стол,
лавка,
крынка,
с кашей плошка –
весь немудрёный их уют.
Но не в руках – поодаль ложки.
Сидят. Молчат. Кого-то ждут.

Кто может стукнуть в дверь снаружи,
их немь нарушив наконец?
Кто с ними должен сесть за ужин?
Ответят: «Сын, супруг, отец».

В часы багрового заката,
когда во двор ломился враг,
он встал, промолвив виновато:
«Там без меня, видать, никак».

Ушёл-уплыл на дальний берег,
что затерялся в льдистой мгле,
оставив свой некняжий терем,
оставив ужин на столе.

Назад, известно, путь не близкий,
шагать далёко-далеко…
Но не остыла каша в миске,
не скисло в крынке молоко.

Украдкой бросив взгляд в окошко,
мотнув на снимок бородой,
дед отчеканил: «Возвернётся!
Примета верная – живой.

Смекаю, днесь, как и доныне,
цела связующая нить.
Пока не киснет и не стынет –
мы будем ждать.
Мы будем жить!»