Служу Советскому Союзу! Кобыла Крошка

Служу Советскому Союзу!
Кобыла Крошка

     Из госпиталя для отметки я зашёл к начальнику санчасти полка майору Бартошевичу. Большой мужчина сидел отвалившись на спинку стула, перед ним с окостеневшей опущенной челюстью и безумно хлюпающими глазами по стойке смирно стоял рядовой 10-й автомобильной роты Виноградов. 
     Майор веселился и издевался. Издевался над страхом, ужасом Виноградова, со смаком водя больничным костылём по большущим плакатам. Плакаты были для армии о сифилисе. Сработаны были ярко, выпукло, цветасто со всеми-всеми возможными подробностями. Меня повело, затошнило – едва не вырвал. Отвернулся. Но дышать было всё равно невозможно. В комнате дико воняло свежими человечьими каками. Этим же костылём майор ткнул Виноградова под зад, где штаны его обвисли от полноты и промокли.  
     О случившемся уже знали даже  в удалённом госпитале за Которослью.
Витю Виноградова в армию не брали по причине малого роста. Но маленькому, тщедушному и говнистому пацанчику хотелось слыть мужчиной, и отказ в воинской службе был для него обидным вызовом. Папа Виноградов был в Ленинграде высоким партийно-хозяйственным чином, работал непосредственно с начальником желдор войск. 
Кстати о росте, солдат срочной службы отменной мускульной силы было большинство, я был среди хлюпиков, но длинных хлюпиков, а вот рослых почти на пальцах пересчитать. Я не знаю почему так.
Посылки Витя получал через день, в столовую не ходил и прикормил несколько бугаёв, раздавая им невидаль – американские сигареты. Под защитой силы, воспитанная в нём сызмальства надменность, стала развлечением. Витя закладывал солдат и радовался вкупе со со своими верзилами. Заложил и меня, прознав, что я ворую в строевой части пропечатанные увольнительные и раздаю.
     – Рядовой Виноградов, – укорительно объясняет главврач майор Бартошевич, – лечить я Вас не буду и имею на это право, так как Вас призвали в ряды Советской Армии незаконно. Папа Ваш мне не указ, Вы отбудете домой, и там Виноградов-старший пускай Вам помогает. Я освобождаю Вас от дневных работ – будете дневалить в роте. Но пока документы будут двигаться – а это около двух недель – Вы станете вот таким, – майор  костылём открыл очередной плакат, где с опущенными штанами в полный рост солдат имел все возможные язвы, болячки и гной сифилитика. Поражённый пах солдата был преднамеренно преувеличен и сверх натурален. 
     – Смотрите, Виноградов. Сюда смотрите, не отворачивайтесь.
Виноградов подчинился, и из него попёрло изо всех дырок. Он зарыдал, наблевал на пол, стол и стулья, брюки его  тяжестью дерьма потянуло ниже, и он подхватил их руками. 
     – Рядовой Виноградов, команды вольно я Вам не давал. Опустите руки. Ишь ты, сексуальный маньяк. Приложили его к Кобыле Крошке.
     То была приполковая проститутка. В 30-х, когда тягловой силой полка были лошади, конюшня была приятным местом случки – тепло, кучи соломы и сена. Раз этой Травиате на спину привесили табличку со стойла кобылы Крошка, и она её носила ночь и полдня.   
     – Я больше не буду, товарищ полковник.
     – Ха, я тебе дам подмазываться – полковника мне дал генерал Пиписькин. Пусть папа полюбуется, каков его защитник родины. Рядовой Виноградов кругом, марш в роту.
     – Дайхес, откройте все окна – пошире.

***