Очерк

 Первое, что вижу протискиваясь в чугунные створчатые ворота, скрибкие и ржавые, с чугунными вензелями по центру - лестница, потертые гранитные ступени возносят на круглую площадку, по радиусу которой гипсовые клумбы с мертвыми, засохшими бурыми вьюнками и чугунные пупырчатые урны. Слева на трех ногах закрепленный металлический щит, план, будто зоологического сада. Справа летнее кафе , десяток деревянных столиков сдвинутых в одну сторону подобием какой-то баррикады, перекрывающей проход к самому зданию, пошарпаному, с разбитыми стеклами, местами замененными фанерными листами. Там темно и сыро, пахнет мокрыми тряпками, пластиковые стулья, красные и белые свалены в пространство бывшего туалета, там тоже сыро и холодно, вода капает из крана, а зимой, верно, намерзает мутными желтыми сосульками. Все это летнее кафе, забытое по осени, такое неуютное, жалкое. День подходит к концу, и холодный ветер таскает сухие листья по холодным плиткам пола, на провисших проводах болтаются какие-то мокрые тряпки. Небо серое, свинцовое, непроглядное, однако, светлей земли, где туманная дымка змеями ползает сквозь и между стволов карагачей и тополей, сыро и зябко бродят лишь чумазые мокрые кошки с желтыми злыми глазами. На посветлевшем небе, подвижном, сталкиваясь, несутся темные газообразные тучи. Совсем уже темно, теноты голых острых веток дрожат от полчищ воронья, облепивших их, суетных крикливых, вдруг срывающихся как по команде, расползающихся по всему пространству, уносимых куда-то вдаль холодным северным ветром, крик которых еще долго потом слышится в сумеречном этом пространстве.На какое-то время все вокруг застывает, подчиняясь чей-то воли, боясь пошевелится, замирает, ни единый звук не слышен, становится жутко. На небе уже не видно ворон, слышны только крики. Пространство, окутанное тьмой, готово, казалось, заснуть до утра, подает вновь признаки жизни, лампочка тусклая, но такая живая, вспыхнула, помигала и осветила желтым светом, уголок летнего кафе, чугунные ворота, ступени входа, душу. Лампочка грязная на длинном проводе качалась из стороны в сторону, чертовски одинокая, забытая, никому не нужная, или нужная кому-то? Освещала маленький, словно сказочный от того мирок ,оживший по среди темного осеннего парка. Пошел дождь, мелкий, видимый только благодаря этому лучу света, зябкая пыль, потом только пошло, полило сильно так вертикально со стуком по крышам, по стеклам, по этим чертовым стульям. Длинная дорожка ведет от кафе куда-то вглубь парка, там мокнет погруженная во тьму вольера, большущая птичья клетка, верно старая, деревянная, все сооружение несколько заваливается на бок, от чего ждешь ,что с новым порывом ветра все это дело беспременно развалится. Клетка не пустует, в ней сидит черная мокрая птица, большая птица, и по виду не добрая. С другой стороны дорожки какой-то овраг, резко уходящий вниз, там в глуби бежит речка, среди самой настоящей помойки из пакли и слизи чего-то непонятного выглядывает безволосая кукла, грязный гриф поломанной гитары, вода все равно бежит где-то там, под паром, очень это грязная речка, и очень, признаться, ее жалко. Дождь разошелся не на шутку, с каким-то остервенением долбит, мечется с лево на право как неприкаянный. Из провала этого пополз туман, как в детской книжке о кисельных берегах, ползет и заполняет все вокруг, вот уже и летнее кафе, и вольера с страшной птицей утопают в сером тумане. Холодает, в какой то момент совсем становится холодно, зато дождь поуспокоился и колотил не так воинственно. Лампочка, чихнув, мигнула и погасла. В полной, теперь темноте видно желто-красную подвижную линию, бегущего где-то шоссе, мерцавшего огнями автомобильных фар, светофоров, звук магистрали сюда не долетал. Тихо.

 Проходя дальше и дальше в глубину парка, видишь невероятное - вот эта вот грязная, никчемная, жалкая речушка породила удивительной красоты пруд. Небольшое озерцо, с одной стороны окруженное чугунным заборчиком с деревянными перилами. Всмотревшись повнимательнее понимаешь, что это тоже типа вольера, потому как с той стороны различимы мостки и деревянные будки для птиц, и лебедь мокрый, весь какой-то взъерошенный ковыряется в воде. Плакучая ива, толстая и очень старая, сломалась, всем своим телом утопала в черной воде, корни вылезли и как змеи опутали часть бережка.
 Прекрасный пруд, летом, верно, утопающий в зелени с кувшинками и камышами,только птицам там подрезают крылья,чем создают иллюзию свободы,это, признаться, противно. Асфальтированная площадка с фонарями и лавочками с видом на озерцо, за ними старинный зооцирк, давно в нем не было представлений, с ареной и амфитеатром рядов, за место которых теперь ржавые железные остовы, кривой облезлый щит с клоуном, цирковое колесо, ржавый барабан, пустые бетонные бассейны. Дождь колотит по шиитам, шипит на опилках арены, и железные тумбы внутриутробно гудят под стуком капель. В нескольких метрах, уже за забором начинается частный сектор, откуда доносится собачий лай и запах жженых листьев.
 Все здесь способно как нагнать тоску до жути,так и развеять всяческие сплины, будто всему здесь еще хуже, чем тебе, и чувствуешь от этого себя не так паршиво. Порой мне приходило в голову,что видя этот сон я будто бы заглядываю в собственную душу, визуальную такую,страшно подробную. Всякий новый сон обрастал все новыми деталями, по мелочи то там, то там, так я понял, что лебедь хоть и жалкий, все же белый, а та черная птица, не такая и страшная, даже смешная,на лавке у пруда проявлялся силуэт, по началу едва уловимый, но с каждым новым разом прорисовываясь все четче и четче, и в конец явно различимый.