Хранители леса 3 часть

Жизнь и природа во всём её величии и многообразии являлась Орифиэлю неиссякаемым источником вдохновения. Всяк камень, каждая былинка, малый горный ручей, каждое магическое древо — всё имело свою особую прелесть. Дивно украшены горные утёсы лишайниками, подобными древним узорам! А мхи, папоротники, цветы — что может сравниться с их великолепием? Перемены погоды с течением времён года тяготят лишь в селениях людских, а в волшебном лесу всё и благо, и красота, и польза. И дождь, и снег, и солнце, и ветер, и холод — всё вершит своё предназначение. Осенние ночи и ливни несут особую прелесть и глубокую поэзию. Но более всего Орифиэль любил суровую северную зиму, когда природа погружается в торжественный покой. Кажется, всё замерло, зачаровано, сокрылось, а меж тем под толстым покровом снега таится и теплится жизнь, готовая пробудиться с первым весенним лучом солнца. Горные ручьи, несущие жизнь и движение, приводили Орифиэля в состояние умиротворения.

Тем временем с Мракаром действительно было неладно. Он скрывал свой недуг, да и имени ему не находил. Томило его, как говорят смертные люди: от пищи отбился, сон потерял, мысли тёмные одолевали, а магия не помогала. Вот и единорожка эта — казалось бы, что проще, а измучила душу. Не идёт она из мыслей, и всё тут. Почему? Зачем? Однажды Мракар почти догадался: взирал на неё, и казалось ему, что видел её прежде. Вон отметина на правой задней ноге, и ушко одно меньше, да и очи... Ну, видел он её ранее, именно эту самую единорожку. И тут старец устрашился: ведь это та самая, которую он когда-то загнал по насту.

— Да ведь ты погубил её тогда? — удивился Орифиэль.

— Известно, погубил... Сам ведаю. А всё-таки она самая.

— Ну, это ум твой тебя морочит, Мракар. Мало ли ты единорогов так преследовал на своём веку!

— Плохо я поступал, Орифиэль... Ох, великая беда!

— Предостерегал я тебя...

— То было в иные времена, и я был иным, а ныне и даром не нужна мне она... И простой говядины видеть не могу. Как-то племянница из людского рода меня посетила, гостинцев принесла, а я взглянуть не мог. Душа отворачивается. Возьму её к себе на осень, одиноко мне... В ученицы приму.

— Волшебник выдумал: одиноко! Нет, Мракар, нездоров ты. Дам я тебе траву заговорённую.

Испробовал Мракар отвар из трав пить, но и то не помогло, стало лишь тягостнее. Особенно тяжко было ему в ночи: мучился, а сна не было совсем. Лежит и внемлет... Вот лёгкий топот зверя, вот удар когтистой лапы старого дракона, писк смертельно раненного зайца, со свистом пролетает стая свирелей, перекликаются тайнолуны, жалобно курлычат огнептицы, а где-то безостановочно стремится по камням бойкий горный поток — вода так и бурлит.

Мракару стоило лишь смежить веки, как все звуки ночи восставали разом, и холодная дрожь страха сжимала его сердце. Целыми ночами он сидел у своего окна — так было легче переносить душевные муки. За какой-то месяц чёрный маг, хранитель ночи, страшно исхудал.

— Скоро отойду в мир теней... — говорил он Орифиэлю, когда тот приходил навестить его. — Лишь птицы улетят в тёплые края, и я вслед за ними...

К осени во владениях Мракара поселилась племянница его, юная девочка по имени Эттиэль. Эттиэль помогала дяде по хозяйству, готовила, собирала различные травы и постоянно расспрашивала Мракара об удивительных существах, которых он повидал. Мракар скрывал от неё свои тёмные деяния и притворялся, но наивность и чистота девы были сильнее его проступков.

Она одна сменила весь хворост на вершине сигнального костра, который Мракару нужно было менять каждый год, но он это не делал.

По утрам, перед началом дня, Эттиэль умывалась росой и принималась заплетать свои длинные косы, напевая песнь:

*В диводалёком тайнолесье 
Туманник нямкал Тайнолун, 
Под вечер ветрошумобесье 
Скошмарило луней табун.

Луга затмила крыломгла, 
Шелестолист раздался, 
И хвостик у Тайнолуня 
Дрожжатруся поджался.

До зорецвета далеко, 
От дождеслёзок мокро, 
И звездопад лучил его, 
Искря о шерстку блекло.4уыц

Наш Лун, спасая свой табун 
От тайнолесных падей, 
Провёл его сквозь пескадюн 
Меж водозёрных гладей.*

С приходом Эттиэль обитель Мракара вновь ожила и наполнилась теплом; казалось, заботливая рука привнесла порядок и уют в эти холодные стены. Непривычно было это для Мракара, чья жизнь текла в тишине и уединении.

Однажды Мракар решил навестить давнего друга своего, мудрого Орифиэля. Глухой стук раздался в тяжёлую дубовую дверь, и, отворив её, Орифиэль различил на пороге Мракара, держащего за руку юную Эттиэль.

— Мы пришли к тебе с дружеским визитом, — произнёс Мракар, предвосхищая вопросы старого чародея. — Хочу представить тебе племянницу мою.

— Что ж, давно не было гостей в моём доме, — ответил Орифиэль с тёплой улыбкой. — Входите, располагайтесь. Я приготовлю для вас чай, какого не отыскать во всём краю; мы с Меневрой ныне собрали свежей луминарии.

Луминария — редчайшая из трав, произрастающая на склонах Лунной Горы, близ вершины Луносвета. Обладает она дивным ароматом и силой, восстанавливающей иссякшие силы. В отличие от сестры своей, ламинарии, что покоится на дне озёр и морей, луминария тянется к звёздам. Отвары из неё излучают мягкий свет и наполняют воздух сладким, обволакивающим ароматом, придающим любому яству вкус неповторимый, словно смешение мёда и пряных цветов. Говорили даже, что напиток из сей чудесной травы наполняет внутренним светом и отгоняет тёмные мысли прочь.

Эттиэль тем временем играла с Меневрой, восхищённо рассматривая её необычное оперение и беседуя с нею, словно понимала язык птиц. Меневра, мудрая сова Орифиэля, терпеливо слушала девочку, иногда одобрительно покачивая головой.

Так за беседой провели они вечер, незаметно перетёкший в ночь. Об этом возвестили не только звёзды, вспыхнувшие на небосклоне, и луна, заливающая серебром окрестности, но и усталые глазки маленькой Эттиэль, едва сдерживающие сон.

— Поздний час уж настал, — молвил Орифиэль. — Не подобает вам бродить по лесу в ночи. Останьтесь у меня.

Мракар задумался было, намереваясь отказаться, но, увидев усталость племянницы и глаза её, слипающиеся от сна, согласился. Пока Орифиэль готовил ночлег, Мракар тихо обратился к нему:

— Она не уснёт без сказки, — произнёс он с ноткой беспокойства. — А я не сведущ в рассказах, да и книги остались дома. Помоги мне, друг, по старой дружбе.

— Никогда бы не подумал, что ты, Мракар, способен на такую заботу, — с лёгкой улыбкой ответил Орифиэль. — Не узнаю тебя.

— Тише, — прошептал Мракар, слегка смутившись. — Она совсем мала, крохотна, а так мне помогает, словно новая жизнь дарована; племянница ведь, кровная родня.

Его взор был устремлён на девочку, играющую с совой, и казалось, что одно её присутствие способно наполнить радостью не только жилище, но и сердце любого. Заметив эту теплоту в глазах друга, Орифиэль положил свою большую руку на его плечо и тихо сказал:

— Я расскажу ей самую прекрасную из всех сказок, что знаю.

В комнате витал аромат пряностей и трав; потрескивание поленьев в очаге добавляло уюта и навевало приятную сонливость. Тени от огня танцевали на стенах, словно древние духи леса пришли послушать сказание.

— Что ж, — обратился Орифиэль к девочке, — ныне моя очередь поведать тебе историю.

Заворожённая Эттиэль взглянула на чародея с нескрываемым интересом. Устроившись поудобнее и укутавшись в лёгкое, подобное облаку одеяло, она приготовилась слушать, а глаза её светились ожиданием чудес.

**Сказка про волшебницу и её сад**

— Далеко-далеко, в чудесной горной стране, — начал свой рассказ Орифиэль, — жила волшебница. Её небольшой уютный домик с чердаком был покрыт густым плющом и виноградом, который защищал стены дома от дождя и ветра. Её домик стоял прямо в центре чудесного сада, где у волшебницы росли цветы и плодовые деревья. Сад был наполнен множеством необычных растений, и животные, обитавшие в нём, просто не могли быть неволшебными. Каждый уголок сада скрывал свою маленькую тайну.

В магическом саду можно было встретить редкую лилию единорога. Это волшебный цветок с нежными белыми лепестками, которые светятся ночью, отражая мягкий свет луны. Листья лилии имели серебристый оттенок, придающий ему ещё больше мистики. Цветок распускался только при полной луне и испускал тонкий, изысканный аромат.

Другой не менее редкий цветок — звёздная орхидея. Это редкая орхидея с лепестками, напоминающими звёздное небо. На тёмно-синем фоне её лепестков видны маленькие светящиеся точки, словно звёзды, разбросанные по ночному небу. Этот удивительный цветок притягивал животных и насекомых.

А вот простая садовая роза поражала своими яркими лепестками, которые отражали днём солнечные лучи. Её пурпурно-розовые лепестки придавали растению особую свежесть и мягкость. Цветок раскрывался на рассвете и закрывался при заходе солнца, наполняя сад красотой.

Если пройти глубже в сад и пересечь небольшой ручей, то можно встретить изумрудную камелию. Её густые зелёные лепестки переливаются разными оттенками зелени при свете. Её крупные, тёмные листья создают выразительный контраст с яркими лепестками, что делает цветок ещё более фееричным. Камелия источает запах коры пробкового дерева, наполняя воздух ароматом природы и лета.

И это только небольшая часть изобилия сада. В саду волшебницы росли редкие грецкие орехи, древние деревья, кусты черешни и вишни. Деревья не только украшали сад, но и приносили вкусные плоды.

На окраине сада, на лужайке, распускался огненный мак, шёлковая лаванда и ледяная хризантема. Последняя получила такое название благодаря своим прозрачным, как лёд, лепесткам с голубыми прожилками. При прикосновении к ним создаётся ощущение прохлады. Это очень помогало в жару, ведь в горной стране лето длится семь месяцев, осень и зима — по месяцу, а весна длится три месяца, как и везде.

Путь в сад лежит через садовый лабиринт из величественных туй, а терновник служит непроходимой изгородью, защищая сад от непрошеных гостей. Днём большие деревянные ворота из толстого дуба открыты, но с заходом солнца они закрываются и излучают чуть видимый свет, наполняющий это прекрасное место таинственностью и магией.

Возле ворот спят сторожевые собаки. Ночью они оживают и рыщут по саду, охраняя его, но стоит первым лучам солнца коснуться земли, как они превращаются в каменные изваяния, стоящие у ворот как статуэтки.

Ухаживать за садом волшебнице помогают верные садовые гномы. Один из них, самый крупный, носит коричневую шляпу, синий камзол и красные штаны. Он всегда при себе имеет барабан на кожаном ремне. Второй гном одет в красную одежду и остроконечную шляпу. Они вместе поливают, роют землю, перевозят камни на тачках и подрезают розовые кусты, поддерживая сад в идеальном порядке.

За домом хозяйки-волшебницы расположился небольшой гостевой домик, в котором останавливаются гости и путешественники на ночлег. Хозяйка очень гостеприимна и добра, всегда рада принять новых посетителей и показать им свой сад.

Позади маленького гостевого домика с деревянной крышей распростёрся зелёный дикий луг. По вечерам среди травы и листьев клубники вспыхивают светлячки, создавая волшебную атмосферу. Над ними, бесшумно пикируя в свете луны, летают летучие мыши. Здесь же можно встретить овечек, которых люди считают перед сном.

По утрам, с первыми лучами солнца, начинают петь петухи, пробуждая сад ото сна. После обеда на самый верх крыши дома прилетает скворец и запевает свою красивую песню, наполняя сад прекрасным пением.

Иногда в саду можно было заметить белую кошку с пушистым пятицветным хвостом, пробирающуюся через терновую изгородь. Кошка избегает встречи с гномами и гуляет по саду в поисках светящихся мышей. Из-за особенности сыра горной страны мыши, попробовавшие его, начинают светиться, что привлекает внимание кошки.

Иногда волшебница запрягает свою чёрную карету и уезжает к морю, чтобы привезти ракушки, морскую соль и редкие семена удивительных новых растений для своих церемоний. Тогда за старшую остаётся маленькая девочка, работающая у волшебницы в цветочной лавке. Всё хозяйство ложится на её плечи, и она справляется с этой задачей с удивительной порядочностью и заботой.

Дальше за лугом, на склоне гор, раскинулась роща снов. В этой роще деревья оплетены звёздным жасмином, который цветёт с середины до конца лета, наполняя воздух сладким ароматом и создавая магическую атмосферу.

В доме у волшебницы целая коллекция необычных картин. На них изображены мост сквозь водопад, лес, вершина горы и пещеры возле озера. Все эти картины служат порталами: в любую из них можно шагнуть и оказаться в том самом месте. Это очень экономит время для путешествий, и это действительно чудо.

Очень большие хлопоты в волшебном саду создают виноградные улитки. Они едят волшебные растения и из-за этого получают разные цвета и даже иногда магические способности: одни начинают быстро ползать, другие становятся невидимыми, третьи начинают говорить и чихать, четвёртые — менять свой цвет, и ещё множество удивительных вещей! Это очень затрудняет их поимку, но садовые гномы всегда на стороже.

Однажды волшебница заметила, что камзол её главного садового гнома совсем прохудился и выцвел на солнце. Она произнесла заклинание, и гном превратился в статую. После этого она отправила с почтовым голубем записку к художнику, который жил на холме. Художник пришёл и раскрасил статую гнома красками, пока тот был заколдован. Когда художник ушёл, волшебница расколдовала гнома, и он удивился своему новому наряду: наряд был как с иголочки, а его барабан выглядел совершенно как новый.

У волшебницы всегда было всё хорошо, и она наслаждалась своим садом и домиком, каждый день привнося что-то новенькое в это место. Однажды она приказала создать небольшой водопад и прудик, обрамлённый камнями. В прудике появились кувшинки, и в нём заквакали небольшие лягушки, а журчание водопада убаюкивало и приносило прохладу в летний зной.

Да, это был замечательный мистический сад, который менял жизнь людей, попадавших в него. Те, кто страдал от бессонницы, засыпали; кто болел — выздоравливал; кто уставал — становился бодрым, и даже злые люди становились там добрыми. Сад дарил вдохновение и умиротворение.

Сад был идеальным и полным гармонии, но было кое-что, чего не хватало этому чудесному месту. Это кое-что был волшебный цветок, который расцветал раз в 11 лет, и волшебница никак не могла его найти, потому что, когда он не цвёл, его невозможно было заметить среди других растений. Это был цветок, название которого нельзя было произносить в волшебной стране гор, но простые люди называли его "Сердце Радуги". Волшебница искала его и была готова дорого заплатить за этот единственный недостающий цветок, но никто не мог его найти. Легенды гласили, что он обладает невероятной магической силой и может даже исполнить самое заветное желание.

На этом моменте тихое сопение Эттиэль остановило его.

— Уснула, — сказал Орифиэль.

— Уснула, — с улыбкой тихо ответил ему Мракар.

Чёрный маг первый раз улыбнулся за 123 года.

Наступили первые холодные ночи, и осенние зарницы стали ещё более леденящими, когда дурман-трава серебрилась под инеем. Небо всё чаще хмурилось, затянутое свинцовыми тучами. Северный ветер дул, словно стремясь угасить последние краски уходящего лета. Сказочные птицы собирались в стаи: старые учили молодых летать, и над озёрами кружились огромные косяки сереброкрылых.

— Ныне всё подходит к концу: ничто мне более не нужно, — размышлял Мракар. — Пусть все летят... да и мне пора.

Всё чаще по ночам его преследовали жуткие видения, становясь всё сильнее. Однажды ему привиделось, что пещеру окружили все убитые им волшебные звери и птицы. Старик дрожал от страха: их было несметное множество, и все они стремились ворваться внутрь. Он слышал, как в дверь скреблись птичьи когти, как торопливо стучали копытца, как рыли землю лесные драконы. Если бы они разом набросились на него — раздавили бы в одно мгновение.

— О, небеса, что же это творится? — стонал Мракар. — И ведь всех их я убил, всех съел...

Когда Орифиэль приходил навестить его, Мракар умалчивал о своих ночных мучениях. Старый белый маг мог бы лишь усмехнуться и сказать: «Так тебе и надо».

— Вот огнекрылы полетят, и я с ними, — говорил Мракар спокойно. — Что ж, пожил — и довольно.

Орифиэль молчал. Он не боялся размышлять о смерти.

Однажды Орифиэль не навещал Мракара и его племянницу три дня и вспомнил о нём лишь тогда, когда услышал печальное пение первой вереницы огнекрылов. Белому чародею стало совестно, и он поспешил отправиться к заклятому другу.

По пути старик приводил в порядок буйную горную растительность: здесь сухое дерево пало и придавило молодую поросль, там снегом искривило ветви, там зверь повредил куст. Надо помочь молодым расти, иначе погибнут напрасно. У Орифиэля были тысячи знакомых молодых деревьев, которым он спас жизнь тем или иным образом. Он навещал их, как своих воспитанников, и с гордостью любовался ими.

— Ведь погибла бы, — говорил он, указывая на молоденькую рябину. — Снег выпал ранний, мокрый, пригнул её до земли, а я стряхнул снег — вот она и красуется.

Больше всего старика волновали хищнические порубки на его любимой Луносветной Горе, совершаемые людьми безжалостно и бесцеремонно. Орифиэль в немом отчаянии смотрел на свежие пни и валяющиеся вершины и говорил вслух:

— Дерево-то не сумели по-настоящему выбрать и срубили без должного уважения. Взяли лишь середину, а остальное будет зря гнить в лесу да другим мешать. Хоть бы хворост да щепу в кучу собрали, а то захламляют лес. Если бы дерево могло говорить, когда его рубят — что бы тогда было? Ведь оно живое, а не мёртвое...

Ещё больше внимания уделял волшебник всякой лесной живности, которая у него была на учёте. Он знал на Луносветной Горе все гнёзда сереброкрылов, огнекрылов и грифонов, все привычки и повадки каждой птицы.

Но сейчас это было не столь важно — он спешил к своему давнему другу, предчувствуя беду.

Когда он подходил к пещере, навстречу ему выбежала заплаканная Эттиэль. Меневра взмыла высоко и тревожно ухнула.

«Ох, неладно...», — вздохнул старик.

Мракар лежал бездыханный. Единорожка убежала из своего загона накануне, и это так поразило его, что чёрный маг Луносветной Горы и Волшебного Леса уже не поднялся со своей скамьи.

Случилась настоящая беда. На последней охоте Мракар промахнулся по сереброкопытому оленю... От огорчения или от простуды он слёг и больше не встал. Заплаканная Эттиэль спросила у Орифиэля:

— Он что, ушёл в то царство теней, о котором говорил?

— Нет никакого царства теней, — ответил ей Орифиэль, — но есть прекрасная страна, куда отправляются все волшебники вместе с перелётными птицами.

— И как же я теперь буду, раз дядя улетел?

— Не печалься, дитя, — мягко промолвил Орифиэль. — Пойдём к нам с Меневрой.

По дороге деревья шептались, и по всем уголкам леса разлетелась эта печальная весть.

Старый волшебник и маленькая девочка брели вдоль горной реки, за ними летела верная сова.

Река неслась бурным потоком, неукротимая и дикая. В извивах и изгибах её воды с шипением и свистом закручивались в единый пенящийся водоворот, что с рёвом обрушивался на камни и, отражённый ими, устремлялся далее широкой, кипящей рекой. В этом неистовстве могучей стихии била ключом суровая поэзия волшебного Севера — поэзия титанической брани с первозданными преградами, брани без меры и границ. То был апофеоз стихийного труда великого труженика, коему тесно в волшебных горах, и который точит и дробит целые скалы, неумолимо прокладывая широкий и вольный путь к тёплому южному морю. Надлежит увидеть эту реку весной, дабы постичь те поэтические грёзы, предания, саги и песни, какие рождаются вокруг этих потоков столь же естественно и закономерно, как сказочный волшебный исполин — лес.