Хранители леса 2 часть

Орифиэль вспоминал событие минувшей зимы. Вечер окутывал лес таинственным сумраком, когда он, заварив отвар дремотных трав, готовился к глубокому сну после долгих походов по лесу. Внезапно в дверь его хижины кто-то постучал. Стук был непростой, но будто неведомая сила барабанила по нижним доскам крепкой дубовой двери.

Меневра насторожилась. Чародей, произнеся древнее заклинание, распахнул тяжёлую дверь на расстоянии, и в тёплое убежище ворвалась вьюга, принося с собою холод и мокрый снег. На пороге никого не было видно.

— Меневра, разузнай, кто явился в столь поздний час, — промолвил Орифиэль своей верной сове.

Та, не медля, спланировала к двери и величаво уселась на дубовом пороге, заслоняя вход и оберегая жилище чародея.

Во тьме зимней ночи перед нею поднялся на задние лапы большой и статный заяц. Он стоял, сложив передние лапки и прижав уши, словно моля о помощи.

— Ого, это же Раббитор, великий предводитель всех зайцев! Что привело сюда самого короля без свиты в столь лютую ночь? — воскликнул Орифиэль.

Раббитор пал на передние лапки, склоняясь в почтении перед чародеем и его совой, не испытывая страха перед хищной птицей.

— Небось, беда приключилась в его царстве, раз он сам явился, — сказал Орифиэль. — Дам-ка я ему кристалл, пусть поведает, что стряслось.

Чародей извлёк из табачного кисета маленький прозрачный самоцвет, сияющий внутренним светом, и передал его Меневре. Та, схватив камень клювом, в три прыжка оказалась перед Раббитором, положив драгоценность на снег, предлагая ему взять.

Тот, не теряя мгновения, ухватил камень своими крепкими зубами и стремительно умчался в ночную снежную даль.

Сова было поднялась вслед, но Орифиэль остановил её жестом.

Король всех зайцев мчался галопом, а кристалл в его зубах озарял путь мистическим синим сиянием.

— Так вот где он, Драконий Глаз! — бормотал старец, бросая неведомые снадобья в кипящий котёл. — О, и связка луговых трав найдена! Принеси её скорее, Меневра!

Лишь произнесены были эти слова, как над котлом вознёсся густой пар, и вода засияла глубоким синим светом, отражая всё, что простиралось на пути стремительного зайца. То была истинная магия, сокрытая от глаз простых смертных.

Тем временем Раббитор углублялся всё дальше в тёмные чащи леса, где древние деревья склонялись над тропами, шепча свои тайны.

— Что ж, Меневра, придадим ему скорости, — усмехнулся Орифиэль, его глаза мерцали в отблесках волшебного огня. — Дай-ка мне ещё сушёных грибов и можжевельника.

Он бросил горсть грибов в кипящий котёл и размешал отвар длинной деревянной ложкой. Вода изменила цвет на золотистый, и заяц понёсся ещё быстрее. Он уже не касался земли, летел сквозь ночную тьму, и мимо него проносились звёзды, озёра, реки и заснеженные леса, словно само время и пространство уступало его стремлению.

Спустя недолгое время он внезапно остановился. Сбросив скорость и перевернувшись через голову, он сумел удержать кристалл в своих зубах. Наконец он достиг места, которое желал показать мудрому чародею. Раббитор навёл волшебный светящийся кристалл на ближайший куст, и на поверхности котелка предстала картина.

У куста, покрытого инеем и сверкающего в лунном свете, лежала зайчиха. Её лапка была зажата железными челюстями огромного капкана. Слёзы блестели в её глазах, и она беспомощно пыталась вырваться, но силы покидали её.

— Теперь всё ясно, Меневра! — воскликнул Орифиэль, его лицо омрачила тень гнева. — Дочь короля зайцев попала в ловушку Мракара. Ах ты, старый мучитель! Вот я с ним поквитаюсь!

Чародей зашептал заклинание на древнем языке зверей, и величественный король зайцев послушно подошёл к дочери, прижимая волшебный самоцвет к холодному железу капкана.

Капкан постепенно покрылся инеем, стал белым, ослепительно сверкая. Вмиг он рассыпался на мельчайшие льдинки, освобождая бедную лапку зайчихи.

Раббитор, осознав случившееся, бросился к дочери. Они радовались освобождению, и Орифиэль наблюдал за ними через сияющий кристалл, так как заяц не выпускал его из своих крепких зубов.

— Старый Мракар наставил капканы на заячьей тропе, нужно помочь им, — твёрдо решил чародей.

Волшебник взял свою широкополую шляпу, поднял её над головой, отпустил, и шляпа плавно опустилась на пол хижины, тихо шурша, скрыв под собой её обладателя.

— Ну что ж, Меневра, неси меня на гору, — проговорила шляпа голосом Орифиэля.

Сова послушно схватила головной убор за острый конус и взмыла в снежную высь, вылетев из хижины через открытый дверной проём. Она летела к вершине Луносветной Горы, сквозь ветер и метель, и крылья её несли её легко, несмотря на тяжесть груза.

На самой вершине было тихо и безветренно; звёзды казались близкими, как никогда. Меневра отпустила шляпу, та упала на снег, и, подняв её снова, как делала много раз прежде, сова увидела, что под шляпой предстал Орифиэль.

Стоя на заснеженной вершине Луносветной Горы, чародей воздел руки к луне и произнёс слова, недоступные описанию на человеческом языке. Его голос сливался с шумом ветра, и древние силы пробудились.

В тот же миг небеса прорезал гром, и над всей долиной начался обильный снегопад. Снег шёл всё обильнее и обильнее, пока не превратился в град! И через мгновение прекратился так же резко, как начался.

Снежные хлопья и град, падавшие густо, засыпали толстым слоем все капканы, расставленные коварным Мракаром.

И всё заячье племя выбежало резвиться и кормиться на свободной тропе, почуяв, что опасность миновала.

Сова вновь накрыла Орифиэля шляпой и таким же образом принесла её обратно в хижину, где чародей вновь появился из-под широких полей. Он был уставший и сонный.

— Ну что ж, брат, просчитался ты, — усмехнулся Орифиэль, его глаза сверкали озорным огнём. — Заяц-то хитрее тебя окажется.

Мракар действительно отправился искать свои капканы по глубокому снегу, в самом жалком виде: усталый, с тяжёлым дыханием, отравленным дымом табака. Он, застревая в снегу по колено, кое-как вернулся обратно.

— Поклон от Косого тебе, Мракар! — подшучивал Орифиэль, его голос эхом разносился по лесу. — Так-то, хранитель, не берись за злое ремесло.

Меневра в подтверждение слов хозяина безразлично ухала, её глаза отражали мудрость ночи, а белый чародей с улыбкой вспоминал былые дни, когда лес был полон гармонии и покоя.

На следующее утро чародей и сова отправились по лесной тропе к далёкому озеру, первому в долине на пути сказочных перелётных птиц. Они шагали среди заснеженных деревьев, и каждый шаг открывал новые чудеса.

По дороге, при утреннем свете, всё вокруг было столь удивительно прекрасно, что казалось, будто бесконечная пёстрая лента разворачивалась перед ними, являя волшебную панораму мира.

С возвышенностей и холмов взору открывались горы вдали, тонувшие в золотистой дымке восходящего солнца. По лугам и впадинам, где скрывались безымянные горные ручьи, ещё стелился туман; местами он поднимался к небу белыми облачками, отдельными волнами и длинными нитями, словно призрачные мосты между землёй и небесами.

Величественные горы стояли, окутанные багряной дымкой, переходящей на горизонте в глубину сапфировых оттенков. Могучие ельники покрывали всё вокруг, и лишь на откосах и склонах из мрака северных елей выступали гряды нехвойных деревьев; по лощинам же, где бежали горные ручьи, светло-зелёными пятнами сияли рощицы клёнов и осин.

В одном месте, скрытое туманами, мерцало озеро малое, горное; горы вокруг него теснились зелёными валами, словно волны изумрудного бархата, разбросанные искусной рукой в прекрасном беспорядке.

Когда заснеженная дорога лентой спускалась вниз, даль исчезала, и путников окружала нетронутая зелень дикой глуши, будто они сходили на дно огромного высохшего моря, из которого недавно отступили воды. Хвойные деревья дружной стеной подступали к самой дороге, образуя живую арку, сквозь которую золотые лучи солнца проникали пятнами и полосами, зажигая бриллиантовыми искрами придорожную траву, ещё местами укрытую снегом.

На самом дне лога, куда приводила тропа, в проталинах мелькали подснежники и дикий горошек, а в воздухе разливался аромат горного шалфея. От такой красы даже Меневра шла пешком, любуясь видами, и, завороженная величием природы, переправилась вброд через говорливый горный ручей.

От реки веяло утренней свежестью, заставляя путников вздрагивать.

— Вот и озеро! — воскликнул Орифиэль.

Не успела лесная оседлая птица обустроиться, как налетели гости из дальних тёплых краёв. Орифиэль всегда с нетерпением ждал появления первой стаи. К этому времени на озере уже возникали тонкие полыньи, лёд отступал от берегов, и горные реки начинали буйно шуметь. В этих краях весна обычно приходит дружно, и за каких-нибудь две недели весь облик земли меняется. Когда снег сходит, вокруг всё пёстрое: повсюду лежат опавшие старые листья, сучья и разный сор — полный беспорядок, как в доме перед большим праздником. А затем всё внезапно покрывается яркой зеленью, расцветает цветами и принимает праздничный вид. Да, хорошо в начале весны в волшебных горах...

Орифиэль ждал пернатых гостей дни и ночи. Какая же весна без перелётных мистических птиц? Трудно спалось по ночам старому чародею — выйдет из хижины, присядет на скамью и слушает. В одну из таких весенних ночей, на рассвете, он наконец услышал, как в небе далеко и протяжно пронеслось еле слышное курлыканье — летела целая когорта огнептиц.

Огнептицы прилетели раньше всех, словно вестники. За ними быстро последовали остальные. Луносветные горы издавна служили для перелётных птиц местом отдыха. Здесь они набирались сил и кормились. За огнептицами прилетели фениксы, затем волшебнокрылы, затем кряконосы; закричали звонкие сказочные перелётки, и всё озеро будто ожило. Не было уголка, где не копошилась бы волшебная птица. Полыньи покрылись живым серебром. Всё сверкало и мерцало в свете дня.

— Ну, теперь птица лёд растопит, — решил Орифиэль, веря, что последний лёд на озере разбивается именно птицей. — Не устоять ему перед такой магической силой. Много чудесных созданий собралось.

В этот весенний перелёт горные озёра под Луносветными горами представляли собой незабываемое зрелище, так как служили сборным пунктом для десятков тысяч всевозможных мистических птиц, которые здесь отдыхали после долгого пути и кормились, чтобы лететь дальше на север. На лето оставалась лишь малая часть. По ночам на озере, когда птица кормилась, поднимался такой шум, что не было слышно шелеста векового леса. Орифиэль проводил на берегу своего Загадочного озера целые ночи, не в силах налюбоваться. Сколько же хлопотали они, кричали, перекликались каждая на своём языке, и все понимали друг друга. Всё переливалось в ночи разными огнями, а брызги воды умножали в тысячи раз свет, который источали бесчисленные стаи.

Крупная птица, такая как лунные лебеди и огнептицы, держалась подальше от берегов и не смешивалась с остальной мелочью, как сереброкрылы, гары и кряконосы.

— У большой птицы и мудрости больше, — размышлял Орифиэль. — Вон как лунные остерегаются... Будто воины на страже. А сереброкрылы, видать, проще... Куда им тягаться с благородной птицей.

И места выбирали себе разные: перелётки облюбовывали недоступные скалы, лунный чёрный лебедь тоже, а остальная мелочь устраивалась чуть ли не под самым берегом. Лишь бы где-нибудь пристроиться, а там уж всё равно.

— И как это они все между собой распределяют, — удивлялся Орифиэль, — кому лететь дальше, кому остаться, кому каким местом владеть? Нет чтобы драка была или беспорядок, а всё по совести, по чести.

Меневра, ревнуя, закрыла глаза и повернула голову в противоположную сторону.

И вот, наконец, прибыли последние из болотных чаровниц: от крохотных куличков-песочников, что семенили на тонких ножках, до неуклюжих северных цапель. Тогда оживали не только озёра и пробуждались все болота, где каждая кочка становилась обиталищем. Писк и стрекот, зовущие голоса и мерцающие огоньки — всё сливалось в единую симфонию жизни. С величайшим усердием они вили гнёзда, дабы не утратить ни единого драгоценного дня. Лето в волшебных северных землях было кратким, и птицам надлежало поспешать.

— Кто же наставляет этих волшебных птиц? — дивился Орифиэль.

Многие годы провёл он в лесной глуши, и каждую весну не переставал восхищаться: всё устроено столь премудро, однако никто не может объяснить сего, даже он сам.

Но вместе с перелётными птицами появились и клювокрылы, и ястребиные олуши; они сопровождали птичьи стаи и выхватывали живую добычу. Много бед приносили снежные гиены, горностаи и лапаласки, что любили полакомиться птичьими яйцами и самими птицами. То тут, то там находились растрёпанные перья и пух — следы жестокости хищников. Орифиэль обходил свои владения, качая головой в печали. Птичка пролетала тысячи лиг, трудилась, вила гнездо и несла яйца — лишь для того, чтобы попасть в зубы горностая или в когти клювокрыла. Это было весьма обидно и, главное, несправедливо.

Мысль о справедливости неотступно преследовала Орифиэля, и он никак не мог постичь, для чего существуют такие разбойники, как волкохваты, сумрачные лисицы, клювокрылы, болотные гидры и, во главе всех, коварный Мракар. Если бы их вовсе не было, жизнь пошла бы по-иному пути. Но, с другой стороны, раз они существуют, значит, и им уготовано место в великом замысле. Ведь ни одна травинка не вырастает без смысла. Всё предусмотрено, всё рассчитано, всё устроено по закону — в этом Орифиэль был глубоко убеждён.

Скоро весенняя суета улеглась. Караваны перелётных волшебных птиц устремились дальше, и лишь малая часть осталась в Луносветных горах и на горных озёрах. Но и этих птиц было нелегко узреть, самки высиживали драгоценные яйца, а самцы удалились в глухие лесные дебри, где происходила линька — весеннее оперение сменялось на обычное. Исключение составляли лишь немногочисленные дивопёры, что беззаботно плавали по озёрам.

Орифиэль проводил теперь дни, странствуя по лесам и горным лугам, собирая целебные травы, коих было множество, и велика была их польза. Вместе с ним летала Меневра, его верная сова. Бедное создание сильно мучилось, так как повсюду слышала она притаившуюся по гнёздам дичь. Она начинала кружить, глаза её пылали, вся была готова к броску, но Орифиэль лишь грозил ей пальцем.

— Смотри у меня, озорница... Не трогай птиц, — наставлял он. — Слышишь, глупая сова? Теперь они деток высиживают! Понимаешь ли?

Меневра безмолвно ухала, делая вид, что понимает и соглашается.

Однажды, в поздний час, когда сумерки окутали болота густым покровом, Орифиэль и его спутница бродили по трясинам, отыскивая редкую траву, именуемую Драконий Крест. Эту траву можно было различить только лишь в свете ночных звёзд, днём её не видно.

Воздух был наполнен туманами, и тени скользили меж кочек, словно древние призраки. Внезапно Меневра тревожно ухнула, и чародей обернулся. Перед ним, среди болотных испарений, возник Мракар — мрачный и коварный маг, что тоже блуждал по болотам с кошелем в руках.

— Мракар, что привело тебя в эти гиблые места? — спросил Орифиэль, пристально глядя на него.

Его глаза сияли мудростью веков, и в них отражалась глубина лесных тайн в свете ночных звёзд.

— Я? Хм... — пробормотал Мракар, заметно смутившись. Он не ожидал встретить здесь давнего соперника.

Поспешно бросив кошель в траву, он попытался произнести заклинание невидимости, но чары не сработали: сила Орифиэля преградила путь его колдовству. Белый чародей подошёл ближе, поднял кошель и, покачав головой, вздохнул: внутри лежали драгоценные, переливающиеся всеми цветами радуги яйца волшебных птиц. Мракар любил полакомиться яичницей из свежих зачарованных яиц, не ведая меры в своём аппетите.

— Что это у тебя здесь, Мракар? — с укором промолвил Орифиэль.

— А ты сам посмотри, — грубо отозвался тот; он всегда становился дерзким, когда чувствовал свою вину. — Яйца, как видишь.

— Так вот оно что... Недоброе дело — воровать яйца сереброкрылых птиц! — произнёс Орифиэль, и в голосе его звучала печаль.

— Да что их воровать-то? Просто собрал по гнёздам, — пробурчал Мракар, отводя взгляд.

— Значит, украл. Не твои ведь яйца, стало быть, воровство, — мягко, но твёрдо заметил чародей.

— Говори, говори... Сам, поди, тоже не прочь яичко съесть, — огрызнулся Мракар, пытаясь оправдаться.

— Я ем яйца куриные. Курица — птица домашняя, хозяин её кормит и по праву берёт своё, — ответил Орифиэль. — Но эти птицы — дети леса и неба, и жизнь их священна.

— Всё едино: что куриное, что волшебное — яйцо есть яйцо, — упрямо заявил Мракар.

— Кабы всё едино было, не бросал бы ты кошель свой при виде меня, — заметил Орифиэль, и глаза его вспыхнули мудрым огнём.

— Да кого ты напугать можешь, чародей? — фыркнул Мракар, скрывая смущение. — Я подумал, что болотный тролль из трясины вылез.

— Ну уж, на тролля болотного я не похож, — усмехнулся Орифиэль. — Я травы собираю во благо, а ты воровством промышляешь.

Мракар ничего не ответил, но в душе его шевельнулась тень сомнения. Он знал, что Орифиэль прав, но гордыня не позволяла признать ошибку. Туман густел, и где-то вдалеке прозвучал печальный крик ночной болотной птицы. Ветер прошелестел в кронах деревьев, принося с собою древние шёпоты земли.

— Подумай о своих деяниях, Мракар, — мягко сказал Орифиэль. — Мир велик, и у каждого существа в нём своё предназначение. Не губи же то, что создано для красоты и гармонии.

Чёрный маг опустил голову, и на мгновение в глазах его мелькнула тоска по утраченному пути. Но лишь на мгновение. Он отвернулся и, не сказав ни слова, скрылся в тумане, унося с собою тяжесть своих поступков.

Орифиэль стоял неподвижно, слушая шорохи ночи. Меневра тихо опустилась ему на плечо, её глаза сияли пониманием.

— Путь каждого предначертан, но не все идут по нему с открытым сердцем, — прошептал чародей. — Пойдём, Меневра, нам ещё многое предстоит сделать.

И они двинулись дальше по трясинам, в поисках Драконьего Креста, а над ними звёзды мерцали в безмолвии, наблюдая за путниками, что несли свет и мудрость в мир, где тени и свет вечно переплетены.

— Вот ещё открытое сердце, оставь меня в покое, страж курятника! — возгласил Мракар с яростью, и голос его отозвался эхом в сумрачном лесу.

Два старых мага, повздорив между собою, разошлись по разным путям, каждый унося на душе груз давних обид и тайн.

Мракар удалялся прочь, бормоча под нос свои недовольства:

— Прицепился, старый хромец! Что носит его по болотам в ночную пору? Несомненно, замышляет что-то недоброе, собирает зловредные травы...

С приходом весны Мракар старался избегать встреч с Орифиэлем, погружённый в свои собственные замыслы и дела. Сперва он занимался охотой на гнёздах, затем переходил к рыбной ловле. Последнее было строго запрещено Советами Мудрых в то время, когда рыба поднималась из озёр в горные ручьи для метания икры. Но Мракар умел обходить эти законы: ведь запрещалось ловить рыбу снастями, а он обходился без них, прибегая к чарам. Снимал рубаху, завязывал рукава верёвкой, ставил против течения и произносил древние заклинания. Рубаха его надувалась, подобно пузырю, и наполнялась рыбой до краёв, так что едва мог её вытащить.

— Кому от этого вред? — размышлял он. — Рыбы в озере не убавится; за лето ещё больше приумножится!

Так проходили дни Мракара, пока весна не уступила место лету.

Летние месяцы в зачарованных горах были самым тихим и мирным временем. Каждая птица заботилась о своём потомстве и тщательно укрывалась в крепких, недоступных местах. Надлежало приложить все усилия, чтобы сохранить птенцов целыми и невредимыми, ведь повсюду подстерегали хищники — горностаи, ласки, а порой и люди. Водяные птицы страдали главным образом от клювокрылов, а лесные — от всех подряд. Тяжко было жить в этом мире беззащитной сказочной птице, что всего и всех страшилась!

Во времена, когда созревала заговорённая лесная ягода, Луносветные горы становились местом сбора зерноядных птиц. Сюда слетались выводки со всех краёв, дабы полакомиться драконьим глазом, кислицей, сладкой лакомицей и особенно диковинной горной княжевикой. Выводки серпоносов, райских птиц, куропаток, фазанов — все спешили отпраздновать лето. Старый Орифиэль особо любил эту мирную пору и целыми днями странствовал по волшебному лесу. Больше всего его удивляло то, как птицы и дивные звери страшились чародея. Войдёшь в чащу — и ни звука, будто всё замерло. Он выбирал местечко на опушке, садился и раскуривал длинную трубку. Часами сидел без движения, наблюдая за жизнью вокруг. И было на что посмотреть: стоило лишь затаиться, и всё начинало оживать. Птички переговаривались в кустах, из травы показывались спрятавшиеся выводки, осторожно выползал молодой зайчишка, являлись единороги с жеребятами — всё жило своей жизнью.

Особенно восхищался Орифиэль выводками королевских фазанов. Как прекрасна эта лесная птица! С домашней не сравнить. Гуляет выводок, и все птенцы — как один; не отличишь одного от другого, хоть весь день смотри. А мать — всех знает, свой счёт ведёт: чуть отбился какой птенец, сразу спохватится; только ветка хрустнет — все затаятся. Забавно наблюдать за ними... Рядом шныряли сказочные кролики. Они часто забавляли старого мага своими играми — кувыркались, прыгали, гонялись друг за другом, словно малые дети.

— О, какое же это счастье! — восхищался Орифиэль. — Радуются, шалят, длинноухие! Уж придёт волкохват — тогда забеспокоитесь...

Однажды он стал невольным свидетелем того, как к заячьему гнезду подкрадывалась двуглавая змея. Услышав подозрительный шорох в траве, Орифиэль обернулся и застыл: в нескольких шагах от него ползла зловонная и огромная тварь, не спуская глаз с беззаботных зайчат. Видимо, так увлеклась охотой, что позабыла об осторожности и не заметила мага. Орифиэль не двигался, ожидая развития событий. Разыгравшиеся зайчата тоже не предчувствовали опасности. Змея приближалась с подветренной стороны; оставалось всего несколько шагов. Он видел, как она свернулась, готовясь к роковому броску.

— Куда ты, бесстыдница! — воскликнул Орифиэль, выходя из-за куста.

Змея мелькнула и исчезла, а зайчата будто сквозь землю провалились. Чародей стоял и смеялся.

— Ах вы, глупцы! Меня испугались, а змею подпустили так близко. Выходите, несмышлёныши!

В другой раз Орифиэль сам испытал испуг. Это случилось, когда поспела горная ягода. Он осторожно поднимался по краю каменной осыпи, где росли большие кусты, обильно усыпанные спелыми плодами. С кузовком в руках он собирал ягоды. Прекрасна эта ягода, особенно тем, что можно её насушить и зимой пить настои, исцеляющие от многих недугов. Орифиэль подошёл к большому кусту и принялся за сбор. Вдруг услышал, что по другую сторону кто-то тяжело дышит и сопит. Он подумал, что это какая-нибудь сборщица или горный народец. Решил раздвинуть ветви и застыл: по ту сторону, встав на задние лапы, стоял громадный Барадрум, объедая сладкие ягоды. Зверь тоже заметил мага и несколько мгновений смотрел на него огромными глазами.

— Чего уставился? — выкрикнул Орифиэль, позабыв о страхе.

Барадрум начал пятиться, опустился на передние лапы и покорно стал спускаться с горы. Пару раз оглянулся и сердито фыркнул.

— Вот я тебе! — погрозил ему кузовком Орифиэль. — Тоже мне, любитель ягод!

Барадрум замер, окинул последний раз взором чародея и с грозным рёвом исчез в глубинах густых кустарников. Лишь вернувшись в уединение своей хижины, Орифиэль понял, как близка была к нему смертная тень. Ещё мгновение — и гигантская лапа оборвала бы нить его жизни.

Узнав о случившемся, Мракар смеялся над товарищем и говорил:

— Если бы тот дикий зверь узрел в твоих руках волшебный посох, не миновать бы тебе беды. Зверь разумен: видит, что маг без злого умысла блуждает по его владениям — и не тронул. А меня он однажды лиги две сопровождал. Иду по тропе, а он крадётся поблизости. Хорошо, что мушкет был наготове.

Мракар в летние дни тоже отдыхал, так как колдовская сила его была невелика, и он предпочитал пить сидр да покоиться. Да и вообще стал он какой-то мрачный. Приходил к Орифиэлю, сидел у очага, где тихо потрескивали уголья, и безмолвно уходил. Орифиэлю казалось, что Мракар хочет нечто поведать, но не решается.

— Как поживаешь, Мракар? — вопрошал он.

— Да ничего... Вот и лето вскоре минует. Не успеешь оглянуться...

В последние дни у Мракара появилась странная привычка всему дивиться, будто видел мир впервые. Растаял снег — он изумляется, гроза в горах пронеслась — диковина, дерево сухое рухнуло, дракон пролетел, сова ночью ухнула — всё вызывало в нём удивление.

— Орифиэль, огнептицы скоро улетят, — говорил он.

— Ещё не скоро, до осени далеко, — отвечал чародей.

— Как далеко? Не успеешь оглянуться — и осень наступит. Дивное дело!

— Нет в этом ничего диковинного...

— А зима? Ох, как мороз ударит... А затем вновь весна...

— Что ты говоришь, Мракар? Будто не в своём уме.

— Разве не в уме?

— Чему ты так диву даёшься?

Однажды Мракар явился к Орифиэлю в ночи, под проливным дождём, весь промокший до нитки.

— Что носит тебя в такую непогоду, Мракар? Добрый хозяин и тролля в такую ночь не выгонят из пещеры, а ты бредёшь.

— Небось пойдёшь, если дома невмоготу, — пробормотал Мракар.

Что случилось у него дома, он так и не рассказал. Посидел часок и стал собираться.

— Да куда же ты? Оставайся у меня, переночуешь.

— Нет уж, пойду обратно.

— Дождь бы хоть переждал.

— Дождь — не беда... Прощай.

На прощание Мракар сказал:

— Загляни ко мне как-нибудь.

— Хорошо.

— Я тебе диковину покажу.

Когда Орифиэль посетил Мракара, то был изумлён. У входа в пещеру мирно паслась живая единорожка.

— Откуда у тебя единорог, Мракар?

— Сама пришла. Как-то на заре выхожу — а она у самого порога дремлет. Я за посох схватился, заклинание произнёс, искры посыпались... А она вскочила и взирает на меня. Глазками детскими, чистыми... Замахнулся было вновь, да рука не поднялась. Будто невидимая сила удержала. Вот какое дело, Орифиэль. Теперь уж вторую луну живёт у меня.

— Это к добру, Мракар, если такой зверь приютился.

Мракар вздохнул тяжко и покачал головой.

— Невеликое счастье... Это смерть моя явилась.

— Да что ты такое говоришь! Болезнь какая одолела?

— Ничего не болит, а лишь чувствую: скоро уйду.

— Раньше срока никто не уходит...

— Нет, уж так... Не стоит об этом речи вести.

Единорожка паслась у пещеры, будто в родных местах. Она даже не испугалась Меневры, что сперва ухала на неё, а потом хотела было напасть. Орифиэль долго любовался своей хищной птицей и улыбался её неразумности.