Ingrid Jonker 1933-1965 Ингрид Йонкер

Перевод с африкаанс

Рис. Гл. Сильвестровой

БЕГСТВО

Из Фалкенберга* я бежала прочь
Но памяти своей не превозмочь

И к головастикам спешу я поутру
исчерчиваю свастикой кору

Собакой к морю мчусь в исходе дня
вечерний ветер слушает меня

Изголодавшеюся чайкой льну к волне
что кормит берег мною при луне

Господь из ветра сотворил её
пусть боль моя насытит бытие

Лежу уйдя в осоку и тростник
повсюду где бывали мы хоть миг
_____________________
* Valkenberg – психиатрическая клиника, куда Ингрид Йонкер была помещена в 1961 г. после разрыва с отцом, видным государственным деятелем ЮАР, убеждённым сторонником политики апартеида.

ДВОЙНАЯ ИГРА

Двойной игрой мы увлеклись:
качели слов то вверх, то вниз

Там зеркало блеснёт одно,
другое треснуло давно.

Ты, юный бог, меня постиг?
Не заблуждайся ни на миг,

среди зеркал в недоуменье:
где я, в себе иль в отраженье?

НА ГУДВУДСКОЙ СЕЛЬСКОХОЗЯЙСТВЕННОЙ ВЫСТАВКЕ

Они меня от прочих оторвали
чтоб выставить в тюрьме на пьедестале

свободные, они идут безлико
мимо беспомощных, безмолвных криков

мне приз ярмом повесили на шею
но лишь взойдёт луна, и я за нею

как полоумная обратно к стаду рвусь,
как бы во сне я вновь по вельду* мчусь

где не слыхать похвал, где в пыльной мгле
мы безымянно бродим по земле

без жажды почестей в своей груди
и без застенков славы впереди
___________________________
* Обширные плато в Южной Африке.

НА ЛИЦЕ КАЖДОГО

На лице каждого
твои глаза как два брата
свидетельство о тебе
и о нереальности
мира

Звуки вторят твоему имени
им наполнены здания и плакаты
его отстукивают машинистки
сирены на него отзывается эхом
каждый крик новорождённого
утверждение его и отрицание
мира

Я иду к тебе в поисках соестествия
я иду к тебе в поисках имеподобия
все мои дни ты перед моими глазами
и мой единственный страх – страх бессмысленных знаний
подменяющих водой твою кровь
подменяющих числом твоё имя
отрицающих твои глаза так же как память

ТОСКА ПО КААПСТАДУ*

Она защищает меня в толпе у себя на коленях
Она говорит, что не перережет мне горло
Она говорит я не окажусь под домашним арестом
Она говорит я не умру от горячки любви.
Она не знает, что я голодна
Она не знает, что я полна страха
Она не знает, что домашний арест двойник петушиного крика
Она моя мать
Чашками чая она бесит Столовую гору.
И у нее руки холодные, как чайные ложки.
________________________
* Kaapstad (афр.) – Кейптаун. Город в европейских языках – слово женского рода.

РОЖЕНИЦА

Я лежу под корою ночи, пою,
скрученная в клоаку, пою
и моё кровное дитя в этой жиже.

Я играю, притворяюсь ребёнком:
крыжовник, крыжовник и вереск,
анис и кукумакранка*,
и головастик скользит
в слизи в потоке
в моём теле,
в белопенном обличье;
сток, слив
мой кровный малыш в этой жиже.

Всё пою красномясую
нашу с ним кровавую песню
я – и моё вчера
моё вчера у меня под сердцем
моя полевая лилия, мой лепечущий мир,
моё сердце, поющее, как цикада,
моё цикада-сердце поющее, как цикада;
о сток, слив
мой кровный малыш в этой жиже.

Я играю, играю в счастье:
смотри, как блестит светлячок!
лунный диск, влажная дрожащая морда
но с зарёй, ковыляющей повитухой,
серой, подрагивающей на скользящих холмах,
я вытолкну тебя сквозь кору к дневному свету.
О скорбный совёнок, большущий дневной совёнок,
высвободившийся из моего чрева, весь в скверне,
замаранный моими слезами,
траченный скорбью.

Сток, слив,
я дрожу, я пою,
я дрожу в сточных водах
со своим кровным дитятей.
__________________________
* Луковичное растение, распространённое в Южной Африке.

Я ТВЕРЖУ ТЕБЯ

Я твержу тебя
без конца и начала
я твержу твоё тело
В исчезающей тени дня
и жёлтых скрещеньях ночи
среди тусклых улиц
где люди ряд свечек
я твержу тебя
и мои груди
повторяют углубления твоих ладоней

Я УШЛА ИСКАТЬ

Я ушла искать путь своей плоти
и нашла лишь невнятные шрамы в пыли
следы голубых гну слонов леопардов
протоптанные в глухой тайне белой тропы
О увидеть бы твою тень, козерог,
отчеканенный мрак в невесомом полёте

УТРО ОСЕНЬЮ

Копьё горизонта впившееся в море и небо
под поцелуями утра мои груди восходящие солнца
в ливнях придёшь ты
по тропам в девственных дебрях
в снах из которых я ничего не помню
твои руки раскрывшиеся повсюду
твоё тело ринувшееся в истерзанную осень

Утренние лучи отогревают жилище
будто золотые белки рыщут по припрятанным кладам

Я УШЛА

Я ушла искать своё сердце
и давно уж утратив дорогу
в днях уносившихся листок за листком
в отрешённости голубых далей небес
я подумала что могла бы найти его там
где хранила два золотых мотылька твоих глаз
где я видела взмывшую ввысь ласточку
и тени скворцов

УШЕДШИЙ ГОРОД

В дожде пронёсшемся
далёким днём и в городе ушедшем
где жёлуди и голуби полны рассвета

мои ладони были юркой белкой
на миг застывшей вечно начеку
далёким днём и в городе ушедшем

сквозь всех людей пройдёшь ты
с простой улыбкой
как из дальних странствий

и отшумевший дождь
о моё тело грелся
охристо-дымный дождь

пахнущий кожей твоих вымытых ладоней
и тёплым голубем и распахнувшимся
багряным маком неба

РАЗГОРАЕТСЯ ЛЕТО
(Симоне)

Разгорается лето и море
разломившеюся айвою
Как шарик воздушный
далёкое небо
реет над морем
Под цветными зонтиками
снуют мураши-человечки
леденцы в пёстрой обёртке
и в золотом оскале залива
переливается радость

Девочка с жёлтым ведёрком
и торчащей косичкой
твой рот колокольчик
с язычком нежно-тягучим
в солнечных играх напевах
укелеле, гавайской гитары

БОЖЬЯ КОРОВКА
(Воспоминание о матери)

Охристый блик
вдруг отломился
от моря
Средь белья
развешанного на заднем дворе
под деревом гранатным
твой смех метнулся
поутру чуть слышно
как божья коровка
павшая на руку

НА СМЕРТЬ ДЕВУШКИ

И я скажу ему что ты не умерла
Ему чье тело было полем битвы
в руках чьих – видишь? –яблоки рассвета
Вот он придёт нехоженой дорогой
он будет знать, где его сердце, не из газет
оно средь рудничных терриконов
среди шахтёров опорожненных бутылок расклеенных объявлений
и заскрежещут тормоза машин
убийцы вмиг вложат в ножны лезвия
дрожащие плюмажи огней сойдутся в жёлтые кресты

Повсюду вайи и осанна ему навстречу
Он придёт в нетронутых одеждах
и смех его подобно щедрой грозди винограда
прохладным пурпуром повиснет в листьях
В его улыбке оживут дороги, белые фронтоны зданий
и гавани где нет военных кораблей
и небеса где нет военных самолётов
Он будет знать что ты не умерла
что смерть твою смела ребячья радость
и тело льётся песней в каждом слове

Я СМОТРЮ СКВОЗЬ СВОЮ РАНУ МЕЖ РЁБЕР

Я вижу с холма своё мёртвое тело
Пряди волос на висках два агнца у золотых кольев бойни
Мои руки переломленные кнутовища голубями-ладонями кверху
О если б слова кровью сочащиеся у меня изо рта
возвратили моему телу его прежнюю форму
как солнце пшеничным холмам их былой облик
Поток моей смерти
Несётся к пронизанным солнцем оливам
люди жаждут увидеть распустившиеся протеи рассвета
над оружием золота расправить с достоинством плечи
под притолоками жилищ в зубах лошадей
зелень солнечного тепла натруженные оуки и ноги
Но вонзая в меня медяки
дребезжащие по залитой стойке
в вечерней орлиной отваге своих грубо сколоченных тел
они распинают спасителя распинают меня снова и снова
И всё эе я верю что всё же
они смогут взрастить
на границах сердец
белую поросль полевых лилий
Ведь от меня не укрылось
как ты возлюбленный мой Иоанн
положил свою руку на плечо негра нёсшего крест

Я НЕ ЖЕЛАЮ БОЛЬШЕ ЗВАТЬ В ГОСТИ

Я не желаю больше звать в гости
на чашку чая кофе эспрессо а тем более бренди
Я не желаю слышать как они ждут окрылённых посланий
Я не желаю слышать как та коротает бессонное время остановившееся в глазницах
а эта спит раскинувшись как горизонт вкруг ресниц
И на что мне знать об их всё тех же болезнях
что у одной удалили яичники а у того лейкемия
что ребёнок мечтает о музыкальной шкатулке и старец
давно уже позабывший о своей глухоте
зелёная улица прихотям смерти
люди на берегу моря словно в Сахаре
предатели жизни с сияющими лицами смерти
Я хочу оставаться собою странствуя со своим одиночеством вместо дорожного посоха
верить что я всё ещё
ни на кого не похожа

25 ДЕКАБРЯ 1960. НА СМЕРТЬ ДИЛАНА ТОМАСА

130 палата по коридору направо.
В 5 утра, потому что проехала тележка молочника,
и в глазах лошадей блеснули штыки уличных фонарей.
25 декабря 1960 г.
Детские сны
в рождественских чулках среди спутников
деревянных лошадок пистолетов печенья.
Сны перед сиренами солнца
бомбовыми ударами бабочек,
сны в рождественском чулке и свечах.
На Больничном Холме пламенеющий ствол
130 палата по коридору направо
«Что вы хотите, выпить бутылку бренди
и часами лежать в кислородной палатке.
Вы знаете он стал алкоголиком с первой же рюмки».
(Смотрите, палящее дуло рассвета
целит на город!)
«Ну да, ведь он сам как-то сказал
что он рвался к своему мёртвому Богу.
Его последние слова? Нет,
он спокойно лежал, и его глаза были открыты».
130 палата. О нём позаботились, глаза
были закрыты и сложены руки,
всей комнатой словно выставлен щит.

И на подоконнике прорезью в свете
богомол в неусыпном бденье.

РЕБЁНОК УБИТЫЙ СОЛДАТАМИ В НЬЯНГЕ

Ребёнок не мёртв, нет
ребёнок замахивается кулачками на мать
Африка кричит кричит запах
свободы и вельда
в гетто ограждённого сердца

Ребёнок поднимает кулачки на отца
в шествии поколений
Африка кричит кричит запах
справедливости, крови
на дорогах вооружившейся гордости

Ребёнок не мёртв, нет
ни в Ланге ни в Ньянге
ни в Орландо ни в Шарпвилле
ни в полицейском участке в Филиппи
где он лежит застреленный в голову

Ребёнок – тень, что отбрасывают солдаты
наготове, с оружием, Сарацинами* и дубинками
ребёнок там на собраниях на заседаниях законодателей
ребёнок выглядывает из окон домов и смотрит в сердца матерей
ребёнок который всего лишь хотел поиграть на солнышке в Ньянге теперь он повсюду
ребёнок ставший взрослым шагает по Африке
ребёнок ставший гигантом проходит по всему миру

без всякого паспорта
___________________________
* Британский бронеавтомобиль 1950-х годов.

ПЕСНЯ СЛОМАННОГО ТРОСТНИКА

Буря с Торванских гор
в полном подоле мха
несёт спящее дитя
читает со звёзд
голосом вод
белому остову дня

Буря с Торванских гор
без берегов без горизонта без времени года
у неё облик всех лиц
горчайшее в мире алоэ в груди
агнец радости на плечах
и палач всех рассветов во взоре

Буря с Торванских гор
в полном подоле мха
несёт спящее дитя
несёт ночь чертополохов
несёт смерть не прикрытую мраком

и дует в сломанные стволы тростника

МАРГАРИТКИ НАМАКВАЛАНДА*

Почему мы всё еще ищем ответа
в шёпоте луговых маргариток
в ветре и солнце?
во что превратились жёлторотые отпрыски сорокопутов?

За опечатанным лбом
где может быть увядает
побег утонувшей весны
За моим застреленным словом
За нашим размежёванным домом
За глухим для самого себя сердцем
За колючей проволокой лагерями и гетто
За безмолвием куда неведомые языки
падают погребальным звоном
За нашей разодранной землёй

встал зелёный богомол вельда
и мы безрассудно внемлем
крохотной голубой маргаритке Намакваланда
её шёпоту, её знанию, её вере.
_____________________________
* Обширная область Южной Африки, знаменитая весенним (конец августа – начало сентября) цветением пустыни.

L’ART POETIQUE

Таиться
в сне ягнят и виноградных лозах
Спастись
в гудке большого парохода
Скрываться
в неотступном воспоминании
в твоих уроненных руках
в своём собственном слове

ЛИЦО ЛЮБВИ
(Джеку)

Твоё лицо – лицо любого
другого до тебя и после
в твоих глазах
таится голубой рассвет
пасущий облака
страж белой быстротечной красоты
в словах признаний – рот, улыбка
ландшафт из белых деревень в предгорьях
пульс – мера их красы
нет речи о начале
об обладании
о смерти
лицо любимого
лицо любви 

ЭТО ВСЁ СРАЗУ И НАВСЕГДА

Сумрак охристый, твои руки,
виноградник, лето, когда
дождь глаза разбросал по свету, –
это всё сразу и навсегда

Безъязыкое слово – коварство
твоих блещущих рук, звезда
тела вмиг озарит пространство,
это всё сразу и навсегда

В рост безудержною судьбою
рвётся лето, зелень, слюда
под ногами охристой мглою, –
это всё сразу и навсегда

ГНОМ

Нам ведомы секреты
мы сладкий мятлик рвём
а он пожухлый мох жуёт
и каждый на своём

стоит. Мы в том в краю лесном
играем у ручья в траве
и зяблик с солнцем день-деньской
кружится в синеве

не видим глинистых морщин
твой смех как свет
но чуть каймой одел закат
лицо твоё, как след

канул тех кто звонко пел
в роще за ручьём:
дети знают, что твоей
зовут любовью, гном.

МЕСЯЦ

Как осколок дня серп луны
сиротливый страж тишины
робкий свет скользит ко мне с вышины
Я зову я зову зову

Я звезда на белом бедре твоём
как в крестильной купели с тобой вдвоём
в чёрном воздухе ночи во тьму плывём
И опять и опять опять

Я ищу твоё сердце немолчный взгляд
раны рук и лодыжек о как горят
твои губы слова в ночь в бреду летят
Позабудь позабудь позабудь

ПОЛИЦИЯ ЗАЩИЩАЕТ ВАС
(Плакат перед входом в танцевальный зал в Вудстоке)

Что ж, прости, Долли, без тебя, видно,
Отправляться на танцы мне.
Белый конь бьёт копытом в сердце, но
Не скакать мне на белом коне.

Мой костюм отутюжен ещё с утра,
И одежда плотно сидит.
И я слышу, тело твоё в тишине
Песней тонкой вдали звенит.

И когда серп луны заскулит в тоске,
В чёрном воздухе ночи свой бег хороня.
Прочь, скажу, фитилёк, и залью огонёк,
Этот тонкий осколок дня.

Два билета, Долли, по сердцу бьют.
Значит, нет? Скажи ещё раз.
Перед залом щит, а на нём стоит:
«Полиция Защитила Вас!»

ПЕСНЯ МОГИЛЬЩИКА

Среди покойников вчерашних
где тощих кипарисов ряд
я должен вырыть две могилы
и я поэт и вновь я рад

я вижу: отлетит душа
и шествие мелькнёт потом
чтобы простившись с мертвецом
пойти в его унылый дом

и современней мыслю я:
вся жизнь моя лежит в земле
и к ней склоняясь каждый раз
пою я песню о себе

ну что ж, ты из дому ушла
я знаю: что б я ни любил
но дома чувствую себя
я только здесь среди могил

где тощих кипарисов ряд
я схоронил своё дитя
ни слёз ни камня ни молитв
зимний ветер лишь да я

РАЗГОВОР НА ВЕРАНДЕ ОТЕЛЯ

Смерть луной плещет на дне моих глаз
Я прислушиваюсь к её клёкоту в рокоте волн
Меряю её приближение следами улитки
Воробьями падают наземь быстрые дни
И сродни Пустоте каждое слово

Здесь на открытой веранде исчисляем мы звёздные пляски
И твой смех взрывает размеренный труд в моих венах

Я исследую твои прощальные взгляды
Я вслушиваюсь в день крадущийся тайком как мальчишка
И если ты спросишь что в моих мыслях – отвечу:

Ребёнок, стакан воды, льнущая роза

Я РИСУЮ

Тебя под моею рукой проступающего
как чья-то тайна
письмо телефонный номер
Тебя под моею рукой проступающего
как смешной человечек под партой
нацарапанный наспех мальчишкой
Тебя под моею рукой проступающего
(одно слово имя твой голос)
я испещрила – как кровь
семьи законы поля сражений
как отчаянье взоры
повсюду на свете
Тебя под моею рукой проступающего
неразборчивой порослью черт
тайну в тайне артерий
тайну в тайне любви

ПРОГУЛКА

День блёклый паралитик
там за окном дрожит
Он мне не страшен!
Ну так гляди в его промозглый лик!
Сегодня поутру я выйду в сад
Собаку кликну
И розу срежу на окне поставлю
И граблями окучу грядки
Тв мне не страшен!
Не стану о тебе и думать
Я ничего не сделала тебе
Тоска в твоих глазах?
Так сам же виноват!
Ты мне не страшен!
Ты рвёшь мой сон
когда на утренней заре
за окнами зияешь
Какой в тебе резон?
Ты светом ломишься ы окно
и воспалённый глаз твой бьёт
мне прямо в очи!
Мне бы устыдиться!
Да, я была ребёнком солнце
мой мраморный мой красный шарик
о кто же отнял у меня его
где, на каких путях всё это было…

Ко мне к ноге хоть ты не отставай!

ТЁМНЫЙ ПОТОК

Зелёное русло жизни
в него смотрит солнце
как говорить с тобой
при всех твоих тайнах
Разве что с головастиками?
Они слишком робкие.
Говорят станут лягушками?
Кто его знает.
Плакать из-за того что утонут
до того как у них вырастут ножки?
Вовсе не стоит.
Тёмный поток где темень
смотрится в тьму –
с ней я могу говорить
уж её-то я знаю.

СОБАКА

Я приникла к тебе
прикорнула в поющем безмолвии
скулящей луны
в её звёздных тенетах
в её зловещем
белом нырянье
как гребень волны

(Меня всё еще манит заячий гон
в моих диких угодьях
по моей жгучей равнине
в охристых пятнах, о
белые долы твоих ладоней!)
Нынче в ночь, срывая дыханье
я буду мчаться в обманчивом ритме луны
вслушиваясь в своё сердце
и всё отдаляя свой звонко-стихающий лай
от своей конуры; к белой луне, белой хозяйке
в ночи

ТЫ МОЙ РАССВЕТ

Воздух с розами слитный
куст роз беззащитный
беззащитны твои руки твои глаза
роза милого рта
ты мой рассвет
беззащитная роза рассвета
розоватая рана

СТАРИК

То и дело встречала я старика –
без надежды спокойно ждёт
на остановке где сигналит огнями,
смерть вплетая, огненный хоровод

ДВА СЕРДЦА

Во мне бьются два сердца
одно гонит кровь
а другое сродни
ягодке крыжовника
и лягушонку

СКОЛЬКО ПРОДЛИТСЯ?

Сколько продлится
мгновенье реальности
не повергая в безумие
и не убивая мечту?

ЧТО-ТО СЛОМАТЬ

Что-то сломать, выронить или разбить
– как извержение семени не удержать –
означает не что иное
как, по сути, предать

Потому что форма, движение, начало любое
– как жизнь, которой, зачатой, зреть –
выражает не что иное
как конечную смерть

РАЗДВОИЛАСЬ В ОБЪЯТЬЕ

Раздвоилась в своём объятье
мои груди зовут друг дружку
две сестры меж собой играют
в моих руках мои тайны

далеко, в комнате
за опавшей осенней листвою
твои глаза удивлённо смотрят
в зеркало твоего тела

ОЖИДАНИЕ В АМСТЕРДАМЕ

Что я могу сказать? Я ждала тебя
ночь за ночью
на автобусных остановках
в аллеях парков
на набережных
на аэродроме
на виселицах своих слёз

А потом ты пришёл
покинувши города Европы
я узнала тебя
приготовила ужин
хлеб вино милость
но ты повернулся спиной
небрежно швырнул мне свой пол
и не сказав больше ни слова
с всегдашней улыбкой
ушёл из этого мира

ДОРОГИ СТРАНСТВИЙ

Оливковые дороги
древесная влага
твоё папоротниковое тело
убаюканное в моих объятьях у Сены
твоё тело
выбеленных фронтонов
горького солнца
в Барселоне
(средь коррид
сиесты твоих ладоней)
Дороги безмолвия
дороги вдоль стен
мраморные дороги
и строфы
твёрдых маленьких слов всё исчезло и ты
убаюканный водой папоротником и солнцем
в моих объятьях у Сены
иди
в плодоносную землю

ТВОЁ ИМЯ

Твоё имя ребячьи игрушки
твоё имя улыбка сынишки
и внезапная лужица
На аукционе что твоё имя?
Твоё имя которое шепчу я в ночи
Смирись
Ведь ты уже продан
Бесправный
и в шорах
как
старая
кляча

ПОСАДИ МНЕ ДУБОК

посади мне дубок
чтобы я нашла в нём себя
чтобы белки прятали его жёлуди
впрок

подари мне собаку
чтобы я могла целовать её лапы
ночью когда ты спишь насупленно-сладко

пусть дубок не пинают
не ломают не портят не рубят
пусть достанутся ему голубые акры небес

выстрой мне дом, открытый
чтоб вливался свет в его окна
серебристый солнечный серый

чтоб собака меня любила
чтобы я кормила её
пока ты спишь и на лоб

мне ложатся звёздные блики

МАМА

Мама не обычное существо
она просто… ну просто…
она одевается
она отправляется к парикмахеру
она куда-то идёт
у неё крепкие ноги
она беседует с психиатром
как все обычные люди

она шепчет слова
mon cheri
они вовсе беззвучны
они изумлённо белы
призрачный шёпот
совсем без оттенка
мгновенный рывок
шорох лифта
косые искорки в стёклах очков
они безоружны
как нагой африканец
в них есть вера в человека
как ещё и сказать о Боге

РОДНИК ВО МХУ И СОЛНЦЕ

Родник замшелый
опрокинутое солнце
я
влюблена
в тебя
родник замшелый
опрокинутое солнце
из мха
и света
прядёшь
прядёшь
крадёшь
у лета
родник замшелый
опрокинутое солнце
течёт
течёт
и вот как молния
возник
плавник
в зеркальной глади
вода причёсывает пряди
от камушка
бежит
кольцо
Как ясно
вижу я
своё лицо

Я С ТЕМИ

Я с теми
кто помешан на сексе
потому что один ведь не в счёт
с теми кто пьёт
против пропасти мозга
против иллюзий что жизнь
была когда-то хороша прекрасна или значительна
против фальшивых вечеринок в саду
против молчания которое саднит виски
с теми, кто немощен, нищ
вечно в гонке со смертью, ежедневной атомной бомбой
кто считает последних мух на стенах трущоб
кто дуреет по тюрьмам
кто попадает под ток
у кого парализованы чувства
или, как бдительный глаз из недр светофора, силой вырвано сердце
с цветными, с африканцами, с обездоленными
с теми что убивают
ибо каждая смерть лишь подтверждает
лживость жизни
и пожалуйста позабудьте
о справедливости её нет
о братстве это неправда
о любви она ведь бесправна

СТРАНСТВИЕ

Вот странствие кромсающее память
кровавый ангел брошенный собакам
опустошённая страна – мой лоб
израненный цветами роз

Как страстно я тебя хотела видеть идущим без оков,
твоё открытое свободное лицо
твоё разбитое лицо, сухую грязь
израненную землю

ночами пустоты без глаз, в слезах,
увидеть у тебя в руках звезду
увидеть голубое небо и услышать
живое слово

неверный горький ангел с пламенем в устах
я сунула двух ласточек тебе под мышки
и начертила тайный крест тебе на лике
в память о том

кого напомнил ты собою мне однажды

ТЫ ОТКРОЕШЬ ДНЕВНИК
(Джеку)

Ты откроешь дневник
И вспомнишь
Золотые листья, летнее солнце
Или может синенький матушкин чепчик
Одного из наших отсутствий-скитаний
К Столовой горе
Я к крови своей примешавшая кровь
Вечернего лиссабонского солнца
Зеркалом пронесла тебя всюду
Я написала тебя
На открытой странице
Своих горьких утрат
Твоё безымянное слово
Ты откроешь дневник
Постарайся увидеть
В глазах моих солнце
Которое я теперь всегда прикрываю
Чёрными бабочками