Судеб скрещения. Цветаева и Чириков

Стремление поискать русские книги в посещаемых по случаю  городах в странах-пристанищах послереволюционной российской эмиграции привело меня в  начале 80-х годов прошлого столетия в небольшую книжную лавочку словацкого города Жилина. Город известен как место жизни врача Душана Петровича Маковицкого, откуда он  увлечённый идеями толстовства,  выехал в Россию и в качестве личного врача жил с Львом Николаевичем Толстым в Ясной Поляне.

Среди немногочисленных изданий на русском языке в магазине оказался экземпляр книги Е.Н. Чирикова «Вечерний звон (Повести о любви)», отпечатанной в Белграде в 1932 году. В те годы в СССР книги Чирикова были редкостью и приобретённый томик уехал со мной в Москву. Возможно, издание готовилось при жизни писателя, но вышло в свет уже после его смерти 18 января 1932 года.

Интересной показалась и краткая дарственная надпись на титульном листе:
«На память милому другу Марусе. Тоня».

Марусе!? Это почти невероятно, но многие ли обладательницы такого имени, для которых книга Чирикова помогла бы сохранить добрую память о нём, жили в те годы в этом регионе Европы? Конечно, я помнил по воспоминаниям Анастасии Цветаевой, что в отрочестве близкие называли Марину Ивановну Цветаеву «Марусей». Под этим именем её знали в 1903-1904 годах в пансионе в Лозанне. И только к периоду 1906-1907 годов относится запись А. Цветаевой: «Её теперь уже никто не звал Марусей – одна я ещё порой упорствовала, да и то уже привыкала к “Марине”. Ей было четырнадцать с половиной лет». К тому времени семья Цветаевых  вернулась  из Европы в Россию и Марина с жадностью впитывала то новое, что происходило вокруг: разговоры, споры, газеты, книги, в том числе, и редактируемые М. Горьким сборники «Знания», которые публиковали писателей либерально-народнических взглядов. Был среди них и Е. Н. Чириков. Отметила ли Цветаева для себя его творчество или нет, но через годы судьба свела их  вдали от родины.

По семейной легенде Чириков,  не воспринявший идеи октябрьского переворота, получил записку от своего однокашника В.И. Ленина – их обоих в 1887 году исключили из Казанского университета за организацию студенческих беспорядков: «Евгений Николаевич, уезжайте. Уважаю Ваш талант, но Вы мне мешаете. Я вынужден Вас арестовать, если Вы не уедете». Называвший себя не эмигрантом, а «изгнанником земли русской» Чириков был вынужден покинуть Москву и поселиться в писательском посёлке в Батилимане близ Севастополя.

Среди его соседей был С.Я. Елпатьевский, про которого она писала А.А. Тесковой – «писатель-народник (и врач) — поколения Чирикова… двоюродный брат моего отца». Ещё в 1914 году Ленин не только называл «народного социалиста» Елпатьевского «радикальным буржуа или буржуазным демократом,  …наблюдателем русской обывательской жизни, настроениям которой он «чутко» поддается», но и критиковал его  за недооценку классовой борьбы внутри общества и отречение от подпольной деятельности. Тем не менее, в 1922 году медик Елпатьевский стал врачом в кремлёвской поликлинике, уверяя при этом, что «наше разногласие не мешает мне следить за здоровьем Ильича».

Иначе сложилась судьба Е.Н. Чирикова. 6 марта 1920 года на торжественном заседании Московского Совета, посвященном годовщине III Интернационала В.И. Ленин жёстко критиковал «писания русских интеллигентов вроде Чирикова» - одного из авторов «белогвардейской литературы». В ноябре 1920 года  Е.Н. Чирикову пришлось покинуть Россию. Константинополь, София и, наконец, Вшеноры под Прагой, где писателю удалось собрать свою семью. Среди русских писателей, нашедших приют в Чехии, Чириков был заметным и публикуемым (в том числе и в переводах) автором. Обстановка в среде пражских эмигрантов была пронизана готовностью помогать и поддерживать друг друга. Отличался этим и многолюдный дом Чириковых. Т. Щепкина-Куперник вспоминала, что таким же хлебосольным и гостеприимным был дом Чириковых в Петрограде на Церковной улице. Доброжелательная атмосфера семьи была спасительно необходима оказавшейся в Праге Марине Цветаевой. Правнучка Е.Н. Чирикова – Татьяна Ретивова – писала: «Чирикова издавали, к нему хорошо относилась Чехия, чешское правительство и он получал какую-то стипендию или пенсию… Цветаевой в те годы, когда она жила в Чехии, немножко было труднее… И они Цветаеву подкармливали…» По воспоминаниям Веры Андреевой, дочери Л. Андреева: «У Чириковых устраивались литературно-музыкальные вечера… В литературной части чириковских вечеров выступала обыкновенно Марина Ивановна с чтением своих стихов».

Добрые отношения сложились у Цветаевой с дочерьми Е.Н. Чирикова. Людмила Евгеньевна была автором цветной обложки и заставок поэмы «Царь-Девица», вышедшей в берлинском издательстве «Эпоха» в 1922 году. Цветаева писала о частых визитах к Чириковым и о дружбе с ними,  и особенно с «ненасытным в своем любовном любопытстве к жизни» Евгением Николаевичем.

1 февраля 1925 года жена Е.Н. Чирикова - Валентина Георгиевна - помогала Марине Ивановне при родах Георгия. А принимал роды студент-медик пражского университета Григорий Альтшуллер, сын врача, когда-то лечившего Л. Н. Толстого. В апреле Цветаева, собиравшаяся крестить сына, сожалела, что не могла просить Чирикова из-за его возраста быть крестным. Она хотела надолго видеть в крестном сына «опору, спутника» и писала Ольге Елисеевне Колбасиной-Черновой, что не принимает выбор «старого крестного – разве что для имени и как символ, - вместе не жить: “Мне тлеть пора, тебе – цвести”».

В октябре того же года Цветаева уехала в Париж. В июне 1926 года она попросила А.А. Тескову забрать и отправить во Францию оставленные у Чириковых личные вещи, письма, и тетради, а также нужные ей «в возможно скором времени» для работы книги.

В 1926 году в сборнике «Ковчег» Союза русских писателей в Чехословакии были опубликованы рассказ Чирикова «Между небом и землёй», «Поэма Конца» Цветаевой и рассказ Сергея Эфрона «Тиф». Обращаясь к читателям сборника, его редакторы, среди которых была и М. И. Цветаева, заявили о творческом кредо авторов и издателей: «Быть лишенными отечества не значит утратить отечество. И живя вне России, можно жить Россиею».

В ЯНВАРЕ 1927 года Марина Ивановна из Парижа написала Тесковой: «Дорогая Анна Антоновна! … В Праге мне было лучше (между нами), была обездоленная и благородная русская молодежь, добрая, веселая и любящая семья Чириковых».

Умершему в Праге в возрасте 67 лет Евгению Николаевичу Чирикову в 1932 году были устроены грандиозные проводы с отпеванием в православном храме Св. Николая. Похоронен он был на центральном городском Ольшанском кладбище. Панихида была проведена и в парижской православной церкви на улице Дарю.

Несомненно, что дарственная надпись на книге писателя означает, что его личность и творчество многое значили в жизни неизвестной нам «милой Маруси». Несомненно и то, как писала Марина Ивановна в 1939 году Тесковой, что проведенное во Вшенорах время - «самый счастливый период моей жизни».

Видимо, невозможно расшифровать истинных персоналий дарственной надписи, но, очевидно, что она стоит в ряду свидетельств одной из страниц великой и драматической истории культуры России.