Свиридов - Рубцов. Неслучайная биография

  Есть вариант письма С. Куняеву от того же числа. В нем больше разницы в самом конце его. Впечатление от книги «Воспоминания о Рубцове» Свиридовым переносятся на его стихи. Очень важная и говорящая деталь! Ведь поэт Николай Рубцов действительно самый грустный лирический поэт второй половины 20 века! В его сборнике стихотворений вы с трудом найдёте  несколько гармоничных, светлых произведений.
  « Его стихами говорит Россия, Россия детдома, общежития, казармы или кубрика (ведь он был – матрос!), и кабака, но не старого кабака (как у Некрасова или Есенина), а уже «домашнего» (в каждой квартире. В каждом жилом углу). И наконец, эта могила с «шикарным» казённым надгробием от Союза писателей».
  Значит, не только книга воспоминаний навевает эти чувства композитору и мысли, но и сама поэзия Н. Рубцова.
  Конечно, в эти кровоточащие строчки Свиридова молодому человеку можно и не поверить: «страшная, безотрадная судьба», «одинокая, бесприютная душа», «необъятный мрак», «веет ужасом»…
  Но даже я, родившийся в конце пятидесятых, больно прикоснулся к трагедии «послевоенной, разорённой России», рос среди великого и истончавшегося племени ветеранов Отечественной. И мой отец, тяжело раненный в августе 44-го, был среди них.
  Но мы дадим слово Валерию Гаврилину, ровеснику Рубцова по возрасту, сроднику по сиротской детдомовской судьбе. Вот что он пишет о зиме 1946 года:
«После войны наступил страшный голод. Нищета была ужасающая. Денег почти не платили. У нас место кружевное. Моя крестная и две ее сестры выплетали панно четыре на пять метров. Их продавали за границу за большие деньги, а кружевницам выплачивали по двадцать рублей. <…> А толпы голодных обмороженных людей, которые всю зиму бродили по окрестностям? Когда сейчас молодые комментаторы с экрана телевизора говорят, что мы нищие и голодные, я как-то не могу этого вполне принять, потому что помню, как в мороз и пургу шли полуодетые люди с красной растрескавшейся кожей, голодные, а нам нечего было им дать».
  «Я запомнил Рождество 1946 года. Страшная, голодная послевоенная зима. В нашей деревне только женщины и дети. Еда – сушёная крапива, кора, перемороженная гнилая картошка, выбитая ломом из земли…
Весь день мы, ребятишки, бегали из дома в дом и смотрели, как хозяйки из крапивы, коры  и чёрной склизкой картошки делали тесто, доставали и чистили проржавевшие и «опаутиневшие» за годы войны противни, разогревали их на огне, смазывали их Божьей свечкой, от которой по избе разливался чудесный, голубой, ароматный  дым, и, уложив  раскатанное тесто в стрекающую и прыгающую аппетитную жижу, задвигали противни в печь. В этот день деревня пировала – завтра родится Христос».
  Валерий Гаврилин, написавший «Рубцовский вальс», затерянный где-то в незримой музыке Мира. Валерий Гаврилин, как и Рубцов, человек «неслучайной биографии и судьбы», мечтавший о симфонической музыке на стихи поэта, хорах…
  Но мне всё ясней (и оттого спокойней), что Валерий Гаврилин написал музыку Рубцова, потому что его великое музыкальное наследие, прежде всего вокальные циклы, как ничто другое соответствуют духу поэзии великого его ровесника.