Императрица

В торговом центре восседала
Императрица в центре зала
И ела с кровию бифштекс,
И пышный, изумрудный кекс.

Её упругими устами,
Меж серебряными лучами,
Чьи отблески являл прибор,
La p;t;e клался приговор.

Я был свидетель той картины
У глянца сказочной витрины.
И близ неё, через стекло,
Виденье в душу забрело:

«Царицы обществом прельщаюсь,
Страстями алыми вонзаюсь
В изгибы пальцев царских рук
И слышу сердца тайный стук.

По шёлку лёгкого творенья
Спускаюсь вглубь воображенья
И ощущаю как нежна
Её величества спина…»

Как вдруг раздались сквозь тумана
Осколки битого стакана.
Очнулся. Вижу: на меня
Глядит царица со стола.

Моя душа чуть пошатнулась.
Её ж лениво усмехнулась.
Царица молвит всем рукой:
«Сюда! Ко мне!». Бегут рекой

Шуты дворовые и челядь
И начинают роем блеять.
«Всем вам молчать! Несите счёт!».
Гарсон услужливый идёт.

Её величественного взгляда
Сей счёт не трогает. Оплата
Не заставляет долго ждать.
И тут встаёт царица-мать.

Берёт в веках злату корону,
Идёт ко мне (почти как к трону),
И песнь державная стихов
Слетает с царских каблуков.

И в складках царственного эха
Сокрылась сказочная веха,
И хищной птицей близ меня
Она предстала, тем дыша:

«Храбрец унылый и напрасный,
Ты как посмел взор сладострастный
В меня нахально устремить?
Изволь сейчас же говорить!»


Что испытал я в то мгновенье?
Тревогу? Страх? Души прозренье?
А может быть остроту чувств
Гастрономических искусств?

С углём во рту ответил я ей:
«Мечталось быть мне вашей няней,
Повсюду следовать… и вас,
Любить, любить, хоть каждый час».

Струной у ней нагнулись брови,
Ланиты вспыхнули до крови;
Она глядит, и, лишь на миг,
В очах её разнёсся крик.

«Ты не храбрец, а дерзновенный
И предрассудками не пленный,
В холодном сердце тронул лёд.
За это будет…?

«Золото, да в зале этом»,–
Просил бы я, не будь поэтом.
Но мой отлитый в рифму рот
По рифме кончил: «Эшафот!»