Дочь Монтесумы

Глава 19, часть 2. Часть 1 выше.



– Тебе выбрали одну девушку высокого рода, носившую иные титулы, чем те, которыми ты ее награждаешь, о Тескатлипока.
Я вопросительно взглянул на нее, и Отоми тихо
проговорила:
– Четвертая и первая среди всех – это я, Отоми,
принцесса племен отоми, дочь Монтесумы.
– Ты! – воскликнул я, падая на подушки ложа. –
Неужели ты?
– Да, я. Слушай! Я была избрана жрецами, как самая красивая девушка Анауака, хоть я и недостойна
такой чести. Мой отец, император, пришел в ярость
и сказал, что ни за что на свете его дочь не станет
женой пленника, который должен умереть на жертвенном алтаре. Но жрецы ответили ему, что в такое
время, когда боги разгневаны, он не должен требовать исключений для своей дочери. «Разве знатнейшая женщина страны не достойная жена для бога?»
– спросили они. И тогда мой отец согласился и сказал, что пусть будет так, как я пожелаю. И я сказала
вслед за жрецами, что в нашей юдоли скорби самая
гордая должна унизиться до праха под ногами и стать
женой пленного раба, названного богом и обреченного на жертвоприношение. Так я, принцесса Отоми, согласилась стать твоею женой, о Тескатлипока! Но если бы я знала тогда то, что читаю сейчас в твоих гла-
зах, я бы, наверное, не согласилась. В своем унижении я надеялась обрести любовь хотя бы на краткий
миг, чтобы затем умереть рядом с тобой на алтаре,
ибо обычай моего народа, если я захочу, дает мне на
это право. Однако теперь я вижу – ты мне не рад. Отступать уже поздно, но ты можешь не бояться. У тебя
будут другие, а я тебя не потревожу. Я сказала все,
что должна была сказать. Могу я теперь удалиться?
Торжественное бракосочетание назначено через двенадцать дней, о Тескатлипока!
Поднявшись с ложа, я взял Отоми за руку и проговорил:
– Благодарю тебя, благородная душа! Если бы не
ты с Куаутемоком, если бы не ваши заботы и доброта,
которыми вы меня окружили, я бы, наверное, давно
уже погиб. Но ты хочешь утешать меня до последнего
мгновения, ты даже решила умереть вместе со мной,
если только я правильно тебя понял. Но почему, скажи мне, Отоми? В нашей стране женщина должна полюбить мужчину небывалой любовью, чтобы решиться разделить с ним ложе, ожидающее меня вон на той
пирамиде. Я не могу поверить, чтобы ты, достойная
любого властелина, отдала свое сердце жалкому рабу! Как истолковать мне твои слова, принцесса Отоми?
– Ищи ответ в своем сердце, – прошептала она, и
рука ее дрогнула в моей руке.
Я посмотрел на Отоми: она была прекрасна! Я подумал о ее преданности, о ее самоотверженности, не
отступившей перед самой ужасной из смертей, и дуновение нежности, сестры любви, коснулось моей души. Но даже в этот миг передо мной встал английский
сад, образ девушки-англичанки, с которой я простился под дитчингемским буком, и я вспомнил клятвы, которыми мы тогда обменялись. Я знал, что она была
жива к верна мне. И я подумал, что, пока я жив, я должен хранить ей верность, хотя бы в душе. Мне придется жениться на этих индеанках, и я женюсь на них,
но если я хоть однажды скажу Отоми, что люблю ее, я
нарушу клятву. А Отоми нужна любовь, и на меньшее
она не согласится. И как я ни был взволнован, как ни
велико было искушение, я не сказал ей слов, которых
она ждала.
– Присядь, Отоми, – проговорил я. – Присядь и выслушай меня. Ты видишь этот золотой перстень?
Я снял с пальца Лилино колечко и показал ей:
– Видишь надпись внутри кольца?
Отоми кивнула головой, но не произнесла ни слова.
В глазах ее я увидел страх.
– Я прочту тебе эту надпись, Отоми, – сказал я и
перевел на ацтекский язык трогательное двустишие:
Пускай мы врозь,
Зато душою вместе.
Только тогда Отоми заговорила.
– Что означает эта надпись? – спросила она. – Ведь
я понимаю только наши письмена-рисунки, теуль.
– Она означает, Отоми, что в далекой стране, откуда я пришел, живет одна женщина. Она любит меня,
и я люблю ее.
– Значит, она твоя жена?
– Нет, Отоми, она мне не жена, но она обещана мне
в жены.
– Она обещана тебе в жены, – горестно повторила
Отоми. – Значит, так же, как и я. В этом мы с ней равны, теуль. Разница только в том, что ее ты любишь,
а меня – нет. Ты это хотел мне сказать? В таком случае не трать больше слов – я все поняла. Но если я
потеряла тебя, то и она потеряет. Между тобой и твоей любимой катит волны великое море с бездонными
глубинами, между вами встал жертвенный алтарь и
всепожирающая смерть. А теперь позволь мне уйти,
теуль. Я должна стать твоей женой, это уже неизбежно, но я не буду тебе слишком докучать, и скоро все
это кончится. Ты отправишься в Звездный Дом, и я
буду молиться, чтобы ты нашел там, что ищешь. Все
эти месяцы я старалась вдохнуть в тебя надежду, най-
ти выход, и мне уже казалось, что я его нашла. Но я
ошиблась, и теперь все кончено. Если бы ты от души
сказал, что любишь меня, было бы много лучше для
нас обоих; если ты скажешь это перед самым концом,
нам еще может быть хорошо, однако об этом я тебя
не прошу. Не надо лжи! Я ухожу, теуль, но хочу сказать тебе перед уходом: сейчас я уважаю тебя больше, чем раньше, за то, что ты осмелился мне, дочери
Монтесумы, высказать всю правду, когда солгать было так легко и куда безопаснее. Эта женщина за морями должна быть тебе благодарна. Я не желаю ей
ничего худого, но между мной и ею отныне вражда не
на жизнь, а на смерть. Мы с ней чужие и останемся
чужими, но она касалась твоей руки так же, как я прикасаюсь к ней сейчас; ты соединил нас и ты сделал
нас врагами. Прощай, мой будущий муж! Мы больше
не встретимся до того дня, когда «несчастная девка»
будет отдана в жены «мошеннику». Ты сам так сказал,
теуль!
С этими словами Отоми встала, закуталась с головой в свои одеяния и медленно вышла из комнаты, оставив меня в крайнем смущении. Только глупец мог отвергнуть любовь этой царицы женщин, и теперь, когда я так поступил, меня терзало раскаяние. Я
спрашивал себя: смогла бы Лили снизойти с высоты
подобного величия, сбросить пурпур императорской
мантии и лечь рядом со мной на окровавленный жертвенный камень? Наверное, нет, потому что подобной
дикой самоотверженности не встретишь среди женщин нашего мира. Лишь дочери Солнца любят с такой огромной полнотой и ненавидят так же страстно как любят. Им не нужны жрецы, чтобы освятить любовные узы, но если эти узы станут им ненавистны, их
не удержат никакие мысли о долге. Желание, чувство
– для них единственный закон, и они повинуются ему
слепо. Ради удовлетворения своей страсти они готовы пойти на все, вплоть до смерти, вплоть до полно самозабвения.
Хагард