Осиновое полено, Рассказ

1. Осиновое полено(История из детства военной поры).

          Дом, в котором мы с женой и внуками живем половину года в деревне, отапливается дровами. Грузная белая печь занимает одну пятую часть избы. Она не случайно называется русской – как русский характер, русская душа, русский стиль. Она и лошадь славно поработали на Россию. Печка не только гениальный аппарат для «сугрева» костей и приготовления пищи. Она так же – символ и память о многих поколениях предков, делавших свою жизнь от печки.
           Для печки не нужны никакие технические изобретения и приспособления. Она, как и сотни – сотни лет назад, исправно делает свое дело, не «стыдится» своей древности. Ей нужны только заботливые руки и, конечно, дрова. Проблема дров в деревне всегда была одной из главных крестьянских забот. Дрова отнимали много времени и труда. Зато печь отвечала добром: теплом, вкусными щами и кашей, да и пирогами. Сейчас большой проблемы с дровами нет, хотя она по-прежнему напрягает деревенского жителя. В нашей деревне дрова можно быстро получить, позвонив по телефонам, номера которых найдешь в районной газете или в объявлении на столбе деревенской улицы. «Родившийся» недавно предприниматель доставит тебе на тракторе или на «газоне» требуемые кубометры. Хочешь сосновых, еловых, березовых. Это обойдется заказчику в месячную пенсию, с вариантами – чуть дешевле или чуть дороже. Привезут прямо к крыльцу уже колотых дров. Останется только самому, или «зарядив» на помощь внуков, перенести дрова под крышу сарая, уложив в поленницу. Они надежно удовлетворят аппетиты в меру прожорливой печи, в зависимости от мастерства хорошо известного всей деревне печника. Есть безвестные-анонимные литературные творения, без авторов песни, есть безавторские шедевры архитектуры. Но нет ни одной русской печи, имя «исполнителя» которой было бы неизвестно. Войди в любую избу, и хозяева назовут вам имя того, кто еще 50 или 80 лет назад сложил печь.
        Итак, дрова готовы. Нужно охапку (или беремя) занести в избу, сложить в хайле печи клетку – колодец, взять из ниши под подом печи несколько смолистых лучинок, поднести к ним горящую спичку. Когда лучина с треском займется, надо поставить горящий пучок лучины к стопе дров и наблюдать, как постепенно дрова начинают заниматься. Дым медленно начинает стелиться под сводами много повидавшей на веку печи.Затем он нехотя уступает место набирающему силу пламени, которое, окрепнув, устремляется хищным упругим языком из чела в жерло трубы. Когда огонь вошел в свою силу, и тяга ведет его по нужному руслу, можно пододвинуть к печке старый крепкий табурет и спокойно, глядя на огонь, подумать. Огонь всегда навевал человеку самые разные мысли. Поэтому он всегда любил глядеть на него, как- будто в нем сокрыта какая-то тайна. Может быть, действительно,
горящая материя (флогистон) откроет нам завесу многих секретов и даст ответ на многие вопросы.
          Среди разных многих мыслей, навеваемых огнём, мозг сверлит и такая – кощунственная. Что-то в последнее время на голубом глазу назойливо стала появляться нарезка про газ, про «Газпром». Нам настойчиво вдалбливают, что «Газпром» – супер успешный  по объему заработков и капитализации, по количеству бабок в его необъятных сейфах. В общем, он – самый-самый. А еще мы узнаем, что он – «общенародное достояние», т.е. наш с вами. Это вообще интересно. Где-то в верстах десяти от нас, минуя соседние деревни, газ пришел в избы, потеснив русскую печь. Печь разобрали и «святые», еще хранящие тепло клетки – кирпичики ее тепла вынесли из избы и аккуратно сложили в стопу. Они, отдохнув, еще послужат людям, хотя и в другом качестве. А в телевизоре показали, что газ пришел еще в один населенный пункт, опять, «гордо пробежав по трубам» мимо десятка населенных пунктов. Его торжественно встречал сам губернатор в окружении местных начальников, «вострыми» ножницами перерезав красную ленточку с не меньшей помпезностью орг. церемонии, чем при пуске совсем недавно «мегаватотысячеростой» гидростанции.
          Продолжаю смотреть на пламя в печке, с мягким шипением падающей августовской звезды еще лижущее закопченные своды. Еще несколько минут – и в печке остался толстый слой раскаленных добела углей, которые медленно, отдавая драгоценное тепло кирпичам свода, начнут потихоньку темнеть. Пора будет ставить в вольную в глиняной корчаге молочную пшенную кашу. Можно пироги. Дрова прогорели, а мысли – все о том же, о газе, о безгазовых деревнях, которых тьма и «Газпрому» они не нужны. Потому что «наваристей» пустить его в дальний путь, в Европу. В голове «бродят» обрывки слов, услышанных от откровенных на разговор попутчиц в электричке или в другом людном месте. Сельский люд охоч до разговоров и на эту тему. Одна, уже точно пенсионерка, радуется, что скоро в их деревне будет газ и стоить будет эта газпромовская благодать 200 000 рублей. В другом месте, включилась в разговор еще одна пенсионерка, живущая как раз в пограничье Владимирщины – Нижегородщины, это будет стоить, оказывается, 300 000 рублей. Заметим, что ни одна из них даже не упомянула о своей несопоставимой с этой суммой своей пенсии.  Может быть, из-за такой малости она и не стоит того, чтобы о ней было упомянуто в одном строю с многорядными нулями?
           Переговоры больших мужиков – газоносцев, сам на днях слышал по TV, привели к некоторым скидкам цены на газ «просвещенным» европейцам. Туда, в Европу, так стремятся наши-ненаши новочеловеки и нас заодно хотят подвинуть на несколько лаптей к ней же, дряхлеющей, сбрасывающей свои цилиндры, шляпки, конфедератки и кокетливо примеривающей хиджабы. Но, говорят они,
еще пригожей и вожделенной. Порадуемся за герров с их фрау, за джентльменов и сэров, сеньоров и сеньорит. Позавидуем их возможности, сидючи у родовых каминов, любоваться чистотой мозельского, терпкостью шабли, рубином бургундского в хрустале, освещенном переливами мягкого света от сгораемого нашего газа. Газа, который по толстенным серебристым трубам стремительной змеёй, скользящей по обочинам наших дорог и по перелескам, пересекает русские пространства. Большинству наших селян осталось только читать угрожающие надписи: «Опасно! Не подходить!»
          Мы и не подходим. Я опять позвонил по сотовому телефону предпринимателю, снабдившему меня в прошлом году колотой березой. Голос в трубке ответил мне очень явственно: «10 000». Полтора года назад было шесть. Может быть, и пенсия подрастет, и будет поспевать за березовыми «чурбаками», – думается размягченным от  идущего от печи тепла мозгом. Но едва ли стоит ждать милости от газовых мужиков, как нельзя ждать милости от природы. Огонь в печи давно погас, потемнели уже и угли. Из них слабо вырываются короткие вспышки. Сникают и мои мысли. В мою деревню, как и в очень многие в России, газ не придет. Никогда. Не те маршруты. Очень уж у нас слякотно, овражисто, недорогопроходимо.
         Подогретая огненно-печной благодатью память уводит меня в годы военной поры, в свою деревню, к печке, к дровам, которые были одной из основ выживания. Дрова, т.е. тепло, были равноценны хлебу. Огород, обрабатываемый мамой,отец на войне, кормил нашу семью. Ей надо было успеть одной, без помощников, вскопать, посадить, прополоть, убрать и еще-колхоз. Если выжили, значит что-то ели. Пряников – конфет – колбасы мы не видели. Памятен принесенный однажды мамой с базара за 15 км. от нашей деревеньки(с рынка в с.Новосёлки) стакан патоки. Помню широкие грани двухсотграммового стакана и темно-коричневую массу в нем.
           Но вернемся к дровам. Машина березовых дров в годы Войны была несбыточной фантастикой. Да и машину-то мы увидели только летом 1945г. за полтора километра от деревни. Она там остановилась по какой-то причине и мы, мальчишки, бросились туда посмотреть на это «чудо».
                  Зимой 1944г., когда в нашем доме не осталось ни одного полена, в печку ушел даже стоящий в углу фикус, мама отправилась в лес по дрова. Лес, находившийся в километрах шести от дома, назывался «Рябинки». Дороги к нему, естественно, не было. Идти к нему маме пришлось по снежной целине, по широкой лощине между двух оврагов. Мама преодолела этот путь, выбрала подходящее деревце. Им оказалась не очень толстая осинка. Срубив ее топором, который она принесла с собой, мама отправилась в обратную дорогу, заткнув топор за ремень на фуфайке. Усталость сделала свое дело. Остановившись отдохнуть первый раз, мама отрубила от конца осинки небольшой кончик.
   Отдыхать на таком долгом пути маме пришлось 3-4 раза, отрубая каждый раз по «куску» от осины. Драгоценная длина осинки постепенно сокращалась. До крыльца дома она донесла небольшой обрубок. Плакала ли она от отчаяния, я не знаю за давностью лет и из-за не обремененности детского сознания реальным восприятием действительности. Помню только, что она долго сидела на лавке не раздеваясь. Я же не могу сказать: как была протоплена печь «золотым» обрубком осины. До газа же было еще так далеко. Для той моей деревни и сейчас до него не ближе, чем в те далекие и трудные годы.
              ОСЕНЬ  2014Г.  ДЗЕРЖИНСК.