Новый взлёт Михаила Синельникова

Мне доставляет большое удовольствие представить настоящим ценителям поэзии новую подборку стихов замечательного поэта, классика современной литературы, Михаила Синельникова, опубликованную в октябрьском номере журнала "Новый Мир"


Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

Обновилась икона


*    *    *
На многих столь похожий,
Вдруг устаёшь от лжи.
Но кто ты в жизни, кто же,
По совести, скажи!

Не тот ли, кто изведал
Сомненья столько раз,
Тот, кто кого-то предал,
Но и кого-то спас?

Кто, занятый игрою,
Сводил в делах своих
Добро и зло, порою
Не разделяя их.

Был хрупким в жизни краткой
Изделием Творца
И для себя загадкой
Остался до конца.

*    *    *
Вот уж скоро, свободна, раздета,
Ощутишь свои крылья, душа.
Оборвётся бессмыслица эта.
В высоту устремишься, спеша.

Скоро кончится эта морока!
Выше этих балконов и крыш
Ты взовьешься, воспрянешь высоко,
Выше облака ты полетишь.

Выше кары и выше награды,
Забывая земную тоску
И минуя миров мириады,
К своему полетишь двойнику.

*    *    *
                Россия граничит с Богом.
                Р. М. Рильке
Хожу по церкви, ставлю свечи.
Покуда память не пуста.
А между тем вдали, далече
Моя блаженная мечта.

В предощущенье близкой бури
Я вижу, словно наяву,
Оттенки нежные лазури –
Голубизну и синеву.

И это море у Цейлона.
Всё увлекает в никуда
Его взволнованное лоно,
Его буддийская вода.

Придёт конец земным тревогам.
И всё же в мире есть одна
Страна, граничившая с Богом,
Пусть хоть в былые времена.

*    *    *
Обновилась икона,
Стали краски свежи
Синевы небосклона,
Золотеющей ржи.

Вместо схлынувших струпьев
Луг зелёный возник.
Нежно брови насупив,
Высветляется лик.

Раздвигаются дали,
Манят кущи Твои,
Оттого, что опали
Вековые слои.

И явился, намолен,
Заповеданный скит.
Или гул колоколен
Приоткрыться велит?

Эту ровную ноту
Строгий ветер принёс,
Завершая работу
Поцелуев и слёз.


*    *   *
Гавриил указывал дорогу
В дивный край лозы и лазурита.
Кланялись единственному Богу,
И страна ложилась под копыта.

С кожаного свитка изнурённо
Письмена согдийские взывали,
А уже зелёные знамена
Реяли на горном перевале.

Там былое сгинуло величье,
И поэтам лишь во сне туманном
Мнились лики нежные девичьи,
На столетья скрытые чачваном.

Вот сломился мир под красной бурей,
Но, и директивы проработав,
Разве же откажешься от гурий,
От загробных яств и водомётов!

Высока начальственная дума.
Что, заезжий разглядишь Емеля,
Кроме чесучового костюма,
Золочёной ручки и портфеля?

Всё же, всё же узы не ослабли!
От райкома рай не столь далёко.
Узок вход, и он в тени от сабли
Самого Пророка.






*    *    *
Поэзия действует всё же,
Стихи сквозь столетья несут
Боль в сердце и язву на коже,
И страсть, и мучительный зуд.

Нам лирик, творивший в Пергаме,
Оставил про горе своё
Лишь строчку: «Заеден я вшами».
Пожалуй, довольно её.

Капричос
                I
Нет девушек милее, чем в Ханьчжоу.
Им присылают слитки серебра,
Но любопытство их влечёт к чужому –
Швыряют в европейца веера.

Им служат, из притона выкупая,
Освобождают от мирских забот…
А вот японка с чашечкою чая
И нож для харакири подаёт.

Взгрустнёшь о встрече под узорным кровом,
Блужданий завершая третью треть.
Всё решено. В перерожденье новом –
В Ханьчжоу жить, в Киото умереть!

                II
Пятна крови отмыты в квартире.
Восемь лет только пыль в ней и тишь.
Ну а ты - в кристаллическом мире
И оттуда на Землю глядишь.

Наблюдаешь за хроникой беглой.
Эту камеру вообрази,
Где убийцу насилуют негры…
Ты в далёкой дали, ты вблизи!

                III
Лимонные благоухают рощи,
Но пыль взвилась, и чудится во мгле
Всё тот же призрак, этот всадник тощий,
И увалень, сидящий на осле.

Но вот и явь дорог и бездорожий,
И движется видений череда…
Ты далека, но есть прапамять всё же.
- Испания, ты в сердце навсегда!

Дворцы и геральдические звери,
И в городке убогом на углу
Цех ювелирный изменивших вере,
Но сохранивших верность ремеслу.

И знойный путь по взгорьям и теснинам,
И звон гитары в лунном серебре,
И песня о цветочке апельсинном,
Что сложена сожженным на костре.





*    *    *
В телескопе холмы и долины
Одинаково мёртвых планет.
Под покровами щебня и глины –
Ничего кроме осыпей нет.





Махмуд Эсамбаев
Всегда он плыл по городу с приплясом.
Подпрыгивала шапка. Ноги шли
Навстречу к неким бубнам, тулумбасам,
Всё время отрываясь от земли.

Служил в киргизской ссылке за копейки.
Пошучивал о прошлом. Был умён.
То фрейлехсом от мачехи-еврейки,
То чем-то мексиканским упоён.

Прельщался и балетом авангарда.
Когда бомбили Грозный, у него
Сгорела там картина Леонардо,
Но в вихре не жалел он ничего.

*    *    *
Жизнь моя, исчезаешь куда ты,
В ускользании учишь чему?
Что ни день, умножая утраты,
Предлагаешь побыть одному.

Я теперь в многолюдной пустыне,
Но, такой пустоты посреди,
Неземной, небывалой доныне
Ты свободой меня награди!

В чуждых толпах, в нахлынувших чарах,
От потока меня отграничь,
Дай принять одиночество старых
И молчанье ушедших постичь!

*    *    *

В телескопе холмы и долины
Одинаково мёртвых планет.
Под покровами щебня и глины –
Ничего кроме осыпей нет.

Вечный мир в столбняке бездыханном.
Тут припомнилась юность, когда
Был безрадостным путь по барханам,
Но в конце клокотала вода.

Отчего же, Творящая Сила,
(Жизнь уходит, а не постиг!)
Здесь ты в глину сознанье вселила,
Мне его подарила на миг?