Кто знает...

Что стало с худеньким скуластым парнишкой,
Вырядившимся в просторный, исшарканный
Заплатанный серый отцовские китель,
И заснувшим, свернувшись калачиком,
На парной сентябрьской картофельной гряде,
Под капризным южным ветерком
Среди беспорядочно раскиданных
Грязноватых жёлтых мясистых клубней?
Кто-нибудь слышал? Одни говорили,
Он погиб на втором году войны…
Другие доказывали, будто спился
И замёрз в сугробе в новогоднюю ночь,
Не дойдя детских ста метров
До своей стылой и пропитанной
Сосновым дымом
Покосившейся халупы.
Третьим сорока-белобока на хвосте
Принесла сплетню,
Мол, вчерашний троечник
Удачно женился и занял ответственный пост
В муниципальной администрации.
Стал серьёзным чиновником
И отчего-то кривится,
Когда при нём упоминают
Название родного села
Или имена тех, с кем ходил в школу
В далёком полумифическом детстве,
В котором однажды прикорнул
На картофельной грядке
За небрежно брошенными
Мятыми кривыми вёдрами,
Когда ему и в кошмаре
Не могло присниться,
Что через двадцать бумажных лет
Он подорвётся на противопехотной мине
И глупо истечёт кровью
Вместо того, чтобы превратиться
В самодовольного упитанного клерка
Одного из второстепенных отделов
Городской управы
И, расшаркиваясь, подносить отчёты
Его превосходительству бургомистру.
А по воскресеньям
Возить болезненную мосластую супругу
На дачу, и с вымученным шекспировским смехом
В сотый раз пытать её поднадоевшей байкой,
Как в несуществующем сентябре
Он задремал на мягкой земле,
Взрыхлённой то ли его лопатой,
То ли взрывом замаскированной боевой ловушки,
И, проваливаясь в черноту,
Сетуя на отнявшиеся руки,
Неожиданно почувствовал ледяную стужу,
Пахнущую картофельной ботвой и «Советским шампанским»,
Да успел разобрать чей-то тост:
«С наступающим, мужики!»
А в итоге проспал, дурачок,
Долгожданную заключительную серию
Любимого «Острова сокровищ».