Сашка. Часть четвёртая. 31-32

 31
 
 Разочарование в женщинах присуще старым, молодые же мужчины если и подвержены ему, то весьма ненадолго. Вот и синие глаза девушки, которая работала в строительной бригаде на изоляции труб, Сашку возбудили после того, как остался он один. Не затягивая в долгий ящик знакомство, он пригласил её в кино. И увидел по искоркам радости в её глазах, что начался у него следующий роман. Но произошла неувязка: лаборантка, настойчиво навязывающая ему себя без успеха, задержала его и предупредила:
 - Не в ту сторону тебя, друг, тянет. Я о Кларке. Ей восемнадцати нет, а папа у неё о-го-го… Влипнешь в историю. - Хихикнув, она добавила. - А со мной не будет у тебя проблем. Не пойму, чего ты теряешься: я тебя жениться не зову, я так зову.
 Было о чём задуматься. Голубые глаза – красиво, но риск… А Клара после похода  в  кино стала к нему подбегать на работе в обеденный перерыв, принося булочки с кефиром и готовая его кормить с ложечки. Что было делать? Он не отказывался от продуктов, и только дивился способности женщин узнавать о свободном статусе мужчины. В конце концов, решил не связываться с девочкой. Спасаясь от ненужного соблазна, взял запасной ключ от  музыкальной комнаты, стал закрываться там и до ночи  извлекал звуки  на гитаре.
 Клара испарилась из его жизни, а вот Люба - нет. Что за чёрт! Её долгий взгляд, сопровождающий его во время случайных встреч на станции, не был ему безразличным. «Зачем испортила всё, - думал он. - Ведь нравлюсь. И чего у меня не хватало ей? Хорошая семья могла быть бы…» Однажды он перекусывал в столовой общежития, и там услышал, как какая-то женщина крикнула:
 - Любовь Фёдоровна, подойдите.
 Откуда здесь взялась Любе? Но подошла к стойке незнакомая женщина, которую он раньше видел на кухне. Не знал, что и она Любовь Фёдоровна. Она, почувствовала его взгляд, и сама глянула внимательно, при этом, улыбнулась. С этой улыбки и завязалось их знакомство.  На  второй  день он, сидя за столиком,  кивнул ей. Она подошла, и он спросил, не Акимова ли её фамилия. Вопросительный взгляд её стал весёлым, когда он сказал, как звать его супругу бывшую, у которой девичья фамилия Акимова. Добавил, что они расстались. В этот же вечер знакомая повела его к себе – в маленькую комнатку в бараке. И едва оказались они в ней, она стала быстро раздеваться, шепча: «Можешь представить - я с год не общалась с мужчиной…»  Когда он замешкался, она ему помогла. И потянула его к себе. Насчёт продолжительного отсутствия у неё мужчины она не соврала: застонала от боли. Следующим вечером он поспешил к ней, хоть и чувствовал, что близость  духовная здесь не получится: какая-то она грубоватая. Но удовольствие, испытанное с женщиной, обладающей  конструкцией девушки,  потянуло его повторить то, о чём мужчины всегда говорят: «о, неповторимо!». Но его ждало разочарование: «неповторимость» в Любе исчезла. «Быстро приходит у них в  норму», -  подумал он, получив он урок по анатомии. Зачем ему это? Хотелось бы  привязаться  к  женщине, которая воспринимала бы его грусть и радость.
 Возвращаясь от неё утром, он был остановлен  милицией, проезжающей на машине. Из неё вышел плюгавый сотрудник. В упор глянув снизу вверх на Сашку, проскрипел:
 - К Любке ходить наладился… Жены  мало?
 Сашке бы ему ответить, что больше не пойдёт он к ней. Так нет же...
 - Тебе какая забота? - грубо бросил Сашка. - Не даёт?  Так  правильно  делает, глянь на себя. Ей это надо?
 Больно ударил Сашка низкорослого мужичка,  который без успеха  осаждал Любу. Кстати, знал Сашка, что мент женат, имеет детей, поэтому с ним связываться у Любы резона не было. Плохо взглянул сержант на Сашку и прошипел:
 - Ну, ладно, молокосос. Будет у нас встреча.
 Сашка ему презрительно улыбнулся, не подозревая,  насколько  этот случай изменит его жизнь.

                32

 Вновь отправился Сашка к Косте. Выпили. Побеседовали. Когда допили всю бутылку, Костя посоветовал Сашке переспать ночь у него. Надо было  остаться. Но не послушался, и, попрощавшись, пошёл в общежитие. Было темно. Он плёлся, и,  оступившись, упал и болезненно потянул лодыжку. Стал подниматься и, не смог удержать равновесие, упал.
 - Кто это тут ползает? - грубый голос.
 Смотрит Сашка, а это два дружинника с повязками и сотрудник милиции.  Сотрудник - его  знакомый.
 - Говорил, что встреча будет, -  его узнал плюгавый  сержант. -  Поднимайте, получит путёвку  в вытрезвитель!
 «Гадёныш!» -  подумал Сашка. А его уже взяли под руки и поставили на ноги.
 - Ой-ой,- закричал Сашка, когда он ступил на повреждённую ногу. – Я ногу, похоже, вывихнул, отстаньте!
 - Придуривается, - хмыкнул милиционер. - Тащите к машине.
 - Послушай, мент, - сдержав стон, обратился к нему Сашка. - Я не вру, правда, больно. Подвези до общаги. А Любке скажу, чтобы она тебе разок дала.
 Дружинники захихикали. А милиционер, зубами заскрежетав, подошёл к согнувшемуся, как ветка ивы, Сашке и, упираясь пятернёй в щёки ему, толкнул. Дружинники не успели его подхватить, он рухнул на землю. С трудом  встал;  но сержант повторил тычок. Только на этот раз Сашка, немного отрезвевший, так упал, что ладошкой врезал милиционеру по лицу. Крепко врезал, и будто нечаянно. Милиционер упал, брызгая кровью из повреждённого носа.
 - Попал на отсидку… -  просипел он.
 Дружинники очнулись и схватили Сашку под руки. Его завели в дежурную часть; сержант ещё держал платочек у носа. Составили протокол, дружинники расписались и ушли. И началось избиение. Бил плюгавый, крепко бил дежурный лейтенант и особенно больно - рядовой амбал. Сашка напряг мышцы, боясь за почки. Но вскоре потерял сознание. Когда очнулся в изоляторе, тело и лицо – опухоль, в голове шум. Шум продолжался с неделю, но боль в теле прекратилась позже. Прислали следователя. Ей оказалась щуплая женщина. Она своё отношение к Сашке обозначила без задержки:
 - Такого  выпускать на свободу нельзя. Я бы не выпустила.
 - Бодливой корове рога бог не дал, - ответил Сашка, которого в последнее время посетило отчаянье, так что бояться этой дохлой бабы было бы смешно.
 По её кратким вопросам Сашка понял, что ему хотят повесить серьёзное дело – нанесенье увечья  сотруднику, находящегося при исполнении. Свидание ему дали месяц спустя. Пришла Люба. Оказалось, что все сбережения направила на налаживание контакта со следователем и судьёй.
 Вскоре отправили Сашку в Уфимскую тюрьму,  на экспертизу по вменяемости. В просторной камере было человек тридцать. На середине стол и лавки.  Накурено так, что надзиратель ничего не мог увидеть в дверной глазок. Здесь сблизился Сашка с сокамерником, лет  тридцати. Звали его Володя. В тюрьме он не первый раз. Парень не глупый, но пуганный: когда камера открывалась, он вздрагивал. В этот раз закрыт был за подложное удостоверение члена КПСС, которое он сделал с помощью родного дядьки, который работал в обкоме. За что прошлые отсидки - собирался Сашке рассказать. Но не до историй было Сашке. « На роду у меня написано просидеть всю жизнь в тюрьме?» - задавал вопрос он себе, в ожидании суда. Столько сделал усилий, и всё прахом, как будто не было свободы. А ведь почти выбрался. Если бы не Люба. От неё трещина. Конечно, она началась раньше, в детстве, но ведь залепил…
 Володя, видя настроение знакомого и, видимо, догадываясь о причине его, сказал:
 - Нос не опускай, я в первый раз одиннадцать лет  отсидел, и ничего, не подох.
 - По малолетке, что ль, сел? - удивлённо спросил Сашка.
 - А ты как думал? Хочешь, расскажу. Подсаживайся ближе.
 Сашка сел к нему на нары; и тот стал рассказывать:
 - С малолетства я с ворами якшался. Сам   подворовывал. Братва как то собралась на дело. Я стал умолять, чтобы меня взяли.  Сначала упирались – дело не простое, из Ленинграда надо было ехать во Владивосток, такая вот прогулка.  У  них там кореш выбился в люди – на какой-то базе зам. директора работал. С этого и возникло дело. Пожилой вор, в конце концов, решил меня взять, сказал: «Может, пригодится». Мне пятнадцать стукнуло. Приехали, короче, во Владивосток. Встретил нас кореш. Затеял он ограбить склад по наводке. У нас была схема, где обозначены были пост сторожа и месторасположение контейнера, который мы должны будем вскрыть. Сторожа, вооружённого,  предполагалось оглушить и связать. Товар нам предстояло вывезти на ведомственном грузовике, сбив замок гаража, на побережье, где нас будет ждать катер с покупателями, которые рассчитаются. Всё шло гладко только до сторожа. Оглушить не смогли, он одному врезал и добрался до ружья. Но финка успокоила его. Мне  страшно стало. Но остальное прошло нормально. Контейнер оказался набитым женскими шубками. Отвезли их на берег. Катер нас ждал. Встретили то ли китайцы, то ли японцы – узкоглазые. Отдали мы товар, денежки сполна получили – два чемоданчика сотенных. Возвращались в разных поездах; у каждого был  потрёпанный чемодан: заранее приготовил кореш. Но вычислили нас быстро. Хотя я успел тётке, которая пригрела меня, на новый дом подкинуть денег, и сам  погулял. Короче, повязали нас. Убийство сторожа на себя взял я – но вора старого от вышки не отмазал: он шёл организатором. Возили меня во Владивосток, там я ломал комедию – показывал, как убивал. Кореша тоже замели, прокурор просил расстрел, но дали максимальный срок. – Володя потянулся и продолжил. - Когда вышел, мне исполнилось двадцать пять. Слушай, заодно расскажу,  что дальше было.
 - Лучше в другой раз, ладно? – Сашке стало тоскливо: «Неужели до конца жизни буду слушать  бредни?»
 Признали Сашку нормальным и отправили обратно – В Стерлитамак. Время катилось в ожиданье суда. С адвокатом, которого ему наняла Люба, увиделся он перед судом. Это был гладкий мужичок, на дорогом пиджачке которого прикручен был ромбик высшего образования. Очень удивила Сашку его позиция:
 - Вот что, дорогуша, на суде делай вид  раскаявшегося человека. Не лепечи, что ударил   случайно. Для судьи это повод думать, что юлишь и не раскаиваешься. Да, ударил, потому что был пьян и не управлял собой. Но об этом сильно жалеешь и приносишь извинения сотруднику. Запомнил?
 - Он и добивается, чтобы я сознался, что  специально его ударил.
 - Да так и выходит, как не поймёшь! - вскрикнул адвокат. - Влип ты по уши, парень, и, чтобы не говорил, это слова, а разбитый нос – факт. Говори, как учу, не то пяток получишь.
 Скользким показался адвокат Сашке. Но хорошую Сашке характеристику с работы на суд представил, и показал судье вырезку из Омской городской газеты,  где изображён был Сашкин портрет, а под ним написана статья о лучшем на строительстве каменщике. Газету,  конечно, передала ему Люба. Всё-таки, молодчина! Вот только не сможет, вертихвостка, ждать его, если осудят, закрутит... 

 Сашка на суде  упёрся и говорил только то, что было. Дружинники врали дружно, но всем присутствующим было ясно, что смущаются и путаются в показаниях. Судья даже головою покачала. А вот рабочие с ТЭЦ говорили всё только  хорошее о нём, и, их слушая, Сашка низко опустил голову и вытер слёзы. И это не ускользнуло от внимания судьи, пожилой женщины со строгими, но печальными глазами. И уж как не пытался милиционер представить дело так, что напившийся хулиган сознательно избил его, сотрудника при исполнении служебной обязанности, и как не резвился молодой прокурор, припомнивший прошлый Сашкин срок и запросивший пять лет, судья назначила ему год и четыре месяца заключения. Значит, отсидеть осталось год. Когда уводили его из зала суда, Люба  сказала громко:
 - Держись, Сашенька, буду ждать.