Чёрные прорабы. Рассказ

Чёрные прорабы

Курс моего обучения в институте завершался. Подходило время выполнять дипломный проект. Вдруг на потоке стали распространяться слухи о неимоверно сложном предмете «Спецкурс по строительному производству», рассматривающего возведение специальных и уникальных зданий. Казалось бы, что может испугать студента пятикурсника, прошедшего огонь и воды? Эти рассказы сначала шелестели страницами конспекта, забытым на подоконнике нерадивым студентом, потом стучали по извилинам мозга, словно указкой по доске и чуть позже приближаясь к часу «Х» в расписании занятий, накрывали холодной волной выдуманных ужасов по сдаче зачета по этому предмету. Речь шла, конечно же, не о самом предмете, но о его преподавателе- профессоре Марко-Донато. Откуда, с каких краев занесло в наш политеховский угол в предгорьях Урала человека, с вызывающе-загадочной фамилией, неведомо. Но, что точно было известно, это то, что он не любил студентов. Не отдельно взятых, а всех подряд вне зависимости от пола, вероисповедания, социальной принадлежности, и наконец, статуса в академической успеваемости. В преподавательских и студенческих кругах знали, что он однажды «завалил» на зачете почти весь поток из-за, как многим тогда показалось, опоздавшего на лекцию артистичного, со снайперским чувством юмора и не имеющего меры в своем остроумии студента. Технические ВУЗы всегда славились такими натурами. Зачет сдали только после невероятно нервного и сильного по накалу эмоций спора между профессором Марко-Донато и деканом факультета.
Студенческая легенда, записанная каким-то аспирантом, звучала примерно так: наш артист прибыл на лекцию минут на пять позже, и с шумом, который прозвучал в немой тишине аудитории, как удар о пол шкафа, не устоявшего на подломленной ножке, ввалился в проем распахнутой почти настежь двери и застыл на пороге. Профессор воззрился, сверкавшими от негодования глазами, на опоздавшего, ожидая объяснений.
-Извините профессор, забежал в буфет заглотить калорий двести.
Профессор то ли случайно, то ли намеренно ответил с иронией в голосе и в рифму, принимая нагловатый ответ студента.
-Ах, вот какие вести. Впустить тебя теперь не много ль будет чести?
Студент состоявший в постоянной труппе студенческого театра, неизвестно по какой причине, может и с испугу, а может по театральной привычке, воспринял эту реплику как сценическую игру мгновенно принял артистическую позу, округлив глаза, и застыл, ожидая следующей фразы, которую глубоко вздохнув, преподаватель собрался произнести. И вот что случилось в этой мизансцене. Профессор вместе с выдохом произнес:
- А ты знаешь студент, что сытое брюхо к науке глухо?
Какое-то реле или тумблер щелкнул у парня в мозгу.
-Глухо, то глухо, но без еды не лезут мысли в ухо, - поддерживая ритм и рифму неожиданно произнёс студент. Аудитория, видя такой расклад начала набирать в лёгкие воздух.
-Я вижу ты, студент, ошибся ВУЗом.
Артист парировал, возможно, понимая уже к чему ведет этот диалог, но не мог остановиться.
-Чем же я не вышел, ликом или пузом?
Аудитория, набитая до отказа, оцепенело наблюдая этот драматический эпизод, грохнула как корабельная пушка, сметая начисто все накопившееся напряжение. Народ долго не мог уняться. Только грозный звериный рык, пришедшего в себя от нечаянной наглости оппонента, остановил это буйство в студенческом прайде.
-Студент, вон из аудитории. Все вон! Устроили здесь КВН.- кричал он вслед убегающим студентам. Сто двадцать человек смело из помещения как при сигнале «Пожарная тревога».
Потом был зачет...
Вот такая предыстория. Возможно это было не совсем так, свидетели давно закончили институт, осталась только байка. Но моя задача изложить это более образно не в виде анекдота или сухого пересказа этой давней истории, выраженного в пяти фразах и в трёх банальных репликах вроде этих:
-Студент ты опоздал. Закрой дверь с той стороны.
- Профессор мне с этой удобней.
-Вон из аудитории!
Пресновато, не правда ли?
     Но что же с моей историей? На лекцию явился, без исключения, весь поток. Расселись за столы без обычного излишнего шума и суеты. Нашедшие место быстро притихали и сидели почти не шелохнувшись, изредка перелистывая страницы каких-то тетрадок. Многие стремились сесть на задних рядах и как оказалось позже, они совершенно напрасно надеялись, что их не достигнет строгий взор профессора. Я, как ни странно, чувствовал себя комфортно. Слухи не коснулись моих ушей. Я всего лишь подчинился тому состоянию атмосферы, которое присутствовало в аудитории. За пару секунд до звонка толпа окончательно онемела. И вот он знаменательный миг. Высокие двери отворились. Сначала одна створка, потом другая, которую открыл щуплый институтский рабочий-столяр со стремянки, постучав молоточком по верхней защелке. Затем зашел огромный человек. Расстояние от двери до преподавательского стола в этой немаленькой аудитории он преодолел за три с половиной шага, быстро переставляя ноги, под которыми постанывали уставшие и пожилые доски. Повизгивали в теле древесины потревоженные гвозди, сетуя на неожиданное беспокойство. Они уже давно нашли свое место в жизни деревянного настила, и вот надо же какие перемены. Еле слышный синхронный вздох студентов пронесся по аудитории. Слышно было как хлопали друг о друга густо украшенные тушью ресницы девчонок. Профессор поставил портфель на стол обернулся к аудитории оглядев из-под тяжелых бровей собравшийся народ. Потом в те же три- четыре шага подошел к окну и распахнул створку, одновременно расправляя чуть опущенные огромные плечи. Чувствовалось, что даже здесь ему тесновато.
Меня зовут Алексей Петрович Марко-Донато. Ученое звание-профессор. Проведу несколько лекций по спецкурсу строительного производства. По окончании зачет.
Народ безмолвствовал.
-Ну, что же, если нет на данном этапе вопросов, то начнем,- еще раз окинув взором последние ряды столов, которые при его росте были как на ладони.
Вскинул вопросительно правую бровь, возможно удивившись, что на заднем ряду сидели почти одни девчонки. Лекция началась. Профессор рассказывал довольно интересно, но монотонно, иногда напрягая наш слух тем, что в конце абзацев своего повествования излишне громко произносил последние фразы. В этот момент по плечам студентов шел странный импульс. Я начал заниматься тем, чем обычно на лекциях, на которых не надо много писать, а именно на страницах конспекта стал рисовать разнообразные картинки. В свое время я понял, что запоминаю устный материал, когда рука выписывает на бумаге какие-нибудь формы и образы, что не особо нравилось преподавателям, которые иногда делали «контрольную закупку», как сказали бы теперь, проверяя наличие и заполнение конспектов. Но понимание всегда находилось, тем более что везде были раскиданы ключевые слова и фразы в хронологическом порядке ведения лекции, да и на конкретно поставленные вопросы всегда я отвечал довольно сносно. Вот и теперь я рисовал конические формы с усеченными верхушками вытянутые цилиндры, прямоугольные формы и все эти линии пересекал аккуратными двойными линиями. Из недр памяти вылезала картинка места где я проходил производственную практику, но в этом я еще не отдавал отчета в тот момент. Почему всплывала именно она непонятно, но подсознание явно готовило меня к чему-то, что должно произойти в этот день или даже с минуты на минуту. Профессор ходил попеременно то вдоль одного, то вдоль другого прохода между четырьмя рядами столов, они при этом слегка, почти незаметно, покачивались. Приходилось закрывать свой импровизированный альбом от цепкого взгляда преподавателя. Мало- помалу аудитория осмелела и расслабилась. Кто-то шептался с товарищем, кто-то списывал пояснительную записку к последней курсовой работе, иные достали журналы. Прошло более часа, на перемену лектор нас не отпустил, обещая закончить пораньше. И тут почувствовалось, что профессор решил встряхнуть аудиторию и вернуть к себе внимание. Крупное лицо подернулось свежим багрянцем, чуть-чуть переходящим в сизый цвет на крыльях носа, которые начали учащенно вздыматься, выдавая раздражение их хозяина. Неожиданно он вскинул седеющую голову, и фигура его зрительно еще больше увеличилась, грузное тело, казалось нависло огромной тяжестью над всеми нами. Он повысил голос, звуки которого бетонными шарами поскакали от стены до стены, заставляя их трястись от ударов, стекла окон жалобно застонали от натиска воздушной волны.
-Скажите мне, многообразованные студенты, что такое градирня? - шары из бетона повисли в воздухе, грозя обрушиться на наши головы.
В аудитории стояла тишина такая, что казалось все в этот миг замерло в мире, что могло бы издавать звуки, даже не стало слышно визга реборд и звона рельс под бегущими рядом с учебным корпусом трамваев. Пауза затянулась и стала жестоко бить по нервам. Все жаждали её разрешения.
-Кто из вас ответит, что это такое? - надавил еще сильнее на наши нервы преподаватель.
С этими словами он пошел тяжелыми шагами вдоль моего ряда пристально вглядываясь в лица студентов. Никто не решался вымолвить и слово. Мы понуро сидели, пряча глаза, как сборище преступников, которых когда-то приговорили к отрезанию языка и исполнили наказание.
-Никто не ответит на этот вопрос, потому что вы все «чёрные прорабы» и этим все сказано. Все! - он охватил широким жестом руки всю аудиторию.
Профессор продолжал двигаться, имея явно какое-то намерение. Похоже, он выискивал жертву. Во мне боролось чувство солидарности с товарищами и желанием ответить этому заносчивому профессору. Что такое градирня я знал. Профессор неожиданно повернулся ко мне, красноречивым кивком предложил мне встать. Сверху вниз надавил взглядом на темечко так, что ноги сами подогнулись.
-Ответь ты, художник!
Странно, но у меня почему-то отлегло от сердца. Волнение, которое только что било стойким тремоло по кончикам пальцев, улеглось. Сомнения отлетели, спокойствие разлилось в душе ровно так, как будто наконец- то разрешился вопрос, мучавший сознание очень долгое время. Я понял его выбор и возможный приговор. Вопреки всему я смело открыл почти законченный рисунок и быстро надписал над изображенным на листке усеченным конусом чуть ниже, ранее записанного имени профессора - «градирня на ТЭЦ-9» и передал тетрадь ему в руки.
- Алексей Петрович,- начал я, обращаясь к преподавателю,- градирня это- устройство для охлаждения большого количества воды конвективными потоками воздуха. Применяется в системах оборотного водоснабжения для охлаждения теплообменников на тепловых станциях, например, на ТЭЦ.
Я прямо смотрел в глаза профессору, совершенно четко понимая, что ответ мой правильный, в чем не сомневался. Тем более, что проходил производственную практику на строительном участке, который как раз занимался ремонтом башен градирен. Но вопреки моему ожиданию на какое-нибудь признание ответа, случилось нечто совсем неожиданное. То ли профессор принял мое объяснение неким вызовом лично ему, то ли по каким- то другим причинам, только лицо его побагровело еще больше, и он резко сказал:
-Студент выйди из аудитории! Можешь больше не появляться на лекциях.
Препираться совершенно не было необходимости, как и желания допытываться почему у профессора такая реакция на правильный ответ. Тетрадка, которую он бросил на стол мигом исчезла в портфеле, еще через несколько секунд я оказался в проеме дверей и махал из-за спины преподавателя на прощание товарищам, оставшимся на продолжение моральной экзекуции. А что она продлится я не сомневался. Похоже я случайно поколебал непогрешимое самомнение профессора. Я постоял за закрытой дверью из любопытства.
-Ответ студента совершенно правильный, но как раз такое исключение подтверждает правило,- я слышал совершенно ровный голос из аудитории. - Вы все будете «чёрными прорабами» и никто не убедит меня в обратном.
-Почему же? - староста из третьей группы рисково задал вопрос,- разве из нашего института мало вышло умных и светлых людей-организаторов производства, инженеров?
Я уже ожидал, что сейчас услышу треск раздираемой плоти студента или как минимум, ломаемого стула, но услышал довольно спокойный ответ.
-Вы провели здесь почти пять лет, но мало чему научились. У вас теперь есть образование, но оно мало чем вам поможет, потому что нет образованности, той суммы знаний как результата обучения, применяемого на практике. Остается надеяться, что жизнь это быстро исправит. Поэтому предлагаю всем достойно пройти этот «чёрный» период переосмысления себя в профессии и действительно научиться что-то делать самим.
Алексей Петрович, почему всё-таки «чёрные прорабы»? - настаивал студент.
-Потому что у некоторых скоро возникнет разочарование в профессии, но кто-то всё-таки неплохо устроится в жизни, будут те, а их большинство, кто станет изо дня в день выполнять рутинную работу, проклиная этот несправедливый мир. Но реального успеха достигнут только единицы. Знания - только база, но и они имеют свойства химеры, ибо знания временны и неустойчивы, отвечают востребованности для решения проблем сиюминутных и в исторических мерках ничтожных. А истинных творцов природа рождает редко. Потому мы все «чёрные прорабы».
Профессор ненадолго задумался, и видимо посчитав что сказал достаточно, продолжил лекцию. Монотонный голос вновь окутал аудиторию. Этот курс был небольшим и скоро лекции закончились. Зачёт поток сдал на удивление хорошо, не испытывая напряжения. Меня на зачёте он уверенно узнал, и как я только вошёл в помещение тут же пригласил за свой стол. Пронзительно взглянул, при этом складывая ладони на столе «домиком», пальцами вверх и спросил:
-Ну, что художник, надеюсь, твои дома не завалятся? - при этих словах он резко повернул ладони, ребром их ударяя по поверхности стола, как будто роняя это импровизированное сооружение. В этот момент обнажились запястья рук из-под свободных рукавов рубашки, и я увидел полосы рубцов, уходящие глубоко под одежду. Я внимательно посмотрел профессору в глаза и только сейчас увидел тонкую полоску коллоидной ткани на лице, которую не замечал даже и с небольшого расстояния, идущую от подбородка к виску. Эта бывшая рана и придавала вид несколько пренебрежительного взгляда, из-за приспущенной правой брови.
-Нет, - коротко ответил я.
-Ну, что ж, давай зачетку.
Профессор аккуратно вывел свою фамилию и я, поблагодарив его вышел из аудитории.
Мой молодой эгоизм и короткое время проведенное с этим преподавателем не позволило ознакомиться с его историей жизни. Поэтому он так и остался для меня неведомой величиной. Но вопрос, поставленный на зачёте, позволил предположить, что у человека когда-то случилась, вполне возможно, трагедия, связанная со строительством. Я не стал рыться в его биографии, шрамы, прячущиеся под рубашкой на кистях рук и рубец на лице, рассказали больше о его жизни, чем канцелярские анкеты.