Рассказ лейтенанта морской пехоты США

Меня зовут Майкл Фогетти, я – капитан Корпуса морской
пехоты США в отставке. Недавно я увидел в журнале фотографию
русского памятника из Трептов-парка в Берлине и вспомнил
один из эпизодов своей службы.

Мой взвод после выполнения специальной операции получил
приказ ждать эвакуации в заданной точке,
но попасть в эту точку мы так и не смогли.

Стало понятно, что следующая атака может быть для нас последней:
у нас было ещё двое ворот, а тяжёлых грузовиков в городе хватало.
Нам повезло, что подошло время намаза, и мы, пользуясь
передышкой и мобилизовав максимальное количество гражданских,
стали баррикадировать ворота всеми подручными средствами.

Внезапно на мою рацию поступил вызов от Смита:

- "Сэр. У меня какой-то непонятный вызов, и вроде от русских.
Требуют старшего. Позволите переключить на вас?"

- "А почему ты решил, что это – русские?"

- "Они сказали, что нас вызывает «солнечная Сибирь»,
а Сибирь – она вроде бы в России"…

- Валяй, – сказал я и услышал в наушнике английскую речь с лёгким,
 но явно русским акцентом.

- "Могу я узнать, что делает United States Marine Corps н
а вверенной мне территории?" – последовал вопрос.

- "Здесь – Marine Первый лейтенант Майкл Фогетти.
С кем имею честь?" – в свою очередь, поинтересовался я.

-"Ты имеешь честь общаться, лейтенант, с  тем, у кого,
единственного в этой части Африки, есть танки, которые могут
радикально изменить обстановку. А зовут меня «Танкист»!"

Терять мне было нечего. Я обрисовал всю ситуацию, обойдя,
конечно, вопрос о нашей боевой "мощи".
Русский в ответ поинтересовался, не является ли, мол,
мой минорный доклад просьбой о помощи.

Учитывая, что стрельба вокруг периметра поднялась с новой силой,
и это явно была массированная атака осаждающих,
я вспомнил старину Уинстона, сказавшего как-то, что если бы Гитлер
вторгся в ад, то он, Черчилль, заключил бы союз против него
с самим дьяволом, и ответил русскому утвердительно.


Но тут от русских последовала следующая команда:
- "Отметьте позиции противника красными ракетами и ждите.
Когда в зоне вашей видимости появятся танки, это и будем мы.
Но предупреждаю: если последует хотя бы один выстрел
по моим танкам – всё то, что с вами хотят сделать местные партизаны,
покажется вам нирваной по сравнению с тем, что сделаю с вами я."


Я приказал отметить красными ракетами скопления боевиков
противника, не высовываться и не стрелять по танкам в случае,
ежели они появятся.

И тут грянуло!
Били как минимум десяток стволов калибром не меньше 100 мм.
Часть боевиков кинулась спасаться от взрывов в нашу сторону,
и мы их встретили, уже не экономя последние магазины и ленты.
А в просветах между домами, на всех улицах одновременно
появились силуэты танков Т-54, облепленных десантом.

Боевые машины неслись как огненные колесницы.
Огонь вели и турельные пулемёты, и десантники.

Совсем недавно казавшееся грозными боевики
рассеялись как дым. Десантники спрыгнули с брони и,
рассыпавшись вокруг танков, стали зачищать близлежащие дома.
По всему фронту их наступления раздавались короткие
автоматные очереди и глухие взрывы гранат в помещениях.

С крыши одного из домов внезапно ударила очередь,
три танка немедленно повернули башни в сторону последнего
прибежища полоумного героя джихада, и строенный залп,
немедленно перешедший в строенный взрыв, лишил город
одного из архитектурных излишеств.

Я поймал себя на мысли, что не хотел бы быть мишенью
русской танковой атаки, и даже будь со мной весь батальон
с подразделениями поддержки, для этих стремительных
бронированных монстров с красными звездами мы не были бы
серьёзной преградой.

И дело было вовсе не в огневой мощи русских боевых машин.
Я видел в бинокль лица русских танкистов, сидевших
на башнях своих танков. В этих лицах была абсолютная уверенность
в победе над любым врагом. А это сильнее любого калибра.

Командир русских, мой ровесник, слишком высокий для танкиста,
загорелый и бородатый капитан, представился неразборчивой
для моего бедного слуха русской фамилией, пожал мне руку
и приглашающе показал на свой танк.

Мы комфортно расположились на башне, как вдруг русский офицер
резко толкнул меня в сторону. Он вскочил, срывая с плеча автомат,
что-то чиркнуло с шелестящим свистом, ещё и ещё раз.
Русский дёрнулся, по лбу у него поползла струйка крови,
но он поднял автомат и дал куда-то две коротких очереди,
подхваченные чётко-скуповатой очередью
турельного пулемёта с соседнего танка.

Потом извиняюще мне улыбнулся и показал на балкон таможни,
выходящий на площадь перед стеной порта.
Там угадывалось тело человека в грязном бурнусе и блестел ствол
автоматической винтовки.

Я понял, что мне только что спасли жизнь. Черноволосая девушка
(кубинка, как и часть танкистов и десантников) в камуфляжном
комбинезоне тем временем перевязывала моему
спасителю голову, приговаривая по-испански, что
«вечно сеньор капитан лезет под пули», и я в неожиданном
порыве души достал из внутреннего кармана копию-дубликат
своего Purple Heart, с которым никогда не расставался,
как с талисманом удачи, и протянул его русскому танкисту.
Он в некотором замешательстве принял неожиданный подарок,
потом крикнул что-то по-русски в открытый люк своего танка.
Через минуту оттуда высунулась рука, держащая огромную
пластиковую кобуру с большущим пистолетом.
Русский офицер улыбнулся и протянул это мне.

А русские танки уже развернулись вдоль стены,
направив орудия на город. Три машины сквозь вновь открытые
и разбаррикадированные ворота въехали на территорию порта,
на броне переднего пребывал и я.
Из пакгаузов высыпали беженцы, женщины плакали и смеялись,
дети прыгали и визжали, мужчины в форме и без орали и свистели.

Русский капитан наклонился ко мне и, перекрикивая шум, сказал:
«Вот так, морпех! Кто ни разу не входил на танке
в освобождённый город, тот не испытывал настоящего праздника души.
Это тебе не с моря высаживаться».- И хлопнул меня по плечу.

Танкистов и десантников обнимали, протягивали им
какие-то презенты и бутылки, а к русскому капитану подошла
девочка лет шести и, застенчиво улыбаясь, протянула ему шоколадку
из гуманитарной помощи.
Русский танкист подхватил её и осторожно поднял, она обняла его
рукой за шею, и меня внезапно посетило чувство дежавю.

Я вспомнил, как несколько лет назад в туристической поездке
по Западному и Восточному Берлину нам показывали
русский памятник в Трептов-парке.
Наша экскурсовод, пожилая немка с раздражённым лицом,
показывала на огромную фигуру русского солдата
со спасённым ребенком на руках и цедила презрительные фразы
на плохом английском. Она говорила о том, что, мол, это всё
– большая коммунистическая ложь, и что кроме зла и насилия эти
русские на землю Германии ничего не принесли.

Будто пелена упала с моих глаз.
Передо мною стоял русский офицер со спасённым ребёнком на руках.
И это было реальностью, и, значит, та немка в Берлине врала,
и тот русский солдат с постамента в той реальности тоже спасал ребёнка.
Так, может, врёт и наша пропаганда о том, что русские спят и видят,
как бы уничтожить Америку?..
Нет, для простого первого лейтенанта морской пехоты такие высокие
материи слишком сложны. Я махнул на всё это рукой и чокнулся
с русским бутылкой виски, неизвестно как оказавшейся в моей руке.

В этот же день удалось связаться с французским пароходом,
идущим сюда под эгидою ООН и приплывшим-таки в два часа ночи.
До рассвета шла погрузка, Пароход отчалил от негостеприимного берега,
когда солнце было уже достаточно высоко.
И пока негостеприимный берег не скрылся в дымке,
маленькая девочка махала платком оставшимся
на берегу русским танкистам.

А мастер-сержант Смит,
бывший у нас записным философом, задумчиво сказал:
- «Никогда бы я не хотел, чтобы русские всерьёз стали воевать с нами.
Пусть это непатриотично, но я чувствую, что задницу
они нам обязательно надерут.»

И, подумав, добавил:
- «Ну а пьют они так круто, как нам и не снилось.
Высосать бутылку виски из горлышка – и ни в одном глазу…
И ведь никто нам не поверит".