Дочь Монтесумы

15.  часть 1. Часть 2 ниже               
    Двор Монтесумы
Я так ослабел от ран, что с неделю после этого случая не мог тронуться с места, да и потом меня пришлось нести на носилках. Лишь когда мы находились
уже в трех днях пути от Теночтитлана, я смог идти
сам. Дороги здесь были куда лучше английских, и о
них тщательно заботились. Я радовался, что держусь
на собственных ногах, потому что мне вовсе не нравилось ехать на плечах у других людей, как это принято у индейцев. Такой способ передвижения больше
подходит для женщин. К тому же в нем не было больше никакой необходимости. Жара спала, и теперь мы
шли по прохладному плоскогорью, переваливая через хребты.
Никогда еще я не видел такой мрачной местности,
как эти бесконечные голые пространства, где росли
только редкие колючки алоэ15 да кактусы самых фантастических видов, ибо только они и могли выжить
на песчаной безводной почве. Поистине удивительная страна! Три совершенно различные по климату
области уживаются в ней бок о бок, и рядом с великолепием тропиков лежит бескрайняя мертвая пустыня.
15 Автор имеет в виду американское алоэ, то есть агаву.
На ночь остановились в одном на выстроенных
вдоль дороги домов для путников. Дом этот стоял
недалеко от перевала через сьерру, или горную цепь,
окружающую долину Теночтитлана. Снова в путь мы
пустились задолго до рассвета, потому что здесь на
большой высоте было так холодно, что после привычной жары почти никто не мог спать. К тому же Куаутемок хотел к ночи добраться до города.
Через несколько сотен шагов дорога вывела нас на
перевал. Невольно я остановился, охваченный восторгом и удивлением. Далеко внизу, словно в огромной чаше, лежали земли и воды, еще скрытые от глаз
ночными тенями, зато прямо передо мной возвышались окутанные облаками вершины двух снежных гор.
Лучи еще невидимого солнца уже играли на них, окрашивая снежную белизну кровавыми бликами. Это были Попокатепетль – «Холм, который курит», и Истаксиуатль – «Спящая женщина»16. Невозможно представить более величественное зрелище, чем эти две
вершины в предрассветный час.
Над высоким кратером Попокатепетля поднимался
толстый столб дыма. Пронизанный изнутри отблесками пламени и залитый снаружи темно-алым заревом
восходящего солнца, он казался вращающейся огнен16 Правильнее – «Белая женщина», однако мы сохраняем тот перевод,
который дает автор.
ной колонной. У ее основания сверкающие склоны постепенно меняли свой цвет от ослепительно белого
до темно-красного, от красного до густо-малинового, и
так – через все великолепие оттенков радуги. Описать
это невозможно, а представить себе подобное зрелище может только тот, кто сам видел вулкан Попокатепетль в лучах восходящего солнца.
Налюбовавшись Попокатепетлем, я повернулся к
Истаксиуатлю. Эта гора не так высока, как ее «муж» –
ацтеки считают оба вулкана мужем и женой. Сначала
я увидел только огромную, словно изваянную из снега, фигуру женщины, которая как бы покоится в вознесенном к облакам гробу, рассыпав волной волосы по
склону горы. Но вскоре солнечные лучи коснулись ее,
и она пробудилась и величаво поднялась из розового
тумана, являя поразительное и захватывающее зрелище. Однако как ни хороша спящая женщина на рассвете, я больше люблю ее вечером, когда она возлежит во всем своем великолепии на ложе ночной темноты и медленно, торжественно погружается во мрак.
Пока я любовался вершинами, заря постепенно
разливалась сверху по склонам вулканов, освещая
покрывающие их леса. Однако обширная долина все
еще была заполнена густым туманом; он медленно
перекатывался, словно волнующееся море, из которого, подобно островкам, выступали верхушки хол-
мов и крыши храмов. По мере того как мы спускались по довольно крутой дороге, туман постепенно
рассеивался, и, наконец, внизу засверкали освещенные солнцем озера Чалько, Хочимилько17 и Тескоко,
подобные трем гигантским зеркалам. На берегах озер
виднелись многочисленные города, но самый большой из них – Теночтитлан, казалось, плыл посредине
водной глади. Вокруг городов и за ними зеленели возделанные поля маиса, заросли алоэ и густые рощи,
а далеко позади возвышалась черная стена скал, замыкающих долину.
Целый день мы быстро продвигались по этой волшебной стране. Позади остались города Амекамека и
Айоцинго, которые я не стану описывать, а также множество живописных селений, разбросанных по берегу
озера Чалько. Затем мы вступили на каменную дамбу,
похожую на широкую дорогу, проложенную посреди
озера, и во второй половине дня достигли город Тлауака. Отсюда мы направились к Истапалапану, где Куаутемок хотел заночевать в доме своего царственного
дяди Куитлауака. Но когда мы добрались до города,
оказалось, что Монтесума, извещенный скороходами
о нашем приближении, повелел нам немедленно прибыть в Теночтитлан и выслал для этого навстречу па17 Другое, удержавшееся до нашего времени, название этого озера –
Хочикалько.
ланкины. Нам оставалось только сесть в них и покинуть цветущий город садов.
Носильщики, не останавливаясь, несли нас по южной дамбе в столицу. Мы двигались мимо городов, выстроенных на вбитых в дно озера сваях, мимо садов,
выращенных на плотах и плававших на воде, словно
лодки, мимо бесчисленных теокалли и пышных святилищ. Озеро вокруг было заполнено множеством легких пирог, а по дамбе сновали в разных направлениях тысячи индейцев, занятых своими делами. Наконец, перед самым заходом солнца мы достигли Холока, укрепленного сторожевого форта, который расположен на скрещении двух дамб. Я написал «расположен», но увы! – его уже больше нет. Кортес разрушил
Холок, точно так же как все остальные прекрасные города, представшие в тот день перед моими глазами.
От Холока начинался Теночтитлан – теперь его называют Мехико, – самый величественный и могучий
из всех городов, какие мне доводилось когда-либо видеть. В предместьях дома были построены из адобов
– слепленных из ила необожженных кирпичей, – но
в центральных, богатых кварталах возвышались здания, сложенные из красного камня. Посредине каждого дома, окруженного садом, находился открытый
дворик. Между домами пролегали бесчисленные каналы с пешеходными дорожками по обеим сторонам.
На площадях стояли ступенчатые пирамиды, дворцы
и храмы. Но все это сразу померкло, когда мы очутились на огромной торговой площади, или тьянкес,
и я увидел гигантскую пирамиду. К вершине ее с юга
и с севера, с запада и с востока вели четыре каменные лестницы, на ступенях пирамиды лежали груды
человеческих черепов, а на самом верху стоял великолепный храм из полированных глыб с высеченными на всех стенах изображениями змей. Я видел этот
храм лишь мельком, потому что уже смеркалось, и
нас быстро понесли куда-то дальше сквозь темные
улицы.
Через некоторое время я заметил, что здания города остались позади. Теперь мы поднимались на холм,
поросший могучими кедрами. Наконец носилки остановились на широком дворе, и меня попросили сойти.
Дом, куда привел меня принц Куаутемок, оказался поистине необычайным! Потолки во всех комнатах
были из кедрового дерева, на стенах висели богатые
разноцветные ткани, а золота здесь было, наверное,
столько же, сколько в нашем английском доме бывает
кирпича и дуба. Вслед за слугами с кедровыми жезлами в руках мы прошли сквозь анфиладу комнат и
галерей, пока, наконец, не добрались до зала, где нас
ожидали другие слуги. Они омыли нас ароматной водой, облачили в пышные наряды, а затем провели к
двери, перед которой нам пришлось снять сандалии
и накинуть грубые темные плащи, чтобы скрыть под
ними свои роскошные одеяния. Только после этого
нам позволили переступить порог и войти в большой
зал, где уже собралось множество знатных мужчин и
несколько женщин. Все они стояли неподвижно и были закутаны в такие же грубые плащи. Дальний конец
вала отгораживала позолоченная деревянная ширма,
из-за которой доносилась нежная музыка.
Мы остановились посредине вала, освещенного
благоухающими факелами. Несколько человек приблизилось к нам, приветствуя принца Куаутемока, однако я заметил, что все они с любопытством рассматривают меня. Но вот к нам подошла высокая, стройная женщина необычайной красоты. Она была облачена в великолепное одеяние, украшенное драгоценностями, которые виднелись из-под темного плаща.
Я уже устал удивляться и был до крайности утомлен, но, несмотря на все, вид этой женщины буквально поразил меня: никогда еще я не встречал такого
прелестного лица! Обрамленное падающими на плечи волнистыми прядями, оно было озарено большими, ласковыми, как у лани, глазами; благородные черты были необычайно нежны; лицо казалось немного
грустным, но чувствовалось, что при случае оно может быть яростным и даже жестоким. Этой знатной
особе было не более восемнадцати лет; она находилась в самом начале расцвета, однако обладала формами зрелой женщины и поистине царственным величием.
– Привет тебе, мой брат Куаутемок! – проговорила
она приятным голосом. – Наконец-то ты прибыл! Мой
царственный отец давно тебя ждет, и тебе придется
ему объяснить, почему ты задержался. Моя сестра и
твоя жена тоже удивлялась твоему опозданию.
Пока девушка говорила, я скорее почувствовал,
чем увидел, что она внимательно меня разглядывает.
– Привет тебе, Отоми, сестра моя! – ответил
принц. – Я задержался в дороге. Путь от Табаско
дальний, а тут еще с моим спутником теулем, – при
этих словах он кивнул в мою сторону, – приключилось
по дороге несчастье.
– Какое несчастье?
– Он спас меня от когтей пумы, рискуя жизнью, когда все остальные бежали, ну и сам пострадал. Дело
вот как было… – И принц коротко рассказал о нашей
охоте.
Девушка слушала внимательно, и я заметил, как горели ее глаза, пока принц говорил. Но вот он кончил,
и она обратилась ко мне:
– Добро пожаловать, теуль, – проговорила она с
улыбкой. – Ты не из нашего племени, но все равно ты
мне нравишься.
И все так же улыбаясь, она отошла от нас.
– Кто эта знатная женщина? – спросил я Куаутемока.
– Это моя двоюродная сестра Отоми, принцесса
племен отоми, любимая дочь моего дяди Монтесумы, – ответил принц. – Ты ей понравился, теуль, и это
очень хорошо по многим причинам. Но… тш-ш-ш!
В этот момент ширма в дальнем конце зала раздвинулась, и я увидел высокого человека, окутанного клубами табачного дыма. Он сидел на расшитых узорами
подушках и по индейскому обычаю курил позолоченную деревянную трубку. Это был сам император Монтесума. Его необычайно бледное для индейца лицо,
обрамленное тонкими черными волосами, казалось
унылым и меланхоличным. На нем были ослепительно белое одеяние из чистейшей хлопковой ткани, золотой пояс и сандалии, унизанные жемчужинами. Голову его украшали перья царственного зеленого цвета. Позади императора виднелось несколько красивых почти нагих девушек, которые наигрывали на разных музыкальных инструментах, а напротив них стояли четыре старейших советника, босые и закутанные
в темные плащи.
Когда ширма раздвинулась, все, кто был в зале,
упали на колени, и я поспешил последовать их приме-
ру. Но вот император сделал знак своей позолоченной
трубкой, разрешая присутствующим подняться, и мы
снова встали на ноги. Однако я заметил, что все стоят
сложив руки и не смеют оторвать взгляд от пола.
Монтесума сделал еще один жест, и к нему приблизились трое пожилых мужчин. Насколько я мог понять, это были послы. Они обратились к императору
с какой-то просьбой и он ответил им кивком головы.
После этого они отошли, беспрестанно кланяясь и пятясь задом, пока не смешались с толпой. Затем Монтесума что-то сказал одному из своих сверстников;
тот поклонился и медленно направился в зал, озираясь по сторонам. Наконец, его взгляд упал на Куаутемока, заметить которого, по правде говоря, было
нетрудно, потому что он был на голову выше всех присутствующих.
– Привет тебе, принц, – проговорил советник. –
Царственный Монтесума желает говорить с тобой и с
твоим спутником теулем.
– Делай все, как я, теуль, – шепнул мне Куаутемок
и направился к деревянной ширме. Когда мы вошли,
ширму за нами задвинули, отгородив нас от зала.
Некоторое время мы стояли неподвижно, сложив
руки и потупив глаза, пока нам не сделали знак приблизиться.
– Рассказывай, племянник, – негромко, но повелительно проговорил Монтесума

Хгард