Жизнь по судьбе...

Деревня моя милая, родная!
На сердце и в душе без тебя лёд.
Разрыв-трава, те цепи, никакая,
Что нас судьба связала – не порвёт.

Жалко, не знал тогда я земли цену,
Земля ведь хороша, когда – твоя.
Словно жена, что знает за измену
бывает... С ней могу лишь только я.

Себя я только помню, лишь мальчишкой,
Садов прохладных в должности вождя.
И с помочёй в миткалевых штанишках
Месил я грязь земли после дождя.

Земля смыкала трещины как губы,
И после изнурительной жары,
Я разгонял с тропинок пара клубы,
Что были в тот момент всегда щедры.

Тягаться с ним, уж никому не в меру,
Жизнь землепашца, знаю, не легка...
Вдохнул Господь особенную веру
В судьбинушку кормильца мужика.

Суетного, кормилец, суетного,
Заносчивого племени... Бог дал...
Зачем в едино – мужика простого
С землёю плодородною связал?

Хранитель благостной, извечной тайны,
За прегрешенья мученик Христов.
И наделил, выходит не случайно
Какой-то жизнестойкостью веков.

Девчонку помню я... Спокойно-добрый,
Увёртливо-смущённый её взгляд.
Простой, словно деревня, милый образ...
Мне в душу до сих пор глаза глядят.

Держаться надо было мне за землю
И там пустить коренья глубоко.
Здесь, только в любой дождь с тоскою внемлю
Стук громкий по асфальту каблуков.

Что город? Лишь над юностью – вуалькой,
Покинешь только мамино крыльцо,
И отшлифуют там, как Олым гальку,
И потеряешь ты своё лицо.

Я по своей судьбе ходил кругами,
Чужбины скушность знаю и тоску.
И часто туман снится над лугами,
Бываю рад кукушки голоску.

Ещё мне новогодняя ночь снится,
Что иней разукрасил – не узнать...
И лунный свет сверкает и струится,
И заставлял столба тень изгибать.

В лугах полынных видится мне часто,
Сузив глаза, глядящий вдаль пастух.
Смешались где трав ароматных каста
С кипением пшеницы спелый дух.

Слабый помрёт, уйдут в город бандиты,
Дыханье у себя, земли украв.
И – на земле останется элита:
Кровь скифская, певучей Руси сплав.

А реки – в берегах и – океаны,
Им – придающий форму с глубиной.
Разлей их по земле как из стакана...
И заболотятся однажды в летний зной.

И жизнь так вся духовная народа –
Здоровым углубляется ростком.
Хранит он всё для продолженья рода
Грудастых баб и крепких мужиков.

К Бабьему лету, солнцем поостывшем,
Погреет, словно тёплые слова.
Помашет к стеклу листиком прилипшим,
И паутины вяжет синева.

Вон подвалил к зиме уж поросёнка,
Сосед, соломой палит на костре.
А у меня пусть не ахти избёнка,
Зато живу в достатке и добре.

Рассвет вовсю алеет, не стесняясь,
Уж бриллианты рос поджёг в траве.
На золотую тучку опираясь,
Всплывает легко солнце в синеве.

Шло мелено оно наискось неба
Над лугом заливным и над рекой.
Ядрёный чистый воздух пропах хлебом,
Уходит тихо в день ночной покой.

Вода под Кручей с каждым днём темнела,
Остуженная утренником злым.
И ржавая листва с дерев летела,
И полосой стелился полем дым.

Как в сказке жизнь: я голубем в синь взмою,
Она – орлом кружится надо мной.
Я – рыбой, она – неводом за мною,
Ковыль-травой – я, а она – косой.

Я в городе – невидимый биткоин*,
Как гость, что ль виртуальный за стеклом.
И лишь в деревне только я спокоен,
Легко дышу и на душе светло.

Идёт жизнь по судьбе моей с сохою
И выворачивает пласт души...
Не уж-то это было всё со мною?
Как искры памяти бы мне не потушить!

Жизнь по судьбе промчалась как оляпка*,
Но под ногами золотилась рожь.
Всё в памяти стирает время-тряпка,
Но надо помнить всё, пока живёшь.