Осколок памяти

Он ложится на моё бедро. Тяжёлый. Гладкий. Спокойный.

Его тяжесть и спокойствие передаются и мне. Я глажу его прохладную поверхность, чувствуя, как она словно становятся продолжением моей руки. Я провожу пальцами по уставшему узору насечек. С них за последние годы немного сошло воронение.

Под моими пальцами они не становятся теплее ни на градус.

***

— Это ещё что? Это откуда?..

Моё недолговременное командование называло меня по-разному, и именование «это» было не хуже прочих. Как заученную мантру, я произношу:

— Товарищ капитан, разрешите представиться...
— Представиться – это пожалуйста, вид как раз подходящий.

Вид как вид, – думаю я. Новенькие ботинки, мокрые. «Модуль» с чужого плеча. Не подходящие к нему подсумки. Два рюкзака – в один можно забраться и жить, второй – размером с сумочку, которую барышни берут с собой в театр. На груди – патч с забавной надписью.
Словом, вполне цивилизованный вид, подходящий человеку моей профессии.

— Что делать – знаешь?
— Так точно.
— Аптечки есть?
— Так точно.
— Крупной оптики нет?
— Никак нет.

Мой новый командир скептически осматривает меня со всех сторон, будто бы надеясь увидеть торчащую из кармана «крупную оптику». Если такую проворонить, а после вскинуть на плечо в самый неподходящий момент – жди беды. Но мы народ учёный, такого с собой не имеем.

— Будешь возле меня, всё время. Понятно?

Мне понятно. Оно так даже лучше, чем с прошлым начальством – в любой момент можно позлить «светлейшего», как говорят ребята, своими безобразно глупыми вопросами. Глупые вопросы – это дело нужное, это то, что я люблю. Безобразно глупые – тем более.

— Разрешите идти?
— Куда идти-то, бестолочь? Сказал же, будешь возле меня. И кстати, где твоё личное оружие?..

Этот вопрос, конечно, не из разряда глупых – он очень даже важный; одних только историй о том, куда делось моё личное оружие, если таковое было, хватит на три с половиной блиндажа. «Светлейшему» их знать не положено, а вот ребятам я как-нибудь потом потравлю. После – ещё недели три буду отмахиваться от подпольной клички, которой одарят меня в процессе. Но это дело житейское.

— Где оружие, спрашиваю?

Возможно, светлейший товарищ капитан сказал «спрашиваю», а возможно и что-то другое. У меня со временем обнаружилась презабавнейшая способность подменять в уме слова неприличные – на более подходящие моим собственным мыслям.

— Так это самое, товарищ капитан... Ведь не положено.

Внезапно, безо всякого предупреждения, «светлейший» вдруг делается пурпурным, а глаза его комично лезут из орбит.
Надо бы прикрыть голову, – думается мне.

***

Пальцы пробегают по флажку предохранителя. По рукояти, некогда дутого бакелита, а нынче же – простого мягкого пластика, что лучше ложится в ладонь. По плавным холодным изгибам.

По светлой зарубке от спусковой скобы, которая расскажет, как долго со мной он – инородный фрагмент моего тела.

Он ли был со мной в лесах и болотах, он ли дремал в моей руке, не смеющей отпустить его даже в минуты краткого забвения? К нему ли довелось мне прикипеть намертво? Его ли стальная кожа вбирала в себя моё тепло и грела, грела, грела?..

Как знать.

И, всё же, я глажу его – мой мирный,  беззлобный

осколок

памяти.