Мой кунгур

МОЙ КУНГУР…

1.
Кунгуряки мои,
свет окон,
птиц свирели -
пускай вы и не помните меня,
но я вас помню с самой колыбели…
Да будут святы ваши имена!

Кунгуряки мои,
дома, мосты и реки…
Далекая и близкая родня!
Живые…
И ушедшие навеки!
Да будут святы ваши имена!

Кунгуряки мои -
любовь моя и вера,
надежда, и духовная броня!
Мой город – как единственная мера…
Да будут святы ваши имена!

«Да будут святы…» – говорю и плачу,
иду вдоль улиц,
кланяюсь домам…
Я - ваша плоть,
и только этим значу!
…и это все
вовеки не отдам!

2.
О, мой Кунгур,
ты – исполин!
Ты весь в легендах и преданьях,
вдоль ледяных своих глубин,
летишь над  бездной мирозданья!
А эта бездна – под тобой,
в твоих пещерах и пустотах,
где самоцветные высоты
под сталагмитовой грядой!
Под Ледяной твоей горой –
где изморозью  –  малахиты,
хрустальною водой омыты,
и сталактиты сбились  в  рой…
А в этом мраке тишины
вдруг вспыхнут ледяные звезды…
И ты – через века и версты
летишь  предвестником весны!

3.
О, мой Кунгур,               
ты  пуп Земной –
Восток и Запад сбивший в стаю,
как в ледяной затор весной,
который и в июнь не тает!
А ножевые ребра льдин,
друг друга порубив на части,
вдруг затупились в одночасье,
и  вздыбились, как Храм един!

4.
О, мой Кунгур,
твои мосты –
над Сылвой, Шаквой
и Иренью,
как будто Господа персты,
протянутые над сиренью
стрекозьих леденящих струй,
благословляют и связуют…
И каждый дом,
и каждый буй
причастье с небом торжествуют!
А каждая река, как мать,
как Богородица в тулупе!
Трещит весною лед на пупе -
пора,
пора уже рожать!

5.
Вот Шаква – снежные  бока,
запрели, напитались дымом
прибрежных бань.
И как рука –
береза машет над обрывом!
А на березе – синь синиц,
как колокольца в конских сбруях
звенят!
И тыщи птичьих лиц
отражены в весенних струях!
В промоинах и в полыньях  -
синицы,
синь небес,
и звоны!
И брага пенится в ветвях.
И тают под водой колонны
крещенских  прорубей до дна.
И Шаква серебром  полна!

6.
О, мой Кунгур,
шумит Ирень
и крутит
черный зрак бездонный…
И лед  ломает многотонный,
на майские,  в девятый день.
Она беременна весной,
лед вздулся, напитались воды!
Снег пахнет ивой и сосной…
… и скоро  ожидает роды!

7.
А Сылва медленно про сплав,
про бревна  раннею весною…
Но,  от апрельской полыньи,
средь льдин, шурги
и шеклии -
она несла их над собою,
волною  бережно обняв!
Плоты над глотками крутила
и топляков в себе топила…
И за столетие, устав,
вдруг обмелела, как рукав…
Но кое где еще видна
в изгибах илистого дна
моченых топляков спина!
Они, под этой грудой ила,
под самоцветом чешуи,
разбухли,
понажрали рыла,
и превратились в янтари!

8.
О, мой Кунгур,
мой детский рай!
Греми,  стиральная машина -
штаны в заплатах отстирай!
А дела - только половина…
Отмытое, как урожай
мать вынесет в большой корзине,
и мы вдвоем к речной низине
везем, как ядра за Можай!
Мать - за веревку, я - в корыте
с корзиной, в варежку дыша,
и шея всем ветрам открыта!
Скользит корыто не спеша.
Я еду, как Иван на печке,
к застывшей Сылве,
нашей речке…
Где проруби чернее  льда,
где бабы,  в очередь всегда,
белье полощут.
Наш черед!
На руки теплые перчатки
натянет мать. А сверху –
желтые,  как мед…
И вот штаны мои в заплатах
рукой  пускаются в полет,
они наполнились, как ватой -
водой тяжелой, словно лед!
Штаны  как будто оживают,
мать держит их за лямки край.
Штаны, мне кажется, шагают,
они бегут в подводный рай!
И мать белье в воде полощет,
белье и крутится
и хочет -
во тьму, в горящую струю…
И рядом,
рядом - я стою!

9.
А над водою – пар кипучий!
Ночь подошла, но свет как днем…
Горит, как лампа, освещая,
прозрачный лед, теча огнем!
И звезды стынут яркой кучей!
Я в брызгах весь, не замечая,
покрылся коркой ледяной…
В слезах…
Застыл до половины!
Но на небе считаю льдины…
И этот звездный ледостав
летит по небу, как состав!
Как межпланетный паровоз,
не замечая детских слез!
А в проруби - сгорают искры
из-под колес и из трубы!
Вокруг -  хрустальные гробы…
И мать, как я –
покрылась льдом…
И мы замерзнем здесь вдвоем!

10.
И только прорубь, как костер
трещит и манит огоньками…
И я уже не понимаю,
мой взгляд сквозь слезы не остер,
кто,
кто стоит здесь между нами?
«Шагни, шагни!» –
зовут огни!
«Там горячо… Смелее,  друг!
Шагни, шагни!» – зовут они!
«Шагни, шагни в горящий круг!»…
И вот я делаю шажок,
а тьма меня толкает в спину
и шепчет мне: «Смелей, дружок…
Один шажок…  Хоть половину…
Смотри, как светится вода!
Под черный лед белье стремится!
И мать твоя, в полет, как птица,
тебя отпустит навсегда!»

11.
Но мать, как  чувствуя беду,
окликнет в страхе:
«Отойди»!
И ком воды в живой рубахе
подаст из проруби: «Крути»!
И я в хрустящий позвонок
скручу тяжелую рубаху,
и как вода течет без страха,
так страх мой вытечет у ног…

12.
Затем все сложено в корзину,
И,  чтоб белье не стало льдом,
мать сверху шалью в половину
его прикроет. И вдвоем
мы запрягаемся в корыто…
А небо прорубью открыто!
И наша тропка меж светил
в небесный рай!
Хоть нет уж сил,
мы с матерью, как паровоз –
свистим в два рта
и тянем воз!

13.
Наш дом барачный.  Как в тулуп -
в овечий иней спрятан сруб!
Спит дровяник.
Застыл сарай…
Кунгур, Кунгур – мой мерзлый рай!
Я - в дом и к печке! Мать штаны
в прищепках, чтоб не улетели,
развесит по двору… Они
всю ночь скрипят,
словно качели…
А в доме у печи - жара!
Под подоконником бутылки
наполнились водой. Пора
из петель вынуть их затылки.
И воду вылить. Но стекло
под утро снова все бело!


14.
А за ночь  вымерзнет белье,
задышит  в ледяных  узорах!
Мать, осторожно, как стекло
его несет домой нескоро...
И дом наполнится рекой,
морозом сладким и томящим…
И звездным небом. И тоской
по полынье во льду звенящем!
…затем - чугунным и горящим,
с вселенной звездной в животе,
как будто над бельем парящим,
досушит утюгом во тьме.
 
15.
Вновь день прошел...
И  слава Богу!
Глаза закрою и молчу -
как будто снова от порога
в корыте к проруби лечу!
Снег ослепляет, все искрится,
все светится живым костром!
А в проруби щебечет птица,
и щука плещет серебром!
Над Сылвою летит и блещет
по Ледяной горе во тьме
громада звезд! И все трепещет
от страха жуткого во мне!
И кто-то вновь зовет:
«Голубчик,
смелей, смелей – один шажок…».
И мама теребит мне чубчик,
и говорит:  «Вставай, сынок!».

16.
О, мой  Кунгур,
как ты хорош весной,
когда ручьи твои и птицы
не могут каплями напиться!
Им подавай - поток стеной
воды ожившей и хмельной!
Огнем оттаявших сугробов
им нужно  разогреть бока!
И лед вдоль улиц  толстолобый
под солнцем греет потроха!
Просачиваясь  сквозь слюду,
в сапог дырявый, на беду,
сквозь кварц, гранит и селенит
вода и дышит,
и бежит!
О, мой Кунгур,
весенний, звонкий –
ты словно снял с себя пеленки!
Ты весь простыл,
ты греешь ноги
в воде с горчицею немного…
Ты вышел весь на тротуары,
на переулки, на базары!
Ты греешься на мостовой…
И рядом,
рядом -  я с тобой…
…по ледяным твоим  мощам,
кораблик из щепы древесной
пускаю в космос неизвестный,
по улицам и площадям!
Плыви, кораблик мой, плыви!
Греми ручей во славу улиц!
И где б кто ни был – позови,
нас всех в Кунгур,
чтоб все вернулись!

17.
О, мой Кунгур,
в базарный день,
на снежном берегу Ирени,
где серебра и меди звень,
в карманы сыплется без лени…
Где каждый взгляд, как нож остер!
Среди посуды и эмалей,
девичьих юбок, козьих шалей,
тулупов жарких, как костер…
Среди амбарных батогов,
бидонов жестяных и шаек…
Средь творогов, свиных голов,
засовов медных, ржавых гаек…
Молочных льдистых кругляков,
как луны желтые от жира…
Средь близких мне кунгуряков -
я - словно посредине мира!
Вот мать моя!
И мне - шесть лет…
Мать в валенках и в рваной шали…
И я не ведаю печали -
средь торгашей, шпаны и швали…
Кунгур, тебя роднее нет!

О, мой Кунгур,
в такой же час -
базарный,
ветреный,
дождливый -
меня ты продал торопливо…
И навсегда твой свет угас!

18.
И мои родные у Всехсвятской
на горе
под снежными крестами
тихо дремлют,
жаждут воскрешенья,
молятся застывшими устами…
Синие оградки, как обрывы,
льдом покрыты,
как венки в обвертках…
Нет у бога мертвых,
все мы живы!
По ветвям Преображенья силы!
Вот уже беременны могилы –
тетей Шурой, Ниной, Фуской,
Нюрой,
бабой Аней, Талей,
Веркой-дурой…
Дедами – Петром, Иваном, Митей…
Дядьками – Григорием и Витей…
Кто войны калека,
а кто – тыла…
У кого нога, рука,
душа застыла!
На горе на Ледяной,
на Спасской –
Господи, твоей они закваски!
На горе на Ледяной,
в Крещенье,
Господи, как верят в пробужденье!
И мои святые
у Всехсвятской –
все пришли,
и все теперь навеки,
и мои, твои,
все наши - у Все-братской
одевают белые доспехи!

19.
Живи и славься,  город мой
Кунгур,
уральская Венеция!
Когда и снежною зимой
твоим теплом спешу согреться я!

Живи и славься,  город мой
Кунгур,
и камнерез,
и сказочник…
Когда ты говоришь со мной
Бажовской речью недосказанной!

Живи и славься,  город мой
Кунгур,
любви и встреч,
как правило…
Когда ты снежной бахромой
горы кокошник красишь набело!

Живи и славься,  город мой
Кунгур,
и Божий храм,
и звонница!
Не в гости я пришел – домой,
чтоб  здесь  навеки успокоиться…

Живи и славься,  город мой…