Командор

Необратимо зреет ссора!
Так ветер – хитростный Жуан
убьёт под вечер Командора,
реализуя дерзкий план.

Уж тот торопится до дома,
листвою жёлтой шебурша,
его походка, как истома –
так осень в злате хороша!

А чудо-город Донны Анны
(то Иоановна) встречал
его с глазами, что туманны,
и лишь Жуана гнев крепчал.

Он кортик Финского залива
о твердь гранита навострил,
и Командору в спину живо,
творя недоброе, вонзил!

Поникла северная донна –
на город туча налегла,
и Александрова колонна,
и львов всесильные крыла.

сдались под натиском стихии,
растаяв в ливневой пыли,
а Командор, как в летаргии
пал листопадом до земли.

Так закатилось его Солнце
бродяге-рублику под стать,
дыхнуло серым из оконца –
на сущем бренности печать!

Ну а Жуан то ветер вольный,
к тому ж изменчиво-лукав,
уехал в град первопрестольный,
упрятав лезвие в рукав.

Где он, желая развернуться,
наворотит немало бед,
и не успеешь оглянуться –
его простынет юркий след.

Но перед тем, как испариться
злодей затеет шумный бал –
с людскими чаяньями слиться,
смешав тщету и карнавал,

надежды лучик и нелепость
в слепом кружении листвы,
души обманчивую крепость,
покамест листья не мертвы.

Но сам негодник уж далече
в коварных мыслях: удирать!
Оставив град и человече,
в раздумьях пагубных стенать.

Да, всем придётся нынче худо,
московской барыне – вдвойне,
ведь неуместная простуда,
бесспорно, будет на коне!

Но тут в разгар сего веселья,
гротескно смешанного с
бесплодной горечью похмелья,
как гром ударили часы.

А следом, двери отворяя,
к себе приковывая взор,
ввалился внутрь, наседая,
неумолим, как приговор

с глазами Дантового ада,
в которых зиждется зима,
чья незабвенная триада:
мороз, безмолвие и тьма.

Тут ветер стал белее мела:
окаменело-снежный лик
глазами выпил его тело –
то Командор иль снеговик?