Аристотель о образе величавого человека Себялюбец

Величавый человек (;;;;;;;;;;;)

Аристотель говорит, что Величавый есть презирающий и что он жаждет превосходства.




Жаждущий превосходства

Величавый жаждет превосходить

Классический греческий герой всегда жаждет превосходства: таков Ахилл,которому заповедано «тщиться других превзойти "
 Но превосходство Величавого – то есть добродетельного человека – фундаментальная для аристотелевской этики идея, указывающая не только на ее героико-аристократическую ориентацию, но и на ее философскую сердцевину. Превосходство Величавого не является результатом сравнения, оценки или победы в соревновании: ведь он не участвует в соревновании («Презрение противоположно соревнованию,и “презирать” [противоположно] понятию “соревноваться”»

 Превосходство вообще не может быть порождено оценивающим взглядом снизу, ведь «похвала предполагает соотнесение» что невозможно для наилучшего.

Это не превосходство в сравнимых вещах: богатстве, власти и даже не в чести: все это – ничто.
Речь не идет и о превосходстве в «большей» добродетельности: моральный поступок содержит свою ценность в себе и принципиально не рядоположен и не сопоставим (он также не есть описываемый и сопоставляемый факт) – используя сравнение Канта, не может круг быть более круглым, а прямая линия более прямой. Соответственно добродетели и как способности, и как середины, и как устоя не может быть больше или меньше:
Величавый обладает добродетелями, но не превосходит в них.


 Величавый «считает себя достойным великого, будучи этого достойным» .

Это определение лишено гносеологического содержания, так как человек, достойный малого, по Аристотелю, тоже может иметь о себе адекватное представление, но он не будет от этого Величавым: и Аристотель все меньше говорит о величавости как середине в определении собственной ценности и все более как о крайности вершине. Можно сказать, что Величавый полагает себя превосходящим, будучи таковым, или даже – жаждет превосходства, будучи превосходящим.

 Аристотель объясняет «превосходство с точки зрения действия» как бытие активным началом или как возведение начала поступка к самому себе - «почет больше зависит от тех,кто его оказывает, нежели от того, кому его оказывают…»



В переводе Н.В. Брагинской: «Говорят, люди величавые помнят, кому они оказали благодеяние, а кто их облагодетельствовал – нет (облагодетельствованные-то ниже благодетеля, а онижаждут превосходства)…»


Он есть презирающий

Презирающий – иное слово для самодостаточного и превосходящего, и
именно в силу этого оно занимает особое место в аристотелевской этике (что,
конечно, стало камнем преткновения для христианских интерпретаторов и что
до сих пор смущает читателя). В небольшом фрагменте о Величавом Аристотель
говорит о презрении по крайней мере пять раз.


Величавый «не способен [приспосабливать свою] жизнь к иному человеку» , и презрительность есть выражение именно этого устранения другого: и не только человека, но и всего эмпирического мира, требующего приспособления (за исключением друга, потому что он не есть другое)


Презрительность Величавого есть не унижение окружающего, а средство устранения его как детерминирующего: она нацелена не на возвышение человека среди других, а на устранение видения себя посредством других: она делает взгляд и слово истинными, ибо основой (каноном, законом и мерилом)их является сам Величавый. Его презрение есть не оценка, а своего рода отстраняющий жест.