Дочь монтесумы

глава 12, часть 2. Часть 1 выше



Разум подсказывал мне, что в моем положении лучше всего было бы утонуть сразу. Я решил, что не стану сопротивляться и прямехонько пойду ко дну. Однако сила жизни оказалась сильнее меня; едва очутив-
шись в воде, я поспешил вынырнуть и поплыл вдоль
борта корабля, стараясь держаться в тени, потому что
опасался, как бы де Гарсиа не приказал прикончить
меня выстрелом из лука или из мушкета. И как раз в
это мгновение сверху послышался его голос:
– Теперь-то он наверняка подох! – говорил де Гарсиа, приправляя свои слова проклятиями. – Но пророчество все же едва не сбылось. Черт возьми, сколько
страха я пережил из-за этого щенка!
Я плыл и ругал себя за то, что не погиб сразу. На
что мне было надеяться? Если даже ни одна акула не
позарится на меня, я смогу продержаться так в теплой воде часов шесть-восемь, а потом все равно утону. Какой же смысл бороться и тратить силы? И тем
не менее я продолжал неторопливо плыть. После зловонного удушливого трюма прикосновение свежей воды и чистый воздух были для меня как вино и пища.
Каждый гребок увеличивал мок силы.
Я уже отстал от корабля ярдов на сто, и с палубы
вряд ли кто-либо мог меня заметить, но я все еще
слышал тяжелые всплески падающих за борт трупов
и пронзительные крики последних, оставшихся в живых рабов. Подняв голову, я огляделся. Невдалеке от
меня покачивался на волнах какой-то предмет. Я поплыл к нему, ожидая, что каждый миг будет моим последним мигом, потому что эти воды кишели акулами.
Вскоре я приблизился к плавающему предмету и
с радостью обнаружил, что это была большая бочка,
сброшенная с корабля. Она держалась стоймя, и волны в нее не заплескивались.
Мне удалось уцепиться за верхний край бочки, и я
увидел, что она наполовину заполнена испорченными пресными лепешками; наверное, потому ее и выбросили в море. Эта масса гнилого теста, словно балласт, удерживала бочку на поверхности, не давая ей
перевернуться.
Я подумал, что если мне удастся забраться в бочку,
акулы хотя бы на время будут мне не страшны. Но как
это сделать? И в это мгновение я случайно обернулся. Все мысли разом вылетели из моей головы. Шагах
в двадцати я увидел плавник акулы, которая неслась
прямо на меня. Ужас овладел мной, отчаяние придало мне силу и сообразительность. Одним рывком я
выпрыгнул из воды, ухватился за противоположный
край бочки и упал в нее, подогнув колени.
Как удалось мне совершить этот прыжок, я не могу понять до сих пор, но в следующую секунду я уже
был внутри бочки, отделавшись только царапиной на
подбородке.
Однако неожиданно обретенная мной лодка готова была сама пойти ко дну под тяжестью заплесневелых мокрых лепешек, моего тела и воды, которая за-
лилась внутрь, когда я ее наклонил. Края бочки выступали над поверхностью всего на какой-нибудь дюйм.
Я понял, что достаточно одного всплеска и бочка пойдет до дну. А плавник акулы был уже всего в пяти ярдах. В следующее мгновение она с разгону ткнулась
носом о дерево, и бочку сильно тряхнуло.
Я начал лихорадочно вычерпывать воду руками.
Края бочки почти не возвышались над уровнем океана. Когда, наконец, они поднялись дюйма на два, акула, разъяренная тем, что упустила добычу, повернулась на бок, и я услышал, как ее зубы проскрежетали
по деревянным клепкам и железным обручам бочки.
Бочка закрутилась на месте, и волна снова захлестнула ее. Я вычерпывал воду как одержимый. Если бы
акула напала еще раз, я бы наверняка погиб, но, повидимому, дерево и железо пришлись ей не по вкусу.
Акула удалилась, однако еще в течение нескольких
часов я видел время от времени, как ее плавник вспарывает морскую гладь.
Сначала, пока воды было много, я выплескивал ее
пригоршнями, потом снял сапог и приспособил его
вместо черпака. Когда края бочки поднялись дюймов
на двенадцать, мне пришлось остановиться; я боялся, что, если вычерпаю всю воду, бочка перевернется. Теперь можно было, наконец, передохнуть. Но тут
мне пришла в голову мысль, что все мои усилия тщет-
ны, что я все равно либо утону, либо погибну от жажды, и я горько посетовал на свое малодушие, которое
только затягивало и умножало мои страдания.
В отчаянии я воззвал к небесам, и молился так искренне и горячо, как никогда. Вскоре ко мне вернулись
надежда и какое-то удивительное спокойствие. За последние несколько дней страшная опасность грозила
мне трижды: во время кораблекрушения, в трюме корабля работорговцев, где я мог умереть от голода и
мора, и вот теперь, когда меня поджидали свирепые
пасти акул. Но я был уверен, что и на сей раз все обойдется. Ведь не для того я два раза спасался от бед, которые для других были бы верной смертью, чтобы на
третий раз погибнуть самым жалким образом! И вот,
хотя в моем положении всякая надежда была безумием, я снова начал надеяться. Не скажу, что эта благодать снизошла на меня свыше. Скорее всего во мне
было тогда слишком много жизни, и я просто не мог
поверить, что скоро умру.
Постепенно я настолько приободрился, что начал
даже замечать красоту ночи. Океан был тих, как пруд;
ни одно дуновение ветерка не тревожило его гладь.
Луна уже заходила, и все небо усыпали бесчисленные, удивительно яркие звезды, каких не бывает в Англии. Но вот и они начали бледнеть, небо на востоке
порозовело, и вскоре первые лучи солнца выглянули
из-за горизонта. В это время над гладью вод поднялся густой туман, в котором на расстоянии пятидесяти
ярдов ничего не было видно. Час с лишним я плыл
вслепую. Лишь когда солнце поднялось выше, туман
рассеялся, и я заметил, что меня отнесло от корабля довольно далеко: на горизонте виднелись только
верхушки его мачт, а потом и они исчезли. К этому
времени вся поверхность океана очистилась; только
с одной стороны, непонятно почему, над самой водой
осталась висеть узенькая полоска не то тумана, не то
пара.
Солнце становилось все жарче, причиняя мне жестокие муки. За исключением нескольких глотков водки, выпитой в трюме моей плавучей тюрьмы, я ничего не пил уже целые сутки. Не стану описывать всех
моих страданий. Час проходил за часом, а я все еще
стоял в своей бочке, изнывая от жажды, с непокрытой
головой под палящими лучами тропического солнца,
ослепительный блеск которого отражался в зеркальной глади океана. Тот, кто не испытал ничего подобного, вряд ли сможет это представить. Временами меня охватывала непереносимая слабость, и несколько
раз я едва не вывалился в море. Наконец, я впал в
смутный полусон, или, вернее, полузабытье, от которого меня пробудили плеск волн и птичьи голоса.
Подняв голову, я с изумлением и великой радостью
увидел, что странная узенькая полоска тумана на самом деле оказалась низким берегом. Прилив быстро
нес меня к отмели в устье большой реки. Многочисленные чайки с криком кружились над тем местом,
где при слиянии пресной и соленой воды ходили рыбьи стаи. Вот одна чайка выхватила из воды рыбу весом не менее трех фунтов и хотела подняться вверх,
но тяжесть оказалась для нее слишком велика. Тогда
она принялась долбить рыбу клювом по голове, пока
не оглушила, а затем начала ее рвать на куски. В это
время бочонок подплыл к ней совсем близко, и, сделав усилие, я ухитрился выхватить у чайки ее добычу. В следующее мгновение я уже пожирал трепещущую рыбу. Это может показаться отвратительным, но
я еще ни разу в жизни не ел с таким аппетитом и еще
ни одно блюдо не казалось мне столь освежающим!
Поскольку воды у меня не было, я съел сколько
мог, а остаток рыбы спрятал в карман своего камзола. После этого мысли мои обратились к ревущему
на отмели прибою. Скоро мне стало ясно, что, стоя
в бочке, пересечь полосу бурунов невозможно, поэтому я опрокинулся вместе с бочкой в воду, а когда она
всплыла, сел на нее верхом. В полосе прибоя меня
едва не сбросило, однако прилив быстро нес бочку
вперед, буруны вскоре остались позади, и я очутился
в устье большой реки.
Здесь судьба еще раз улыбнулась мне: я выловил
из воды плывший по течению сук и теперь мог грести.
С помощью этого весла мне удалось направить мою
посудину к густо заросшему тростником берегу, на котором чуть поодаль стеной стояли прекрасные высокие деревья с гроздьями крупных орехов в зеленых
кронах.
Так, проведя в своей бочке без малого десять часов, я благополучно высадился на сушу. В этом мне
тоже помог чистый случай, ибо река буквально кишела отвратительными пресмыкающимися, так называемыми крокодилами, или, иначе, аллигаторами. Но
тогда я даже не подозревал об их существовании.
Я достиг земли как раз вовремя, потому что, когда
я подплывал к берегу, начался отлив, который вместе
с течением реки понес меня обратно в открытое море. Запоздай я немного, и мне бы уже не выбраться.
Последние десять минут мне пришлось напрягать все
силы, чтобы заставить бочку двигаться вперед. Наконец я заметил, что подо мной глубина не достигает и
четырех футов, свалился с бочки и вброд добрался до
отмели. Здесь я упал ничком на песок и возблагодарил бога за чудесное спасение.
Вскоре, однако, жажда охватила меня с новой силой я заставила подняться на ноги. Я побрел вверх
по берегу реки, пока не натолкнулся на лужицу дож-
девой воды. На вкус она оказалась пресной и свежей,
и я припал к ней, обливаясь слезами радости.
Я пил и пил до тех пор, пока мог. Только те, кто побывал в ноем положении, знают, как вкусна прохладная чистая вода!
Напившись, я смыл морскую соль с лица и тела, достал из кармана остатки рыбы и доел ее до конца. Эта
трапеза меня подкрепила, однако я был настолько измучен, что тут же растянулся в тени под каким-то кустом с белыми цветочками и мгновенно уснул.
Когда я открыл глаза, была уже ночь. Наверное, я
проспал бы еще немало часов, если бы не боль и
непонятное жжение во всем теле. Наконец меня так
допекло, что я в бешенстве вскочил на ноги, проклиная все на свете. Сгоряча я никак не мог понять причину своих мучений, но потом заметил, что воздух прямо кишит похожими на комаров насекомыми, издающими тонкий звенящий писк. Опускаясь на мою кожу, они сосали из меня кровь и одновременно впускали яд в ранки. Испанцы называют этих подлых кровопийц москитами. Еще хуже были насекомые величиной с булавочную головку. Они набрасывались сотнями, впивались, словно бульдоги в медведя, вгрызаясь глубоко в тело, так, что потом оставались гноящиеся язвочки. Эти создания, которые испанцы называют «гаррапатас», представляют собой разновидность
мелких клещей. Кроме них, было еще множество разных мучителей – всех не перечесть, – отличавшихся
друг от друга по размерам и по виду, но имевших одну
общую особенность: все они сосали кровь к все были
ядовиты.
Целую ночь я сражался с этой напастью и едва не
сошел с ума. У меня не было ни мгновения покоя!
Незадолго до рассвета я бросился к реке и улегся в
воду, надеясь хоть немного облегчить свои страдания, но не пролежал и десяти минут, как рядом со
мной выполз из ила огромный крокодил. Никогда еще
я не видел такого отвратительного и страшного чудовища и, конечно, в ужасе выскочил на берег, где меня
тотчас с жужжанием облепили мириады летающих и
ползающих кровопийц…
Но довольно об этих гнусных насекомых

Хагард