Средь шумного бала 9... АКТ

Зачем Б. М. превращает свою Александру Зарницыну (будущую княгиню Солнцеву) в Дину?! Насколько он сближает её образ с реальной Софьей Андреевной?! Чем объяснить не просто терпеливое, но одобрительное отношение к тексту А. К. и, якобы, самой С. А.?!
Ведь многим (именно тем, кто был близок Толстому) эта вещь пришлась не по нраву. Не по нраву – прежде всего, с «моральной стороны». А именно –изображением героя безвольным «подкаблучником». Рискнём и на такое сравнение. Или за «дурным светом» у благожелателей А. К. виделось нечто иное?! Оговорки из того письма мы к сведению приняли, однако...
Ну, а кто мог видеться уже на тех каблуках, и как к ней (той) относиться... – Дело хозяйское (читателя).
В зависимости (мы – о виденье) от погружённости в «реальный предмет» (в те отношения).
Маркевич, как близкий друг, неоднократно посещавший Красный Рог и, кстати, находившийся там перед самой гибелью АКТ (а то – и в её момент), был «в теме», похоже, больше многих иных. Вот – и рискнул-позволил. «Марину».
О Марине (героине романа) – разговор особый. Насколько стану заводить и его, не знаю. А первое (требующее углубления и шлифовки), что набегает... Марина – не просто антипод Дине (не во всём!), данная Судьбой графу З. в освобождение-спасение. В снятие чар. Образ её (и функция) может видеться ещё более символично и... Драматично.
Болеслав Михайлович достаточно хорошо осознавал в каком положении (не только психологическом, но и физическом) находился тогда Толстой. На какой грани... – Менее, чем за два года до гибели...
Рассчитывал чем-то помочь?! Подсказать выход (которого, возможно, уже не было)?! Подводил Итог!?
Да. Завалевский в качестве писателя (поэта) в «Марине» толком-то и не показан. – Для «отвода глаз» (с кого, мол, «писано»)?! К чему-то ещё!?
Конечно, легче всего вовсе отмахнуться от этих сопоставлений. Если бы написано сие было уже постфактум. Если бы они (оба – вместе) его не читали...
Не знаю, как кого, а меня это слегка напрягает и подначивает.
Если к «именам»... Пусть «Дина» – как в «силу» (дама-то – в любом раскладе – оказалась не из слабых!), так и в «возмездие» (кому и за что?!). «Александры» автору почему-то показалось мало. Хотя и оно – более, чем мужественно.
Именно – к колдовству-очаровыванию?! Дина...
Однако – к Диане.
Имя-то – многофункциональное. С разными изворотами.
Сначала о том, где оно мелькает у самого АКТ.
Точно – в «Крымских очерках». После спасения-выздоровления и в, казалось бы, обретённом счастии. Вдвоём с Красотою. С Идеалом.
 
Над неприступной крутизною
Повис туманный небосклон;
Tам гор зубчатою стеною
От юга север отделен.
Там ночь и снег; там, враг веселья,
Седой зимы сердитый бог
Играет вьюгой и метелью,
Ярясь, уста примкнул к ущелью
И воет в их гранитный рог.
Но здесь благоухают розы,
Бессильно вихрем снеговым
Сюда он шлет свои угрозы,
Цветущий берег невредим.
Над ним весна младая веет,
И лавр, Дианою храним,
В лучах полудня зеленеет
Над морем вечно голубым.

Первый Стих (Частка) из «Крымских очерков». Всего их (Стихов) там 14.
Есть в 2-3 четверостишия, есть и куда длиннее.
Имя Дианы встречается ещё дважды, рядышком в 11-м.

Где светлый ключ, спускаясь вниз,
По серым камням точит слезы,
Ползут на черный кипарис
Гроздами пурпурные розы.
Сюда когда-то, в жгучий зной,
Под темнолиственные лавры,
Бежали львы на водопой
И буро-пегие кентавры;
С козлом бодался здесь сатир;
Вакханки с криками и смехом
Свершали виноградный пир,
И хор тимпанов, флейт и лир
Сливался шумно с дальним эхом.
На той скале Дианы храм
Хранила девственная жрица,
А здесь над морем по ночам
Плыла богини колесница...

Но уж не та теперь пора;
Где был заветный лес Дианы,
Там слышны звуки топора,
Грохочут вражьи барабаны;
И все прошло; нигде следа
Не видно Греции счастливой,
Без тайны лес, без плясок нивы,
Без песней пестрые стада
Пасет татарин молчаливый...

Диана – как покровительница?!
Функции-то у неё (у богини) – разные. И если к реальной С. А. – скорее, Охотница (Хищница!), чем Защитница или...
В самих стихах А. К. мог и вовсе не соотносить Диану с той, что была тогда рядом, со своей избранницей-суженой.
Не видно Греции счастливой...
Лес без Тайны (а Диана владела Тайной) – не Лес, а куча деревьев. А то и хвороста.
Как и нива – без плясок. Не обязательно – вакханок. Хотя бы – парубков. На пожне гладкой, с весёлою присядкой (как в том – «черниговском»).
Не видно...
А что там (в «КО») уже в финале?! – Казалось бы, забрезжившего Счастьем союза, не омрачённого даже следами вражьего поругания.
А там... Там – всё зыбко. Всегда. Везде...

Привал. Дымяся, огонек
Трещит под таганом дорожным,
Пасутся кони, и далек
Весь мир с его волненьем ложным.
Здесь долго б я с тобою мог
Мечтать о счастии возможном!
Но, очи грустно опустив
И наклонясь над крутизною,
Ты молча смотришь на залив,
Окружена зеленой мглою...
Скажи, о чем твоя печаль?
Не той ли думой ты томима,
Что счастье, как морская даль,
Бежит от нас неуловимо?
Нет, не догнать его уж нам,
Но в жизни есть еще отрады;
Не для тебя ли по скалам
Бегут и брызжут водопады?
Не для тебя ль в ночной тени
Вчера цветы благоухали?
Из синих волн не для тебя ли
Восходят солнечные дни?
А этот вечер? О, взгляни,
Какое мирное сиянье!
Не слышно в листьях трепетанья,
Недвижно море; корабли,
Как точки белые вдали,
Едва скользят, в пространстве тая;
Какая тишина святая
Царит кругом! Нисходит к нам
Как бы предчувствие чего-то;
В ущельях ночь; в тумане там
Дымится сизое болото,
И все обрывы по краям
Горят вечерней позолотой...

А близко к середине (в 6-м), если уж к Диане, к её лунности – было

Душе легко. Не слышу я
Оков земного бытия,
Нет места страху, ни надежде, –
Что будет впредь, что было прежде –
Мне все равно – и что меня
Всегда как цепь к земле тянуло,
Исчезло все с тревогой дня,
Все в лунном блеске потонуло...

Куда же мысль унесена?
Что ей так видится дремливо?
Не средь волшебного ли сна
Мы едем вместе вдоль обрыва?
Ты ль это, робости полна,
Ко мне склонилась молчаливо?
Ужель я вижу не во сне,
Как звезды блещут в вышине,
Как конь ступает осторожно,
Как дышит грудь твоя тревожно?
Иль при обманчивой луне
Меня лишь дразнит призрак ложный
И это сон? О, если б мне
Проснуться было невозможно!

– Ты ль это... Иль при обманчивой луне (Диана!) Меня лишь дразнит призрак ложный...
Диана (Лунный свет) превращает ту, которая рядом (Софью) в призрак. Вернее, стирает грань между призраком и явью, сном и реальностью.
И это всё ему (А. К.) – близко-дорого. В отличие от «несносной и противной действительности» («Портрет»).

Средь шумного бала, случайно
В тревоге мирской суеты
Тебя я увидел, но тайна
Твои покрывала черты...

Тайной (от Дианы) и завлекла, затянула... Дивным, как звон отдалённой свирели, голосом. Свирелью Пана.
И «Ты ль это...» из «КО» – вполне в концовку того – Ей – первого

И грустно я так засыпаю,
И в грёзах неведомых сплю…
Люблю ли тебя – я не знаю,
Но кажется мне, что люблю!

И – О, если б мне... Не просыпаться...
А ведь Диана была у АКТ, по крайней мере (если – буквально), ещё раз. Если кто не читал, не угадает (где?!). А была она (мелькнула) в «Семье вурдалака».
Перевод (с французского оригинала) всё того же Маркевича (в 1884-м, незадолго уже до своего ухода)

[Мне непонятна была причина заставлявшая ее говорить так, но она была так хороша что я решил остаться помимо ея воли. Уступив, наконец, моим просьбам, она села подле меня, заговорила о прошлом и призналась, что полюбила меня с перваго взгляда… И по мере того как говорила она, мне все яснее сказывалась какая-то странная перемена, совершившаяся в ней. Это была уже не та, знакомая мне прежде, сдержанная, застенчивая, вечно краснеющая девушка. В движениях ея, в блеске глаз было что-то нескромное, не девически смелое и вызывающее…
«Неужели возможно», говорил я сам себе, «что Зденка не была тою чистою и невинною девушкой какою казалась она мне полгода тому назад? Неужели она надевала только личину, из боязни брата? Неужели меня одурачила ея заемная скромность? Но тогда зачем же заставлять было меня уехать? Или это какое-нибудь утонченное кокетство? А я-то воображал, что знаю ее!.. А впрочем, не все ли равно! Если Зденка не Диана, как я воображал, так все же она может быть сравнена с другою богиней, не менее прелестною, а я со своей стороны предпочитаю конечно участь Адониса участи Актеона».]

В этом (мелькнувшем), в рассказе видавшего виды маркиза Д’Юрфе, ставшая (вместе со всей своей семьёй и даже – со всем поселением) вурдалаком (вампирессой) Зденка видится то Дианой, то Афродитой.
А чем отличалась участь Адониса, порванного вепрем (натравленным на него Дианой (Артемидой)), от участи же Актеона?! Актеон – сам охотник. Вместо того, чтобы ужаснуться от приоткрывшейся ему чарующей потаённой красоты коварной богини и бежать, стал на неё пялиться. Ну, и... Плохо кончилось!
А Адонис полюбился добронравной Афродите. Самой Любви. Правда, поговаривают, что и Дионису он был да спадобы. И был Адонис пастухом. А если и охотился когда, то – почти шутя – на зайцев.
Короче, и он пал жертвой божественного коварства и ревности. И не исключено, что и Диана к той экзекуции свои чары приложила.
А вот Афродита – отнюдь! В смысле, так любила, что вернула из подземного царства и обратила в прекрасный цветок – анемон. А мабыть, сложилось и чуть иначе. В анемон превратились слёзы самой Афродиты, а кровь Адониса проросла розами.
В общем и он стал богом. Богом весны. Вечно юным. Умирающим и всегда воскресающим. Как сама Природа.
А что та сербская девушка (Зденка) оказалась-таки вампирессой, да ещё вобрала в себя черты оставленной маркизом во Франции герцогини де-Грамон... Так, нечего было ему (д’Юрфе) соблазняться.
Кстати. Зденка... Имя это больше у чехов встречается. Она же (ну, почти) – Здислава. А у мужчин – Зденек да Здислав. Если «от буквы», то, вроде как, одно к Созиданию-Зодчеству, к статному, как Стена, а другое – к Восславлению, к утверждению (Здесь) Славы.
Но чудится в Зденке и что-то, если не от Дианы, то от Дины.
В своём первом рассказе (офранцуженном) А. К., ещё в 1838-м, кое-что предварил. Из своего жития. А сябр Балеслаў, ужо прыканцы, вярнуў гэтых «Вурдалакаў» да русксасьці. Пераклаў.
Если продолжить заигрывание образов Дианы и Афродиты уже к «Марине», то в Марине Самойленко видится, скорее, вторая. А в Дине... Понятно, кто.
Как-то так. Между делом (по АКТ).
И это ещё у нас не всё. Мы, герменевты, бываем дюже привязчивыми.
Тем более, что сами Диане какие-то вершики (и не только) посвящали. И кого только мы с ней (Таинственной) не сводили!
Но об этом (если сподобит) – чуть позже. Как и о симпатичном мне графе Алексее Константиновиче.

17-18.10.2024