Сказ о том, как атаман-Кисель медведя варил

    Наступила осень. Дерева нарядные стоят: красные, жёлтые – всякие. Птицы на юг клиньями летят. У меня в том году даже куры улетели, правда, весной вернулись. У нас в любимской тайге природа чудная! Зверя множество всякого. И лоси, и медведи, и рыси - всякого зверя много. Давеча вот медведь заходил на хутор. Слышу, значит, стучит кто-то в дверь. "Кто там?" - спрашиваю, а сам дверь открываю. Смотрю - медведь стоит. "Тебе чего, бурый?" А он отвечает: "Да вот, спички в доме кончились, не одолжишь ли? Печь истопить надобно". А я про себя думаю: "Вам, медведям, одолжить, все одно, что подарить". Медведи - народ прижимистый, мёдом ни за что не поделятся. А как им чего нужно, ну, там, ружье на охоту сходить или вот, спичек – вынь да положь!  "Нет, - говорю, - спичек". А у меня они и вправду закончились. "Хочешь, бурый, бери вон велосипед мой, в деревне точно спичек дадут". Медведь взял велосипед да поехал спички искать...                Ох, каких только чудес нет у нас в любимской тайге. И так их много, этих чудес, что давно к ним все привыкли. Подумаешь – медведь за спичками пришел! Это вот лет десять назад дивились, а сейчас - нет, привыкли. Люди ведь в городах стали жить, целые хутора и деревни опустели. Вот зверье лесное и стало обживать брошенные избушки. Поначалу нескладно всё было у зверей, а потом наладилось.  Надумали лоси как-то картошку сажать, а лопату в копытах-то не удержать. Почесали рога, подумали и позвали на подмогу кабанов. Те им огород вспашут, боровки нагонят, лоси и сажают картошку. А поначалу - нет, не ладилось у зверей. Бывало, этот самый медведь даже воровством промышлял. То картошки мешок утащит, то дров вязанку унесет. В общем, с Бурым мы приятели старые, если можно так сказать. Стащил он у меня немало, хоть и покаялся.
     А знакомство наше случилось так… Есть у меня в друзьях - товарищах казаки. Настоящие: в папахах, с саблями. Правда, без лошадей. Самый главный у них -  атаман Кисель. Поедут, бывало, они на чужбину, сапожищами потопчут, ворога напугают и снова домой. Дабы ворог тот совсем не сгинул. Ведь если совсем сгинет ворог, скучно станет казакам. Вот и дают они ему передых. А как вернутся с чужбины, сразу ко мне – чай пить и подвиги ратные вспоминать. Атаман Кисель хоть и невысок ростом, однако изрядно широк. Однажды вышел он на битву утром, а тень от него огромная, да как упала на вражеский стан, всех врагов и подавила. Так вот, приедут, бывало, в гости и давай шурпу варить. Шурпа - это такой суп секретный у казаков. Варят его накануне битвы, вечером. И вот как сварится шурпа, запах от нее чудесный и вкусный по всей округе стелется. Вороги его как учуют, так у них животы и подведет, а наши казаки знай себе едят шурпу досыта. Варим мы, значит, шурпу у нас на хуторе, а запах от секретной похлебки повсюду стелется. И вот учуял как-то медведь запах этот, всю ночь вокруг околачивался. На задние лапы станет, нос задерет и нюхает  аромат сладостный.  Нюхает, а живот у него сводит, прямо в узелок вяжется. Так было раз, другой... Лето прошло, и вот осень. И решил медведь подсмотреть, как готовят казаки секретную шурпу.  Сидит мишка на опушке, топорщит ушки. Не едут ли казаки шурпу варить? Ждал  он так дни напролет, как вдруг слышит - едет кто-то на автомобиле и песни казачьи поет. Подкрался к дороге, смотрит – атаман Кисель с братьями - казаками. Бурый даже слезу пустил от радости. Дождался!
    Стало вечереть. Подкрался медведь, сел за кустом и смотрит. Видно плохо, а подойти ближе боязно. Чего доброго, атаман Кисель увидит, тогда беды не миновать. Сапожища у него огромные, папаха лохматая, а ручища такие, что дрова без топора колет. Трясется мишка от страха, а все же сидит, уж больно похлебки секретной хочется. Вот атаман Кисель начинает стряпать: берет  мешок с картошкой, да как сожмет его в руке! Так, что из мешка картошка сама выпрыгивает, причем уже без кожуры. Ага, запомнил медведь. Дальше атаман берет луковицу и саблей её – вжух! - на мелкие кусочки. Ага, и это медведь запомнил. "Эх, - думает медведь, - тоже мне секретная шурпа, я и сам такое состряпаю". Потом долго еще бросал в казан снедь разную атаман, и,  наконец, закрыл казан крышкой. Варится шурпа, булькает, а запаха все  нет. Прошло  полчаса, а может и час. "Ну что ж, - говорит атаман Кисель, - пора и барашка выбрать к шурпе". А я ему: "Пойдем, атаман, в кошару, где овцы живут, там и выберешь барашка". Медведь услыхал и думает: "Эх, видать, не простого барашка атаман Кисель выберет, как бы прознать - какого? А заодно и себе прихватить одного". "Заберусь-ка я в кошару», – думает медведь, - вперед всех. В кошаре уже темно, затаюсь среди овец и подсмотрю, какого барашка выбирать нужно". Поспешил медведь овражком через кусты и прошмыгнул в кошару. Затесался среди овец, ходит на четвереньках, блеет как овечка. Тут дверь в кошару распахнулась. Видит медведь, атаман Кисель входит. Да не просто, а боком, плечи-то у него широченные, глаза блестят. Стал атаман по кошаре ходить,  барашка присматривать. Топ сапожищем, топ, у медведя сердце в пятки ушло. Испугался мишка, забегал по кошаре быстрее овец, вьется среди них, прыгает с места на место. Атаман приметил резвого барашка и давай ловить. И так, и сяк его ловит, а медведь-то жить хочет, прыти прибавил, мечется. Взял тогда атаман в левую руку всех овец, а правой хвать медведя и поймал. Мишка со страху чувств лишился. Несет медведя атаман и расхваливает. Ай да барашек, как откормлен, знатная шурпа получится! Медведь в чувство пришел, а виду не подает – боится. Несут его, бедолагу, к костру, настал, знать, его последний медвежий день, ну, или ночь. "Открывай казан, - кричит атаман казакам, - сейчас барашка варить будем". Медведь как услыхал, что его сейчас варить будут, как рванулся из последних сил и выскочил из рук атамана. Бежал медведь лесами и болотами всю ночь. Вспомнил и как картошку крал, и как дрова чужие брал. Не хотелось медведю уже ни шурпы, ни барашка. "Эх, - думает мишка, - красть вольно, да бьют больно! На шурпу соблазнился, да чуть сам не сварился!"
   Прошла осень, настала зима. Снежком округу припорошило. Над дальними хуторами дымок стелется, это зверье избы топит. В прежние времена медведи по осени в берлогу залезут и спят до весны, а нынче вон как – избы топят. Медвежата с горки катаются. Лисицы в полынье рыбу удят.  И вот пошел я как-то в лес за берестой, а там медведь. Да смотрит на меня виновато, нос опустил, глаза прячет. "Чего печалишься, бурый? "- спросил я. Вот он мне про ту ночь и про шурпу все, все и рассказал. Рассказал, как крал у меня картошку, и как дрова стащил тоже рассказал. Говорил с покаянием, будто извинялся. Простил я его, чего уж там! Кто старое помянет, тому глаз вон. Так и живем: я на одном хуторе, а он на другом. Велика наша любимская тайга, всем места хватит.