Послание к...

Пролог

Здесь не будет исповеди
или обвинительных приговоров.
Субъективной изгороди
из пустых разговоров…
Здесь будут только факты –
их подтвердило время…
Разорваны все пакты:
для лжи все пакты – бремя.

……………………………………

Кривое зеркало –
есть мир, где Вы живёте…
Всё исковеркано –
вы отраженью врёте:
о том, что в святости
вы дни свои влачите,
не в пакостях и грязи
живёте и звучите…

Ну, что ж придётся мне напомнить
о тех десятилетиях создания легенды,
и всё в деталях описать, припомнить
о той цене, что брали за аренду…

Одна святая мать
(ради квадратных метров)
решила разменять
души бессмертной недра.
Отдав ребёнка
(года так на три)
своим родителям,
умчалась в глубь тайги…
Естественно,
до этого – развод,
торжественно,
а не наоборот…

А после – возвращение, и метры
Квартиры… Не важны сии моменты:
разрушена семья, и без отца рос сын…
Сердечного сырья – он был совсем один.
Всё детство – по квартирам, в ожиданье,
что заслужил любви и состраданья…
Но, видимо, тайга и Север крайний
в их жизни приключились не случайно:
и с каждым годом между ней и сыном
пропасть миров была невыносимей…

Наверное, был он парнем неплохим:
учился хорошо и не мешал другим,
и основные ценности по жизни
привила бабушка, и жил он бескорыстно…
Но с каждым днём фундамент монумента,
что возводила мать себе, не видя аргументов!
Вокруг одно лишь «Я»: во имя и во благо!..
Но веяло всё больше чёрным стягом…
Как флибустьер, она питалась светом
и не искала никогда в себе ответы:
за что и почему, и от чего все так?..
Хоть и не раз был подан сверху знак…

Детей своих кормить и одевать обязаны,
кто смог им жизнь их дать…
Не укорять за то, что ты для них
всё делаешь, и близок лик святых…
Ребенка унижать и оскорблять,
самооценку с детства понижать
легко, если не думаешь о том,
что старость очень близко – за окном…
И принижать ребенка достижения
великое кощунство – преступленье…
И сына за мужчину не считать,
предателем за встречу называть…
Не принимать, а напрочь отрицать
все, что хотел и может он сказать,
и сделать для людей, и для семьи,
а, может быть, для края и страны…
И думать, что ведом он, даже глуп…
Варился всё один и тот же «суп»
годами… И росли его «заслуги»:
он квартирантом был и (на досуге)
еще стал худшим мужем и отцом,
учителем, короче, подлецом…
Неблагодарным, черноротым – никаким…
А монумент её все ближе был к святым…

И даже, выгоняя в зиму, в ночь
его с беременной женой – пощада, прочь!
Она всё делала во благо и во имя,
уничтожая родственное семя…
Потом, «покаявшись», двенадцать лет спустя,
она вновь выгнала… Уже его дитя,
и плод во чреве, и еще подростка,
его жену, и тут одна «загвоздка»:
всё ради метров пресловутых, монумента,
и приводила столько «аргументов»,
что их читая, приходили в ужас:
«А монумент –то из песка и, поднатужась,
рассыплется, коль сопоставить факты,
лишь только стоит подождать антракта…
Ведь человек, как зритель, видит фальшь,
которую уже ты не продашь…»

История не знает наклонений,
и всё, что ложно, превращает в тлен,
особенно стезю грехопадений –
кривых зеркал, и тех, кто в плен
сдаётся их: так лучше и спокойней.
Там бес уже прикинулся святым,
и строит монумент нерукотворный,
и сердце пленных делает немым,
скупым и искаженным чувством мира,
и извращенной формою любви…
А в это время в храме каплет мирра,
с молитвою из слов: «Спаси и сохрани…»

Эпилог

Рассыплются «святые» монументы…
Восторжествует правда и любовь…
Ведь против истины бессильны аргументы…
И смысл в двух словах: «родная», «кровь»
изменится… Родство – есть близость духа,
тех ценностей и мира, что в тебе…
Всё остальное – просто показуха…
Он благодарен Богу и судьбе…
И тем, кто рядом, кто его не предал,
не растоптал, не уничтожил дух,
кто любит бескорыстно, тех, кто ведал,
кто выражает свои чувства, мысли вслух…
Они – его семья: кто здесь и рядом…
И со щитом он или на щите,
они его согреют словом, взглядом
и не распнут, как ИНЦИ, на кресте…