Окраина Рассказывает. Владимир Морж. Эпоха поэзии

Эпоха поэзии

                                             Людмиле Кузнецовой, которая мне рассказала о мудрах

Однажды я пожаловалась подружке на смятение. Подружка сложила мне руки в дхьяна-мудру и заставила минут пятнадцать медитировать. И о чудо! Чувство спокойствия овладело мной!
С тех пор я пристрастилась к йоге пальцев. Хотела привлечь и мужо. Но ни шуни, ни апана, ни прана ему не помогли от расстройства кишечника. Он верил только одной медицинской мудре: фиге.
В то время я покончила с турпоходами – моей страстью со студенчества: сломала ногу. Притхви-мудра, конечно, укрепила мне сросшуюся кость, но с тупыми сериалами стало всё пусто и скучно. А мудры от скуки не существует. Сломанная нога стала предлогом для сына: я превратилась в праздничную бабушку.
И вот одной пенсионерской весной, когда прасанна хоть и не уменьшила поседение, зато предотвратила выпадение волос, я посмотрела совсем иными глазами на муху, ползущую по стеклу. И мне свыше пришло:
                                             На окне сидела муха.
                                             Выпал снег белее пуха.
А что, подумала я, сложу-ка ещё разок гьян-мудру, которая заставляет работать мозг, расширяет память, улучшает работу эндокринной и нервной систем и гипофиза!
В ту незабываемую ночь я сочинила штук пятьдесят стихов.
Утром я плюнула на завтрак для мужо и обязательный звонок внукам и родила первую поэтическую тетрадь. Если девушке далеко за... ей есть что сказать.
Мужо пожаловался сыну, который сразу примчался. Он полистал тетрадку, которую я ему дала с надеждой.
– У меня в дурке каждый третий – поэт и каждый второй – прозаик.
Я с негодованием вырвала гуманитарное сокровище из его неблагодарных рук. Что даже опытный психиатр понимает в искусстве?!
– А у тебя прореха в тишотке, а трусарди без малости девичеслёзные от изветшалости! – отшила я его поэтической строкой, намекнув на безрукость невестки в штопке.
Он со мной обошёлся по-хамски: не стал ругаться.
Ежедневный моцион с мужо по магазинам кардинально изменился. Теперь я шептала на ходу стихи, а не ругала власти. Получающееся витиеватое я вносила в заветную книжку, в которую обычно вписывала мысли великих людей и намечала покупки.
Мужо обычно нёс тяжкие пакеты, вздыхал и чего-то ждал. И однажды я подумала: соблазню! Мы станем сочинять вдвоём!
И вот я увидела, как синица выдёргивает из москитной сетки ниточки. Я так обрадовалась! Позвала мужо, чтоб и он подивился находчивости птицы.
Мужо нагло заменил дырявую сетку.
Я тут же написала полную соплей поэму о загубленной природе и несчастной синице, которая не вьёт гнездо из-за злых живодёров. На сон грядущий рыдала поэму мужо. Мне была интересна его реакция. Эволюция его взгляда прошла стадии от настороженно-заботливого к демократическому, потом к демоническому, а потом скучающе-зевающему. Он внимательно не перебивал, пока не уснул. Ха-ха-ха! Да он просто ничего не понимает в поэзии! Столько лет с ним жила и только теперь поняла, какая он серость! А прикидывается! Цветы дарит! И какой может быть с ним творческий тандем?
На это он удивил:
– А не пошла бы ты в литературный клуб!
Я пошла. И там я вдруг поняла, что не только чинмайя-мудра поддерживает ум и тело в отличном состоянии. Но и поэзия!

А мужо скоро пожалел, что послал меня в ЛИТО: я рассказала ему о своей первой книге! Большим тиражом! И что нужны деньги. Не свои же тратить?
Он отказал.

Моя месть была страшна.
Я его заставила пылесосить не в субботу, а в среду. А потом ткнула носом в угол:
– Плохо! Смотри сколько песка!
А когда он стал сопеть о несправедливости, добавила:
– Ну конечно! Тщательно! Ты ещё скажи, что это только что с тебя насыпалось!
Он не понял.

И я спрятала его телефон и тихо радовалась, пока он его искал. Конечно, между делом делала вид, пока триумфально не нашла телефон в своей сумочке.
О что-то буркнул, на что я:
– Ах ты крохобор! Какого-то смартфона пожалел! И сразу скандалить!
Он опять не понял.

Я заявила без намёков, что переходим на подножный корм: коплю на книгу.
Он взял солонку и побежал к герани.

Контрольным выстрелом была моя истерика:
– Ты меня не любишь!

Он сдался. Посоветовал сократить тираж раз в десять. Типа, на пробу. Меня это вполне устроило.
Книжку я раздала подружкам по ЛИТО за один день. Домой, конечно, не хватило. Напрасно мужо протягивал ручонки прижать к груди мои напечатанные шедевры. Я мягко напомнила о маленьком тираже и добавила, что с него хватит ссылки в телефоне. Только через три года я ему дала типографский вариант моей третьей книжки.
Он с восторгом прочёл и сказал:
– Растёшь, мать!
Я так и не поняла, это он так сокращённо матюкнулся?
И тут у меня начался творческий кризис. В клубе одни критиканы, посредственности и склоки. Дома полное непонимание. Бурлящий поток рифм и тем иссяк в болото. Неужели моё слово сказало всё про этот мир?
Нужны новые впечатления! В деревню!

Дача не помогла. И я тщательнее занялась грядками и йогой, чтоб подправить здоровье, подорванное лирикой.
Полгода я читала чужое – нашла книги прежних хозяев на чердаке.
Через полгода я сдула прах с запылившегося экземпляра своей выстраданной книжки, перечитала себя и смеялась до слёз. Даже пришлось вне графика медитировать с дхьяна-мудрой.
Короче. За окном – голая осень. Сонную муху я пристукнула тапкой. Сплошная проза...