Председатель 25-27

Глава двадцать пятая

Сергей присматривался долго
к Владимиру. Не знал, как быть?
Смотрел он исподлобья волком…
…увидев всё ж, каким стал быт

и крыша уж не протекает,
наличники в цветах блестят,
как ловко огород копает –
за рядом ряд, за рядом ряд…

…оттаял он Душой подростка
и отчиму стал помогать,
порой поглядывая жёстко,
увидел – молодеет мать.

Алёна поняла всё сразу –
к ним в дом пожаловал покой,
исчезли матерные фразы,
повеяло на них весной.

Глаза у мамы потеплели,
походка стала от бедра
и стали не страшны метели,
что были страшными вчера.

Владимиром гордиться стали дети,
сердца оттаяли у них.
Нет лучшего отца на Свете,
и ветер в головах затих.

Живут они теперь отдельно,
но посещают отчий дом.
Рисуется пейзаж пастелью,
и зажил юности надлом.


Глава двадцать шестая

Пора вернуться нам к герою.
К нему войти вновь в кабинет,
где обстановка… я не скрою,
есть лишний в ней предмет.

Но называть его не стану –
ему в поэме места нет.
Прогал пейзажем залатаю,
представлю в облаке рассвет,

что расплывается зарёю,
предвестником судьбы иной,
но тайну всё же приоткрою,
наверно, связано со мной.

Вы догадались, мой читатель,
ты ж видел красочный портрет –
на нём мечтающий мечтатель.
Ему грядёт приоритет,

в свои коль взял Владимир руки, –
Поэтам, значит, повезло –
открыты жизни новой люки –
добро в них тут же потекло.

Ушёл я в сторону портрета.
Герой наш терпеливо ждёт.
Признается Поэт – согрета
Душа и потому поёт

не два притопа в три прихлопа,
что дамбу он восстановил.
За ликвидацию потопа
он благодарность получил.

Заметили, кому-то ж надо
устраивать в обгон аврал.
И благодарность, как награду,
за труд вручает генерал.


Глава двадцать седьмая

Созвучная река Фонтанке –
Фунтовка в Павловске течёт.
На ней отличная рыбалка –
карась задумчиво клюёт.

Фонтанка Пушкина качала.
В Фунтовке карасей ловил
Сергей Сорока у причала
с лодчонки утром. Он любил,

чтоб разговаривал с ним Пушкин
и вдохновлял на новый стих…
…шумели у дерев верхушки
и вырисовывался Лик.

На месте, где была церквушка.
За что безжалостно снесли?
И хмурился в виденье Пушкин,
читатель, голосу внемли.

С той клуб построили церквушки,
а он от горести сгорел,
от огненной в ней заварушки –
и написал стихи пострел.

Его арестовали трое
и в город дымный увезли.
Допрашивали грубо роем
и нагибали до Земли.

И обещали разобраться
в антисоветчине в стихах.
Вокруг разбушевались страсти
и нагоняли жуткий страх…

Кричали: “Заслужил расстрела!
Чего с ним чикаться?..” К стене
они поставили пострела,
а мимо главный на коне

гнедом, как наш “Лужок” покосный.
Похож на крёстного отца,
он глянул на бригаду косо
и отпустил меня – мальца.

Зашёл я в церковь, помолился:
“Спаситель, Господи, прости…”
Святому Лику поклонился,
молитву повторял в пути…

Подарок Северного флота
стоял у берега в пруду,
мне прокатиться, ох! охота,
случилось у народа на виду.

На борт взошли мы с песней:
“Раскинулось…”Мы с берегом вдруг
расстались, ну а катер вместе
с ребятами поплыл, вокруг

его летели стрелы-волны,
и стали моряками мы,
волненья радостного полны,
одолевали нас мечты,

что вырастем – пойдём в матросы
и станем бороздить моря.
Какие могут быть вопросы,
коль на Душе взошла заря?

Сегодня катер пришвартован –
прильнул к черте береговой
и пьянью местной облюбован,
и стал он бочкою пивной.

А жаль, воспитывал матросов,
мечту в мальчишек он вселял,
но не без жизненных торосов,
надеждой штормовой сиял,

походами в открытом море
да чрез Босфоры Дарданел
и побеждать с волною в споре,
а он, приткнувшись, захирел.

– Я вижу странность в этом деле,
но в прошлое дороги нет.
– Пусть новые шумят метели,
ты успокойся, друг Поэт.

Всё изменяется на Свете,
на месте вечно не стоит.
– Но только кто же нам ответит,
мечта, что, в тартары летит?

– Настало время устремлений
и конкуренций, и реклам,
не надо нам воспоминаний,
решает для себя всё сам! –

закончил с пафосом Владимир,
уверенный в себе самом.
Брюзжание утихомирил,
смотри, мол, в ракурсе ином.