Средь шумного бала 7... АКТ

В том Крыму она (Софья Андреевна) сидела у его постели, выхаживала, не боясь заразиться едва ли не смертельной болезнью. Испытывала Судьбу?!
Потом были «Крымские очерки», где А. К. посвятил немало строк своей Музе. То ли в этом же, 1856-м, то ли чуть раньше-позже (по справкам – расходится) умирает Анна Алексеевна. Толстая-Перовская. Мать поэта, бывшая одной из преград для заключения их брака.
Графу Алексею Константиновичу – без году сорок. Софье (пока – всё ещё Миллер) – около тридцати.

Ты помнишь ли вечер, как море шумело,
В шиповнике пел соловей,
Душистые ветки акации белой
Качались на шляпе твоей?

Меж камней, обросших густым виноградом,
Дорога была так узка;
В молчанье над морем мы ехали рядом,
С рукою сходилась рука.

Ты так на седле нагибалась красиво,
Ты алый шиповник рвала,
Буланой лошадки косматую гриву
С любовью ты им убрала;

Одежды твоей непослушные складки
Цеплялись за ветви, а ты
Беспечно смеялась – цветы на лошадке,
В руках и на шляпе цветы!

Ты помнишь ли рёв дождевого потока
И пену и брызги кругом;
И как наше горе казалось далёко,
И как мы забыли о нём!

Из «КО» (4). Забытое горе – только те «преграды»?!
Душистые ветки акации белой...
Почти до боли знакомое. Так ещё и под пение соловья!
То ли Зорина (А. М. Цимбала) – если о музыке, то ли М. К. Штейнберга...
Стоп! – себе говорю. Не хватало на мою голову (герменевтскую) ещё и этого!
Романс, конечно, замечательный. Как в версии Блантера – Матусовского (под «Дни Турбиных» Владимира Басова, 1976), так и в тех – отцыганенных.
Как же! Не токмо заслушивались (в разных), но и сами затягивали. Ксюша (Оксана) – за роялью, с открытой нотной, я – за её спиной (порой, привстав на колено), Наташка – в сторонке, слухает.
Однако!
Мало, что с версиями теми – в «мама, не горюй!». Через Бело-Красное «Бросай своё дело, в поход собирайся!». Так ещё и наш граф Толстой (не тот, что «красный») пожаловал.
Как там было?! – Если у А. А. Пугачёва...

Белой акации гроздья душистые
Вновь аромата полны,
Вновь разливается песнь соловьиная
В тихом сиянии чудной луны!

А в «Крымских очерках»?! Не гроздья ж, а ветки. К тому же – на шляпке. И без луны тихого сияния...
Полноте!
В «Очерках» у нас и с луной отыщется (6). И – опять-таки, к нашей Софье Андреевне. Да ещё и с Призраком (чур меня!) в придачу.

Душе легко. Не слышу я
Оков земного бытия,
Нет места страху, ни надежде, –
Что будет впредь, что было прежде –
Мне всё равно – и что меня
Всегда как цепь к земле тянуло,
Исчезло всё с тревогой дня,
Всё в лунном блеске потонуло...

Куда же мысль унесена?
Что ей так видится дремливо?
Не средь волшебного ли сна
Мы едем вместе вдоль обрыва?
Ты ль это, робости полна,
Ко мне склонилась молчаливо?
Ужель я вижу не во сне,
Как звёзды блещут в вышине,
Как конь ступает осторожно,
Как дышит грудь твоя тревожно?
Иль при обманчивой луне
Меня лишь дразнит призрак ложный
И это сон? О, если б мне
Проснуться было невозможно!

Уж и не ведаю, бросаться ли вновь, если не в объятия к той цветочнице (хотя бы – от Буланже), то - перед ней, на колени, или притормозить с душистой акацией?!
Тем более, что там (уже в романсе и – не менее – вокруг него) всё бурлит и клокочет. Как в концовке той 4-й частки от АКТ

Ты помнишь ли рёв дождевого потока
И пену и брызги кругом

А и в разных словесных выкрутасах встречались (от Веры Паниной или ещё от кого-то) не «гроздья», но именно «ветви» (считай, «ветки»)

Белой акации ветви душистые
Веют восторгом весны,
Тихо разносится песнь
соловьиная
В бледном сверканье, сверканье
луны.

А уже в упомянутую нами концовку от А. К. (с «дождевыми потоками») – от Михаила Львовича (Матусовского)

Сад весь умыт был весенними
ливнями,
В тёмных оврагах стояла вода.

Что ни говорите, любители романса и того, что округ него, без «Крымских очерков» там не обошлось. Хотя бы – в скромный герменевтский (переклик).
А коль уж меня занесло-подначило (в любезные и моему сердцу «акации»), чуть продолжу.
Когда к музыке лепится и имя М. Штейнберга, недурно бы разобраться, о ком идёт речь. О Михаиле Карловиче (1867-?) или, всё-таки, о Максимилиане Осиповиче (Осеевиче), 1883-1946.
Потомок остзейских немцев и сам стихи пописывал. А уж какой аранжировщик был! И романсы «отцыганивал» – любо-дорого. Отчего-то година (и причина) смерти затерялась.
Вероятно, и с «акациями» он расстарался.
Но и сына виленского гебраиста со счёта скидывать не спешите. Пусть консерваторию (Петербургскую) он окончил только в 1908-м, тут же женившись на дочери своего учителя Николая Андреевича Римского-Корсакова Наденьке. В год того кончины.
Понятно – в разных жанрах работали. Мы – о М. Штейнбергах. И «акации» те – таки к Карловичу тянутся. Но ведь, порой, путают! Записывая в «романсеро» и Осеевича.
Ладно! Это – мелочи.
Куда забавнее мелькающее пристёгивание к «акациям» адмирала Александра Васильевича Колчака. Слава Богу – только в слова (от 1910-го)!
Верится с трудом (мягко говоря – при всём уважении, хотя и критическом, к личности Правителя Омского).
Мог ли Колчак вообще слагать вирши?!
Почему бы нет!?
Однако!
Да. Под этим названием («Однако») лет с 10 назад стали приписывать ему один текст... Поэтически бездарный. Идеологически – крайне тенденциозный и провокационный.
Впечатывать сюда не стану. Притом, что, с одной стороны, никак не еврей, с другой – точно также (никак!) не антисемит.
Да. К большевикам (особенно – к большевизму) никакой симпатии (как и адмирал) не питаю. К его личности... Симпатичным (для себя – подобно АКТ) назвать не могу. Понять – да. Принять (многое) – увы! Ну, и поправки на O tempora, o mores!
Поминал его (АВК) не единожды. В том числе – в стихах. И даже посвящал (ему).

В далёкой и загадочной стране
Я рос ребёнком – чистым и наивным.
Жестокий мир казался добрым мне.
Торжественно звучали наши гимны.
И звёздочка эмалевым лучом
Ласкала глаз.
С неё
кудрявый ангел
Глядел
совсем не строгим Ильичом…

Разбит Колчак, давно прикончен Врангель.
И отгремела страшная война,
Что взрослые Великою назвали…

Но вот –
пришли лихие времена.
С вождями в Лету канула страна.
А мы – живём…
среди её развалин.
(Ретро примитив (без посвящения), 22.04.2013)

Даурская степь. Солончак. Суховей.
Расстрелян Колчак. Выжидают японцы.
Отборная сволочь восточных кровей.
Землистая кожа дубеет на солнце.
И нож в рукаве, что давно припасён,
Не вынут ещё на лихую расправу.
Тебе не нужны ни Шекспир, ни Басё.
И даже Христу предпочтёшь не Варавву,
А чуждое вере отцов божество.
Хотя…
Раз призвали в бурханы Цагана,
Ты будешь бесстрашно свиреп и жесток,
Потомок Аттилы в краю Чингис-хана.
Пройдёшься, как смерч, раскалённым бичом
По жёлтой Урге и бурятским улусам.
Погибель несёшь, но и сам обречён –
Мистический воин, тевтон рыжеусый.
Ни грамма любви! Оскоплён на корню.
В стекляшках зрачков – инфернальная злоба…

В штабах евразийских стенают о нём.
И ёжится в нервном ознобе Европа.
(Евразийская блажь, 23.11.2015)

Линкор «Екатерина» ходил на Трапезунд.
Осколок Византии в мифическом Тазу.
Сам омут звался Понтом. Эвксинским. Между тем,
ребята с красным бантом ширяли в темноте.
Империю зашибли (в столице, по весне).
При Временном режиме, до шеи покраснев,
регалии содрали, сменили имена.
На Понте нет мистралей. Да скалится луна.
Линкор – теперь «Россия». «Свободная» притом.
Он грозен, как мессия, и гибок, как тритон.
А время покраснело до кончиков ушей
и многое посмело под лозунги-клише.
Комфлота Саша Неймитц, сменивший Колчака,
давно уже не немец. Не тронут ВЧК.
Любитель «демократий», не ставший стукачом.
А мог служить и Раде. Как некий Щербачёв.
Дружился с Гумилёвым. Читал ему стихи.
Не проклят. Не оплёван. Лишь выброшен в архив.
Позор достоин славы. А в тот кромешный год
«Россия» от «Бреслау» поспешно смылась в порт.
Потом её топили. Вмешался Совнарком.
От берега – три мили. С эсминца. Кувырком
ушла «Императрица» без почестей на дно.
Там метров – чуть за тридцать. Поднять пытались. Но…
В утробе громыхнуло. Сподобился Чертан.
По прихоти Панурга – считай, почти черта.

Выравнивает фланги мифический парад.
Эскадры и фаланги. Потешный маскарад.
(Гибель эскадры, 16-17.11.2017)

В последнее, конечно, понапихал... Зато со многим перекликается. В настоящее...
Ну, а посвящал (Колчаку) – токмо одно

Жена стирает.
                Я, 
                с утра,
                опять подсел на «Адмирала».
Опять –
               киношная война
                и невозможная любовь.
Давно не важно,
                кто неправ,
                и чья Россия отмирала.
Темна история…
                Темна!
                Кромешен мускул волевой.
В расход,
                в крещенскую купель
                ушёл Правитель нефартовый.
Остались карты берегов
                и полуострова Таймыр.
Иным отмерено скупей
                и медных труб,
                и лжи кондовой.
И ветхой зависти богов,
                что жизнь подкинула взаймы.
Кому –
             судьба,
                что горше нет.
                Другому –
                жалкая недоля.
А бабам,
               сверху,
                до краёв
                – родихи стоны,
                вдовий плач.
А мог бы
                сгинуть в полынье,
                когда искал беднягу Толля.
Глядишь –
                и полочка
                в раю.
                А так…
                Сиятельный палач?!
Не «им» судить?
                Прощён любовью?
                Ему не важно –
                важно мне.
Венец из жухлого терновья.
                Киношный китч о той войне.
(Колчак, 30-31.07.2017)

Посвящали ему многие. Разное...
Мне нравится от Кирилла Игоревича (Ривеля). Концовочку изволим-с...

Мир, моряк, – на свете том.
В небе звездочка сгорает.
Полынью затянет льдом,
А весной и лед растает...
Всюду клин, куда ни кинь...
Что я помню? Что я знаю?
Широка страна родная...
И звезда, увы, полынь!

Ни фамилии, ни дат
На погостах не ищите,
И никто не виноват,
Что четвертому не быти...
И полярный вечный снег
На душе лежит, не тает...
Время чести. Время стаи.
Ночь. Февраль. Двадцатый век.

А тот (гуляющий по инету), со «Скажите, где вы были...», под который (да под сегодняшнее) так захлёбываются, плёская в ладошки, нонешние «расейские патриоты»...
Во-первых, – бездарный. Во-вторых, – скорее, не Колчак (при всей сложности его натуры-фигуры-личности), а очередной новоявленный «православный Геббельс».
Говорю, как давнишний противник большевизма и некогда даже идейный «белогвардеец».

Не жду. Зачем. Так проще уходить
в забвение. Последнее. Откуда
пока не возвращался ни один.
Ни Божий Сын. Ни «каторжник» Иуда.
Давно «сломал» гражданскую свою,
сбежав от красных, «вынырнув» из белых.
Ужели я от жизни устаю?!
Двужильное изнашивая тело.
В лукавстве «лишь бы не было войны»
зияют беспросветные провалы.
И веет отрицанием тройным
от синтеза Ярилы и Купалы.
(Забвение, 11-12.08.2018)

Вале Щугоревой... Это, моё.
А к «вампирическим загадкам» (ну – к загадкам, с вампирическими проблесками-оттенками) любезного мне А. К. ещё вернёмся.

15-16.10.2024