Я Слова Руского был страждущий проситель

                Я Слова Руского был страждущий проситель,
                Когда входил в его небесную обитель,
                С вселенской крышей, с далью без конца,
                Косноязычный подмастерье без Отца.
                И прикоснулся к истине «Закона»,
                И «Благодать» творца сошла с Илларионом;
                И с Мономахом, «седя на санех,
                В души помыслих», искуплял свой грех;
                И по пути свободы златоустой
                Пошёл, и Даниил Заточник гусли
                Смысленные мне отдал, словно Переславль,
                А я в гордыне думал: «Гореславль».
                В Путивле плакал горько с Ярославной
                Над Игоря судьбиною бесславной.
                И Сергий Радонежский в святом житии
                Премудрым Епифанием святил в забытии.
                С нетленной верою распопа Аввакума
                Сгорал в пожарище Романовского глума,            
                Но в родниках Московских Ломоносов
                Уже лечил, как врач Амосов.
                В кабацкой драке бит бывал Барковым,
                Летя под стол орлом целковым.
                В лучах одической державной речи
                Спешил к «архангелу» Державину навстречу.
                На воле пил с цыганами вино
                В краях, где радостно оно,
                Где дух Бессмертного кочует и поныне
                По Бессарабской солнечной равнине.            
                Парил над Лермонтовским каменным Кавказом
                Под буркой облаков мятежным сказом,
                И Тютчева ночной и вещий ум
                Мыслителя пронзал вселенский шум.
                Себя я в нём зеркалисто увидел
                И полюбил, и тайно ненавидел.               
                Забыв глаголы, с Фетом пировал,
                Его пошибом ряд строки ковал.         
                Страдал и мучился в пространстве Достоевского,
                Был Мефистофелем из космоса Случевского.
                Шептал с волнением беседные старины
                В Олонии вопленицы Федосовой Орины.
                И, задыхаясь, астматически томился,
                Где воспалённый Блок кометой проносился,
                А Константин Бальмонт и Игорь Северянин
                Гранили дерзко стихофилиграни.
                Когда казалось кончилась дорога,
                Открылось чудо Бунинского слога.
                Промерил дно Есенинских запоев,
                И Ремизова посолонь устоев,
                И Понт Эвксинский ночью штормовой
                Заворожил Волошинской молвой.
                В краях родительских, от Волги до Хопра,
                Мотал на ус полынные ветра,
                И Туроверов с Шолоховским Доном
                Степным благословляли небосклоном.
                Тужил, где Хлебников в солдатчине служил,
                Где под курганом звёздным с Моцартом дружил.
                Шагая с разухабной матроснёй
                По площадям бунтарской «рокотнёй»
                Артём Весёлый «Русью, кровью мытой»,
                Рубил забористо глаголистою бритвой.
                Пылал в глухих степях под Павлодаром
                Неистовым Васильевским пожаром.
                Услышал в срок на «соловецких зонах»
                Русь уходящую в прощальных перезвонах,
                Гудцов-искусников, загубленных за Слово,
                Николу Клюева и Сергия Клычкова.
                И дальше шёл, срываясь в хаос плотский,
                И торил путь мне спутник Заболоцкий.
                И грудень тихий с вологодским Ладом
                Шептали сказ Рубцовским листопадом.
               
                Напоследях живительной усладой,
                Под перевода руского лампадой,
                Ли Бо, Ду Фу и Ли Цинчжао
                Вошли в нутро кудесным жалом,
                И Рильке, будто дождь по пражской мостовой,
                Струился одиночества заплачкой вестовой.

                И несть числа, которых не отметил,
                Оставивших искру своих отметин.
               
                Как «Нестор, летописец Мезозоя»,
                Не раз удавку к горлу примерял,
                И жить хотел, и смерти ждал,
                А «мотылёк, как девочка, смеялся надо мною».
               
                И я тогда смирённый ученик
                Душой и разумом к устам Отца приник,
                И Слова Руского «Небесную Обитель»
                Стал обживать, как раб и Вседержитель.

               
«Я Нестор, летописец мезозоя,
Времён грядущих я Иеремия».
«И — боже мой! — какой-то мотылёк,
Как девочка, смеётся надо мною,
Как золотого шёлка лоскуток».

/ Арсений Тарковский /.            
 
1986-16 листопада 2024 гг.

Представлено полотно Ильи Глазунова «Вечная Русь».