Василий Фёдоров. Вопросы чести. 1969
В МАРТОВСКОМ номере журнала «Вопросы литературы» этого года появилось «Письмо в редакцию» П. Юшина, которое настораживает своими недомолвками с первых же строк. Письмо короткое, цитирую его полностью:
В № 7 «Вопросов литературы» за 1967 год была опубликована реплика В. Вдовина. Автор подвергал критике утверждения, высказанные мною на стр. 227 книги «Поэзия Сергея Есенина 1910 — 1923 гг.». В связи с этим прошу опубликовать следующее. _ _
В книге «Поэзия Сергея Есенина» сделана попытка проследить сложный, противоречивый путь великого национального русского поэта, закономерно пришедшего к осознанному, искреннему художественному утверждению идеалов пролетарской революции. Такова моя концепция. Но контекст, в котором упомянут мною на стр. 227 архивный документ, мог создать, как я понял теперь, предпосылки для превратных толкований.
Считаю своей ошибкой использование этого документа в первой своей книге.
Именно поэтому я снял вопрос о присяге не связанные с ней высказывания во всех последующих работах о Есенине, а также в монографии «Сергей Есенин», которая готовится мною к печати».
Не будем упрекать П. Юшина за то, что он задержался с ответом почти на два года. Возможно, именно такое время потребовалось для дополнительных исследований. Теперь «Письмо» выглядит вполне благополучно. Концепция правильная, ошибка признана, ссылка на ошибочный документ с 227-й страницы убрана. Но зачем же ограничиваться только ссылкой на злополучную страницу своей книги, как будто она для всех читающих является настольной? Достаточно раскрыть суть ошибочного документа, чтобы обнажился уклончивый смысл «Письма».
Не разобравшись как следует в архивных документах, П. Юшин приписал Сергею Есенину участие в монархичесхом заговоре. Ни больше ни меньше. Оказывается, уже после Октябрьской революции «14 декабря (по старому стилю) поэт принимает в Царском Селе в Фёдоровском государевом соборе клятвенное обещание на верность царю».
После этого как-то странно выглядит фраза П. Юшина, что неверный документ мог создать лишь «предпосылку для превратных толкований». О какой предпосылке может идти речь, когда превратно само толкование, когда двумя страницами раньше была поставлена под сомнение искренность поэта: «Его заявление — «в годы революции был всецело на стороне Октября» — не соответствует действительности».
К сожалению, ошибка П. Юшина не частная, не страничная. Беда в том, что в книге вообще содержатся ложные обобщения. Получается, что, будто поэт не принял революцию и пришёл к ней лишь после заграничной поездки, в конце 1923 года. Ложное утверждение о неприятии Есениным Октября привело исследователя к подозрительности, доходящей до абсурда: «Октябрь ему представляется «злым» («злой октябрь осыпает перстни с коричневых рук берёз», «сгложет рощи октябрьский вечер»). Этим строчкам в примечании даётся самое вульгарное политическое толкование: «Слово «октябрь» употреблено здесь Есениным не для одного обозначения времени года. Октябрь — месяц пролетарской революции, символ политической пурги, ветра, бури». Что же дало П. Юшину право сделать такой категорический вывод? Всего-навсего Октябрь, употребленный действительно в политическом значении:
Жалко им, что Октябрь суровый
Обманул их в своей пурге…
Поражаешься удивительной лёгкости, с какой П. Юшин переносит на Есенина всё плохое, с чем тот соприкасается. В поэтике Есенина «Октябрь суровый — не осуждение Октябрю, а признание той объективной истины, что революция отбросила oт себя всякую нечисть.
Отказав Есенину в приятии революции, автор «Письма» в своей книге всё время пытается его куда-то толкнуть: то через полковника Ломана в объятья к царю, то через Иванова-Разумника в лагерь левых эсеров. Слов нет, за таким поэтом, как Есенин, могли охотиться многие, но на каком основании можно было изображать его игрушкой в руках самых разношёрстных политических сил, отказывать ему в собственной позиции? Таких оснований не было. Вот почему толкователь Есенина так часто противоречит самому себе. То он пишет: «Старания Ломана не находят, однако, отклика со стороны поэта. Он упорно не пишет тех од в честь царя, которых ждут от него в Царском Селе», то снова приписывает его к монархическому заговору.
Между двумя этими фактами должно быть связующее звено. И оно есть, придуманное П. Юшиным на 176-й странице. Оказывается, монархическим притязаниям Ломана противостоял Иванов-Раэумник, «влияние которого на Есенина было решающим в годы его службы в Царском Селе». И вот, когда это влияние кончилось, золотокудрый наивный поэт снова помчался туда — защищать царя-батюшку. На чём же основана такая догадка? Да на цитате из письма Есенина к А. В. Ширяевцу, в котором дана следующая оценка Иванову-Раэумнику: «Натура его глубокая и твёрдая, мыслью он прожжён, и вот у него-то я сам, сам Сергей Есенин, и отдыхаю, и вижу себя, и зажигаюсь от себя». Надо быть слепым, чтобы не прочитать и не раскрыть многозначительный смысл фразы: «и зажигаюсь от себя». Она говорит о том, что поэт не был игрушкой в чужих руках.
В том же неверном свете показаны разногласия Есенина и Клюева. Опять всё просто и ясно. На «монархическом» фоне Есенина Клюев выглядит «революционером». Высказывания первого о втором не берутся в расчёт. Они приводятся скорее с разоблачительной целью, поскольку и здесь подразумевается: «не соответствует действительности». Клюевская революция, по Юшину, оказалась определённей есенинской, земней, историчней. Отход молодого поэта от Клюева объясняется всё той же «клятвой», о которой Клюев якобы знал и которую не одобрил, а не одобрил потому, что «был последовательным и непримиримым врагом Романовых...».
Сколько фантазии на основании одного ложного документа! Пожалуй, из-за неё-то и уклончивость «Письма». От документа можно было отказаться, но как отбросить с ним все эти догадки, все эти хитроумные исследовательские построения? Но отбросить их необходимо. Это вопрос не цеховой. Это вопрос чести всей нашей советской поэзии. Нам не безразлично, когда великий русский поэт пришёл к революции — в год её свершения или шесть-семь лет спустя. «Письмо» слишком стыдливо. Тут не место стыдливости, книга П. Юшина издана авторитетным издательством Московского университета тиражом в 90 тысяч экземпляров. Любой учёный, совершивший ошибку, угрожающую истине, поторопился бы её исправить.
Творческий путь Сергея Есенина был действительно сложен. Нет нужды наводить на него хрестоматийный глянец. Но зачем же сложности действительные подменять надуманными? У него был крайне чуткий поэтический организм, и поэтому в своём творчестве он не мог не отразить тех объективно существовавших сложностей и противоречий.
Наше литературоведение уже многое сделало, чтобы имя Сергея Есенина встало рядом с лучшими именами поэтов революции — А. Блоком, В. Маяковским, но нашим литературоведам ещё предстоит во многом разобраться и многое объяснить»
Василии ФЁДОРОВ
Газета «Литературная Россия» №22 от 30 мая 1969. с.14
***
Юшин Пётр Фёдорович (1917–1983) — специалист по истории русской литературы и критики XX века, доктор филологических наук (1968); выпускник филологического факультета МГУ (1949) и аспирантуры (1952), зам. декана факультета журналистики (1952–1956), в дальнейшем доцент, с 1970 профессор кафедры истории советской литературы филологического факультета. В 1940 по поручению Владимирского горкома партии сформировал батальон лыжников, с которым участвовал в финской кампании. В 1940–1941 учился в МИФЛИ. 22 июня 1941 в числе 200 студентов-добровольцев ушёл на фронт. До мая 1942 сражался на Западном и Белорусском фронтах, был командиром роты, инструктором по пропаганде 2-го гвардейского кавалерийского полка корпуса генерала Б. А. Белова. Участвовал в обороне Москвы, был четырежды ранен. Позднее служил военкомом, зам. начальника эвакогоспиталя по политчасти. После войны демобилизован в звании гвардии майора. Награжден орденом Красной Звезды, двумя орденами «Знак почёта», медалью «За оборону Москвы», почётным знаком Советского комитета ветеранов войны.
https://vov.philol.msu.ru/uchastniki-VOV/JushinPF/
Свидетельство о публикации №124101504161