Председатель 19-21

Глава девятнадцатая

Евгений с ясными глазами
глядит за перспективу лет.
Внимателен он с нами.
Задал вопрос и ждёт ответ…

Спросил меня о псевдониме.
Да аббревиатура он:
Сергей плюс Оля мной любима…
…природы искренний закон –

он в отношенья превратился.
Случился истинно роман –
Олег – сынок наш – появился.
Рассеялся в глазах туман.

– А дальше?
– СОрОК – годы длились,
подписывался СОрОК я.
До появленья поженились,
возникла дружная семья.

Семь лет – такое вмиг промчалось –
и Анатолий явен нам.
Вот так СОрОКА появлялась,
толчок придавшая стихам.

Меня газеты поправляли
и постоянно и всегда
Сорока прописью писали.
Всё закрепилось, господа.

Евгений просиял очами –
желанье появилось в нём
увлечься чистыми стихами,
пообещал, мол, их споём.


Глава двадцатая

Наш Павловский район богатый,
пшеницу он растит и рожь,
с землёю ровной и покатой,
за жизнь свою не обойдёшь.

А в центре Павловска сверкает,
блестит великолепный пруд,
а Касмала его питает,
серебряный в почёте труд.

Среброплавильные тут печи,
машина Ползунова в них
вздувала пламенные свечи
и руд преображала лик.

Текло, по формам разливаясь,
очищенное серебро,
змеёю струйки извиваясь,
заполнив формы по ребро,

враз отсекались, становились
царей богатством – драгметалл
везли перекладными в Питер.
Завод тот мельницею стал.

И мы с отцом зерно мололи –
мукою полнились мешки.
Заводов незавидны доли,
их веки больно коротки.

С селом тут боровая лента,
иди и собирай грибы.
Сельскохозяйственная рента –
она как часть его судьбы.

Рассказывал Владимир бойко –
всё по порядку излагал,
какую намечают стройку
и где и в чём грядёт провал.

Обязан он предвидеть, чтобы
предотвратить разнос в беду,
утихомирить все апломбы
у всех живущих на виду.

В хозяйстве дамбу повредила
большая вешняя вода.
Запруда скот села поила,
и надо ил убрать со дна.

И травы выкосить с обочин,
собрать рулоны вдоль дорог.
Короче дни, длиннее ночи,
успеть же надо в сжатый срок.

В истории не столь уж древней
меняются названья сёл.
“Урывная” звалась деревня,
а стала Павловск, он расцвёл

благодаря людской смекалке
и трудолюбию людей,
вставляли хоть в колёса палки
да с перехлёстами идей.

Здесь пруд – безветренная тайна –
вращал когда-то колесо.
Искали с криком: “Кто тут крайний?!”
И раздавался шум весов…

…И шла, само собой, работа…
Людская дервенела плоть.
У мельника была одна забота –
пред взвесить, чтоб зерно молоть.

Вращалось колесо и пело,
заглядывая к вам в карман,
оно при этом всё скрипело.
Вокруг стоял мучной туман.

Картину ту запомнил с детства.
Была работа та венцом.
Куда от памяти мне деться?..
Зерно мололи мы с отцом.

Стояла у крыльца телега,
грузили мы мешки с мукой
до скорого в Сибири снега,
нас конь трусцою вёз домой.

Когда-то в позапрошлом веке
вращало привод колесо
завода в радость человека.
Светилось у него лицо.

Разгаданная тайна эта
развеялась как в ветер пыль,
как выхваченный домик светом,
уже не тайна – это быль.

В макете тайна заводская –
эпоха становленья в ней,
в подмогу пруд и синь лесная.
Хранит надёжно всё музей.


Глава двадцать первая

На берегу Фунтовки чистой
один мы жили только год
в конторе с атмосферой мглистой.
Верхом я пас в прилесье скот.

Свои стихи читал бурёнкам.
Я был подпаском пастуха.
Телёночки внимали строкам,
коровы понимали суть стиха

и слушались меня получше,
чем с кнутовищем пастуха,
и шли за мной, где травы гуще, –
вслед мелодичности стиха.

Все заработанные деньги
пошли на школьный мне костюм
и на дорожный быстрый велик –
начался путешествий бум.

Изъездил всю округу нашу
тропинками, по трассе мчал
и напрямую гнал по пашням
и цепью велик мой журчал.

Летели облака по сини,
мелькали колки и леса.
Не соблюдая строгих линий,
сопровождала чувств краса.

По взвозу мчался я к Оби.
По спуску гнал, не тормозя,
воспламенялся от любви
к природе девственной, друзья.