Владимир Набоков

К России

Отвяжись, я тебя умоляю!
Вечер страшен, гул жизни затих.
Я беспомощен. Я умираю
от слепых наплываний твоих.

Тот, кто вольно отчизну покинул,
волен выть на вершинах о ней,
но теперь я спустился в долину,
и теперь приближаться не смей.

Навсегда я готов затаиться
и без имени жить. Я готов,
чтоб с тобой и во снах не сходиться,
отказаться от всяческих снов;

обескровить себя, искалечить,
не касаться любимейших книг,
променять на любое наречье
все, что есть у меня, — мой язык.

Но зато, о Россия, сквозь слезы,
сквозь траву двух несмежных могил,
сквозь дрожащие пятна березы,
сквозь все то, чем я смолоду жил,

дорогими слепыми глазами
не смотри на меня, пожалей,
не ищи в этой угольной яме,
не нащупывай жизни моей!

Ибо годы прошли и столетья,
и за горе, за муку, за стыд —
поздно, поздно! — никто не ответит,
и душа никому не простит.

   Это редкое стихотворение, я не знаю у Набокова больше такого рода политизированных стихов. Да их и нет. Я хотел остановиться только на стихах Набокова и немного на его судьбе, но не получается, всё-таки Владимир Набоков прежде всего писатель, а основными его романами, которые продолжают удивлять русскоязычных читателей, являются «Дар», «Защита Лужина» и «Приглашение на казнь» (я намеренно не напишу ни слова о «Лолите», просто о романе написали все, кому не лень, да и споры о нём слишком отвлекают о значении прозы Набокова, будет несколько слов только, когда речь будет о Нобелевской премии).
   Летом 1988 года я купил в Брюсселе книжку «Nabokov's Congeries, The Viking Press, 1968, с введением и критической статьей Пейдж Стегнера (Page Stegner) в Магазине «Английской книги», в который частенько тогда заглядывал. Так вот, там был (или есть) отдел уцененной книги, я и купил её за 10 баксов. Читал я книгу долго, но в свободное от работы и занятий время. Честно говоря, прочитал я страниц сто, ничего не почувствовал от его стиля, короче, обломался полностью, но это скорее от того, что времени было маловато, да и знания мои английского были так себе: только в своей области и более-менее разговорный.  Но, между прочим, читаете ли вы по-русски или по-английски, вы всё равно почувствуете Набоковский стиль в прозе, его неторопливую красивую речь. По возвращении в Союз я прочитал «Защиту Лужина», и с тех пор этот роман мой любимый, особняком для меня стоит его «Приглашение на казнь», о котором подробнее ниже. Вначале я был уверен, что здесь не обошлось без влияния Кафки, особенно его романов «Процесс» и «Замок», но вот некоторые критики утверждают, что тогда Набоков был незнаком с произведениями Кафки, поскольку он не знал немецкого, по-моему, это как-то неубедительно, да и жил Набоков тогда в Германии. Для меня главное в Набокове это уникальная удивительная проза, узнаваемая проза. И это феномен, я знаю только несколько таких примеров: Лермонтов («Тамань»), Тургенев и Булгаков. Кто-то написал: «Набоков не греет, но он солнце, и это ясно каждому» и я полностью согласен, хотя звучит слегка напыщенно.
     «Там-то, на той маленькой фабрике, работала Марфинька, - полуоткрыв влажные губы, целилась ниткой в игольное ушко: "Здравствуй, Цинциннатик!" - и вот начались те упоительные блуждания в очень, очень просторных (так что даже случалось - холмы в отдалении были дымчаты от блаженства своего отдаления) Тамариных Садах… , вот они были каковы, эти сады! Там, там - лепет Марфиньки, ее ноги в белых чулках и бархатных туфельках, холодная грудь и розовые поцелуи со вкусом лесной земляники…. 
Между тем Марфинька впервый же год брака стала ему изменять; с кем попало и где попало.  Обыкновенно, когда Цинциннат приходил домой, она, с какой-то сытой улыбочкой прижимая к шее пухлый подбородок, как бы журя себя, глядя исподлобья честными карими глазами, говорила низким голубиным голоском: "А Марфинька нынче опять это делала".  Он несколько секунд смотрел на нее, приложив, как женщина, ладонь к щеке, и потом, беззвучно воя, уходил через все комнаты, полные ее родственников, и запирался в уборной, где топал, шумел водой, кашлял, маскируя рыдания. Иногда, оправдываясь, она ему объясняла: "Я же, ты знаешь, добренькая: это такая маленькая
вещь, а мужчине такое облегчение".
     «Скоро она забеременела - и не от него.  Разрешилась мальчиком, немедленно забеременела снова - и снова не от него - и родила девочку.  Мальчик был хром и зол; тупая, тучная девочка - почти слепа.  Вследствие своих дефектов оба ребенка
попали к нему в сад, и странно бывало видеть ловкую, ладную, румяную Марфиньку, ведущую домой этого калеку, эту тумбочку».
    Это фрагмент о Марфиньке из романа «Приглашение на казнь», Цинциннат Марфиньку видимо очень любил, и видимо по-настоящему, но сама Марфинька на удивление отвратительный персонаж, непонятный для меня, поэтому и привожу. Роман «Приглашение на казнь» - важнейший для меня, так что я в этом очерке остановлюсь в основном на нём. К Марфиньке и к роману я еще вернусь.

        Теперь о женщинах Набокова, во всяком случае о тех, кого мы знаем.
В пятнадцать лет Володя Набоков пережил первую любовь к соседке по даче Валентине Шульгиной, которой посвятил первый поэтический сборник. "Она была небольшого роста, с легкой склонностью к полноте, что благодаря гибкости стана да тонким щиколоткам не только не нарушало, но, напротив, подчеркивало ее живость и грацию..."
Дачный роман начался в тенистых и уединенных аллеях парка, а по окончании лета (1915 год) перенесся в Петербург, где влюбленные гуляли, украдкой целовались в синематографах, мечтали о будущем. В семнадцать лет Володя Набоков получил дядюшкино наследство: банковский счет на миллион рублей и имение Рождествено в Гатчине. Брат матери, Василий Руковишников, умер бездетным и обеспечил племянника. На следующее лето все снова отдыхали в Выре. Были долгие обеды и ужины, застольные литературные споры. Набоков много пишет тогда стихов и на свои деньги издает первую книгу, я стихи те не читал, но сам Набоков о них редко вспоминал.
     Потом снова был Петербург, и пришел конец его первой любви. Он винил в этом себя одного: «Несколько месяцев я не видел ее вовсе, будучи поглощен по душевной нерасторопности и сердечной бездарности разнообразными похождениями, которыми, я считал, молодой литератор должен заниматься для приобретения опыта». История не совсем понятная, возможно, похождения были с обеих сторон, известно только (биограф Брайан Бойд), что у Набокова было несколько мимолетных романов в ту роковую для России зиму, в частности, с некой Татьяной Зегерфельд. А дальше всё резко изменилось: в 1919 году семья Набоковых навсегда покинула Россию., а в 1922 году был убит отец Набокова.
    В 1922 году Набоков заключает помолвку со Светланой Зиверт, но помолвка была расторгнута семьёй невесты в начале 1923 года, поскольку Набоков к тому времени не смог найти постоянную работу. Чуть подробнее: о невесте известно совсем немного. Скупые сведения о родителях и рождении. Нет даже портрета (я привожу совместное фото, см. фото 2 в подборке)., тем не менее, Светлана Романовна Зиверт, невеста Владимира Набокова. Она родилась в 1904 году, в Санкт – Петербурге, в семье горного инженера Роман Федоровича Зиверта и его супруги Клавдии Евгеньевны. Семья была богата и принадлежала к высшим финансовым кругам столицы, жила в особняке на Миллионной улице, в том же доме, где когда-то жила Анна Алексеевна Оленина. Та самая, с маленькою ножкой, к которой сватался Пушкин. Она была необычайно умна и мила. Её свежестью пленился юный Владимир Набоков, сын сенатора и депутата Госдумы, и поначалу родители смотрели на их переписку и дружбу сквозь пальцы: политическая карьера сенатора могла вполне обеспечить совместную жизнь. В 1922 году был убит Владимир Набоков – старший, и встал вопрос всего дальнейшего существования. Работа Набокова клерком, помощником, секретарем или переводчиком не могла удовлетворить требованиям родителей снобов и в 1923 году они просто заставили дочь разорвать помолвку с Набоковым. «С таким голоштанником нечего создавать семью!» - так вспоминала о категоричном решении Зивертов на семейном совете сестра Набокова Елена Владимировна.
   В 1924 году Набоков познакомился с Верой Слоним. И здесь была романтическая история, они встретились на костюмированном бале. Вера была в маске, и не снимала маску до окончания вечера, тем не менее Набоков написал об этой встрече стихи, опубликовал их, и Вера предложила встретиться. 15 апреля 1925 года Набоков женился на Вере Слоним, петербурженке из еврейской семьи.
    Вера Евсеевна Набокова, урожденная Слоним, родилась 5 января 1902 года в Санкт-Петербурге, в семье адвоката Гамшея Лейзеровича (Евсея Лазаревича) Слонима, родом из Шклова, и Славы Борисовны Слоним (урождённой Фейгиной), родившейся в Могилёве. После окончания Петербургского университета Евсею Слониму была присвоена степень кандидата права, он работал в фирме, занимавшейся экспортом леса из Смоленской губернии в Европу, в 1913—1917 годах был управляющим имением М. В. Родзянко.
     Вера Слоним окончила шесть классов гимназии княгини Оболенской (1916 год) и седьмой класс в гимназии в Одессе (1919). Вместе с родителями прошла обычный для многих, спасавшихся во время Гражданской войны от большевиков, путь от Питера до Берлина. С весны 1930 года Вера Слоним работала в адвокатском бюро до прихода нацистов к власти в 1933 году. Затем, весной 1935 года, смогла устроиться в бюро «Ruthsspreicher», но вследствие гонений на служащих еврейского происхождения вынуждена была оставить и эту работу. Владимир Набоков уехал во Францию. В Париже Набоков познакомился с Владиславом Ходасевичем, очень его ценил. Я уже писал об их отношениях (см.  http://stihi.ru/2024/05/16/107).
   В конце апреля 1937 года Вера Набокова с трёхлетним сыном Дмитрием выехали в Прагу, а затем семья Набоковых перебралась в Канны, где и жила с июля 1937 года. В мае 1940 года Набоковы покинули Францию и отправились в США на пароходе «Champlain» при содействии Общества помощи еврейским иммигрантам HIAS. Летом 1940 года семья Набоковых жила в Вермонте, в 1941 году они уехали из Нью-Йорка, поскольку Набокова пригласили прочесть курс лекций в Стэнфордском университете.
     Осенью 1942 года они переехали в Кембридж, где Вера Набокова делала переводы и давала частные уроки. Иногда она заменяла мужа на лекциях, кроме того, выступала в качестве ассистента, литературного агента и секретаря. Вера Слоним - переводчица, редактор, жена, муза и хранительница литературного наследия Владимира Набокова. Вера Набокова умерла в 1991 году в Веве, Швейцария. Первый и единственный сын Набокова, Дмитрий (1934—2012), много занимался переводами и изданием произведений отца и способствовал популяризации его творчества.
     Вскоре после женитьбы, Набоков завершил свой первый роман - «Машенька» (1926). Печатался Набоков под псевдонимом В. Сирин в журнале «Современные записки» (Париж). Романы Набокова, не печатавшиеся в Советской России, имели успех у русской эмиграции и ныне считаются шедеврами русской литературы (особенно «Защита Лужина», «Приглашение на казнь», «Дар»). «Приглашение на казнь» было опубликовано под псевдонимом Владимир Сирин.
    Проза Набокова – это нечто необычное, хочу остановиться на двух его романах: «Защите Лужина» и «Приглашение на казнь». «Приглашение на казнь» - самый короткий роман Набокова, и самый сильный и странный. В 1934 году он написал его вчерне, практически закончил в 1935, и напечатал в 1938. Роман был написан в Германии, основная его часть была написана за три дня (по другим источникам – за две недели). И несомненно это ответ на то, что тогда происходило в Германии. Занятно, что при чтении романа публике Набоков столкнулся с неодобрением и непониманием романа. Критики утверждают, что роман был написан без влияния Кафки, но мне что-то так не кажется, тут явно мотивы «Замка» и «Процесса» (о Франце Кафке см. http://stihi.ru/2024/09/20/466). Причиной того, что Кафку в то время Набоков не читал считают его незнание немецкого, что мне кажется какой-то ерундой.   
    Мне кажется, что Набоковский кошмар сродни Кафкианскому. Цинцинната обвиняют в страшном преступлении, он непрозрачен для окружающих. В мире Замятина (роман «Мы») люди живут в прозрачном мире, так что Набокову удалось предсказать и описать мир постмодерна, он и наступающий фашизм рассматривает как высшую стадию постмодерна, (всё-таки, в этом плане, это германский нацизм lite, но в плане открытости и закрытости, это что-то совсем мрачное, точно близкое к «прозрачности», типа, изложенной в романе «Мы»). А тут, утрачено всё живое и человеческое, утрачен смысл жизни, базовых понятий, который был у кроманьонцев, и частью даже у неандертальцев, нормы сострадания, эмпатия, любовь, восхищение, милосердие, закон, - всё это утрачено. В романе и от классиков ничего не осталось, только куклы. И вот это важно и интересно: по Набокову самое страшное не тоталитаризм, ведь с тоталитаризмом можно бороться, или в конце концов его переждать, хуже всего это мир иссякающего смысла, когда ничто никогда не значит, и это мир тупого обывателя. Это важно, что Набоков это понимал: никакие ни Нибелунги, герои эпоса и сказок, Ницше, Вагнер и кто-нибудь в этом духе, основа фашизма – это заурядный обыватель, тупой заурядный обыватель, который только и думает о том, чтобы его не трогали, Цинциннат ни в чём не виноват, но Город решил его убить, он должен почувствовать себя правильным, ему неоднократно предлагают: «Отрекись», причем никто не говорит, в чем именно он должен отречься, в том числе – Марфинька! Таким, как все, и тут ещё история с Марфинькой, честно говоря, абсолютно дикая и непонятная для меня, несмотря ни на что, несмотря на всё, что эта Марфинька вытворяла над Цинциннатом, он её любит, и это факт. Он помнит Марфинькину, её грудь с земляничным соском, её поцелуи со вкусом лесной земляники. А мир этот – мир недочеловеков, которые провозгласили себя сверхчеловеками.
    Давайте попробуем разобраться. Молодого учителя Цинцинната Ц. обвиняют в «гносеологической гнусности» и приговаривают к смертной казни. Он проводит 19 дней в крепости в окружении «убогих призраков». Это такой русско-французский мир будущего. Это антиутопия, которую современники не поняли. Только посмотрите: придурок Родион (надо думать, прототипом был Родион Романович Раскольников), прислужник по камере Цинцинната, Родриг Иванович (Алан Родрит), директор тюрьмы, редкий урод и циник, Роман Виссарионович (Белинский, Раскольников, Сталин), адвокат, на самом деле – чистая кукла, только умножающая отвращение к системе, царящей в стране, мсьё Пьер (Пьер Прудон), обычный полосатый тридцатилетний сосед в соседней камере Цинцинната, а заодно, как оказалось, будущий палач Цинцинната. Есть еще родственники Марфиньки, которые припёрлись на свидание с Цинциннатом вместе с мебелью. И у меня сил нет описывать тестя и остальных, почитайте. Это мир подделок, суррогата и кукол, постмодернистский мир, где невозможно жить без информации о себе, никаких эккаунтов в сетях, и т.д. это в том мире называется «непрозрачностью». Так что, даже и не понятно, Набоков имел в виде фашистскую Германию, а может быть и совсем уже современный мир, где сажают за лайк в сетях, и за слово дают реальные срока, и за попытку скрывать авторов в сетях даже и заводить уголовные дела (Дуров и умник Макрон!)
     Вначале Цинциннат сильно переживал даже не о факте своего приговора к смерти, ему не сообщали день казни. И знание дня казни становится для Цинцинната освобождением от окружающего его мОрока.         
     Произошла ли в романе казнь? Спорный вопрос. Дима Быков считает, что – да, произошла, соответственно, я считаю, что нет, (помните историю с колхозами, Бродским и Евтушенко, вот типа того). Цинциннат сходит с эшафота и, наблюдая за разрушением насквозь фиктивного мира, направляется в ту сторону, «где, судя по голосам, стояли существа, подобные ему». Цинциннат присоединился к таким же как он, непрозрачным, живым людям. Перечитайте. Набоков, думаю, намеренно, оставляет вопрос открытым.
         
         
Итак, Владимир Владимирович Набоков (10 апреля 1899, Санкт-Петербург, Российская империя — 2 июля 1977, Монтрё, Во, Швейцария), публиковался также под псевдонимом Владимир Сирин, — русский и американский писатель, поэт, переводчик, литературовед, энтомолог. Восьмикратный номинант на Нобелевскую премию по литературе (1963; 1964; 1965; 1966; 1968; 1969; 1970; 1971). Вообще-то, это серьёзный скандал с Нобелевскими премиями, ничего развратного или предосудительного в романе «Лолита» нет. Но вот: в 2014 году Шведская академия обнародовала документы о том, как проводился выбор лауреата Нобелевской премии по литературе за 1963 год (сведения о выдвижении на премию становятся общедоступными лишь через 50 лет). Согласно этим документам, постоянный член Шведской академии Андерс Эстерлинг заблокировал кандидатуру Набокова, сопроводив своё решение пояснением: «Автор аморального и успешного романа „Лолита“ ни при каких обстоятельствах не может рассматриваться в качестве кандидата на премию».
       Отец – Владимир Дмитриевич Набоков (1869—1922), юрист, известный политик, один из лидеров партии кадетов, происходил из русского стародворянского рода Набоковых. Мать — Елена Ивановна (урождённая Рукавишникова; 1876—1939), дочь богатого золотопромышленника Ивана Васильевича Рукавишникова.
Дед по линии отца, Дмитрий Николаевич Набоков, был министром юстиции в правительствах Александра II и Александра III, бабушка по линии отца Мария Фердинандовна, баронесса фон Корф (1842—1926), дочь барона Фердинанда-Николая-Виктора фон Корфа (1805—1869), немецкого генерала русской службы.
    В обиходе семьи Набоковых использовалось три языка: русский, английский и французский, — таким образом, будущий писатель владел тремя языками с раннего детства. По его собственным словам, он научился читать по-английски прежде, чем по-русски. Первые годы жизни Владимира Набокова прошли в комфорте и достатке в доме Набоковых на Большой Морской в Петербурге и в их загородном имении Выра (под Гатчиной).
     Образование своё Владимир начал в 1911 году в Тенишевском училище в Петербурге, где незадолго до этого учился Осип Мандельштам. В это время литература и энтомология становятся двумя основными увлечениями Набокова. Имение в Рождествено по соседству с Батовом и Вырой. Осенью 1916 года, за год до Октябрьской революции, Владимир Набоков получил имение Рождествено и миллионное наследство от Василия Ивановича Рукавишникова, дяди со стороны матери. Октябрьская революция заставила Набоковых перебраться в Крым. Проживая в Ялте, в Ливадии, Набоков познакомился с Максимилианом Волошиным, который посвятил его в метрические теории Андрея Белого. В крымском альбоме «Стихи и схемы». В апреле 1919 года семья Набоковых навсегда покинула Россию. Некоторые из семейных драгоценностей удалось вывезти с собой, и на эти деньги семья Набоковых жила в Берлине, в то время как Владимир получал образование в Кембриджском университетским Юнити-колледж), где он продолжал писать русскоязычные стихи и перевёл вольно на русский язык «Алису в Стране чудес» Льюиса Кэрролла (в переводе Набокова книга стала называться «Аня в Стране чудес»).
    В марте 1922 года был убит отец Владимира Набокова Владимир Дмитриевич Набоков. Это произошло на лекции П. Н. Милюкова «Америка и восстановление России» в здании Берлинской филармонии. В. Д. Набоков попытался нейтрализовать стрелявшего в Милюкова черносотенца, но был застрелен его напарником.
     В 1922 году Набоков переехал в Берлин, где жил, давая уроки английского языка. В 1937 году Набоковы уехали во Францию и поселились в Париже, проводя также много времени в Каннах, Ментоне и других городах. В мае 1940 года Набоковы уехали из Парижа от наступающих немецких войск и отправились в США последним рейсом пассажирского лайнера «Champlain», зафрахтованного американским еврейским агентством ХИАС с целью спасения еврейских беженцев.
      В Америке с 1940 до 1958 года Набоков зарабатывает на жизнь чтением курсов русской и мировой литературы в колледже Уэллсли и затем в Корнеллском университете, а также работой в энтомологической лаборатории Гарвардского музея сравнительной зоологии. В этот период Набоков близко сходится с Э. Уилсоном и другими литературоведами, продолжает профессионально заниматься энтомологией.
     Путешествуя во время отпусков по Соединённым Штатам, Набоков работает над романом «Лолита», роман был опубликован и быстро принёс Набокову мировую славу и финансовое благосостояние. В 1960 году Набоков возвращается в Европу и до конца жизни живёт в Монтрё, Швейцария, где создаёт свои последние романы, наиболее известные из которых — «Бледный огонь» и «Ада» (1969).
     В июле 1975 года Набоков упал во время сбора бабочек в горах Швейцарии, что серьёзно подорвало здоровье писателя. Владимир Владимирович Набоков скончался 2 июля 1977 года и был похоронен на кладбище в Кларане, вблизи Монтрё, Швейцария.

        Набоков профессионально занимался энтомологией, открыв много новых видов насекомых. В его честь и именами героев его произведений были названы свыше 30 видов бабочек (в том числе Madeleinea lolita) и род бабочек Nabokovia. Ученые с уважением говорят о Набокове как об открывателе многих видов бабочек, двадцать из которых названы в его честь. Часть коллекции бабочек, собранной Набоковым в 1940—1950-e годы, находившаяся в Музее сравнительной зоологии Гарвардского университета (США).
     Основную часть коллекции бабочек — 4324 экземпляра — после смерти писателя его жена подарила университету Лозанны. Для меня в этой области важным и интересным является следующее: в 1945 году на основании анализа гениталий самцов Набоков предложил новую систему классификации бабочек-голубянок рода Polyommatus, отличающуюся от общепризнанной. Он также выдвинул гипотезу, что голубянки из Азии мигрировали через Берингов пролив на территорию Нового Света, а затем в южноамериканские Анды около 5 миллионов лет тому назад в несколько волн миграции. Тогда гипотеза не нашла признания у профессиональных энтомологов. Лишь спустя полвека, в 1999 году, точка зрения Набокова на систематику голубянок была подтверждена при помощи анализа ДНК.
    Набоков о себе. Я американский писатель, рождённый в России, получивший образование в Англии, где я изучал французскую литературу перед тем, как на пятнадцать лет переселиться в Германию. Моя голова разговаривает по-английски, моё сердце — по-русски, и моё ухо — по-французски.

Стихи Владимира Набокова

Ах, осень, моё упоенье

И снова, как в милые годы
тоски, чистоты и чудес,
глядится в безвольные воды
румяный редеющий лес.

Простая, как Божье прощенье,
прозрачная ширится даль.
Ах, осень, моё упоенье,
моя золотая печаль!

Свежо, и блестят паутины…
Шурша, вдоль реки прохожу,
сквозь ветви и гроздья рябины
на тихое небо гляжу.

И свод голубеет широкий,
и стаи кочующих птиц —
что робкие детские строки
в пустыне старинных страниц…

Снег

О, этот звук! По снегу —
скрип, скрип, скрип —
в валенках кто-то идет.

Толстый крученый лед
остриями вниз с крыши повис.
Снег скрипуч и блестящ.
(О, этот звук!)

Салазки сзади не тащатся —
сами бегут, в пятки бьют.

Сяду и съеду
по крутому, по ровному:
валенки врозь,
держусь за веревочку.

Отходя ко сну,
всякий раз думаю:
может быть, удосужится
меня посетить
тепло одетое, неуклюжее
детство мое.

1930

На закате

На закате, у той же скамьи,
как во дни молодые мои,

на закате, ты знаешь каком,
с яркой тучей и майским жуком,

у скамьи с полусгнившей доской
высоко над румяной рекой,

как тогда, в те далекие дни,
улыбнись и лицо отверни,

если душам умерших давно
возвращаться порою дано.

1935

Все, от чего оно сжимается…

Все, от чего оно сжимается,
миры в тумане, сны, тоска
и то, что мною принимается
как должное, — твоя рука;

все это под одною крышею
в плену моем живет, поет,
но сводится к четверостишию,
как только ямб ко дну идет.

И оттого, что — как мне помнится —
жильцы родного словаря
такие бедняки и скромницы:
холм, папоротник, ель, заря,

читателя мне не разжалобить,
а с музыкой я незнаком,
и удовлетворяюсь, стало быть,
ничьей меж смыслом и смычком.

. . . . . . . . . . . . . . .

«Но вместо всех изобразительных
приемов и причуд, нельзя ль
одной опушкой существительных
и воздух передать, и даль?»

Я бы добавил это новое,
но наподобие кольца
сомкнуло строй уже готовое
и не впустило пришлеца.
1953

Приложения:
1. «Защита Лужина», читает Евгений Терновский
https://www.youtube.com/watch?v=lipisqDzG54&t=30608s
2. «Приглашение на казнь»
https://www.youtube.com/watch?v=miF20-UXgNs&t=8534s
Фото:  Владимир Набоков.

14.10.2024