Сашка. Часть четвёртая. 15-16

15

          Сашка услышал:
          - Ерёмин, с вещами на выход!
          Впереди бедолагу ждала неизвестность. А пока что попал он в камеру для малолеток, которым предстоял этап. Здесь увидел он и тех, с кем сидел до суда. И долговязого. Тот глянул в сторону Сашки и зашушукался с соседями. «Нужно быть на чеку» - подумал Сашка. В десять утра открылась дверь камеры. Приказали строиться в коридоре. Пересчитали. Тридцать человек. Автомобиль, вокзал. Перед поездом заключённым приказали сесть на корточки, предупредив:  «Шаг влево, шаг вправо, прыжок вверх – побег, сразу стреляем без предупреждения». У каждого с собой в котомке булка хлеба  и  три  селёдки.
          Состав ехал долго, с частыми остановками. Охранники – молодые солдаты из Средней Азии. До чего злые! Кружки воды не выпросить. А  от солёной селёдки пить хотелось страшно. Да и вагон не проветривался. Жара, духота. Долговязый оказался слабаком: ныл.
          Привезли в Свердловскую тюрьму. Завели в полутёмную камеру, свод которой поддерживали   колоны. Но оглядеться не успели: через три дня  снова застучали колёса вагонов по стыкам, и тюрьмы  замелькали. Сашка даже стишок сочинил: «Как птицы, пролетели километры. Ох, что же там, в неведомом краю? Судьба моя… Как жутко воет ветер. Куда он принесёт судьбу мою?».
          Тюрьмы, где пришлось побыть Сашке, были   разные. Например, в Омске тюрьма мрачная,  в Вологде –  голодная, в Кирове – сытая. Но, наконец,  и финиш. До зоны добрались на пароме, пересекли Северную Двину. Когда подвели вымученных за долгую дорогу заключённых к вахте, обратил Сашка внимание на хлопчика, его же лет, который с охранником  разговаривал как-то спокойно. Сашке картина  понравилась. Спросил у хлопчика: «Как тут?» Тот ответил: « Учись, ходи на работу, распорядок дневной выполняй – тогда можно жить».

          Выкупали, одели, накормили и раскидали по отрядам, которые располагались в рубленных двухэтажных бараках. Восемь спален в каждом. Один барак на два отряда. Командовал отрядом  назначенный бригадир. В отряде, куда поместили Сашку,  бригадиром был Зуев Боря. Кликуха - Борюля. Рост средний, лицо деревенское – простодушное, конопатое. Косил он под дурака, но хитёр был, как дьявол. По  морде мог дать, не разбираясь. А разберётся – похлопает по плечу и с поклоном,  как  шут,  извинится. Смотришь – колотит уже другого. Но ни разу не замахнулся он на  пацана лет шестнадцати, хоть тот часто подсмеивался над ним. Этого пацана малолетки  называли Сан – Санычем. Ещё он был хозяином старой гитары, на которой вечерами играл, но дёргая лишь за одну струну, пытаясь вымучить мелодию из какого-нибудь репертуара. Когда Сашка спросил, почему он обходится одной струной, ответил, что другие струны не звучат. Сашка взял гитару, подтянул струны, и запела она так, как, верно, не пела ещё. «Ух ты!» - вытаращив глаза, только и произнёс Сан–Саныч. И тут же приклеилась  к Сашке  кличка  «Гитарист». 
          Долгими вечерами бегал Сашка пальцами по струнам в окружении слушателей. Однажды в спальню зашёл парень; он, молча, послушал  Сашкины  мелодии и, схватив ручищей за рукав его, повёл в музыкальную комнату. Она, кстати, соблазняла Сашку давно текущими оттуда гитарными звуками. Руководителем оркестра был парень, играющий на гитаре и носящий солидную кличку «Полковник». Молодой же человек, который привёл Сашку в музыкалку, был пианист  Вова  Зверев – душа музыкантов и председатель Совета колонии. Стройный, высокий, сероглазый, носил он кличку  «Хося». 

          В те дни готовился концерт. Второй месяц неотлучно репетировал  оркестр. Несмотря на то, что  и Сашка был в нём, дневную норму  распиловки дров ему  не сократили. «Хося», подумав, сказал: « Подыщем тебе работу легче». И послал Сашку к Лавреньтичу – мастеру. Мастер, седовласый, мордастый, к Сашке подкатившись,  загнусил:
          - Зверев прислал? Чего он задницу за тебя дерёт? Зверев… Кто он такой? Подумаешь, отец в министерстве. Дудки тебе, - он поднёс фигу  Сашке к носу. - Вон пошёл!
          Сашка отшатнулся, но услышал:
 - Утром завтра приходи.
 Низко понурив голову, пришёл Сашка к Звереву, владеющего маленькой, но отдельной комнаткой. Тот сидел за столом и строчил письмо.
          - Сашок, ходил к мастеру? – спросил он, продолжая писать.
          - Был, - махнул Сашка рукой.
 - Вижу, не понравился тебе. Орал?
 - Орал.
 - Про министерство что-нибудь говорил?
 - Говорил.
 - А что мне двадцать и пора гнать во взрослую командировку?
 - Про это нет.
 - Скажет ещё. Ты плохо в людях разбираешься. Лаврентич – милый  человек. Сам убедишься завтра.
 Утром, на другой день, вошёл Сашка в кабинет  мастера в сопровождении Зверева.  Мастер  встретил их улыбкой и сказал Звереву:
 - Володя, твою просьбу я помню. Будет твой в конторке щёлкать на счётах.
 Выйдя за двери, Зверев криво улыбнулся:
 - По-другому и не могло быть: я дочь его в Москве на литфак устроил; конечно, не я, а батя, только это значение никакого не имеет. Артачиться начнёт, можно обратный ход сделать. Но я и сам в авторитете. Посидишь, увидишь.

                16

           Стучать костяшками непоседливому Сашке  надоело скоро; тогда Лаврентич поставил его вторым напарником - возить на конской тяге чугун,  дрова и продукты. Но и это продолжалось не долго: Зверев добился ему месячного отпуска, так как  подходило время концертов. Сначала провели их внутри  колонии, потом вне зоны, для шефов, в клубе Лесозавода. После каждого концерта вне зоны организовывалась пьянка и танцы с местными девушками. Сашке, после выступления, хлопали всегда долго. Вскоре, по инициативе заместителя начальника зоны, ему поручили организовать струнный оркестр. Шефы обеспечили инструментами. Сашка настроил балалайки, мандолины, гитары и выбрал пять человек из немалого числа желающих. Начал обучение с песни «Светит месяц». Через две недели  увеличил репертуар до семи песен. Как-то послушал их исполнение заместитель начальника зоны, ему их игра понравилось. И со следующего дня оркестру назначили поощрительный  паёк – по пирожку с рисом к чаю.
           В оркестре числился высокорослый, горбоносый паренёк - санитар Сева. Он как-то позвал Сашку зайти  к нему в тюремную больничку, где угостил чистым спиртом. Но Сашка больше опьянел от глаз медицинской сестры, Аллы. Только зря: она давно остановила свой выбор на эрудите Севе, который имел много времени, чтобы до корочки перечитать тюремную библиотеку. Вблизи Аллы он вёл мудрёные речи, и Сашка, заходя к дружку, но, в самом деле, к ней, напрасно пытался болтовню его поддержать. При этом отмечал насмешливые искорки в её глазах. А когда обнаглевший Сева начал цитировать Гегеля, Сашке ничего не оставалось, как стать читающим зэком. Но подходить к Алле, как оказалось,  нужно было с другой  стороны. 
           Как-то пришёл он в больницу, держа в руке   гитару, чтобы поиграл Сева, который пропустил репетицию. Но Севы не было. Ожидая его, Сашка побренчал на гитаре, стараясь перед медсестрой,   мелодии из кинофильмов.  Ура! – увидел её восторг. Теперь он приходил в больницу только с  гитарой через  плечо; и она всегда встречала его улыбкой. Однажды Севы на месте опять не было. И Сашка, по её просьбе, проиграл знакомую мелодию, под которую она покрутилась в танце, и вдруг, подлетев к нему, чмокнула в губы. Он прижал её к себе, но  услышал шаги. Она отскочила в сторону. Вошёл Сева. Вошёл и кинул на пару внимательный взгляд. Не сумев скрыть смущение, Сашка поторопился удалиться. За дверью услышал: «Что ты, он мальчишка…». «Но, вижу, стоит шишка…»  - зло бросил Сева. Хотелось Сашка возвратиться, чтобы гитару о голову его разбить. Он же ни о чём таком не думал. Просто ему доставляло  удовольствие видеть её глаза, чтобы, потом, представлять их. Привычным маршрутом он пошёл в библиотеку и попросил у Розы – миловидной, невысокой женщины  лет тридцати - книгу о любви. Библиотекарша, улыбнувшись, принесла ему тонкую книжонку, на обложке которой красовалась женщина, похожая на  Розу.  Под  портретом название – «Пышка».
           - Что, Сашенька, не клеится у тебя с Аллочкой? –  спросила Роза.
  Она незамужняя женщина, которую приручил к  себе  молодой  надзиратель, часто заглядывающий к ней в библиотеку. К Сашке относилась она с внимательностью, по-матерински выспрашивая о его самочувствии. На концертах садилась у сцены и хлопала ему долго. Он, став посещать  библиотеку,  с  некоторых пор почувствовал желанье рассказывать ей обо всём. Вот и теперь рассказал о поцелуе Аллы и неожиданном приходе Севы.
  - У неё был порыв, - объяснила  Роза. – Но они  живут по-настоящему, тебе, дружок, там вряд ли светит чего.
  - Ты, Роза, туда же. Мне от неё не нужно ничего. Я  говорю  тебе, что в душу она мне запала! - он постучал кулаком по груди.
  - Понимаю, Саша, - улыбнулась она. – Не хочу разочаровывать тебя, что-то втолковывать, но без близости телесной мечты  очень быстро улетучиваются.
      
 В больницу он перестал ходить. Книжку о любви прочёл и пришёл в библиотеку – сдать её. Роза улыбнулась ему, и завела его за перегородку, где посадила на стул, сама же присела напротив, легонько прижав его ноги коленями:
  - Не ходил больше к Алле? - как-то особенно спросила, приблизившись лицом к нему.
  - Зачем? Я тебя послушал.
  - Я хорошая учительница? Ну, а книжка как? – голос с придыханием.
  - Интересная, я бы перечитал, но к «петушкам»  потянет. - Он впился  взглядом  в  щелку меж пышными  грудями, которая расширилась, когда она  наклонилась к нему.
 В библиотеку вошли два подростка.
  - Посиди, я вернусь, - шепнула она.
 Он встал у окна, ощущая в груди сладостное предчувствие, ведь был он не таким зелёным мальчиком, каким, вероятно, представляла его Роза. Вскоре она вернулась, дыша учащённо, как будто пробежала расстояние. Он стоял у окна. Она подошла, стала рядом, прислонилась к стене спиной; и вдруг потянулась к нему. Он обнял её. Поцелуй  их длился  долго. Она стала отнимать губы, зато его руку просунула себе под платье. Он с волнением почувствовал бархат и тепло кожи.
           - Посматривай в окно, не пришёл бы кто, - выдохнув,  шепнула она.
 В окно был виден вход в здание. Ручка Аллы вдруг скользнула по его брюкам и расслабила ремень. Сашка не успел опомниться, как брюки оказались спущенными, трусы тоже...  «Ого!» - воскликнула  она, опустив широко расширившиеся глаза. Ну, а затем он услышал стон и скрежет зубов; опомнился, когда она оттолкнула его от себя, прошептав: «О-о-о, какой ты жеребчик… Надевай  штаны…»