Сашка. Часть четвёртая. 13-14

                13
 
Время в тюрьме тягостное, и жизнь в ней зэки обустраивают, как умеют. В камере, где обитал Сашка, делились пайками честно. Если водились у кого-нибудь деньги, в ларьке брали конскую колбасу и серый хлеб, который  был лучше тюремного; там же брали  махорку. Когда возможность случалась, «подогревали» соседние камеры, забрасывая к ним «коня» - сплетали искусно из ниток от носок верёвку. При её помощи вели переговоры. Переговаривались и с помощью кружки, приставленной к стене или потолку. Администрация старалась пресечь связь: подельники могли перед судом договориться. Среди надзирателей нашёлся тип, который с помощью кружечки стал выманивать у соседей продукты, умоляя «подогреть». Это он делал, когда камеру уводили на прогулку. Но его уловку раскрыли, и воры  поклялось закопать его на свободе.
          Заметно сдал бывший бухгалтер. Бесконечный кашель по ночам стал изводить его. Он мешал спать, особенно Сашке, который лежал рядом с ним. Но больному никто не выговаривал, жалея и понимая, что это может случиться с каждым. Иногда зэки жаловались  надзирателям, мол, погибает человек, надо бы его подлечить, но те только посмеивались: таких в больничку не отправляют. Приносили, правда, таблетки, но они больному не помогали. И как-то увидели зэки на потолке паука. «К покойнику»,- сказал кто-то. Этой же ночью Сашка проснулся от хрипа; глянул на соседа, а тот весь дёргается, пытаясь вдохнуть. Сашка разбудил  сокамерников.  «Пончик» стал стучать в  дверь,  крича:  «Эй, пришлите врача – человек умирает!» Ответ был кратким: «Придёт утречком медсестра… Человека нашёл…» Так и просидели до утра у трупа. А паук болтался на потолке, пока не вынесли покойного. Вместе с покойным и паук исчез. Перед обедом  заместитель  начальника тюрьмы зашёл.
          - Посмотреть хочешь, сколь  нас осталось? - сквозь зубы сказал «Пончик».
          Ответом ему был карцер. Вечером по кружке передали, что утром в туалете Сашку ждать будет записка. Когда Сашка взял бумажку и прочёл, в  глазах  его потемнело. Писал Вовка: « Братишка, прощай. Меня расстреляют». Плохо стало Сашке. Вспомнил отчаянные крики, обычно по ночам, душу леденящие, - крики заключённых, уводимых на расстрел: « Прощайте! Пацаны, про-о-щайте! Повели уже…» Залитый слезами, он возвратился в камеру. Даже надзиратель, глянув на него, качнул головой. Но в камере его пытались утешить: «Суда не было».
          Когда  возвратился «Пончик», зэки обступили его: теперь он был главным. «Пончик» сказал, что прощать тюремщикам эту смерть нельзя: так всех  уморят. Нужен бунт. Но к вечеру он был посажен снова в карцер. Стало  понятно: в  камере  «наседка».  Кто? Похоже, новенький  –  спортсмен, мастер спорта по штанге. Ещё раньше настораживало то, что он часто стал получать передачи. Спортсмен пытался объяснить, что они от матери. Но было похоже, что хлеб и колбаса из тюремного ларька. Когда возвратился из карцера «Пончик», здоровяка поставили на колени и, держа за ступни и руки, бить  стали  крышкой от параши по толстой шее. Видимо, спортсмену стало очень уж больно: он стал орать, клянясь, что никому и никогда. Тогда «Пончик» швырнул братве шнурок. Петлю накинули на шею, багровую от побоев, стали душить. Понял здоровяк, что наверняка задушат, и прохрипел:
          - Я скажу…
          И рассказал, что год, как он завербован хозяином и по тюряге гуляет «наседкой».
          - Спускайте штаны! -  заорал  «Пончик»,  вращая  бешено  глазами. – Чего стоите?
Сашка стал свидетелем омерзительного зрелища. Зэки по очереди подстраивались сзади к штангисту и    насиловали. И это продолжалось до тех  пор,  пока  от  туши не понесло ужасной вонью. Тогда на спортсмена стали мочиться. Бедолага взревел и на четвереньках дополз до двери. На его крик дверь открылись, и «наседка» вылез наружу, волоча за собой обгаженные штаны. Это зрелище потрясло Сашку так, что он потом  не мог смотреть на участвовавших в наказании зэков.

                14

          Часто в камере травили анекдоты, которые   отвлекали от тоски. Каждый вспоминал своё. Но один зэк, тот самый, свитер которого свисал с шеи, только слушал. Лишь одним вечером, когда все молчали, не в силах что-то ещё вспомнить, он сказал:
          - Знаю байку одну, только она не простая, а про воровскую сущность.
          - Давай про сущность, тоска загрызла, - отозвался «Пончик».
- Но байка длинная...
- Не тяни бобра за хвост, может, и слушать нечего, - нетерпеливо прикрикнул «Пончик».
Рассказчик удобней сел и начал рассказ:
- Значит, вышел на волю вор. Топает по пыльной дороге, радуется. Уже города не видно, и две деревни  позади. И захотелось вору похавать, а нечего. Известно, что вор не станет просить, а скорей украдёт. Вошёл он, значит, в следующее село, стал приглядываться. Но оно такое бедное, что украсть нечего. Подумал тогда вор: « Как же спать с пустым брюхом?» Вдруг видит: что-то белеет вдалеке. Поспешил, и догнал старика. Похлопал его по плечу: «Здорово, пахан! Я сегодня не хавал, а у тебя за плечами торбочка; может, сядем, похаваем?». «Здравствуй, отрок», - с улыбкой ответил старец, продолжая шагать. «Что же ты? У меня брюхо подвело, а ты, как чурка, скачешь. Сядем, пожрём! Или хочешь, чтобы торбу твою я один схавал?» Остановился старик, глянул не старческими глазами на вора и говорит: «Послушай, отрок, жара ещё не спала, давай, дойдём до следующей деревни, вот там и поедим, и в соломке переночуем». Вор согласился. Идут дальше, темнеть стало. «Куда ты, болван, чешешь, - стал  возмущаться вор, - уже ноги не идут, сядем». Старец молчит. Вдалеке показалось село. Но старик мимо прошёл. «Козёл  ты, а  не пахан, -  вцепился ему в  руку вор. - Чего мозги сосёшь?» Старик руку высвободил и отвечает: «Как до копёшки дойдём, под ней и перекусим». Скрипнул вор зубами, но вроде согласился. 
А старик идёт да посмеивается в бороду. Вору невдомёк, что не простой это старец, а волшебник. И нарядился он в нищего, чтобы понять воровскую сущность. Но вот и копна. Подошёл  старик к ней, подгрёб под себя сенца, и прилёг, зевая. «Ты торбочку под головку не клади, - возмутился вор. – Давай её мне, а сам спи». «Мы её утречком съедим, раб божий, -  ответил старик. -  Путь далёкий прошли, так что едой утром подкрепимся. А спать лучше натощак». Выругался вор, прилёг рядом. Только ему не спится: голодное брюхо мучает. – Тут рассказчик потянулся и  ноги спустил с нар:
          -Ну, хватит, завтра расскажу.
          - Нет, трави, - упёрся «Пончик» и приказал шестёрке: - Забей «косяка».
          Свернули рассказчику козью ножку, набили махоркой. Рассказчик потянул пяток раз и продолжил:
          Уснул старик, храпит. А вор к нему подполз и торбочку вытащил из-под головы. Сожрал всё до крошки, вином запил, а пустую бутылку обратно в торбу сунул. Потом лёг на прежнее место и уснул.
          На рассвете старик его будит и спрашивает: «Признавайся, отрок, ты съел мою торбочку?». Вор как закричит: « Нахалку шьёшь! Не брал, спал крепко!» «Не брал, понял я», - согласился старик.   
          Отправились они дальше. Прошло ещё несколько дней. Старик собирал в пути милостыню, хлебом и прочим съестным делился с вором, и, улыбаясь,  спрашивал: «Ну, сознайся, ты съел?» Бесполезно: вор  постучит себя по груди и одно и то же: «Не брал».
          Достигли, значит, они богатого царства. А там колокола бьют, люди бегают, горят костры, и кричат бабы. «Какая беда случилась?» - спросил вор жителя. «Большая беда, - ответил человек. - Дочка у царя  умерла.  А вы не знаете ничего? Указ царь издал – кто оживит дочь, тому подарит полцарства». «Слушай, - толкнул локтем вор старика, - видно, царь спятил от горя: кто дохлую оживит?» Старик же вдруг выходит вперёд и возвещает: « Я царевну оживлю!»  Вор на него зашипел: «Зачем врёшь? Жить надоело?» Но старик сотворил молитву и принялся за дело: попросил принести корыто, наполненное водой, и топор. Положил на землю царевну и стал её рубить – рубит, и бросает куски кровавые в воду. Толпа заахала, царь в обмороке. Вор поглядывает, куда смыться. Но старик спокойно продолжил своё - кинул щепотку порошка в корыто и помешал. И вдруг части царевны срослись, и она открывает  глаза  и  смотрит  на   себя с удивлением. Батюшка-царь очнулся и прижал её к груди.
          И стали старику предлагать полцарства. Вор этому обороту дела обрадовался, сотоварища обнял и говорит:  «Даёшь, пахан, бери полцарства, попьём  и  пожрём от пуза». Но старик гордо ответил царю-батюшке: « Не надо полцарства, дай лучше лопату». Вор, как бешенный закричал: «Государь, он шутник. Забираем полцарства!» Да где там - старик упёрся, и стоит на своём. Получили, значит, они лопату, и пошли дальше. Вор кричит, чтобы лопатой этой старик себе вырыл могилу, что лучше бы коня с телегой попросил, не били бы ноги.
          И дошли они до другого государства. А там такая же история – у царя дочь умерла. Верно, пошёл мор на царевен. Царь, конечно, в слезах, обещает за оживление дочки полцарства. Старик всё повторил. «Забирай полцарства!» - шепчет вор. Но старик кланяется царю и своё: «Мне не нужно полцарства, а дай мне ещё одну лопату». Взял он лопату. Идут, вор, конечно, из себя вышел: «Такого дурака свет ещё не видал! Воровать не даёшь, один сухой хлебушек грызём. Вина попить, сала пожрать не хочешь». А старик отвечает: «Не бранись, раб божий – это грех. Помоги тащить мне эти лопаты, они пригодятся нам». «На хрена, скажи, мне лопаты? Я на каторге ими накопался. Если только могилу тебе вырыть, ползучий змей!» Покачал старик головой и потащил обе лопаты сам.
          Добрались они до следующего царства. Ну, и там такое же горе. Только не успел старик вперёд выйти, как вор хвать за руку его: « Хватит дуру гнать! - я буду воскрешать, дай порошок! А не дашь – грохну по дороге». Дал старик порошок ему, и вор вызвался оживить царевну.  Делал всё так же: на куски тело  рубил, и, плюясь, в воду кидал, сыпал  порошок. А толку нет... «Поднимайся, сестрёнка, - стал умолять вор кровавое мясо. – Встань, и делу конец: я  полцарства возьму, а ты жениха себе выбирай». Никакого толку. Забеспокоился вор, зло шипит в  корыто: -  «Вставай, сучара, конец приходит!» Затряслись ноги и руки у него. Толпа зашумела. Разгневанный царь приказал привязать вора к столбу и под ним огонь разжечь. Потянули его к столбу, сучьев принесли. Вор озирается, старика ищет. А того нет. Сучья затрещали, огонь к ногам вора подобрался. И тут увидел он, наконец, старика, и кричит: «Бать, подними сучару, век  не  забуду!»  А старик отвечает: «Ладно, спасу, но если признаешься, что торбочку мою ты съел». «Какую торбочку? Скорей освобождай – пятки трещат!». «Сознаешься, освобожу». «Всё, конец… Не ел я, падла,  торбочку, чтоб ты сдох…» Завоняло  жареным.  Вор поник головой, приготовился смерть принять. «Погасите огонь! - закричал старик. - Я  царевну оживлю». Залили огонь. Старик что-то пошептал над корытом, рукой помахал, и поднялась царевна, к отцу  затрусила, как ни в чём не бывало. Понятно, вора отвязали. Он от боли корчится. Старику предлагают полцарства. Глянул старец на вора, а тот корчиться  перестал, слушает, что тот ответит. «Не нужно нам полцарства, а вели торбу наполнить доброй закуской и сладким вином». С облегчением вор вздохнул, верно, подумал: « Ну, хоть так».
          Помог встать ему старик, пошли дальше. Вор от боли зубами скрипит. Сделали у чащи  привал. Царскую снедь вор за обе щеки уплёл, вином сладким запил. А старик не пьёт, не ест, а прохаживается туда-сюда, да ощупывает лопатою почву. «Сядь, не мельтеши, - не выдержал  вор. -  Не то по башке тебе второй лопатой долбану!» «Да ты, раб божий, лучше копать мне помоги». « Ну, ты озверел! - ответил вор. – Рой могилу, там тебя и закопаю!» Но вдруг что-то звякнуло по железу. Вор, хоть и пьян был, а заинтересовался. Смотрит, вытаскивает старец из ямы горшок, а из него на траву монеты золотые посыпались. Много! «Молодец, батя! - закричал вор. - Не напрасно  связался с тобой! Давай скорей делить!» И стал деньги старик делить. Разложил  монеты  на  три  кучи.  «А кому третья куча?»  - спросил вор. Старик  хитро ответил:  «Тому, кто торбочку мою съел». «Батя, это же я её схавал!» Сказал и вторую кучу золотых монет пригрёб к себе.