Дар. Часть 2

                Часть 2
 
Мои дебютные литературные упражнения совпали с переходом сына в новую школу – лингвистическую гимназию.  Одним из первых домашних заданий была былина,  на любую тему (не прочесть – написать!).
  Не знаю, как бы выкручивался мой бедный Роман (таких творческих заданий в прежней школе не припомню), но ударить лицом в грязь в новом классе  было совершенно невозможно.  И, бегло снабдив ум теоретическими знаниями, я настрочила за вечер довольно длинную  «Былину про школяра», живописав трагический переезд и трагический переход из одной школы в школу, как великие испытания и великий подвиг. Долгие годы я и не подозревала, какие  на самом деле выпали испытания моему ребёнку в этой  «школе кичливого и заносчивого высокомерия». Он не делился.  А то бы моя Былина звучала, как набат. Чем больше сейчас об этом думаю, тем больше подозреваю в себе не такую уж хорошую мать, и то, что сын мой вырос хорошим человеком – во многом – промысел Божий, а не моя заслуга. Что  мы получили тогда  за Былину – не помним ни он, ни я. 
  Далее – и того круче:  литературный перевод с французского стихотворения о мотыльке. По-моему, я тогда отлично справилась!
Вот так, шаг за шагом, я двигалась.
  Впрочем, соврала.  Первыми опытами, не считая здравиц ко дням рождения коллег, стало наше совместное с сыном творчество, ещё до гимназическое. Как говорится «из раннего». Он написал, как мне казалось тогда, и как кажется сейчас (я же – мать!) шедевральные детские строки. Но они требовали шлифовки. Чем я и занялась с великим усердием и удовольствием, огранивая эти наши маленькие фамильные бриллиантики. Вот один из них:

Одинокая избушка. За избушкой – лес;
Звёзды светят над опушкой. Краткий день исчез.
Ночь набросит покрывало, потемнеет лес:
Осторожно я вступаю в этот мир чудес.
Слышу рядом тихий шорох. Чу: трещит сверчок! –
Примостился у порога, чешет свой бочок.
Много книг стоит на полке. Вот огромный том.
Раскрываю эту книгу, а часы: «бим-бом».
2001г.
 
   Да! Ведь не просто срифмовал первое, что на ум придёт! Всё точно подметил: и про книги из родительской библиотеки, и про том словаря Ожегова,  и про любимцев дома –  настенные часы с их неизменным, круглосуточным « бим-бом» каждые полчаса. Когда пару лет назад они, стариковски  покряхтев и захлебнувшись, встали, жизнь в доме словно встала тоже.  Мы их около года продержали тогда в ремонтной мастерской, до такой степени больной был болен.
   Порой мне думается, что в сыне тоже притаился дар, и выжидает своего часа. Даже его самое первородное :

Муха-муха-муха!
Пожужжи мне в ухо!

кажется мне не лишённым смысла. Впрочем,  Свыше одаривают нас всех. Но дары бывают разные. Кто-то, например,  отлично готовит на зиму закатки. А для меня собственноручно закатать машинкой крышку на банке с огурцами – былинный подвиг.

  И так.
  Мне дан дар. Он, наконец, пробился через толщу моего прежнего прозаического существования. Я, наконец, осознала это. Что же с этим делать? – Говорить с миром тем языком, каким я могу – смело, свободно, с оборотами, с цитатами, с аллегориями, сравнениями – используя всю красоту и полноту  его – нашего языка  – говорить смело и свободно!
  Свободна!..
  Когда я стала публиковать свои первые стихи, я подсознательно ёжилась при мысли, что кто-то сейчас читает то самое сокровенное, что я никогда не произнесла бы вслух. И тем языком, которым я не говорила вслух, но говорила лишь внутри себя, либо вслух, но наедине с собой.
  – Что там они сейчас обо мне думают?! – Посмеиваются за спиной? Обсуждают?  Крутят у виска всем известный штопор – синоним лёгкого или даже тяжёлого безумия?
  А мне стало свободно и весело. Ну и пусть себе крутят!
  Зато не надо набирать чей-то номер, просить уделить время, извиняться, что не ко времени, выслушивать встречные  потоки, огорчаться реакции: тебя вновь не поняли!
  Помните  вот это, детское, Валентина Берестова:
 
Как хорошо уметь читать!
Не надо к маме приставать,
Не надо бабушку трясти:
«Прочти, пожалуйста, прочти!»
Не надо умолять сестрицу:
«Ну, прочитай еще страницу».
Не надо звать,
Не надо ждать,
А можно взять
И почитать!
 
  У меня всё – зеркально.  Как хорошо уметь писать!  И тоже никого не ждать и не просить.
  Обычные  стихотворные формы  мне надоели довольно скоро. Впрочем, и с ними я первоначально помучилась. Не получив  литературного образования, я всё же имею врождённое чувство ритма ( в музыкальную школу без него не принимают), но  в стихах с ритмом спотыкалась. Не имея понятия ни о ямбе, ни о хорее (слышала, конечно: Евгений Онегин их, как помним,  друг от друга не мог отличить), ни об амфибрахии с пиррихием, я инстинктивно чувствовала ритмическую фальшь, и во избежание её ничего другого не придумывала, как удлинять строку дополнительными словами,  «выводя» в итоге на нужный уху ритм. Строки получались порой до нелепости длинны.  Спустя время, я изрядно перекроила те стихи, и, став причёсанными, они неизбежно утратили первозданность звучания. 
  Но!

От главной темы в самом деле,
Я отвлекаться не должна,
И так плетусь уж еле-еле,
Свои слагая письмена.
Вернусь к своей начальной цели:
Пишу про то, как надоели
Стихи.  И я, едва ль боясь,
За пьесы смело принялась.

  На пьесы меня сподвигла, конечно же –  Марина.  Никогда я не читала таких пьес-загадок, пьес-игр, пьес-символов. Читая её  «Повесть о Сонечке», я метнулась к упомянутой в повести пьесе «Метель». От неё – к «Конец Казановы», к «Приключению»… Ах!  До чего же всё это – моё!
  И пусть  мои пьесы «Очень женская», «Харчевня», «Королевская невеста» –  всего лишь детские игрушки в сравнении с несравнимым и несравненным.
  Мои герои, как и Маринины,  тоже жили где-то далеко, в почти неопределённых столетиях. Не считая «Очень женской пьесы», в которой я от души и с саркастическим наслаждением  прошлась по неверной и лицемерной женской дружбе века девятнадцатого и века нынешнего.
  «Таверна»  же – настоящее приключение: с завязкой и с  загадкой, с бегством и с поисками. И венчает пьесу благодаря светлому образу Девочки-Ангела  всё преодолевающая – Любовь.
  «Королевская невеста»  – и вовсе чистейшая  волшебная сказка о любви. На любителя, словом.
  Я перечитывала свои пьесы, я лелеяла их, я... любила их. Но читателей было немного.  Кто же читает пьесы в наше время?  Разве что тот, кто их пишет?  И преимущественно – лишь свои.
  Диалог в современной «Кофейне»  – не пьеса, но скорее драматический этюд, короткий и динамичный. Он пришёлся по нраву, потому что … короток и современен.
Но я люблю свою «Харчевню» той любовью, какой любит мать своё не похожее ни на кого другого дитя.

  Сколько себя помню, всегда была фантазёркой. Обычно все мои фантазии жили   внутри. Лишь однажды, в раннем детстве, когда жила ещё в городке Костюковичи, я нафантазировала  вслух. Зафантазировалась, если можно так сказать.  Поведала девочкам о каком-то аквариуме с птичками, который,  якобы, есть в моей квартире. Заметьте: не про птиц в клетке, не про рыб в аквариуме, а вот прямо про аквариумных  птичек. На просьбы показать мне эту нелепицу не знала, как выкрутиться.  С той поры свои фантазии я держала строго при  себе, не отпуская их на встречи с любопытными слушателями.
  Все мои школьные влюблённости и любови были бесконечной чередой фантазий о свиданиях, признаниях, о словах, о касаниях ладонью ладони  и… Что с этим делать дальше – я не знала.  Но так сладостно было медленно тянуть эту тянучку.
  Ощущая себя  начинающим поэтом, я первым делом воплотила в стихи одну свою неудачную (по правде, они все – такие!)  любовную историю. Воплотила в форме баллады, в форме иносказания, наделив героев созвучными, но не реальными именами, переместив их со дня вчерашнего в   предалёкий романтический век рыцарей и прекрасных дам. (Это было ещё до  цветаевской «Метели» и до моих пьес). Ну и оттянулась же я, описав моего героя вероломным  мерзавцем и подлецом!  То  была настоящая месть от леди Аланы. Я упивалась своей властью: наказать недостойного, ни словом не выдав истинную тайну. То был бледноватый труд с вяло выраженной кульминацией. Но я-то была начинающим автором!  Баллада возымела целебное свойство – мои горючие слёзы высохли, и о низверженном герое я вспоминала с той поры лишь с улыбкой.

  Так может, настала пора запечатлеть себя в любовных историях: романах,  рассказах? Тем более, поэзия закономерно повлекла за собой прозу. И я стала писать нечто среднее: повести. Как правило, со счастливым концом, с элементами упражнения героев в лёгком, изящном  остроумии  (то чего не достаёт в реальной жизни), с элементами неслучайных случайностей, встреч, совпадений, стечения обстоятельств (чего в реальной жизни и подавно днём с огнём не сыщешь).  И главное – герои мои говорили моим языком.
  Но, боюсь, героиня моя – не современна. Она не пользуется сленгом, хотя и остра на язычок, она слишком начитанна, слишком романтична, слишком созерцательна.  В ней есть что-то от Элизабет Беннет – моей любимой героини от любимой Джейн Остен, от … всё того же осьмнадцатого века (так назвала я одно из стихотворенией цикла  «Стихи одной Дамы»  – из уже не дебютного, третьего сборника «Моё закулисье».
  Мои повести читали, хвалили, но с профессиональной оценкой хвалил преимущественно  лишь  один, зато –  самый преданный читатель, В.Ч. Он отмечал и стиль, и язык.  Тот самый В.Ч.,  который  вселил в меня веру в себя и подарил идею публикации первого сборника стихов и совсем малой прозы "Веер".
  Сама я влюблена в них – в свои повести и в их героинь. «Вот это  амбиции!" – восклицает с улыбкой читатель.  Видя залогом успеха своё лёгкое перо, я надеюсь достичь многого. Я люблю свои повести  ещё и потому, что там всё  так, как я хочу в настоящей жизни, и чего в ней так мало случилось.  Но повести мои, почти дневник моих желаний (и совсем немало – моей реальной жизни),  канули в море  прозы, насытившей интернет, как и стихи мои нашли лишь узкий круг читателей. Они (стихи) – умны, сложны, глубоки, порой немного слишком философичны.  Впрочем, они и веселы, и остроумны, случается, однако-же мой минорный, созерцательный склад ума берёт своё: шальные и шаловливые стихи встречаются реже мудрых.
  Натешившись повестями, я, как истинный Близнец, резко сменила амплуа, перейдя на юмористические зарисовки и миниатюры, понимая, что это – не моя цель, но пробовать надо всё.  Вряд ли я стану новой Тэффи. Это – скорее промежуточный шаг к чему-то более глобальному.
  И вот теперь, дав себе передышку, я взялась за мемуары моей жизни. Быть может, кому-то они покажутся интересными.  Жизнь коротка.  Успею ли я создать труд своей жизни? Так пусть хоть воспоминания помогут раскрыть меня читателю, настоящему, и, может быть, будущему.
  Я не прощаюсь…

12.10.2024