Таланту Толстого. Что движет народами? Сила или?

    Если цель истории есть описание движения человечества, созданного народами,
то первый вопрос, без ответа на который все остальное непонятно, — следующий:
какая сила движет народами?
   На этот вопрос новая история озабоченно рассказывает:
или то, что Наполеон был очень гениален,
или то, что Людовик XIV был очень горд,
или ещё то, что такие-то писатели написали такие-то книжки, где каждый гениален.
    Всё это очень может быть и человечество готово на это согласиться;
но оно не об этом спрашивает, а чтобы в истину погрузиться.
   Всё это могло бы быть интересно,
если бы мы признавали божественную власть, основанную на самой себе
и всегда одинаковую, управляющую своими народами
через Наполеонов, Людовиков и писателей, творящих божественное не сами по себе;
но власти этой мы не признаем,
и потому, прежде чем говорить о Наполеонах, Людовиках и писателях,
надо показать существующую связь между этими лицами и движением народов в Европе.
    Если вместо божественной власти стала другая сила,
то надо объяснить, в чём состоит эта новая сила,
ибо именно в этой-то силе и заключается весь интерес истории к этой неведомой пока силе.
    История как будто предполагает,
что сила эта сама собой разумеется и всем известна.
Но, несмотря на все желание признать эту новую силу известной,
тот, кто прочтёт очень много исторических сочинений, даже малоизвестных,
невольно усомнится в том, чтобы новая сила эта, различно понимаемая самими историками,
была всем совершенно известна, даже в среде «великих» знатоков истории малоизвестных.
____
Л. Н. Толстой. Война и мир. Эпилог. ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
I
Если цель истории есть описание движения человечества и народов, то первый вопрос, без ответа на который все остальное непонятно, — следующий: какая сила движет народами? На этот вопрос новая история озабоченно рассказывает или то, что Наполеон был очень гениален, или то, что Людовик XIV был очень горд, или еще то, что такие-то писатели написали такие-то книжки. Все это очень может быть, и человечество готово на это согласиться; но оно не об этом спрашивает. Все это могло бы быть интересно, если бы мы признавали божественную власть, основанную на самой себе и всегда одинаковую, управляющею своими народами через Наполеонов, Людовиков и писателей; но власти этой мы не признаем, и потому, прежде чем говорить о Наполеонах, Людовиках и писателях, надо показать существующую связь между этими лицами и движением народов. Если вместо божественной власти стала другая сила, то надо объяснить, в чем состоит эта новая сила, ибо именно в этой-то силе и заключается весь интерес истории. История как будто предполагает, что сила эта сама собой разумеется и всем известна. Но, несмотря на все желание признать эту новую силу известною, тот, кто прочтет очень много исторических сочинений, невольно усомнится в том, чтобы новая сила эта, различно понимаемая самими историками, была всем совершенно известна.